Текст книги "Русская сатира екатерининского времени"

Говорить ли нам еще об одной стороне екатерининской сатиры, о борьбе ее со взяточничеством и крючкотворством? Это был конек ее, тут она показывала себя смелее, чем где-нибудь, и оказывалась решительно достойною последовательницею манифеста Екатерины о лихоимстве, который мы приводили выше. Но мы боимся распространяться об этом предмете: он так уже надоел всем читателям со времени «Губернских очерков»{83}83
  «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина печатались в 1856–1857 гг. Добролюбов посвятил им рецензию. См. наст. изд., т. 1, с. 298–328.


[Закрыть]. Желающие насладиться чтением выходок наших сатириков против взяток не только мелких чиновников, но и воевод, могут обратиться к книжке г. Афанасьева, который посвятил специальному восхищению этим предметом целых 27 страниц (220–246). Мы же заметим здесь только о том, что и в вопросе бюрократическом сатира не нападала на общее устройство администрации, хотя она действовала уже накануне нового «Учреждения о губерниях», которым откровенно и решительно признана была совершенная негодность прежнего воеводского управления (1775 год, ноября 1). Сатира была в восторге от учреждения прокуроров и надеялась от них великого блага для земли русской, да и вообще находила, что «теперь уж десятой доли нет, против прежнего, выгод для подьячих, хотя еще можно и теперь нажить на службе деревеньку» («Трутень», 1769, стр. 12). Можно вообразить, в какой бы восторг пришла бы сатира, если бы ее процветание продолжалось до «Учреждения о губерниях»! Вероятно, счастливее русской администрации она бы уж ничего не нашла в целом мире и, конечно, стала бы еще яростней обличать тех, кто приличился бы в каких-нибудь грешках даже и после этого учреждения. Но вот суждение о нем гр. А. Р. Воронцова, о котором мы уже говорили выше («Чтения Московского общества истории», 1859, кн. I, стр. 95–96):

В царствование императрицы Екатерины Второй начавшаяся уже еще при Елисавете Первой роскошь и все следствия оной, далее и далее простираясь, возрастала; узаконения Петра Первого более и более в ослабление приходили, так что в среде своего царствования, после разных неудачных опытов (как-то: собрание депутатов для сочинения новых узаконений), вместо того чтоб поправить то, что из узаконений Петра Великого в ослабление пришло, решилась она внутреннему управлению дать некоторым образом новую форму, издав «Учреждение для укрепления губерний». Нельзя не признать, чтоб оно не шло (хотя несколько и излишних судов наделано было) на внутренние российские губернии, где многого недоставало; но едва ли была нужда распространять оное на присоединенные и завоеванные нами провинции, кои имели у себя более устройства, нежели внутри России, или на азиатские, коим, по пространству земель их и по образу жизни и нравов тамошних жителей, таковое управление несвойственно и неудобно. Но сие «Учреждение о губерниях», хотя и не без пользы было, стало уже весьма ослабевать в последние годы самой учредительницы оного. Непомерная роскошь, послабление всем злоупотреблениям, жадность к обогащению и награждения участвующих во всех сих злоупотреблениях довели до того, что и самое «Учреждение о губерниях» считалось почти в тягость, да и люди едва ль уже не желали в 1796 году скорой перемены, которая, по естественной кончине сей государыни, и воспоследовала.

Вообще, несмотря на усилия сатиры, даже специальный ее вопрос о чиновничьих злоупотреблениях как-то плохо подвигался к разрешению. Бессилие свое в этом деле сознавала, впрочем, и сама сатира. В «Живописце» помещено письмо к нему от некоторого помещика, бывшего чиновника, Ермолая, из сельца Краденова. В письме этом взяточник издевается над бессилием сатириков и делает заметки очень основательные. Без сомнения, письмо это писано в редакции журнала, и в нем выразилась, вместе с долею некоторого самодовольства, и досада писателя на свое положение в деле обличений. Вот как рассуждает отрешенный от дел (нельзя же иначе!) взяточник («Живописец», I, стр. 106):

Ты, забыв законы духовные, воинские и гражданские, осмелился назвать меня якобы вором. Чем ты это докажешь? Я хотя и отрешен от дел, однако же не за воровство, а за взятки; а взятки не что иное, как акциденция. Вор тот, который грабит на проезжей дороге, а я бирал взятки у себя в доме, а дела вершил в судебном месте: кто себе добра не захочет? А к тому же я никого до смерти не убил; правда, согрешил перед государем: многих пустил по миру; да это дело постороннее, и тебе до него нужды нет. Как перед богом не согрешить? Как царя не обмануть, как у него не украсть? Грешно украсть из кармана у своего брата, а это дело особое: у кого же и украсть, как не у царя; благодаря бога дом у него как полная чаша, то хотя и украдешь, так не убудет. Глупый человек! да это и указами за воровство не почитается, а называется похищением казенного интереса. А похищение и воровство не одно: первое – не что иное, как только утайка; а другое – преступление против законов и достойно кнута и виселицы. Правда, бывали и такие примеры, что и за утайку секали кнутом; это случалось; но ныне благодаря бога люди стали рассудительнее, и за реченную утайку кнутом секут только тех, которые малое число утаят: да это и дельно; не заводи дела из безделицы. Видишь ли ты, глупый человек, что ты умничаешь по-пустому. Кто тебя послушается? Я помню, как один господин в бытность мою у него рассуждал о тебе так: он-де делает бесчестье всем дворянам, пиша эдакие письма; что-де подумают иностранные об нас, когда увидят, что у нас есть дураки, плуты…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Понимаешь ли ты, что и верить этому не хотят, что есть бессовестные судьи, бесчеловечные помещики, безрассудные отцы, бесчестные соседи и грабители управители. Что ты из пустого в порожнее пересыпаешь? Мне кажется, брат, что ты похож на постельную жены моей собачку, которая брешет на всех и никого не кусает, а это называется брехать на ветер. По-нашему, коли брехнуть, так уж и укусить, да и так укусить, чтоб больно да и больно было. Да на это есть другие собаки, а постельным хотя и дана воля брехать на всех, только никто их не боится. Так-то и ты пишешь все пустое: кто тебя послушается или кто испугается, когда не слушаются и не боятся законов, определяющих казнь за преступление?

Рассуждения отрешенного взяточника имеют значительную долю справедливости. Для подтверждения этого вспомним, как в течение двух столетий у нас преследовалось зло взяток, как против них восставали люди государственные в докладных записках и проектах, как они запрещались указами, как их обличала литература. Ради курьеза приведем, пожалуй, ряд свидетельств о взятках из разных периодов русской литературы и общественного развития.

1666 год. Кошихин, стр. 93.

А кто будет судья, возьмет посул и дело учнет писать по посулам и про то сыщется, и о таких судьях и наказании подлинно писано в Уложенной книге. Однако ж, хотя на такое дело положено наказание, и чинят о тех посулах крестное целование с жестоким проклинательством, что посулов не имати и делати в правду, по царскому указу и по Уложению: ни во что их вера и заклинательство, и наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли содержати не могут и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней лестнице чрез жену, или дочерь, или чрез сына и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, будто про то и не ведают. Однако чрез такую их прелесть приходит душа их, злоиманием, в пучину огня негасимого, и не токмо вреждают своими душами, но и царскою, взяв посулы, облыгают других людей злыми словами, и не стыдятся того делати потому: кто может всегда приходити к царю и видети часто от простых людей? но и сами они судии видают временем и редко когда прилучат говорити с ним о делех{84}84
  О Кошихине см. примеч. 67 к статье «Темное царство» в наст. т.


[Закрыть].

1729 год. Кантемир, сатира 1 (стр. 11, изд. 1762 г).

 
Хочешь ли судьею стать, – вздень парик с узлами,
Брани того, кто просит с пустыми руками,
Твердо сердце бедных пусть слезы презирает.
Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
Иль естественный закон, иль народны нравы, —
Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околесну,
Налагая на судей ту тягость неспосну.
 

1762 год. Манифест императрицы Екатерины о лихоимстве см. выше, стр. <559–561>).

1769 год. «Трутень», стр. 14.

У нас в приказных делах какие науки? Кто прав, так и без наук прав, лишь бы только была у него догадка, как приняться за дело; а судейская наука вся в том и состоит, чтобы уметь искусненько пригибать указы по своему желанию, – в чем и секретари нам много помогают.

«Всякая всячина», стр. 307–308.

Колико трудно найти средство к поправлению сих людей! Вспомните всеобщий крик о взятках, когда подьячие не получали жалованья, но велено им было кормиться с дел; и не в нашем ли веке сие все было? Ныне же им дано жалованье, – и жалоба происходит, что ленятся для того, что корм имеют… Иной скажет: зачем лихоимцу давать? Отвечаю: без того дела продолжают и пакостят, а чрез волокиту и неправое решение челобитчики вконец разоряются, – да не только спорными делами, но и неспорными и подлежащими межеванию.

1796 год. Капнист. Посвящение «Ябеды».

 
Монарх! Прияв венец, ты правду на престоле
С собою воцарил…
Я кистью Талии порок изобразил;
Мздоимства, ябеды всю гнусность обнажил
И отдаю теперь на посмеянье света.
Не мстительна от них страшуся я навета. —
Под Павловым щитом почию невредим;
Но, быв по мере сил споспешником твоим,
Сей слабый труд тебе я посвятить дерзаю,
Да именем твоим успех его венчаю.
 

1801 год. Указ императора Александра I правительствующему сенату, от 18 ноября (П. С. З., № 20516).

Из доходящих к нам беспрестанно слухов, с сердечным соболезнованием заключаем, что пагубное лихоимство или взятки в империи нашей не только существуют, но и распространяются между теми самыми, которые бы гнушаться ими и всемерно пресекать их должны. Правительствующий сенат ведает, какие может зло сие производить беспорядки во всех частях правления, и пр.

1821 год. Адмирал Мордвинов, «В мнении о росписи государственных доходов и расходов на 1821 год» («Чтения Московского общества истории», 1859, кн. I, стр. 3–4).

Жалуются на повсеместное в судах лихоимство; но можно ли почитать его (странным?) там, где существует житейский недостаток, и может ли преступление быть в том, что естественным правом оправдано быть должно и чего гражданские законы воспретить не в состоянии? Ибо и служителям правосудия, равно как всякому другому человеку, пристанище, пища и одежда необходимо потребны, а получаемые ими от казны оклады жалованья недостаточны к доставлению оных, следственно, что невозможно, того и ожидать не должно. Доколе правосудие в России не будет достаточно вознаграждено удовлетворением всех необходимых нужд исполнителей оного, то правда не воссядет на суде; ибо правду не можно водворить там, где скудость обитает. Она несовместна с нищетою, коей первое действие – охлаждение сердца и ослабление умственных способностей.

Продолжать ли дальше? Да чего продолжать? Стоит только сказать: в 1835 году явился «Ревизор», в 1856 – «Губернские очерки», – с бесчисленною свитою…

Вот результаты вековых усилий сатиры по вопросу о взятках!..

Представим теперь, в заключение нашей статьи, общий итог всего, что делала сатира в век Екатерины и как ее дело отражалось в жизни русского общества.

Она кричала о свободе слова и мысли, по поводу уничтожения тайной канцелярии в 1762 году и затем открытия вольных типографий в 1782 году. К концу царствования Екатерины тайная канцелярия восстановлена под именем «тайной экспедиции», в 1796 году вольные типографии уничтожены.

Она сказала свое слово против пыток и вообще старалась о распространении гуманных идей и о смягчении нравов. При восшествии на престол императора Александра – не только существовала еще пытка, формально уничтоженная потом его указом от 27 сентября 1801 года (П. С. З., № 20022), но по городам, при публичных местах, стояли виселицы, «вновь поставленные в 1799–1800 годах, для прибития к ним имен разных чиновников»; виселицы эти уничтожены также в 1801 году, по указу 8 апреля (П. С. З., № 19824).

Сатира обличала дурных помещиков и старалась защищать человеческие права крестьян. С 1762 года идет ряд указов о повиновении крестьян помещикам. В 1783 году утверждается крепостное право в Малороссии. До воцарения императора Александра сотни тысяч крестьян раздаются во владение частных лиц. В 1857 году поднимается вопрос об освобождении крестьян.

Сатира в семидесятых годах нападала на суеверие, невежество и дурное воспитание, на гувернеров-французов, на отсутствие истинных начал образования. В 1784 году, по освидетельствованию частных пансионов в Петербурге, оказалось, что во всех их 72 учителя, из которых только 20 русских, и из всего числа половина – учители танцев и рисования («Янкович ди Мириево» Воронова). После 1786 года не открывались, несмотря на указ, народные училища, потому что негде было взять учителей и средств для учебных пособий и содержания училищ. В начале нынешнего столетия нашлось много дворян – кандидатов в офицеры, не умеющих грамоте… Против слепого поклонения французам ратовал еще Грибоедов, уже гораздо после того, как мы брали Париж.

Сатира писала обличения против роскоши и мотовства. В 1768 году учрежден ассигнационный банк, в 1786 году выпущено вдруг на 100 мильонов ассигнаций. Потемкин и другие вельможи забирали из казны деньги целыми мильонами и сотнями тысяч бросали на танцовщиц и на брильянты. Во внешней торговле, и без того слабой, господствовали беспорядки; звонкая монета исчезла. Бумажный рубль стоил 68 копеек; заграничный курс дошел до 44.

Сатирические журналы иногда поражали тех, кто не заботился об общем благе, кто разоряет народ. В это самое время вводились откупа, народ истощался рекрутскими наборами, бросал свои земли, не в состояний будучи платить за них слишком высокие подати, страдал от неурожая и дороговизны, бродил без работы, помирал с голоду целыми тысячами.

Сатира очень зло восставала против лихоимства и неправосудия. В конце прошлого столетия пороки эти если не усилились, то стояли на той же степени процветания, как и пред началом царствования Екатерины.

Пусть историки литературы восхищаются бойкостью, остроумием и благородством сатирических журналов и вообще сатиры екатерининского времени; но пусть же не оставляют они без внимания и жизненных явлений, указанных нами. Пусть они скажут нам, отчего этот разлад, отчего у нас это бессилие, эта бесплодность литературы? Неужели они не найдут другого, более обстоятельного и практического объяснения, кроме пошлой сентенции, приводимой г. Афанасьевым, – что «предрассудки живучи»?{85}85
  С. 246 книги А. Н. Афанасьева.


[Закрыть]

Нет, лучше, кажется, для объяснения этой печальной бесплодности припомнить письмо к «Живописцу», приведенное нами несколько выше… Или, еще лучше, – обратить внимание на слова указа императора Александра об уничтожении тайной экспедиции, объясняющие вред личного произвола и необходимость гласности и законности, общей для всех. Мы упраздняем тайную экспедицию, говорит указ, потому, что «хотя она действовала со всевозможным умерением и правилася личною мудростью и собственным государыни всех дел рассмотрением, но впоследствии времени открылося, что личные правила, по самому существу своему перемене подлежащие, не могли положить надежного оплота злоупотреблениям, и потребна была сила закона, чтобы присвоить положениям сим надлежащую непоколебимость», и притом вообще в «благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказываемы общею силою закона» (П. С. З., № 19813).

Ссылкою на эти слова мы и заключим нашу статью, пожалевши еще раз, что сатира екатерининского века не находила возможности развивать свои обличения из этих простых положений – о вреде личного произвола и о необходимости для благ общества «общей силы закона», которою бы всякий равно мог пользоваться.

Примечания

Условные сокращения

Все ссылки на произведения Н. А. Добролюбова даются по изд.: Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах. М. – Л., Гослитиздат, 1961–1964, с указанием тома – римской цифрой, страницы – арабской.

Белинский – Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

БдЧ – «Библиотека для чтения»

ГИХЛ – Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. I–VI. М., ГИХЛ, 1934–1941.

Изд. 1862 г, – Добролюбов Н. А. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), т. I–IV. СПб., 1862.

ЛН – «Литературное наследство»

Материалы – Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. (Н. Г. Чернышевским), т. 1. М., 1890 (т. 2 не вышел).

ОЗ – «Отечественные записки»

РБ – «Русская беседа»

РВ – «Русский вестник»

Совр. – «Современник»

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939–1953.

Впервые – Совр., 1859, № 10, отд. III, с. 267–356, без подписи, под заглавием «Русская сатира в век Екатерины», с цензурными изъятиями. Вошло в изд. 1862 г. с восстановлением цензурных купюр. В Собр. соч. в 9-ти т., т. V (1962) исправлены ошибки в некоторых авторских сносках к статье и описки в некоторых цитатах и датах.

Статья Добролюбова – яркий пример реализации принципов «реальной критики» на историко-литературном и публицистическом материале XVIII в. Литературу Добролюбов прежде всего соотносит с явлениями действительной жизни; главное для критика – результат, воздействие сатиры прошлого века, настоящего времени на читательские умы, на развитие общества. Поводом для такого разговора стала книга известного историка, фольклориста, этнографа А. Н. Афанасьева, активно сотрудничавшего в 1848–1852 гг. в «Современнике». Его труд о сатирических журналах 1769–1774 гг. печатался в «Отечественных записках», «Русском вестнике» в 1855–1857 гг. и вместе с отдельным изданием получил благоприятные отклики в критике: РСл., 1859, № 5; БдЧ, 1859, № 5 (автор – П. И. Вейнберг); ОЗ, 1859, № 7; Северный цветок, 1859, № 27, и др.

Афанасьев был одним из либеральных деятелей того времени, однако глубже многих его современников понял актуальность изучения сатиры, ее прошлого и настоящего. Он спорил с А. А. Краевским в письме к нему от 28 декабря 1857 г.: «По поводу сатирических журналов Новикова и некоторых других решительно с Вами не согласен: это книги, которые дай бог, чтобы теперь являлись» (Центральный государственный архив литературы и искусства, ф. 149, оп. I, ед. хр. 5). Во многих случаях исследователь был скован цензурными условиями. В письме тому же Краевскому от 27 января 1858 г. он сообщал: «Со мной цензурная беда: не пропущена статья, в которой я выдвинул было на свет вопрос о помещиках прошлого века. Что делать? Когда же эмансипация развяжет руки литературе и науке?» (там же).

Добролюбов и до статьи по поводу книги А. Н. Афанасьева использовал материалы русской сатиры для оценки современной ему литературы и русской действительности. См. обширные выписки из «Живописца» и «Трутня» в статье «Деревенская жизнь помещика в старые годы» (Наст. изд., т, 1), а также статью «Собеседник любителей российского слова» (там же), его же обзор изданных А. Н. Афанасьевым других сатирических журналов 1769–1774 гг., в котором критик посоветовал Афанасьеву обратить «свое внимание на издания Новикова» (III, 465).

Новую работу Афанасьева, хотя и в меньшей степени, Добролюбов воспринимает критически, как не раскрывающую всех возможных выводов, которые подсказывают факты журнальной сатиры.

Повод для полемики давал и сам Афанасьев. Замысел его труда о сатирических журналах 1769–1774 гг. был скован задачей исторического описания в пределах литературы XVIII века. «Сюда войдет, – пояснял Афанасьев А. А. Краевскому в письме от 19 марта 1853 г., – вся внутренняя сторона тогдашнего человека, поскольку она отразилась в журналах, тогдашние эстетические споры, полемика, взгляды на воспитание и французское влияние и проч. и проч.» (Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 391, ед. хр. 169).

Но главное острие полемики Добролюбова направлено против «почтенных» историков литературы, которые ограничивались общими рассуждениями о сатире, констатацией общеизвестных фактов (например, А. В. Никитенко в «Опыте истории русской литературы». СПб., 1845) или писали о ней, игнорируя конкретные общественные отношения (например, С. П. Шевырев в «Истории русской словесности». СПб., 1859–1860).

Противопоставляя «академическую» критику публицистической, «библиографическую» – реальной, Добролюбов включает демократическую сатиру в «настоящее» литературное дело, необходимое для революционно-демократических преобразований русского общества. В статье Добролюбова два главных связанных между собой плана: критическая, полемическая оценка сатиры в «золотой век» Екатерины II и уроки сатиры прошлой эпохи для настоящего времени.

В 50-е гг. оживилась сатирическая журналистика; в конце 50-х гг. появились уличные юмористические листки, «Весельчак», «Гудок» и наиболее значительные сатирические издания той поры – «Искра», «Свисток». Добролюбов стал автором большинства материалов «Свистка», первых шести номеров, вышедших при его жизни. Добролюбов находил, вспоминал М. А. Антонович, что «в некоторых случаях шутка или насмешка могут действовать сильнее, чем серьезное рассуждение, и что в шуточной или в сатирической форме возможно будет иногда провести в печать такие вещи, которые никак не пройдут в серьезной форме, и что, наконец, шуткой, насмешкой и издевательствами можно будет вернее убить ненавистную и самодовольную фразу о настоящем времени» (Шестидесятые годы. М. – Л., 1933, с. 152).

В понимании значимости сатиры для борьбы с крепостническими отношениями и с либеральным обличительством – основной пафос статьи Добролюбова. Главная задача демократической журналистики в условиях относительной гласности – нападать не на частности, а на причины. Литература должна в своих анализах, приговорах различать «позволенное» ей, «игрушечное, от непозволенного, серьезного».

В статье Добролюбова видны его просветительские идеалы, его вера в решающую роль революционного слова. Жесткие характеристики деятельности Кантемира, Державина, Капниста, Новикова, «бессилия», «бесплодности» современной литературы объясняются страстным ожиданием перемен в русском обществе, обновления его законов в пользу интересов народа.

Максимализм Добролюбова верно пояснил хорошо знавший критика А. Н. Пыпин: «…перспективы будущего, необходимость упорной борьбы против застарелого общественного зла требовали, по его убеждению, более энергических усилий, более цельных, ясных, последовательных трудов в науке и литературе, которые могли бы сильнее действовать на умы и настроение общества» т(Пыпин А. Н. Добролюбов. СПб., 1904, с. 15). Повернуться к проблеме «народного бедствия», вскрывать порочность всей крепостнической, бюрократической системы – такова, как это следует из статьи, главная задача литературы.