Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5"

Под предлогом того, что там, где войска защищают крепость, нет надобности жителям в самозащите, главнокомандующий предписал Гурьеву наблюдать, чтобы в городе никто из жителей не был вооружен, исключая самых почетнейших беков[107]107
  Предписание графа Гудовича Гурьеву, 22 октября, № 1672.


[Закрыть]. С этой целью приказано было отобрать у всех оружие и «выдавать им оное, когда кто выезжает куда за город, а при въезде, отбирая оное на форпостах, паки отдавать оное под присмотр».

Для занятия гарнизона в Баку были назначены гренадерский батальон Севастопольского полка, укомплектованный ротой Тифлисского, и 296 человек казаков, а в бакинской гавани оставлена флотилия, состоявшая из бомбардирского корабля «Гром», фрегата № 1, брига «Волга» и 11 купеческих транспортов[108]108
  На эскадре было 42 орудия разного калибра и экипажа: 18 штаб– и обер-офицеров и 605 человек нижних чинов. Владимирского драгунского 7 офицеров, 169 рядовых; Таганрогского 5 офицеров, 153 рядовых; 7-го артил. 2 офиц., 59 ряд.; осади, пуш. 4 (рапорт Булгакова графу Гудовичу, 10 ноября, № 416, дело № 200). В гарнизоне состояло: Севастопольского мушкетерского полка 16 штаб– и обер-офицеров, 574 человека нижних чинов; Тифлисского полка 4 офицера, 153 человека нижних чинов; 7-го артиллерийского батальона 1 офицер и 31 человек нижних чинов; гарнизонного артиллерийского батальона 1 офиц., 19 челов. нижн. чинов; Донского Нечаева полка 3 офицера, 296 рядовых и три крепостные пушки (рапорт Булгакова Гудовичу 28 октября, № 333, и 10 ноября, № 416).


[Закрыть]. Войск этих с обезоружением жителей было совершенно достаточно для внутренней обороны крепости.

«С внешней же стороны, – писал граф Гудович, – нечего, как я думаю, опасаться, ибо на рейде стоит флотилия, на коей людей довольно, и Мустафа-хан ширванский нам привержен»[109]109
  Булгакову, 10 ноября, № 1837.


[Закрыть].

Со введением русского правления сделано распоряжение о приведении в известность доходов города и изыскивались средства к их увеличению. Главнокомандующий призывал всех жителей к покорности, к верному исполнению присяги, данной русскому императору, и ко внесению податей[110]110
  Там же.


[Закрыть].

«Главное неудобство для Баку, – доносил Гурьев, – недостаток земли, которой в расстоянии от Баку до кубинской границы не более как на 30, а до Ширванской на 40 верст, и то места безводные. Народ, мало имея способов к упражнению, по большей части без дела; ежедневно улицы наполнены праздными и бедными людьми; небольшое пропитание многих зависит от торговли. Куба в соединении с Баку могла бы составить весьма важную провинцию – там лес и множество земли для хлебопашества, здесь нефть, соль и торговля. Дорога от Баку до Кизляра могла бы также быть наилучшая, но все проезжающие, опасаясь Ших-Али хана, удерживаются поездкой. Все курьеры и другие должны ехать на одних лошадях от Баку до Дербента. Известные правила сего человека не подают никакой надежды к лучшему»[111]111
  Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 650.


[Закрыть].

Таким образом, благосостояние бакинцев вполне зависело от соседей, а в особенности от жителей Кубы и окружающих ее селений. Пока Куба находилась в руках ветреного Ших-Алихана, до тех пор мы не могли ручаться ни за безопасность дорог, ни за благосостояние жителей и, следовательно, присоединив Баку к составу России, должны были привести к покорности и жителей кубинских селений. Занятие г. Кубы являлось естественным последствием занятия Баку. Поэтому, устроив дела Бакинского ханства, Булгаков двинулся к г. Кубе. В отряде его находилось 98 штаб– и обер-офицеров и 2072 человека нижних чинов, из которых собственно строевых было 1852 человека с 10 орудиями[112]112
  Рапорт Булгакова графу Гудовичу, от 10 ноября, № 494.


[Закрыть].

При приближении отряда к г. Кубе Ших-Али-хан с некоторым числом своих приближенных выехал из города и, остановившись в семи верстах от него, прислал Булгакову просьбу, в которой, раскаиваясь в своих поступках, просил прощения и приведения его к присяге, с тем чтобы присяга эта была дана отдельно от жителей Кубы и чтобы ему дозволено было не являться к Булгакову до получения высочайшего повеления о дальнейшей его участи. Булгаков отправил к Ших-Али-хану генерал-майора Лихачева, в присутствии которого, показывая вид раскаявшегося, бывший хан Дербентский присягнул на верность России. Не веря в чистосердечное раскаяние Ших-Али, граф Гудович приказал Булгакову наблюдать за ним и иметь всегда в своих руках. Его запрещено было впускать в Кубу, приказано устранить от управления владением и поручить как управление, так и сбор доходов выбранным для того бекам.

Булгаков не исполнил в точности приказания главнокомандующего и тем дал средства бывшему хану привести в исполнение свои враждебные замыслы. Тотчас после присяги он собрал и увел народ в горы, оставив г. Кубу совершенно пустым, так что когда русский отряд подошел к городу, то не нашел жителей ни в нем, ни в ближайших к нему деревнях. На другой день после прихода, поутру, Булгаков узнал, что жители с семействами находятся в расстоянии нескольких верст от города и что хан прислал от себя конвой для дальнейшего препровождения их в глубину гор. Для воспрепятствования этому генерал-лейтенант Глазенап отправлен с отрядом вправо, а генерал-майор Лихачев влево от места нахождения жителей. Сильная партия казаков послана еще ранее для того, чтобы отрезать их от гор, одновременно с действием боковых отрядов.

Приближение наших войск с трех сторон заставило конвойных хана скрыться, а жители без всякого затруднения возвратились в город и селения. Приведя кубинцев к присяге, Булгаков объявил бекам и народу, что Ших-Али-хан навсегда устраняется от управления ханством; что тот, кто станет повиноваться ему, будет подвергнут наказанию и что для управления ханством будет поставлен наиб. Взяв в аманаты десять человек детей почетных беков, Булгаков утвердил Хаджи-бека наибом Кубинской провинции и поручил ему заботиться о благосостоянии народа, судить его, «но, – писал он в инструкции, – всякая не только смертная казнь, но и жестокое наказание тебе воспрещаются»[113]113
  Инструкция, данная Булгаковым Хаджи-Беку.


[Закрыть].

Заняв Кубу русскими войсками, Булгаков, из опасения, что Ших-Али будет производить грабительства, разрешил ему выбрать одну деревню для жительства в кубинском владении. Хаджи-беку поручено давать бывшему хану необходимые жизненные потребности, наблюдать, чтобы он жил на одном месте и не въезжал не только в город, но и в соседние деревни.

Совет беков должен был управлять городом под председательством штаб-офицера, оставленного в Кубе с двумя ротами Казанского полка и одним орудием. На обязанность того же штаб-офицера возложено наблюдение за сохранением кубинцами покорности шамхалу Тарковскому и за тем, чтобы доходы, собранные с города, посылаемы были генерал-майору Гурьеву в Баку.

Избрав себе место жительства, Ших-Али-хан не оставался в нем постоянно, а, напротив, разъезжая по селениям, волновал народ, наказывал тех, которые не хотели сопротивляться русским и не препятствовали их переправе через реку Самур.

Булгаков требовал к себе бывшего хана, но тот не ехал, а захватить его силой не было средств, потому что, скитаясь по горам, он окружал себя постоянным конвоем. К тому же скоро сделалось известным, что бывший хан, собрав преданных себе лиц, ушел с ними в Казыкумух. Это было тогда, когда Булгаков, устроив временное управление в Кубинском ханстве, двинулся для наказания Сурхай-хана Казикумухского.

Перед выступлением своим из Кубы Булгаков отправил письмо к Сурхай-хану, в котором просил назначить место, где он желает присягнуть на верность русскому императору. Вместо ответа, Сурхай собрал до 20 000 человек вооруженных и, пригласив к совокупному действию Ших-Али, согласился с ним атаковать Булгакова с разных сторон. Явившись на помощь Сурхаю с 3000 вооруженных людей, Ших-Али в то же время клялся в своей преданности и говорил, что ушел сам и увел жителей в горы единственно из страха разорения их русскими войсками. Булгаков требовал, чтобы он явился к нему с покорностью и уговорил в тому же Сурхая, для наказания которого перешел в верховья Самура и остановился близ деревни Цейхур. Деревня эта находилась почти в центре владений Казикумухских и в 50 верстах от города Кубы. Отсюда Булгаков отправил в Сурхаю своего адъютанта Кривцова с проектом трактата и требовал, чтобы хан подписал его и со всем своим народом вступил в подданство России. Сурхай отвечал, что хотя предки его никогда и никому не присягали, но он готов «с чистосердечным усердием повергнуть себя с детьми своими и со всем своим владением в вечное подданство русскому скиптру», но просит только избавить его от подписки условий подданства. Под предлогом того, что доходы его едва достаточны для прокормления семейства, Сурхай уверял, что не в состоянии платить ту дань, которая назначена в трактате.

– Живя в горах, – говорил он, – имею неплодородную землю и такое малое количество хлеба, что даже подданные мои покупают его для своего пропитания.

От постройки крепости в его владениях Сурхай просил его избавить, говоря, что со временем, когда осмотрится, привыкнет и ближе узнает русских, то согласится на ее построение.

Граф Гудович настаивал на своем и требовал, чтобы Сурхай подписал трактат, говоря, что назначенная в нем дань невелика и что все будет сделано для блага хана Казикумухского и его подданных. Он писал Сурхаю, что хотя Шека, Ширвань и Карабаг платят точно такую же дань, но для хана Казикумухского он уменьшает ее на 2000 червонных, – зная, что не только сия, но и вся дань не составляет ничего для всероссийского государя императора и взимается единственно для означения зависимости и подданства.

Главнокомандующий уверял Сурхая, что, если он окажет истинную преданность России, тогда не только дань будет обращена в его собственную пользу, но он будет награжден чином, жалованьем и все благосостояние его устроится к лучшему. «Вы сами можете заключить о таковой вашей пользе, – писал Гудович, – судя по теперешнему положению вашего владения, быв окружены со всех сторон ханствами Шекинским, Ширванским, Дербентским и другими, состоящими в подданстве России. Не лучше ли и вам следовать примеру сих ханов, подписав добровольно трактат, вам предложенный? Я оставляю сие на собственный суд ваш»[114]114
  Сурхай-хану, от 16 декабря, № 429. Исходящий журнал.


[Закрыть].

Сурхай не разделял убеждений представителя русской власти и не соглашался исполнить его требований. Сопротивление казикумухского хана подписать трактат было настолько упорно, а желание графа Гудовича привести его в подданство России настолько непреодолимо, что он не мог скрыть своего нетерпения, подписал трактат ранее хана и решился сбавить дань до 3000 червонцев и уничтожить пункт о построении крепости для русских войск в казикумухском владении, заменив его постановлением, чтобы «по надобностям и обстоятельствам вводить в сии владения русские войска для защищения оного». Не согласившись и на это, Сурхай не подписал трактата. Гудович требовал, чтобы он выдал в аманаты своего сына и прислал его в Елисаветполь, а хан отвечал, что готов дать в аманаты сына, если он будет содержаться при русских войсках в шекинском владении.

Такими уловками и переговорами Сурхай успел затянуть дело. Позднее время года и опасение быть застигнутым зимой в горах заставили Булгакова удовольствоваться одной присягой хана Казикумухского. Обещаясь быть верным русскому правительству, Сурхай, как увидим, скоро нарушил данное обязательство, не считая того для себя предосудительным.

Глава 4

Действия генерал-майора Небольсина в ханстве Шекинском. Занятие Нухи. Устранение Селим-хана от управления ханством и назначение Джафар-Кули ханом Шекинским. Действия князя Орбелиани в Джаро-Белоканах. Условия, заключенные с лезгинами. Покорность хана Аварского и султана Елисуйского

Продолжительные переговоры, веденные главнокомандующим с казикумухским ханом, хотя и не привели ни к каким важным результатам, но, отвлекая все внимание Сурхая, дозволили наказать союзника его, Селим-хана Шекинского, за вероломный поступок с майором Парфеновым. Наступавшая осень до некоторой степени обеспечивала нас от вторжения персиян, и границы наши могли быть охраняемы меньшим числом войск, часть которых, делаясь свободной, была готова действовать по указанию главнокомандующего.

Пользуясь присутствием в Дагестане отряда генерала Булгакова, граф Гудович отправил генерал-майора Небольсина для наказания шекинского хана, а генерал-майора князя Орбелиани в Джаро-Белоканы для приведения к покорности лезгин, не покидавших своих хищнических наездов на Грузию.

Отряд князя Орбелиани был расположен по-прежнему на реке Алазани, при урочище Пейкаро, а генерал-майора Небольсина на реке Курак-Чае, в двадцати верстах от Елисаветполя.

Небольсин и князь Орбелиани в предстоящих действиях должны были взаимно поддерживать друг друга. С этою целью первому приказано было, исполнив поручение, остаться в г. Нухе до дальнейших приказаний, а второму – оказывать содействие Небольсину, если бы потребовалась помощь для низложения Селим-хана Шекинского, «ибо, – писал граф Гудович, – прежде нежели начать дело с лезгинами, нужно наказать Шеку»[115]115
  Предписание графа Гудовича князю Орбелиани, 31 октября, № 1743. Исходящий журнал.


[Закрыть].

В половине октября генерал-майор Небольсин вступил в Шекинское ханство, имея под ружьем 26 офицеров и 886 человек нижних чинов с пятью орудиями[116]116
  В отряде Небольсина находились: Троицкого полка 22 офицера, 727 нижних чинов; Тифлисского 2 офицера, 52 нижних чина; 7-го артиллерийского батальона 2 офицера, 66 нижних чинов; казачьих полков: Богачева 2 офицера, 82 нижних чина; Кондратьева 25 нижних чинов (Рапорты Небольсина, 6 и 19 ноября, за № 1299 и 1365, дело № 124).


[Закрыть]. Для поддержания его были оставлены: на Мингечаурской переправе майор Просвирин с 232 человеками Севастопольского полка и двумя орудиями, а в Елисаветполе Тифлисского полка майор Токарев с 875 человеками гарнизона[117]117
  Рапорт генерал-лейтенанта барона Розена графу Гудовичу, 17 октября, № 606.


[Закрыть].

Остановившись неподалеку от Нухи, в урочище Арватан, Небольсин узнал, что большинство жителей ханства, как татары, так и армяне, были угнаны в горы. Сам Селим думал защищаться и собрал до тысячи человек вооруженных; конные его пикеты разъезжали в виду нашего лагеря, но боялись вступить с нами в перестрелку. Небольсин требовал, чтобы хан выдал аманатов, но получил ответ совершенно неопределенного содержания, в котором об аманатах ничего не упоминалось[118]118
  Рапорт Небольсина генерал-лейтенанту барону Розену, 13 октября, № 1251, дело № 124.


[Закрыть].

Двинувшись из Арватана, Небольсин встретил сопротивление шекинцев, препятствовавших его переправе через реку Ахри и укрепившихся в селении Кишлахе. Выгнав неприятеля из его укреплений, Небольсин продолжал движение, и 22 октября, в двух верстах от г. Нухи, был атакован со всех сторон толпой шекинцев в 8000 человек, в числе которых были и лезгины. С восьми часов утра и до семи вечера длилось сражение, по окончании которого русские войска, прогнав неприятеля, расположились на ночлег в версте от города. На следующий день Небольсин взял Нуху штурмом; Селим бежал в горы. Потеря неприятеля простиралась до 500 человек убитыми; с нашей стороны убито 23 человека нижних чинов и ранено: 4 обер-офицера и 27 нижних чинов[119]119
  То же, от 23 октября, № 1257. Там же.


[Закрыть].

В городе не оказалось никого из жителей кроме гарнизона. Для возвращения обывателей, угнанных в горы, и для того, чтобы Селим не мог их переселить еще далее, послан был отряд под начальством майора Соловьева, с 300 человек и двумя орудиями. Разбежавшиеся скоро возвратились, и Нуха заселилась по-прежнему; порядок восстановился как в городе, так и в окружных селениях, где жители стали даже заниматься уборкой полей.

Приближенные Селима распускали слух, что хан с некоторыми беками бежал за реку Араке в Ардевиль, где жили его родственники, но на самом деле он скрылся у своего родственника Мустафа-хана Ширванского (Шемахинского). Последнему отправлено приказание задержать Селима, но он отвечал, что письмо опоздало, что теперь Селима нет в его владениях, но если бы он находился у него, то непременно был бы представлен русскому начальству.

Узнав, что Селим находится в селении Гюйнюке, Небольсин тотчас же отправил к нему своего адъютанта с требованием, чтобы хан со всем своим семейством прибыл в Нуху. Адъютанту поручено было разузнать как дорогу к этому селению, так и то, нельзя ли захватить Селима в наши руки. Хан отвечал посланному, что в город не поедет, а просил дозволения поселиться в селении Кельдеки, откуда он обещал отправиться в Тифлис к главнокомандующему просить прощения. Переехав в селение Кельдеки, со всем семейством, преданными ему беками и прислужниками, Селим 30-го числа прислал посланного к Небольсину, прося отправить его с письмом в Тифлис[120]120
  Рапорт Небольсина генерал-лейтенанту Глазенапу, 30 октября, № 1279.


[Закрыть]. Из опасения, чтобы он не набрал себе шайки и не стал возмущать народ, Небольсин предлагал хану самому отправиться в Тифлис, и обещал дать ему, как генерал-лейтенанту нашей службы, конвой под предлогом безопасного его проезда[121]121
  Письмо Небольсина Селим-хану, 30 октября.


[Закрыть].

Граф Гудович не одобрил поступков Небольсина и предписал ему выгнать хана из селения Кельдеки, не давать ему пристанища нигде в шекинском владении и отнюдь не обещать полного прощения, но отвечать только, что об этом будут ходатайствовать.

«Впрочем, когда уверитесь, – писал граф Гудович, – что он действительно желает ехать в Тифлис для испрошения в вине своей прощения, то вы старайтесь поддержать его в сей решительности, лишь бы в сем не был один обман, и, подав ему все способы к исполнению сего, препроводите ко мне с пристойным конвоем, строжайше приказав надзирать за ним, дабы он не бежал с дороги»[122]122
  Генерал-майору Небольсину, 9 ноября, № 348. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 482.


[Закрыть].

Задержать Селима не было возможности, хотя для полного спокойствия народа удаление его из ханства признавалось необходимым. «Он всегда имеет готовых лошадей к уходу, – писал Небольсин, – жители здешние хотя и обещали поймать его, но того не исполнили; я же надежной конницы к тому не имею».

Самым лучшим средством к успокоению ханства было бы введение в нем русского правления, которого желали и сами жители, но граф Гудович поступил иначе.

С покорением Шекинского ханства Небольсину предписано оставаться там до дальнейших распоряжений и для управления ханством под своим наблюдением избрать почетнейших беков, из числа лиц, противодействовавших бывшему хану. По просьбе жителей, ханство поручено было управлению Фетх-Али-бека и Мегмет-бека.

Последний был изгнан Селимом за верность и преданность России и долгое время жил в Ширвани. Фехт-Али-бек был родной брат Селима и Мехмет-Ассан-хана, находившегося в Персии. Обоих братьев он ненавидел за то, что Селим, будучи ханом, едва давал ему дневное пропитание, а Мехмет выколол глаза.

Граф Гудович признавал необходимым, для лучшего управления ханством, назначить в состав правления еще двух беков, но Небольсин находил это излишним, потому, во-первых, что почти все главные беки были родственники Селима, а во-вторых, и потому, что, по обычаю страны, они, как правители, при своих поездках обременили бы народ поборами на угощение[123]123
  Рапорты Небольсина графу Гудовичу, 19 ноября, № 1365 и 1367. Книга донесений, № 241.


[Закрыть].

Хотя оба лица, избранные для управления ханством, были привержены России, и назначением их жители были довольны, но, опасаясь возвращения Селима, они просили об уничтожении ханского звания и об устройстве у них управления, подобного тому, какое устроено в Елисаветполе.

Граф Гудович не сумел воспользоваться таким настроением общества, и вместо того, чтобы сразу уничтожить среди туземного населения идею о сепаратизме и слить вновь покоренные области с Россией, он не согласился удовлетворить желанию шекинцев. Народу было объявлено только, что Селим навсегда лишается ханского достоинства, и вместе с тем сделано распоряжение о приводе жителей к присяге, сначала в городах, а потом в селениях. Шекинцы остались в ожидании решения своей участи, а главнокомандующий присматривался и размышлял, кого бы посадить ему на ханство Шекинское. Выбор пал на жившего в то время в Тифлисе Джафар-Кули, бывшего хана Зойского, и он решился назначить его ханом Шекинским.

Не считая возможным уничтожить вовсе ханское достоинство, граф Гудович плодил новых ханов, и это было с его стороны весьма важной административной ошибкой. Независимо от того, что каждый вновь назначенный хан был лихоимец и точно такой же грабитель своих подвластных, как и его предшественник, он был еще для народа пришлец, навязанный ему силой обстоятельств и чуждый его интересам. То, что жители готовы были сносить от своего природного хана, они не желали терпеть от вновь назначенного. Постоянные жалобы на притеснения, поборы и грабежи ханов были следствием подобных назначений и вели только к беспорядкам, уничтожать которые, как скоро мы увидим, пришлось не только самому графу Гудовичу, но и его преемникам, а между тем вследствие такой системы управления покоренные области в течение десятков лет оставались не только равнодушными к интересам России, но и враждебными ей.

Зная, что писал граф Гудович относительно ханов в своем мнении, поданном императору, трудно сказать, чем руководился главнокомандующий, принимая такую систему действий; но несомненно, что назначением шамхала ханом Дербентским и Кубинским, Мегдий-Кули – ханом Карабагским и, наконец, бывшего хана Хойского Джафара – ханом Шекинским он отдалил умиротворение края. По-видимому, граф Гудович не понимал той важности, которая была сопряжена с уничтожением ханского достоинства и со введением русского управления в покоряемых областях. Он не знал, например, что ему делать в том случае, если бы Джафар-Кули-хан отказался от назначения его ханом Шекинским. «На случай, – писал граф Гудович барону Будбергу, – что Джафар-Кули-хан, о коем я писал, не примет сего ханства, то каким образом с ним (ханством) поступить, поколику там нужен весьма надежный, который бы мог лезгинцев держать в узде, (прошу?) исходатайствовать мне высочайшее разрешение»[124]124
  От 22 октября 1806 года. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 642.


[Закрыть].

Джафар, конечно, не поставил графа Гудовича в затруднительное положение и, имея скудные средства к существованию, с радостью принял предложение сесть на ханство Шекинское (Нухинское). В декабре 1806 г. он произведен в генерал-лейтенанты, награжден алмазным пером и в звании хана Шекинского присягнул на верноподданство России. Подтвердив все пункты трактата, заключенного с Селимом, Джафар, сверх того, обещал держать в повиновении лезгин и отражать их собственными войсками[125]125
  Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 487–494, 625.


[Закрыть]. Этот последний пункт введен ввиду облегчения наших войск, необходимых на других пунктах театра действий, и, вместе с тем, для лучшего обеспечения границ от хищнических вторжений лезгин и тех грабежей, которые производили они постоянно, несмотря на заключенные с ними мирные условия и предоставленные им выгоды и преимущества.

Участие, которое принимали лезгины во всех враждебных нам действиях ханов Казикумухского, Шекинского, паши Ахалцихского и других, убедили наконец графа Гудовича, что единственное средство к их усмирению было наказание силой оружия. Предпринимая действия против шекинского хана и желая лишить его помощи лезгин, главнокомандующий, как мы видели, предписал генерал-майору князю Орбелиани двинуться в Джаро-Белоканы, одновременно со вступлением отряда Небольсина в шекинское владение. Князю Орбелиани приказано щадить мирных лезгин, а бунтовщиков, нарушивших присягу, «отказавшихся от платежа подати и прорывающихся для воровства в Грузию, наказать так, чтобы в другой раз не было уже нужды ими заниматься»[126]126
  Предписание графа Гудовича князю Орбелиани 31 октября 1806 г., № 1743. Исходящий журнал.


[Закрыть].

Перед самым выступлением своим в экспедицию генерал-майор князь Орбелиани узнал, что к джарцам прибыли на помощь глуходары, в числе до 4000 конных и до 6000 пеших. Имея в своем распоряжении не более 1339 человек строевых нижних чинов[127]127
  В отряде состояло налицо, за исключением больных: Кабардинского мушкетерского полка 40 штаб– и обер-офицеров, 821 чел. нижних чинов; 15-го егерского полка 22 офицера, 238 чел. нижних чинов; Донского Ребрикова 6 офицеров, 197 рядовых; артиллерийской команды 2 офицера, 83 чел. нижних чинов (рапорт князя Орбелиани генералу барону Розену 15 октября, № 314, дело № 218).


[Закрыть], князь Орбелиани просил о прибавке войск. Главнокомандующий и сам хлопотал о том, чтобы дать возможность алазанскому отряду действовать самостоятельно, и с этой целью были присоединены к нему роты 15-го егерского полка, расположенные в селениях Сабде, Гавазе, Гамборах, и половина команд, находившихся в Телаве и Сигнале[128]128
  Предписание графа Гудовича князю Орбелиани 6 ноября, № 1800. Исходящий журнал.


[Закрыть]. Сверх того, сделано распоряжение о назначении в тот же отряд конно-вооруженных грузин: из Горийского уезда 400 чел., Тифлисского 400, Ананурского 200, Телавского 500, Сигнахского 500, а всего 2000 чел., с тем чтобы два последние уезда присоединили своих людей к отряду тотчас же, а остальные через пятнадцать дней[129]129
  Рапорт барона Розена гр. Гудовичу 28 октября, № 765, дело № 128.


[Закрыть].

Несвоевременное прибытие конных грузин задержало князя Орбелиани при урочище Пейкаро, так что он только ночью с 7 на 8 ноября переправился через р. Алазань и в восемь часов утра занял селение Катехи, имея под ружьем 1600 человек регулярных войск[130]130
  С прибытием рот и возвращением из командировок отряд состоял: Кабардинского полка 30 офицеров, 902 рядовых; 15-го егерского 31 офицер, 544 рядовых; Донского Ребрикова 6 офицеров, 78 рядовых; артиллерийской команды 2 офицера, 78 нижних чинов; всего 1602 строевых. Рапорт кн. Орбелиани гр. Гудовичу, 15 ноября, № 370, дело № 218.


[Закрыть]. Жители селения ушли в Закаталы, оставив в Катехском ущелье до 400 чел. вооруженных, которые и были выбиты нашими войсками.

Простояв два дня в этом селении, князь Орбелиани, через урочище Гогами, двинулся к селению Джарам, где, по достоверным сведениям, собрались в значительном числе аварцы, жители Джаро-Белоканского округа и подданные хана Казикумухского. Приготовляясь к обороне, они укрепляли Джары. Не считая для себя нужным исполнять только что данное обязательство, Сурхай требовал, чтобы князь Орбелиани оставил джарцев и отступил за р. Алазань.

«Известно нам, – писал он, – что российский государь не приказал войну вам вести против джарцев и расположиться в земле их. Джарская провинция не отделена от владения моего, и я за нее не должен щадить ни жизни, ни имущества. Я пришел сюда не с тем, что они Государя подданные; если вы хотите себе спокойствия, то переведите своих солдат по ту сторону реки, а то наша война продлится, и при помощи Божией ваших людей не оставим в спокойствии. Сии мои слова вы уразумеете»[131]131
  Кн. Орбелиани. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 713.


[Закрыть].

Не обращая внимания на эти угрозы, князь Орбелиани, подходя к селению Джарам, отправил посланного с объявлением, что если жители желают пощады, то прислали бы знатнейших старшин с изъявлением покорности. Подвиги генерал-майора Гулякова были еще у всех в памяти, и джарские депутаты явились с обещанием внести всю дань, на них наложенную.

В Джарах находился аварский султан Ахмет-хан, наследовавший Омар-хану и писавший князю Орбелиани, что, желая вступить с ним в мирные переговоры, он намерен распустить свои войска и выслать их из Джар. Князь пригласил Ахмет-хана к себе в лагерь, куда тот и приехал. При свидании султан заявил, что прибыл в Джары с единственной целью, через посредство графа Гудовича, просить милости и покровительства русского императора, выхлопотать себе прежнее жалованье, удержанное, по его словам, несправедливо князем Цициановым, и, наконец, исходатайствовать дозволение тетке его, находившейся в Карабаге, возвратиться к отцу ее в Дагестан. По совету Орбелиани, Ахмет-хан удалился из Джар с своими войсками, оставив в нашем лагере прошение, которое и было отослано главнокомандующему.

Граф Гудович соглашался удовлетворить желанию аварского хана при том только условии, чтобы он выдал аманатов и дал письменное обязательство в своей верности[132]132
  Письмо графа Гудовича Ахмет-хану 3 декабря 1806 года, № 405. Исход. жури.


[Закрыть]. Ахмет-хан прислал в аманаты двоюродного брата и двух старшин с обязательством, что будет сохранять верность, усердие и преданность; что запретит своим подданным производить грабежи, не будет удерживать у себя беглых русских подданных и, наконец, с дагестанскими хищниками будет поступать как с собственными врагами и неприятелями. Разрешив Ахмету взять сестру из Карабага, если только это не будет противно обычаям страны, граф Гудович торопился отправить хану жалованье, 2475 рублей, за полгода вперед и просил о производстве его в генерал-майоры. Император Александр изъявил согласие на ходатайство главнокомандующего, и высочайшей грамотой, 16 марта 1807 года, Ахмет-хан был произведен в генерал-майоры[133]133
  См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 703–707.


[Закрыть].

Лишившись одного союзника, джаро-белоканцы окончательно потеряли надежду на успех борьбы с русскими и должны были безусловно покориться. Граф Гудович требовал, чтобы они выдали от каждого рода самого почетного аманата и тотчас же внесли все накопившиеся недоимки[134]134
  Предписание графа Гудовича князю Орбелиани 5 декабря, № 406. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 586.


[Закрыть]. Князь Орбелиани отправил джарцам длинный реестр того, что следовало с них получить за прошлое время, и по поручению главнокомандующего объявил, что они последний раз вносят дань деньгами, а на будущее время обязаны будут платить шелком; что они должны выдать всех беглых и пленных, с письменным обязательством за всякого утаенного заплатить по 1500 рублей и, наконец, за всякий грабеж в наших пределах должны отвечать круговой порукой, даже и в том случае, если бы грабеж этот произведен был их союзниками глуходарами.

По причине крайней бедности джаро-белоканцы не могли тотчас же исполнить требования главнокомандующего, и князь Орбелиани сознавал сам, что оно слишком велико. «Отправил я джарской провинции лезгинам реестр, – доносил он, – что следует с них получить за прошлое время, по коему так много с них требуется, что им в короткое время выплатить трудно»[135]135
  Графу Гудовичу, в рапорте от 14 ноября, за № 361. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 586.


[Закрыть]. В течение одиннадцати дней князь Орбелиани не получил дани, хотя ежедневно видел джарских старшин, уверявших его, что она будет внесена скоро. Предполагая, что горцы уклоняются от платежа и намерены, пользуясь временем, укрепиться, Орбелиани двинулся к селению Джарам, жители которого, оставив в домах часть своего имущества, скрылись сами в близлежащих ущельях. Поставленные в безвыходное положение отводом воды и прерванием сообщения с соседними деревнями, джарцы, имея с собою весьма малый запас хлеба, снова выслали своих старшин с просьбой о помиловании и с обещанием внести деньги в разные сроки и не позже 20 апреля 1807 года.

Видя крайнее положение лезгин, князь Орбелиани, из чувства сострадания к несчастным, отошел к селению Али-Абаду, успев взыскать с них 8339 червонцев. «Жители области Джарской, – доносил он, – жизненно хотя и не наказаны по той единственно причине, что не смели подумать поднять вооруженную руку, но имущественно так расстроены, что надобно великого времени к исправлению их, и во весь поход мой не смели даже изъявить негодования, когда, в глазах их, разбирают на продовольствие отряда все оставшееся в домах их заготовление»[136]136
  От 8 декабря, за № 476. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 587.


[Закрыть].

Депутаты их, в числе двенадцати человек, были отправлены в Тифлис, где и явились к графу Гудовичу с повешенными на шеях саблями – знаком своего крайнего смирения. Прося пощады и помилования, они обещали исполнить безусловно все требования главнокомандующего и прекратить хищничество[137]137
  Отношение графа Гудовича Булгакову, 16 декабря, № 480. Исход, жури.


[Закрыть]. Представители джаро-белоканцев обязались выдать аманатов по выбору князя Орбелиани, вносить в известные сроки и бездоимочно всю дань, половину деньгами, половину шелком; возвратить всех пленных на условиях, предложенных графом Гудовичем, и, наконец, не притесняя живущих у них грузин, предоставить им исповедовать ту религию, которую они захотят[138]138
  Прокламация лезгинам 16 декабря, № 423. Там же.


[Закрыть].

С приведением к покорности лезгин явился в Тифлис и Ахмет, султан Елисуйский, с тринадцатилетним сыном. Он просил принять его в подданство России и, в доказательство своей преданности, оставил сына на воспитание в тифлисском училище. За такой поступок султан произведен был в полковники, с жалованьем по чину и с обещанием защищать его владения от всяких неприятельских покушений.