Текст книги "Бог без машины. Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля"

Через минуту входят двое. Яна усаживает их и тоном врача спрашивает: «Так, ну что с вами случилось?» Те переглядываются, сбивчиво объясняют, что они муж и жена – он начинал бизнес, посажен в СИЗО по обвинению в легализации доходов; она сумела помочь ему изменить меру пресечения на подписку о невыезде.

Яна. Давайте по порядку. Только не мутно, а то сразу будет видно, где жухаете.

Вадим. Да, конечно. У нас сеть салонов мобильной связи, ну таких небольших, поменьше «Евросети», знаете, при супермаркетах. На витрине телефоны и один продавец. Работали только в Москве. Потом еще занялись автоматами по приему платежей – тоже в супермаркетах. Никогда никого не трогали, со всеми старались договариваться. И вот сижу на работе, час дня, заходит человек, улыбается – «я из милиции». Думаю, может, шутит. И вдруг к нам врывается группа человек пятьдесят, собровцы, следаки, убэповцы. Весь офис выстроили по стенке. Меня в наручники и в здание их.

Яна. Какие версии, кто их мог натравить?

Вадим. Да мы сами не знаем. Если дело в недвижимости, то рейдеры объявились бы. Есть версия… (Путано объясняет, что, возможно, удар направлен на бизнес брата.) Так вот, отвезли в здание УБЭПа, во вторник дело было, держали допоздна. Из кассы пропало девять миллионов денег, а в протокол записали, что забрали только десять-двадцать процентов от этой суммы.

Яна. Так часто бывает. Но если приехали семь следаков, убэповцы – значит, был заказ и на момент ареста дело уже склеили.

Ирина. Четыре следователя поменялось.

Яна. Точно дело заказное, раз четверо поменялось, на какого-нибудь младшего и пьяного все повесят, если что. А вы как работали?

Вадим. Сначала мы строго по закону! Выручку из автоматов принимала инкассация. Как-то раз нам позвонили из супермаркета и говорят: пришли другие владельцы автоматов, предлагают пятнадцать тысяч рублей в месяц плюс годовой бонус; так что платите столько или демонтируйте ваш автомат. Мы начали считать и не поняли, на чем конкуренты зарабатывают, раз готовы платить больше нас. Потом выяснилось, что вместо инкассации люди сгружают нал в мешок и везут в конторы, которые занимаются обналичкой. За то, что ты привез им нал, они тебе платят два-четыре процента от суммы – вот они и смогли сетям предложить пятнадцать тысяч рублей в месяц, а мы нет. И тогда мы пошли на эту схему. Представьте, мы развивали бизнес восемь лет, и что, все продавать и уходить?

Яна. Может, вас обнальщики и сдали? Их, наверное, припугнули – и они сдали. Ну, очень похоже.

Вадим. Вот вы встречаетесь с депутатами, еще кем-то. Правильно я чувствую, что Медведев ментов задвигает?

Яна. Есть такие движения, но наверху все противоречиво.

Вадим. Знаете, они хуже бандитов девяностых, у тех хотя бы действовали договоренности. Ты платил кому-то, и тебя не трогали. А эти разденут, деньги высосут, вообще голый останешься. Знаете, в тюрьме все меняется. На свободе ты думаешь: не хочешь и на день туда, а когда попадаешь, от тоски и трем годам рад.

Яна. Бывает. У нас одна радовалась, что десять лет дали, хоть какая-то определенность.

Вадим молчит, Ирина с Яной тоже, а я записываю: типичный предприниматель – это вовсе не похожая не героев «Атланта» Яна с ее боксом и не герои журнала, где я работал, а крошечный, прибитый и пуганый человек.

Вадим – нервно хватается за телефон, когда звонят. Он вел дела вбелую, не совал нос куда не следует. Хотел оставить на плаву бизнес, которому отдал столько сил, согласился обходить закон, чтобы угнаться за конкурентами. Его бросили в СИЗО, избили, прессанули.

И вот он вышел. Вместо того чтобы возмутиться и встать во весь рост, вжал голову в плечи. Смотрит на жену с благодарностью, а ей хочется, чтобы побыстрее все это кончилось, потому что довели, был срыв и не один, и нервный платок в руках.

«Закошмарили коммерсов», короче, те не знают, куда метаться и к кому бросаться.

Бывшие бандиты перекочевали в милицию, прокуратуру, суд, ФСБ и дерут с предпринимателей ренту. Государство отворачивается – особенно в столицах и крупных городах, где сливки жирнее. Налоги оно оставляет себе, а мзду дарит опричникам.

Брошенные в террариум мыши молчат, когда мимо, сканируя мир, ползет гад – надеятся, что в глаза взглянет не им. Отцы нации знают о гибкости человеческой природы и поощряют эту версию естественного отбора. Историки твердят, что она приводит к деградации и взаимоистреблению, но кто их, очкариков, слушает.

Яна. Так, с обвинением понятно. Расскажите, как вымогали взятки.

Вадим. Угрожали арестовать Ирину и бухгалтера по двести десятой статье[9]9
  210-я статья Уголовного кодекса РФ – «Организация преступного сообщества (преступной организации) или участие в нем (ней)». Недавно была обновлена. URL: http://www.consultant.ru/popular/ukrf/10_34.htmlкp3193.


[Закрыть].

Ирина. Сначала звонили, давили: «Муж вам дорог?!» Требовали денег за смену меры пресечения. Мужа в то время избили в тюрьме, я чувствовала, что он подавлен, но не стала прогибаться, тянула с ответом. Они, видимо, поняли, что я не хочу платить, и вот в последние выходные декабря человек позвонил: у вас самой могут быть проблемы. Я наорала на него, бросила трубку, а сама села ждать, когда за мной придут, заберут, начала с ума сходить. А в январе через знакомых меня находит Элла…

Яна. Знакомые – я очень люблю эту тему, когда выплывают всякие друзья старые, и ты понимаешь, что они стали проводником всякого говна.

Ирина. Новикова повторяла все то же, но в мягкой форме. Предлагала платить миллион частями. Звонит ночью – берите сто пятьдесят тысяч долларов, прямо сейчас, и езжайте на Кутузовский.

Яна. Представляете: рождается девочка, хорошенькая такая, родители называют ее Эллой, а она вырастает и херак – миллион долларов вымогает!

Ирина. У меня мама с начала года три раза лежала в больнице. Я бегаю, чувствую, что мне все страшнее. А потом поняла, что схожу с ума, не могу больше, и сдала Эллу. Взяла меченые купюры, пошла на встречу. Там ее и повязали. (Жалюзи режут солнце, клен блестит после ливня и заслоняет комнату от лучей, но они прорываются, поджигают волосы Яны, которая сидит спиной к окну, касаются плеча Вадима, слепят Ирину.)

Яна. Значит, так – что посоветовать. Больше контактов с прессой. В интервью нельзя говорить: «Я всегда со всеми договаривался», создастся впечатление, что вы такой же взяточник. Надо так: «Дело сфабриковано для того, чтобы потом с нас вымогать взятки!» У каждого бизнесмена, между нами, рыло в пуху. В какой-то день своей жизни мы все использовали схемы на грани. Поэтому у нас становятся виноватые глаза при виде человека в форме. Но это бред, вы не обязаны краснеть, если в девяносто пятом году писались в штаны, а не в горшок!

Вадим. Нам вменяют более серьезные статьи!

Яна. У вас ситуация вообще дикая. Представьте, вы ехали по лесу на телеге, вам на голову свалились бандиты, ограбили и пару человек еще прирезали. Чтобы их победить, надо стать таким же сильным, как они. Ваш плюс, что о вас уже писали, суд знает, что по вашему делу проходит взятка и что судья, вынося приговор, может как бы встать на сторону потенциальных преступников. Вас таких тысячи… Нас пока тысячи! Мы как гриб, на который наступаешь, а он пыль пускает.

Ирина. Первый канал, программа «Человек и закон» – приехали, выслушали, загорелись нашим делом. Но им кто-то позвонил и сюжет не пустили.

Яна. Ничего, гавканье помогает – есть шанс, что впишетесь в конъюнктурную игру. В нашем деле ФСБ заинтересовалась тем, что ФСКН творит…

Вадим. Надо действительно не терять темп и выступать, выступать!

Прощаясь, посетители застревают в дверях, желая постоять в защитном поле человека, который вылез из террариума.

Яна чувствует, подходит к ним и говорит: «Запомните, главное – громче кричать и не стесняться. Упирайте на то, что дело коррупционное, о чем свидетельствуют Элла и ее шантаж. Вы теперь вместе. Он вышел. Ты с ним. Боритесь!» Психотерапевт Яна подходит к пациентам, чтобы образовать с ними круг, и пожимает руки.

Минуту спустя она вертит айфон с ободранными гранями. «Предложи ему три года условно – он счастлив будет. Если смирится – так и дадут».

Неужели все клиенты такие? Яна повторяет: не надо думать, что все предприниматели борцы и кремни.

Я не верю и прошу познакомить с самым активным бизнесменом, который пострадал за свое частное дело. Яна поднимает бровь и листает телефонную книжку.

Исследуя дела по 174-й статье[10]10
  174-я статья УК – «Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем». URL: http://www.consultant.ru/popular/ukrf/10_31.htmlKp2456.


[Закрыть], она наткнулась на заметку в таганрогской газете о Викторе Денисенко. Изобретатель, первый кооператор в городе – тот, кто ждал свободу, а не кому она обрушилась на голову. В 1989 году открыл фирму, которая выпускала приставки к телефонам, дозванивающиеся до вечно занятых абонентов. Получил два десятка патентов и перепрофилировался, теперь изготавливает контроллеры для различных технологических процессов.

Денисенко – типичный интеллигент. Борода, очки, затейливый разговор, все как у одного всемирно известного таганрогского драматурга. Рохля. Так казалось следователям, когда они выбирали, кого шантажировать.

«Машина ломается там, где требуется ум», – брезгливо скажет Яна. Интеллигент оказался въедливым. Следователи предложили решить вопрос по-тихому – он не только отказался, но приготовился к защите. Шантажисты сгенерировали дело по незаконному предпринимательству (типа лицензия нужна на каждый контроллер, а не на прибор в целом) – он выступил в прессе, цитировал ГОСТ.

В Таганроге достаточная звукоизоляция, никто не расслышит вопля букашки, не Москва, чай, подумали следователи. Однако клиент направился в Федеральное агентство «Ростех-регулирование» и привез бумагу, что лицензий не надо.

Милиционеры заволновались и пять раз звонили чиновникам, которые пять раз разъяснили, что лицензии не требуются. Следователя это не остановило, и он внес в заключение пассаж, что лицензий нет. Главное, завести дело – кто его читать станет? – а клиент уже на крючке.

Денисенко барахтался и взывал к инстанциям. Еще немного – и посадка. Собственно, в этот момент ему на голову свалилась Яна.

Она передала в прессу историю изобретателя, и пресса написала, что хотят посадить уникума. Достучалась до депутатов, и те пригласили Денисенко на круглый стол по проблемам коррупции – некоторые из них вступились за изобретателя. В итоге суд испугался и оправдал его.

Я позвонил Денисенко, когда мытарства уже кончились. Он сказал, что в Таганроге еще на пятерых предпринимателей завели сфабрикованные дела. «Если Яна учредит партию бизнесменов, вы с коллегам-страдальцами в нее вступите?» Ну, ответил Денисенко, двое из них боятся, двое какие-то вялые, еще один мутный. Вряд ли.

«А если посмотреть шире – на всю Ростовскую область, – малые предприниматели поднимутся на бой?» Я мало кого знаю в области, протянул Денисенко, но думаю, большинство напугано. Извините, проще договориться, «занести» аккуратненько, поделить прибыль – а не воевать.

Впрочем, что изобретатель. Яна читала лекцию в бизнес-школе «Сколково» – созданной по благословению президента – о том, каково быть предпринимателем в России. В школу отбирали молодых людей, которые или достигли многого, или подают надежды. Яна рассказывала, как фабрикуются дела, и ждала, что аудитория возмутится и скажет, что их поколение не хочет мириться со злом.

Сколковцы ответили: «Не наше дело сажать чиновников, лучше мы профинансируем партию, которая будет отстаивать наши интересы. И вообще, бизнес приспосабливается к условиям страны. Задача – извлечение прибыли, а не миссионерство».

После лекции поговорили без официоза. Яну подкосило: среди сколковских сливок нашлись сидельцы! Чиновники и конкуренты угрожали забрать бизнес, и они откупились. Яна еще раз спросила: вы самые лучшие, самые прогрессивные, давайте напишем план оздоровления бизнес-климата, вы же по двадцать проектов на дню рисуете – а?

Нашлось пятеро активистов, которые сели с Яной в ресторане и набросали план, обещали продолжить. Прошло полгода, но она так и не получила весточки.

Иногда Яне кажется, что она дерется не с тенью, а со стеной. «Чтобы победить, надо стать таким же сильным, как они».

Впрочем, стоп. Хочет ли Яна победить? Отмотаем пленку до суда в Таганроге. Экспериментатор Денисенко на воле, Яковлева выиграла. Круто.

А что с негодяями? Экспериментатор пошел до конца, подал к ним иск? Нет, не стал связываться, Яна не советовала. Отмотаем еще дальше – в зал Перовского суда, где освобожденную Яковлеву обнимают родственники. Она подала встречный иск к тем, кто хотел ее законопатить? Нет. Когда я спросил, почему, она сказала: «Зачем ввязываться, врагов наживать?»

Сначала я подумал, что все мы совки, сутулящие спины, когда их окрикивает милиционер – даже те, кого судьба бросила в располагающие к драке обстоятельства. Но затем понял, что Яна действует разумно. Ее нежелание тратить силы на посадку врагов логично – она соблюдает стратегию устранения того, что заслоняет свет, не размениваясь на добивание тени.

Яна верит психологу Зимбардо – если не давать санкции на насилие и коррупцию, все может измениться. Разговаривая с околовластной публикой, она чувствует страх: те боятся, что армия силовиков и чиновников – которым дадены санкции на сбор дани – станет неуправляемой.

Роман «Атлант расправил плечи» был написан в те годы, когда американка с картины в приемной Яны шла по Риму. Айн Рэнд сочинила утопию, как из страны, управляемой коррупционерами, исчезли яркие предприниматели. Они выстроили в горах город и дожидались, когда бездарные управленцы приведут страну к краху. Они предлагали эмигрировать директору железнодорожной компании Дэгни Таггарт, но та – как ее ни унижали чиновники, как стремительно ни иссякала вера в перемены – отказалась бросить компанию, людей. Дэгни ждала революции на посту, а не в горах.

И дождалась, вскоре грянула революция. Когда власть захотела свалить голод и безработицу на капиталистов, народ ей не поверил. Дэгни и предводитель горцев Джон Голт выступили по радио с программной речью о вреде социализма и торжестве предпринимательства.

Устраниться и ждать, когда все покатится в тартары, – очень русская идея, верно? Основатель «Евросети» Евгений Чичваркин, который очень любит книги Рэнд, был вынужден так поступить, бежав в Лондон.

Яна могла бы эмигрировать или принять пост в какой-нибудь Общественной палате и успокоиться. Вместо этого она защищает бедствующих. Как и Дэгни, она теряет веру, но продолжает сопротивляться.

Класс предпринимателей – единственный, кому есть что терять. Для сплочения им нужна фигура страдальца, невинно осужденного. Олигархи на эту роль не подходят, а вот человек, создавший бизнес с нуля, – очень даже.

Яна уклонилась от ответа, когда я спросил, хочет ли она создать партию: «Я еще не придумала форму дальнейшей деятельности». Она признает: медлить опасно – в начале XX века бизнесмены не успели раскрутить свою партию и сгинули вместе с революцией.

А что среди них редки пассионарии – так кто сказал, что для перемен необходимо всенародное согласие? В тюрьме с Яной боксировала одна из тридцати арестанток. Неплохое соотношение, если учесть, что обиженных предпринимателей сотни тысяч. Да, они разобщены, часто им удобнее платить взятки – но аппетиты чиновников растут, как и жадность, и сценарий «Атланта» все ближе и ближе.

Яна вошла в камеру к тем, кому чиновники мешают созидать, и, как в давнем сне, тренирует их – помогает не упасть и остаться в форме. Тренирует в ожидании момента, когда цены на углеводороды упадут и власть окажется между нищими избирателями и разохотившимися коррупционерами.

О, спорт, ты – мир?

Глава III Как платил Незнайка за свои вопросы

Граждане России плохо работают. Производительность труда в нашей отчизне – около 30 процентов от американской (40 процентов от немецкой)[11]11
  Подсчитано на основе исследования Организации экономического сотрудничества и развития за 2010 г. URL: http://www.browse.oecdbookshop.org/oecd/pdfs/browseit/8110081E.PDF.


[Закрыть]. Что делать предпринимателям с лодырями? Самый легкий путь – мучить, следить за каждым шагом и наказывать за неверный ход мысли. Железная дисциплина компенсирует нежелание трудиться.

Ровно так действовали идеалисты, которые считали свои познания в людях глубокими, а когда у них не получалось совладать с человеческой механикой, они разочаровывались и становились диктаторами. Но кто сказал, что на диктатуре нельзя построить устойчиво растущую компанию?

Свет погас, и мы растворились в кургане. Низкий потолок и прохлада намекали: скорее склеп, чем музей. Мерцали синие огни и подсветка столов, где лежали черепки, фрагменты посуды, акинаков, украшений. Светилась карта местности с нанесенным могильником. Каменная баба, сожалея о чем-то, склонила яйцевидную голову.

Мы обошли склеп против часовой стрелки. Ощущалась сырость, и темнота глотала шаги. Дверь захлопнулась так плотно, что свет не проникал вовсе. Посередине залы зиял черный пол, но пространство подсказывало, что саркофаг должен стоять здесь – его хозяин будто отлучился ненадолго.

Когда приблизились к незаметной ширме, внутри что-то шевельнулось. «Он тут», – шепнул проводник и отдернул занавесь. На секунду показалось, что из ниши в стене дохнуло холодом.

Погребальная камера была темна, ее чуть подсвечивала бледноватая лампа. Перед нами лежало тело. Мумия с платком вместо лица, в шлеме и обмундировании. Вспомнилось, что мне говорили перед тем, как спуститься сюда: «Мы создали такой могильник, в каком хоронили воинов; посещать его необязательно, но желательно».

«Муляж!» – произнес над ухом проводник, и я вздрогнул.

Мы спустились не в Аид, а всего лишь в музей компании, которая давит подсолнечную семечку и вникает в прошлое земли, на которой стоит ее завод.

Голова сама стала как склеп, и хотелось быстрее на воздух. Когда вышли, нам ударили в глаза серое небо и вздымающийся косой холм. Под ним меандрировала река. Чернела роща, на доске поля стояли ровно, как шахматы, яблони. Тут же сгрудились коттеджи, соединенные дорожками.

Перед тем как приехать в поселок, я рассматривал его на космоснимках – горстка домов под валом засечной черты, опоясывающей Черноземье от Малороссии до Поволжья. Курган и поселок – в левом нижнем углу образуемой ею кривой улыбки, на стыке белгородских и воронежских земель.

Выбравшись из склепа, мы смотрели на классы, где занималось «руководящее звено», комнаты, где менеджеры, сплачиваясь, пели хором под гитару и жили несколько недель, отведенных на курс. Их учили управлять людьми, стрелять из пистолета и ружья; плюс айкидо и актерское мастерство. Курсанты отвечали на вопросы четко, светясь, но в глазах дрожало напряжение. Может, им жали форменные костюмы с надписью «Эфко» – хотя утверждалось, что каждому шьют по фигуре.

Незадолго до посещения поселка я прочел письмо, полученное коллегой от бывшего сотрудника «Эфко».

Я находилась в учебном центре с целью получения некоторых неизвестных мне знаний. День начинался в 6 утра, в 6.10 нас на улице ждал преподаватель. Зарядка, пробежка 2 километра, душ, завтрак, лекции с перерывом на обед, 6 дней в неделю. В субботу мы заканчивали немного раньше, и автобус отвозил нас в Алексеевку. В рамках этого тренинга мы две ночи (подряд) после лекций ездили на завод в ночную смену, работать на конвейере, а с утра опять лекции. Все здание, в котором мы жили и учились, было набито прослушивающими и подсматривающими устройствами – психологическое давление колоссальное! Начался тренинг 1 сентября. Именно в этот день мой сын пошел в 1 – й класс. Мне не разрешили его отвести. Что-нибудь еще? Спрашивайте.

Еще несколько посланий пришли на почту. В них уволенные ужасались чертам компании – нулевой ценности человека, поощрению доносов, кумовству, «психологическим экспериментам над людьми».

Впрочем, это ни о чем не говорило. Старая песня – уволенные недовольны начальством и интерпретируют его методы как угнетение. Всегда находятся лентяи, некомпетентные или анархисты, которые верят, что бизнес можно построить без дисциплины. Ламентации «эфкианцев» не сражали оригинальностью.

Захватывало другое: компания нашла особый путь управления бизнесом, представлявшим собой не «купи-продай», а цепочку от возделывания подсолнечника до вывода на рынок масла, майонеза, спецжиров и их дистрибуции.

Учебный центр, где менеджерам инсталлировали ценности компании, был звеном очевидно успешной системы. Стоимость компании, выросшей на такой закваске, за десять лет взлетела с нуля до сотен миллионов долларов. «Эфко» привлекла мощного инвестора – одного из крупнейших зернотрейдеров мира, Bunge.

И наконец, эту систему менеджмента синтезировали в отдаленном райцентре, где нет университетов и бизнес-школ, «на коленке».

Подобно гностикам, «Эфко» не делилась тайным знанием. Ее публичные выступления ограничивались сведениями о доле рынка. На сайте не было упомянуто ни одного человека. Только в разделе «Публикации» нашлось интервью, пролившее хоть какой-то свет на историю со скифами. Создатель компании Валерий Кустов проболтался журналу «Эксперт»[12]12
  Хасимова 3. Что подумает сосед Василий? // Эксперт. 2002.14 октября. № 38 (345).


[Закрыть], что начинал педагогическую поэму не с менеджеров, а с земледельцев.

В 1994 году выпускник Воронежского политеха (специальность «автоматика и телемеханика»), заместитель главного инженера радиотехнического завода в Алексеевке, вместе с коллегами начал бизнес. Компаньоны купили за бесценок фабрику, выпускавшую кориандровое масло, и решили переориентироваться на масло подсолнечника, который обильно рос вокруг. Если с модернизацией производства проблем не возникло, то на сырье инженеры споткнулись.

Казалось бы – Черноземье, плодородная почва, климат благоволит, Алексеевку окружают колхозы. У крестьян Кустов арендовал их земельные наделы и заключил с каждым договор на поставку подсолнечника. Но ничего хорошего не вышло. Сроки и объемы срывались, подсолнечник воровали, попытки штрафовать вызывали волнения и порчу тракторов. Кустов не мог разобраться, чего им, крестьянам, нужно? Возможность регулировать заработок не волнует, независимость тоже. Что тогда? Кустов выписал из Москвы команду социологов Высшей школы экономики.

Колхозы смеялись над пришельцами. От избы к избе перемещались москвичи и выведывали у крестьян глубинные основы их жизни. Информанты мгновенно подстраивались под социологов. «Те говорили, что уже на третьей минуте разговора были не ведущими, а ведомыми, – жаловался Кустов. – Крестьяне отвечали то, что хочет слышать опрашивающий».

Битва с гордым народом длилась год, когда Кустов бросил в бой свежие силы – психологов под руководством профессора Николая Конюхова. Стратегическая цель – внедрить в мозг пейзан идею, которая склоняла бы не к воровству и пьянству, а к работе.

С помощью MMPI таких ценностей не обнаружили. «Больше половины респондентов сказали, что не считают зазорным красть, – вздыхал Кустов. – Нет лидеров: пять процентов были готовы к предпринимательской деятельности, но прогнозировали негативную реакцию окружающих и не решались. На них опереться мы не могли. Мы были убиты».

Психологи стали более тщательно анализировать опросы, обратив внимание на мотивационные составляющие. Все казалось безысходным, но один пункт был особенно странным. Опрашиваемые открещивались от значения общины в их мироустройстве. Они говорили: «На мнение соседей нам наплевать» – так упорно, что психологи насторожились.

Выяснилось, что мнение соседа, наоборот, имеет решающее значение в их поступках. Что сосед думает о тебе – то ты и есть. Работодатель не поможет, от государства упаси Бог, в других селах еле выживают – до нас ли им? Остаются те, с кем ты живешь рядом.

Свет забрезжил. Ученые нашли черту, опираясь на которую, Кустов попробовал вывести новую «породу» мужика.

«Эфко» предложила крестьянам новые отношения. Каждый получал две трети арендной платы за земельный надел, а еще треть шла в потребительское общество, созданное при каждом хозяйстве. Колхозники сами распределяют эти деньги – на ремонт дорог и мостов, доплату учителям, премии ударникам. Если ты пил горькую, премии не видать. Решение примут не капиталисты, а соседи. Позор.

О результатах Кустов высказывался сдержанно: «Уровень хаоса уменьшается с достаточно большой динамикой». Впрочем, Bunge эта эпопея не волновала, и транснационалы купили акции компании, у истоков которой стоял инженер провинциального заводика.

Выходит, секрет Кустова заключается в том, что он перенес принципы управления крестьянами на «Эфко»? Нащупал кнопку, включающую любовь к труду?

Я написал письмо пресс-секретарю Кустова, где выразил восхищение тем, как изящно решаются в компании проклятые вопросы, и запросил интервью.

Неожиданно вместо секретаря отозвался профессор Конюхов, тот самый, который штурмовал умы крестьян. «Эфко» рекрутировали его в директора по персоналу. Сначала я обрадовался – открыт доступ к психологу, который вел исследования, – но потом насторожился.

Конюхов писал, что в лице Кустова мы имеем дело с человеком поражающей глубины, который много думал, читал и наконец – познав социологию и психологию – изобрел систему воздействия на душу народа. Я спросил, в чем она заключается.

Началась переписка. Параллельно ее потоку с валунами цитат, перекатами споров и омутами риторических уловок тек незаметный ручеек вопросов – это американцы финансируют ваш журнал? как вы выбираете объекты для описания? почему заинтересовались «Эфко»? Слово Forbes профессор написал правильно с третьей попытки – сначала Forbs, потом Forbst.

Когда пришли ответы Кустова, в глазах запестрило от обобщений. Типа: «В России только 10–15 процентов граждан по своему психотипу относятся к рационально-достиженческой культуре – но по законам этих граждан живет большая часть населения страны».

Кое-что было совсем темно и непонятно. Например: «Условные рефлексы, динамические стереотипы у лиц с “двойным зажимом Блейера”[13]13
  По словам Кустова, зажим Блейера – «это психологическое явление, когда в человеке одновременно уживаются противоречивые чувства, и для него характерно это состояние напряжения, колебания. И если вдруг получается так, что в какой-то момент времени преобладает какое-то однополярное эмоциональное состояние, то с большой степенью вероятности в скором времени оно сменится прямо противоположным. И если сегодня сельские жители относятся к “Эфко” хорошо, то завтра все может враз измениться – без всякой видимой причины». Цит. по: Хасимова 3. Что подумает сосед Василий?


[Закрыть] распадаются быстрее, чем у работников без этой психологической особенности – поэтому у русских такое низкое качество продукции, выпускаемой на конвейерном производстве».

Эклектика требовала разъяснений. Автор «Материализма и эмпириокритизма» тоже выражался темно – однако остался в истории.

Профессор пригласил для начала к себе, чтобы к верховному жрецу попал не неофит, но подготовленный вопрошатель. Спустя несколько дней я ждал Конюхова в холле бизнес-центра на Ордынке и слушал пианиста, который играл третий концерт Рахманинова. Откуда-то сбоку из небольшой двери вышел человек в сером костюме и, как бы сомневаясь в конечной точке следования, направился ко мне. Мы поздоровались.

Профессор еще раз, на всякий случай, поинтересовался, русское ли мы издание и кто финансирует. Мы прошли по узкому коридору, который завершился таким же узким кабинетом. Конюхов пригласил жестом к монитору, где светился какой-то документ. «Пока отойду, окончим совещание, – сказал он. – А вы почитайте». И вышел, закрыв дверь.

Я пролистал файл. Текст повторял пассажи из переписки. Захотелось обернуться и помахать рукой в камеру наблюдения, но это был бы провал.

Вскоре Конюхов вернулся, мы обсудили психотипы и применение полиграфа с энцефалографом. После чего профессор сказал, что перезвонит и назовет дату, когда Кустов примет нас в Алексеевке. Скорее всего, ответ будет положительный, намекнул он и посоветовал глубже изучить идеи его работодателя. Меня готовили к встрече с божеством вроде Шивы, а не начальником спецжиров и маргарина командиром.

Через две недели мы бродили по площади воронежского вокзала среди заснеженных стад такси и искали «Волгу». «Похоже, вот эта, как у гэбухи», – крикнул фотограф. Номера совпали. «Садитесь, – потянулся заспанный водитель, – сейчас еще один с поезда придет».

«Еще один» оказался также психологом, выпускником Военно-медицинской академии. Конюхов набрал в службу персонала много деятелей в погонах. Психолог рассказывал: смысл метода «Эфко» в том, что новичков проверяют детектором лжи на грехи прошлого, а с помощью энцефалографа снимают сигналы мозга и определяет их психотип.

Если полиграф уже использовали в ритейле и банках – где существует опасность воровства и махинаций, – то на производстве, где нечего красть, он применялся впервые.

Психолог заснул. Мимо неслись степи, укрытые снегом, балки, распадки, перелески.

Беленые домики, выстроившиеся вдоль реки Тихой Сосны, – вот и вся Алексеевка. Завод, блиставший сталью, походил на соковыжималку. Стаи ворон сидели на хромированных танках и обмотанных трубами резервуарах. Тяжело пахло маслом.

Нас приняли два начальника – отделов персонала и кадров. «Персональщик» сформулировал принципы. Первый: каждый человек должен быть на своем месте; это место зависит от его психотипа. Второй: каждый работник должен быть готов «разделить судьбу компании». И добавил: «Здесь нет такого, что мы бьемся за бабки, бабки, бабки! Нам важны отношения».

Он заседал в кабинете с двумя коллегами, схожими не только лениво-боксерским выражением лица, но и тем, что резались с компьютером в покер.

Я заметил: если кто-то утверждает, что культивирует высокие отношения в компании – жди людоедства, секты или мелочного шпыняния сотрудников.

Истинно инновационные компании не клянутся в любви персоналу. Google отдает 20 процентов рабочего времени на личные проекты. Офис «гуглеров» устроен так, что швед может программировать, сидя на скамье у свейской усадьбы, а швейцарец – среди альпийского сада. Не говоря уж о комнатах релаксации и других вольностях.

Допустим, Google – не FMCG-компания, как «Эфко». Но вот такой же производитель масла – американская Cargill. Эта корпорация культивирует на своих заводах «творческий подход, рационализаторство и горизонтальные отношения между менеджментом и персоналом». О всей этой красоте, как и о соц-программах (Cargill обустраивает неумытый и руинированный городок Ефремов под Тулой), американцы молчат и отражают пожертвования лишь в годовых отчетах…

Второй разговор – с начальником кадров – несколько разогнал туман. Устроившись на работу в «Эфко», человек становится частью «программы гарантированного роста». Сотрудника продвигает не начальник, которому невыгодно терять кадр, а отдел администрирования карьерного роста. Талант может перерасти шефа – такая перспектива дисциплинирует обоих.

Но больше поразила методика выявления лоялистов. Каждый работник проходит тесты – ему предлагают оценить ситуацию и дать характеристики действующим персонажам («хороший – плохой», «активный – пассивный» и так далее).

Рассматривая опросник, я нашел историю с предательством. Один халтурил, второй заметил и донес. Варианты: правильно сделал, неправильно, не совсем правильно, не совсем неправильно. Угадайте, как ответить, чтобы не загреметь с волчьим билетом.

Письма «эфкианцев» говорили, что Кустов не просто перегнул палку – он сломал ее и выкинул. Люди чувствовали, что не представляют ценности для компании.

Вот еще выдержка, анонимно.

Уважаемые господа, я лично провел предостаточно времени в этом спеццентре. На самом деле, сотрудника фактически принуждают туда ехать. Отказался – прощай карьерный рост, а то и работа. Детектор лжи – цветочки. На заводе установлены камеры видеонаблюдения, работники не имеют права разговаривать друг с другом, отойти от рабочего места, даже если линия стоит.

Компания скорее напоминает секту: каждый знает свое место, налицо строгая иерархия. Налицо культ личностей; никакого отношения к цивилизованному менеджменту ее система управления не имеет; все эти слова о приоритетах жителя села – чепуха, люди крайне обнищали (лучшим стимулом по-прежнему являются деньги); все высокие результаты достигнуты только за счет принужденческой методологии.

Лично о Кустове: человек действительно интересный, но с крайне преувеличенной оценкой роли психологии в менеджменте, недооценивает рабочий персонал и переоценивает роль управленцев, критерием отбора которых, по существу, являются родственные связи. Неотъемлемым элементом речи этого человека, защитившего диссертацию, является мат…

Я шел в приемную Кустова с блокнотом, переполненным вопросами. «Эфкианец» ждал меня за столом в костюме такого же цвета, как масляные резервуары. Кабинет был обставлен минималистично, на стенах скучал абстракционизм.