Текст книги "Вышка для бизнесмена"

– А ты сам не можешь с этой травницей связаться? – спросил Гуров.

– Можешь, – кивнул Воронцов. – Только бабка с бо-о-ольшим гонором, и я для нее не авторитет. К ней на поклон о-о-очень солидные люди ездят, а она может взбрыкнуть, если что не по ней, и любого из них послать куда подальше. А они, заметь, не обижаются, а извиняются и прощенья просят.

– Милая старушка, – заметил Лев Иванович.

– Просто она себе цену знает, – веско заметил Воронцов.

– И далеко она живет? – спросил Гуров.

– Вместе с Ленкиными родителями, то есть в той же деревне, но в отдельном доме. У Задрипкиных там фермерское хозяйство, крепкое такое, богатое. Они вообще мужики работящие, непьющие, да и жены им под стать. Они и детей сызмала к сельскому труду приучают.

– Задрипкины? – удивился Гуров.

– Ну да. Ленкина мать, когда замуж выходила, свою фамилию оставила, а потом и дочку на нее записала. Ну, какая у девчонки может быть жизнь с такой фамилией? Вот и получилось, что все мужики в семье Задрипкины, а женщины – Ведерниковы, – объяснил Юрий Федорович. – Только Ленка ужасно стесняется такой фамилии и никому ее не говорит. Ну а мне это узнать, сам понимаешь, дело пяти минут. Так что лечись, Лев Иванович, пока в санатории, пей воду, а поближе к концу Федор с Еленой договорится, и ты с ней к бабке ее съездишь – все равно ведь не будешь ты сам себе травы заваривать, тем более еще и не дома. А вот в Москву с собой пакет заберешь и инструкции, что и как делать.

«Можно подумать, что Мария будет этим заниматься», – мысленно хмыкнул Гуров.

В санаторий, который находился в пригороде, Льва Ивановича Воронцов отвез, если так можно выразиться, собственноручно, причем на своей личной машине, а его служебная ехала следом.

– К чему все эти выкрутасы? – удивился Гуров.

– А мало ли, что тебе в городе понадобится, вот я тебе свой джип по доверенности на это время и оставлю, – объяснил Юрий Федорович.

Как Гуров не отнекивался, но Воронцов настоял на своем, да откровенно говоря, и отнекивался Лев Иванович больше для проформы, потому что при мысли о том, что нужно будет целыми днями торчать на одном месте, пить водичку, принимать ванны и все такое прочее и тихо беситься от безделья, ему заранее становилось тошно, а так хоть можно будет съездить куда-нибудь.

Как очень скоро выяснилось, было не просто плохо, а очень плохо. Начать с того, что весь персонал исподтишка таращился на Гурова как на чудо морское, но тут же отводил глаза, стоило ему посмотреть в их сторону. Но с этим еще можно было как-то смириться, а с отдыхающими что делать? Как это обычно бывает в не сезон, основной контингент составляли ветераны, инвалиды и прочие льготные категории. Занятые своими болячками, на Гурова они просто неодобрительно косились – раз живет в люксе, значит, классовый враг. Да к несчастью, среди отдыхающих было несколько одиноких женщин бальзаковского возраста, которые принялись испытывать на прочность если не преданность Гурова жене – он ей никогда не изменял и впредь не собирался, то уж его терпение – точно. Они подходили, знакомились и заводили разговор ни о чем. Воспитанный так, что нахамить женщине не мог просто физически, Гуров старался максимально вежливо отделываться от навязчивых собеседниц, но это их не останавливало. Ходить гулять в слякотную погоду под моросящим дождем – удовольствие ниже среднего, да и не будешь же этим заниматься целый день. Библиотека в санатории была скромненькая, так что о том, чтобы убивать время за чтением, тоже пришлось забыть. Оставалось тупо сидеть в своем номере и пялиться в телевизор, который, как ему и положено, показывал всякую муть. Гуров считал дни до отъезда, проклиная себя за идиотское желание забраться подальше от Москвы – в своем ведомственном санатории можно было и знакомых встретить, и в преферанс перекинуться, и просто потрепаться на служебные темы: как говорится: на работе – о бабах, с бабами – о работе. Но и это не самое приятное времяпрепровождение долго не продлилось – жаждавшие тесного общения с ним женщины стали по вечерам стучаться в дверь, зазывая то на танцы, то еще на какой-нибудь дебильный вечер отдыха, организованный местным массовиком-затейником.

Гуров и Мария созванивались каждый вечер – мысль о возможном скоке вбок собственного мужа явно не давала ей спокойно спать, а тон Льва Ивановича день ото дня становился все мрачнее и мрачнее. Изучившая его за годы совместной жизни и поэтому знавшая, как никто другой, Мария все правильно понимала и наконец, не выдержав, спросила напрямую:

– Осаждают?

– Не то слово, – признался он. – Нет, ну вот ты мне скажи: у женщин осталось еще какое-нибудь, пусть даже смутное, представление о том, что такое стыд и женская гордость?

– Устаревшие у тебя, Гуров, представления о жизни, – усмехнулась Мария и попросила: – Ты уж держись.

– Врагу не сдается, – заверил ее верный муж.

– Спокойной ночи, Варяг! – сказала она, и голос ее прозвучал немного жалобно.

Мысль сбежать из этого санаторно-курортного рая все чаще приходила к Гурову, и останавливало его только желание встретиться с травницей – раз уж она Воронцову язву вылечила, то вдруг и ему поможет.

Гуров выдержал десять дней, но после очередной, на этот раз весьма наглой, попытки соблазнить его терпение с треском лопнуло. Он возвращался в свой номер после ужина, когда одна мнившая себя неотразимой дамочка просто проскользнула мимо него в комнату. Ни слова не говоря, Гуров, оставив дверь открытой, вышел в холл, где сел в кресло и стал ждать, когда незваная визитерша покинет его номер. Его трясло от бешенства, и он с трудом сдерживался. Конечно, ему по долгу службы приходилось встречаться с самыми разными женщинами, бывали среди них и те, кто, пытаясь выкрутиться, более или менее искусно старался вовлечь его в любовные, понимай, постельные, игры, но чтобы не преступница, а самая обычная женщина вела себя так нахально – не укладывалось у него в голове. Через полчаса дамочка сдалась, поджав губы и возмущенно дернув плечами, она подошла к Льву Ивановичу, который вопреки воспитанию даже не попытался встать ей навстречу, и процедила:

– Чурбан бесчувственный! Или вы импотент?

Тут Гуров уже не выдержал и, из последних сил сохраняя спокойствие, сказал:

– Моя жена – народная артистка России Мария Строева. Подойдите к зеркалу и найдите между ней и собой десять отличий. Желаю удачи.

Обойдя остолбеневшую дамочку, как неодушевленный предмет, Гуров вернулся в свой номер, и ему стоило большого труда не шарахнуть дверью. Терпение Льва Ивановича кончилось окончательно. И черт с ним с лечением и травами – здоровье дороже. Лучше уж таблетки глотать, чем себе нервы мотать. Они ему еще на службе пригодятся. Наступил черед воспользоваться джипом Воронцова, который так все это время и простоял на стоянке санатория.

На следующее утро, сразу после завтрака, во время которого все жаждавшие общения с ним дамочки теперь уже просто пожирали его глазами – ну еще бы! Муж самой Марии Строевой! – Гуров поехал в город, и цель у него была только одна: купить билет на самолет и вернуться домой. И чем скорее, тем лучше.

Но за два года в городе произошли кое-какие изменения: центральные авиакассы оказались закрытыми и вместо них в витринах, где некогда красовались плакаты с молоденькими и симпатичными стюардессами, призывавшими пользоваться услугами Аэрофлота, стояли всевозможные туфли – очередной обувной магазин. Складывалось впечатление, что кто-то очень «умный» решил обуть всю Россию во всех смыслах этого слова. Гурову пришлось выяснять, куда перевели кассы, и ехать туда – до аэропорта было далековато. Оставив машину в более-менее пригодном для стоянки месте – все пространство вдоль тротуаров и даже на них было заставлено так, что втиснуться было невозможно, – Гуров отправился на поиски. Ночью прошел дождь, и теперь наконец-то выглянувшее солнышко отражалось на поверхности многочисленных луж, но даже этот подарок природы никак не способствовал улучшению и так вконец испорченного настроения Льва Ивановича.

Он шел, старательно выбирая места посуше, когда вдруг услышал крики о помощи, и, подняв глаза, увидел, как два здоровых мужика тащат к машине вовсю упирающуюся крупную даму, заломив ей руки за спину.

– Вы чего творите, ироды? – не выдержала какая-то старушка, а вот все остальные, в том числе и мужчины, усиленно делали вид, что ничего не видят и не слышат.

– Отстань, бабка! – огрызнулся один из мужиков. – Это жена моя. Не лезь не в свои дела – целее будешь.

– Да не жена я ему! – крикнула на это женщина.

А ведь и правда не жена, мгновенно понял Гуров: женщина одета очень модно и дорого, а на мужиках одежонка явно с вещевого рынка, да и «жигуленок» задрипанный. Подбежав к этой группе, Лев Иванович первым делом вырубил того мужика, что держал женщину за правую руку, а второй мужик от неожиданности выпустил левую. Отработанным приемом Гуров отбросил женщину в сторону, чтобы не мешала, и приготовился к продолжению схватки, но, получив такой отпор, мужики явно передумали с ним связываться и быстро попрыгали в машину, а один из них пообещал напоследок угрожающим тоном:

– Ну, мы с тобой еще встретимся!

– Молись, чтобы этого не случилось, урод, – недобрым тоном посоветовал ему на это Гуров.

Машина уехала, и, повернувшись, он увидел, что, не удержавшись на ногах, женщина приземлилась прямо в лужу, ее слетевшая шляпка валялась рядом, а она сама, перепачканная с ног до головы, сидела на земле, держась за коленку, щека была поцарапана, а на скуле явно намечался хороший синяк.

– Простите, я не думал, что вы не удержитесь на ногах и так неудачно упадете, но выбирать ведь не приходилось, – извинился Гуров, подходя к ней и протягивая руку, чтобы помочь встать.

Женщина подняла на него ярко-голубые глаза в обрамлении очень длинных черных ресниц под смоляными бровями, а вот волосы у нее были практически белые и, несмотря на скупое весеннее солнышко, отливали серебром.

– Извините, вы Лена Ведерникова? – спросил он, с трудом поднимая ее – девушка была тяжеловата.

– Мы знакомы? – удивилась она.

– Нет, но мне о вас рассказывал Федор Воронцов, когда я смотрел фотографии вашего выпуска, – объяснил Гуров.

– Ах, Феденька! – обрадовалась она и принялась осматривать себя – картина была плачевная.

– Позвольте представиться: полковник полиции Лев Иванович Гуров, – сказал он и предъявил ей удостоверение.

– Тот самый? – От удивления она даже рот открыла.

– Наверное, – усмехнулся он. – О других Гуровых в нашей системе мне слышать не приходилось. – И предложил: – Давайте я вас домой отвезу. Куда бы вы ни шли, но в таком виде вам лучше вернуться.

Лев Иванович повел ее, сильно прихрамывающую, к джипу, увидев который, она воскликнула:

– Это же машина Юрия Федоровича?

– Ну да, он мне дал ее на то время, что я у вас тут в санатории лечусь, – объяснил Гуров.

– Так я там все перепачкаю, – испугалась она и предложила: – Давайте я хотя бы плащ сниму, все же почище будет.

– Кто это на вас напал? – спросил он, когда, следуя ее указаниям, вел машину к ее дому: он оказался буквально рядом.

– Не знаю, – растерянно ответила она. – Они еще вчера пытались ко мне подойти, но со мной Митенька был, точнее, его водитель вмешался, вот они и ушли.

– Это Дмитрий Николаевич Щербаков? – уточнил Гуров.

– Вы и его знаете? – удивилась она.

– Нет, я с его отцом знаком, – объяснил он.

Уставленная всевозможными цветами, однокомнатная квартира Елены дышала старомодным уютом, а результаты ее страсти к вязанию и вышиванию были видны на каждом шагу: кружевные салфеточки, дорожки и занавески на окнах были сделаны явно вручную, а на стенах в рамках висели вышивки. Одним словом, человеку со схожими вкусами показалось бы, что он попал в рай.

– Я сейчас чай поставлю, – сказала она. – А еще у меня пирожки есть. С капустой.

– Лена, вы лучше сначала покажите мне свою ногу – я немного спортом занимался и в травмах более-менее разбираюсь, а то вдруг вам к врачу надо, – предложил Гуров. – И не надо смущаться, я сейчас не мужчина, а что-то вроде врача.

Оказалось, что с ногой ничего страшного не случилось, и, промыв ссадины на ней и на лице перекисью водорода, они сели пить чай – пироги были выше всяких похвал.

– Как вы думаете, Лена, кто это на вас напал? – спросил Гуров.

– Не знаю, – пожала плечами она.

– Но враги какие-нибудь, недоброжелатели у вас есть? – настаивал он.

– Да нет вроде, – сказала она и потупилась, а на глазах выступили слезы.

Решив, что где-то здесь поблизости и зарыта собака, Лев Иванович начал мягко увещевать девушку:

– Лена, я все-таки следователь и, как говорят, не самый плохой. Да и жизненный опыт у меня побольше вашего, так что не надо от меня ничего скрывать. Что случилось?

– Меня жених бросил, – прохлюпала она.

– А кто у нас жених? – участливо спросил Гуров.

– Гордеев Иван Александрович, – сказала она и, быстро подняв голову, принялась его оправдывать: – Вы не думайте, Ванечка хороший. Просто он ничего не понял, вот и вспылил…

Услышав это имя, Гуров удивленно уставился на Лену. Дело было в том, что Гордеев, в определенных кругах именуемый Гордеем, был личностью неоднозначной. Двухметрового роста мужик, силы немереной, он начинал в лихие 90-е с братков, но сумел не только уцелеть в той кровавой мясорубке, но и постепенно собрал вокруг себя людей, поднялся и сейчас являлся одним из крупнейших, если не самым крупным, в области бизнесменом. От криминала он уже лет десять как отошел, но свою команду не распустил, а создал на ее основе частное охранное предприятие, так что в трудную минуту мог мгновенно поставить под ружье человек пятьдесят бойцов, а это заставляло его недоброжелателей очень крепко подумать, прежде чем попытаться выступить против него.

В той же истории двухгодичной давности, просеивая через частое сито всех, кто только мог быть к ней причастен, Гуров изучил досье и на Гордеева. Брали его трижды, и трижды его адвокат Симанович, причем самый лучший, а значит, и самый дорогой в городе, имевший безупречную репутацию, его дело успешно разваливал до основания так, что тот даже свидетелем не проходил. Гуров еще тогда удивился, откуда у простого братка, а именно таковым Гордеев и был, когда его в первый раз взяли, деньги на такого адвоката. А в четвертый раз, когда все недвусмысленно указывало именно на Гордея, вдруг, откуда ни возьмись, появился человек и, написав чистосердечное признание, взял все на себя. И опять Симанович отличился – дали преступнику ниже низшего предела.

Словом, дела вокруг Гордеева творились непонятные, но в конечном итоге именно его команда и помогла выйти на след гастролеров. Те, не разобравшись, что к чему, грабанули контору в принадлежавшем ему крупном сельскохозяйственном предприятии, находившемся как раз недалеко от границы с Казахстаном, куда супостаты и смылись с очень немалой добычей. Гордей скомандовал «фас», его подчиненные рванули по следу, и криминальная жизнь Левобережья замерла – кому же охота с самим Гордеем связываться. Методы, которыми работали люди Гордеева, были далеки от законности, но зато эффективны, что и позволило выйти на наводчика. К чести Гордеева надо сказать, что беспредела он не допустил, а передал информацию кому следует, то есть самому Гурову, который и возглавлял следствие, потом они были хоть и немного, но лично знакомы. Ну а дальше – дело техники: чтобы не заморачиваться с дипломатическими тонкостями, гастролеров выманили на территорию России, где и взяли. Большую часть награбленного смогли вернуть, в том числе и Гордееву, так что если он и понес материальные потери, то не очень большие.

– Расскажите мне все с самого начала, – попросил Гуров.

– Понимаете, ко мне вчера Митенька на работу заехал. У него такое горе. Его друг бросил, – начала Елена.

– Я знаю о его пристрастиях, – вставил полковник Гуров.

– Вот он и приехал ко мне поплакаться – его же никто не понимает, не жалеет, никто ему, кроме меня, не посочувствует. Мы из офиса на улицу вышли и к машине направились, а тут эти двое. Ой, у них такие неприятные лица были! – Она передернулась от этих воспоминаний. – Митенька даже попятился, когда их увидел. А тут Геночка…

– Это водитель? – уточнил Гуров.

– Ну да. Так вот, Геночка из машины вышел, а он знаете какой здоровый? Почти как мои братья. Вот эти двое и ушли. Мы ко мне поехали, сели тут на кухне чай пить, и вдруг такой бешеный стук в дверь раздался. Я в глазок посмотрела, а это Ванечка. Я ему дверь открыла, и он влетел, весь красный, глаза бешеные, а как туфли и плащ Митеньки увидел, начал кричать. Ой, Лев Иванович! – Она даже за щеки схватилась. – Меня никогда в жизни никто так не называл. Такого о себе наслушалась. Я пыталась ему все объяснить, но он мне и слова вставить не дал. А потом как дверью хлопнет. Даже штукатурка посыпалась, – пожаловалась она. – Я так плакала, так плакала… Митенька тут же обо всех своих неприятностях забыл и начал меня утешать. Потом он уехал, а я маме позвонила сказать, что меня Ванечка бросил, и мы еще вместе с ней поплакали. А сегодня я на работу пошла, и эти двое на меня напали. Вы не думайте, я сильная, только они так неожиданно на меня бросились и как-то так меня скрутили, что я ничего сделать не могла. Спасибо вам, что вы меня спасли, а то не знаю, что со мной бы было.

– Как я понял, Иван Александрович ничего о Дмитрии не знает? – спросил Гуров.

– Ну да. У Ванечки такие взгляды на жизнь, что он не одобрил бы нашу дружбу, вот я ему ничего и не говорила, – призналась она и вздохнула: – Наверное, надо было сказать ему раньше, да что уж теперь… – И у нее по щекам беззвучно потекли слезы.

– Но вы же могли ему позвонить и все объяснить? – удивился полковник.

– Я пыталась, но он меня, наверное, в черный список занес, потому что я так и не смогла до него дозвониться, – прохлюпала она и с надеждой уставилась на Гурова. – Что же мне теперь делать?

– Я думаю, что вам лучше всего на время уехать к родителям, – предложил Лев Иванович. – Работа позволяет? – Она покивала. – Федор говорил, что у вас четыре брата, так что там вы будете в безопасности, а я пока здесь разберусь, кто это на вас напал и почему. Вот только цветы ваши…

– Да-да, вы правы! – покивала она ему. – А цветы Митенька поливать будет, у него ключ есть. Только… Я так боюсь из дома выходить. А вдруг они на меня опять нападут? – Ей было действительно страшно.

– Давайте я вас к родителям отвезу, а потом вернусь, – предложил Гуров.

– Ну что вы. Я вам и так столько хлопот доставила, – запротестовала Елена.

– Честно говоря, я ведь и сам хотел с вами встретиться, – признался Лев Иванович. – Мне Воронцовы обещали нас познакомить.

– Зачем? – От удивления у нее даже слезы высохли.

– Мне к вашей бабушке надо, – объяснил он

– Приболели? – участливо спросила Елена.

– Есть немного. Поджелудочную прихватило. – И Гуров приложил руку к левому боку.

– Ой, ну тогда совсем другое дело, – обрадовалась Елена. – Конечно же, я вас к ней прямо сегодня же отведу.

– Сколько нам ехать? – поинтересовался Лев.

– По хорошей погоде – часа четыре, а сейчас – не знаю, – честно призналась она.

– Собирайтесь, – предложил ей Гуров. – Чем скорее отправимся, тем быстрее я вернусь в город, чтобы заняться вашим делом.

Обрадованная Елена бросилась переодеваться и собирать сумку, а оставшийся на кухне Гуров, размышлял о превратностях судьбы, а именно: что могло связывать чистую, добрую, наивную, доверчивую и домашнюю Лену и битого-перебитого жизнью Гордея? И потихоньку отщипывал от пирога по кусочку и остановился только тогда, когда с изумлением обнаружил, что тарелка пуста. «Неудобно-то как, – смущенно подумал он. – Но ведь когда еще доведется такую прелесть попробовать». Появившаяся в кухне Елена при виде пустой тарелки радостно улыбнулась:

– Понравилось?

– Необыкновенно вкусно, – искренне сказал Гуров.

– Я нам сейчас в дорогу покушать соберу, – пообещала она и захлопотала.

– Зачем? – удивился он.

– Меня мама всегда учила: собираешься в дорогу на день, бери продуктов на три – мало ли что случиться может, – обстоятельно объяснила Елена.

– Но я ведь все съел, – смущенно сказал он.

– Да что вы! У меня еще есть, с мясом, – отмахнулась она.

Елена достала из шкафа еще один пирог, нарезала его, тщательно упаковала, заварила и залила в большой термос чай, а в большую пятилитровую бутыль – воды из-под крана, сложила все это и салфетки в отдельный пакет. Гуров смотрел на нее и радовался, какая же она хозяйка замечательная, жена из нее получится – цены нет, и ведь любит такого типа, как Гордей.

– А вода-то нам зачем? – спросил он.

– На всякий случай, – удивленно ответила она.

Елена прихватила еще и сумку со своими вещами, и они отправились в путь.

Как только они выехали за город, Гуров остановился и, достав свой сотовый, в котором стараниями заботливого Воронцова была местная сим-карта, попросил Елену сказать ему номер телефона Гордея. Девушка тяжело со всхлипом вздохнула и продиктовала. Тот ответил немедленно.

– Гордей? – сказал Лев. – Гуров моя фамилия.

После секундного замешательства раздался удивленный голос:

– Здравствуй, Лев Иванович. Если ты по мою душу, то напрасно, я уже давно не при делах.

– Знаю и звоню по совершенно другому поводу, – успокоил его Гуров.

– Помощь какая нужна? – недоуменно поинтересовался Гордей. – Так в области вроде все спокойно.

– Поинтересоваться хочу: тебе такое имя, как Дмитрий Николаевич Щербаков ничего не говорит? – спросил Лев Иванович.

– Погоди, – Гордей на секунду задумался. – Да нет, Николай Ильич Щербаков – это да, председатель областного суда. А вот Дмитрий…

– Это его сын, – объяснил Гуров.

– А-а-а. Понял я, о ком ты. Слышал о таком. Но никаких дел с подобными субъектами не имею, – неприязненно заявил он. – Если мне баба потребуется, то я бабу и найду, а не этого… Ну, не знаю, как поприличнее выразиться.

– То есть о его нетрадиционной сексуальной ориентации ты знаешь? – уточнил Гуров.

– Ни для кого не секрет, – буркнул Гордей.

– А ведь это именно он вчера у Елены и был. Они еще с института дружат, все пять лет рядышком просидели, – ласково объяснил ему Лев Иванович.

– Ты чего несешь? – растерялся Гордей. – Так это что же получается?.. Он ей что, подружка, что ли?

– Вот именно. Подружка, – подтвердил Гуров.

– Чего же она молчала? – взревел Гордей. – Могла бы ведь русским языком все объяснить.

– А ты ей хоть слово вставить дал? – невинно поинтересовался Лев Иванович и напомнил: – Ты ее с грязью смешал и дверью хлопнул.

– Но раньше-то она ничего про него не говорила, – начал оправдываться Гордей.

– Боялась, что ты их дружбы не одобришь, – объяснил Гуров.

– Твою мать! – заорал тот, а потом спросил: – Она с тобой рядом?

– Рядом, но телефон я ей не дам, – решительно заявил Гуров. – Или ты ей еще не все гадости сказал?

– Да о чем ты говоришь? Я ж извиниться хочу! – взревел Гордей.

– Считай, что я твои извинения ей уже передал, только не простит она тебя. Да таких, как она, сейчас уже даже днем с огнем не найдешь. Чистая, добрая, работящая, тебя, дурака, любит. А ты ее последними словами, – добивал его Гуров и с сожалением в голосе посоветовал: – Так что вспоминай теперь о том, что была такая в твоей жизни, и попытайся найти хоть отдаленно на нее похожую, только это вряд ли.

Гуров выключил телефон, в котором еще раздавались крики Гордеева, и убрал его в карман.

– Лев Иванович, а почему вы мне не дали с Ванечкой поговорить? – обиженно спросила Елена.

– Пусть помучается. Будет знать в следующий раз, как на вас орать. Дайте мне свой телефон, – практически потребовал Лев Иванович. – А то ведь он сейчас позвонит, и вы ответите. И вся моя воспитательная работа пойдет насмарку.

Словно услышав Гурова, в сумке Елены зазвонил ее сотовый.

– Дайте сюда, – повторил он. – Поверьте, я знаю, что делаю.

Поколебавшись, Лена со вздохом все-таки отдала ему свой телефон.

– Ванечка теперь мучиться будет. Переживать, – грустно сказала она.

– Ему это только на пользу. Ну что, поехали дальше?

Вообще-то, этим звонком Гуров хотел не только объяснить Гордееву, как тот ошибся в Елене, но преследовал и другую цель, о которой девушке пока знать не следовало, – не рук ли Гордея эти нападения, вдруг он решил ей так отомстить? Лев Иванович не стал включать радио – ерунду, которую обычно передавали, он на дух не переносил, – и попросил Лену рассказать ему что-нибудь. А о чем могла говорить такая девушка, как она? Только о своей семье. И сделал он это специально, чтобы уже сейчас попытаться понять, не враги ли этой семьи инициировали ее похищение, а в том, что это была именно попытка похищения, а не просто нападение, он ни секунды не сомневался, потому что уж в чем, в чем, а в этом Гуров разбирался. Как он и предполагал, она начала говорить о своих родных. Очень скоро полковник знал уже всю подноготную семьи Задрипкиных-Ведерниковых.

Отца звали Василий Семенович, мать – Анфиса Сергеевна, а имена братьев, их жен и детей Гуров даже запомнить не пытался – вряд ли пригодится. Вся эта большая семья занималась фермерством, и хозяйство у них было, как и говорили Воронцовы, не только большое, но и богатое, потому как они и сами вкалывали с утра до вечера, и работников, хоть и немногочисленных, таких же нанимали. Когда средства позволили, выстроили они себе большой дом со всеми удобствами, где все вместе и жили, причем совсем не в тесноте.

Еще в доме жила кошка Бандитка благородных помоечных кровей, которая целиком и полностью оправдывала свою кличку, потому что отличалась совершенно неукротимым характером. Выдержав в своем котеночьем детстве неравную схватку с крысой, она вышла из нее победительницей, оставив, правда, на поле битвы половину уха и кончик хвоста, что не мешало ей пользоваться оглушительным успехом у всех окрестных котов. С тех пор Бандитка объявила всем без исключения грызунам войну до полного истребления, чем еженощно и занималась. Правда, доставалось от нее и птицам, так что вольер для кур был огорожен сеткой-рабицей не только со всех сторон, но и сверху. Даже сейчас она, хоть и выхаживала свой выводок, но на охоту выходила регулярно и очень успешно, каждое утро демонстрируя хозяевам несколько задушенных крыс или мышей, за что с плохо скрываемым удовольствием выслушивала совершенно заслуженные дифирамбы Анфисы Сергеевны и других женщин – мужчины в семье были сдержанны и чувств своих напоказ не выставляли.

Сам дом охраняла Найда, огромный серый волкодав, чей большущий вольер стоял недалеко от крыльца – в этой семье все было огромным, под стать мужикам. Единственный человек, которого она беспрекословно слушалась, был Василий Семенович, а всех остальных просто снисходительно терпела, как принадлежащее хозяину одушевленное имущество вроде кур, поросят, коров и прочей живности. Днем она всегда была внутри, и хозяин выпускал ее только ночью, чтобы она могла свободно, не на цепи, побегать по двору, и без намордника, что начисто отбивало у всяких проходимцев охоту позариться ни чужое добро. У Найды, как у всякой чистопородной собаки, имелся официальный «муж» по кличке Витязь, кобель уже вовсе устрашающих размеров, к которому Василий Семенович ее регулярно возил, причем расплачивался не щенком, а деньгами, чтобы снова не ездить и не отрываться от хозяйства. Сейчас же Найда тоже выхаживала своих детей и постоянно переругивалась с Бандиткой, котята которой уже подросли и в поисках приключений постоянно вылезали на крыльцо, а заботливая, несмотря на буйный нрав, мама-кошка утаскивала их обратно, шипя в ответ на оскорбления собаки-соседки. Естественно, что ее чистопородные щенки в наше беспокойное время были в большой цене и хоть стоили очень дорого, но, судя по отзывам тех, кто их купил, деньги эти вполне оправдывали и люди на них записывались заранее.

Бабкой же травницей оказалась Полина Николаевна, мать Анфисы Сергеевны, старуха с действительно очень крутым нравом, из зажиточной семьи, державшая всех, включая ныне покойного мужа, под каблуком. Когда-то давно она была категорически против брака своей единственной красавицы-дочери с голодранцем Задрипкиным, который красотой как раз не отличался, но зато был здоров как медведь да и габаритами ему мало уступал. Анфиса с отцом и Василий ее все-таки укланяли, и она скрепя сердце дала согласие на брак, но предупредила будущего зятя, что если дочь на него хоть раз пожалуется, то проклянет она его страшным проклятием. А поскольку, по общему мнению, знахарки с ведьмами мало чем отличаются друг от друга, Задрипкин воспринял это всерьез. Василий, который до сих пор без памяти любил свою жену, из кожи вон лез, чтобы доказать теще, что не зря она ему когда-то поверила: смолоду ломил за троих, работая от рассвета до заката, так что прожила Анфиса за его спиной, как королева. Но несмотря на это, внуков своих Полина Николаевна не больно-то жаловала – в отца ведь пошли, что лицом, что фигурой, но вот когда родилась внучка, да еще копия Анфисы, сердцем смягчилась. Она хоть после смерти мужа и осталась одна, но в дом к зятю переезжать отказалась, и жены внуков постоянно бегали к ней, чтобы прибраться и покушать приготовить. Единственное, что ее огорчало: что уйдут ее знания вместе с ней, потому что еще в маленькой Елене разглядела, что нет и не будет в девочке никаких способностей к знахарским делам, а людей старуха видела насквозь.

Как бы мимоходом, Гуров завел разговор об охоте и, выяснив, что у всех мужчин в доме имелись ружья, да еще не по одному, а стрелять из них и женщины были обучены, успокоился окончательно.

Счастье великое, что все это Гуров узнал, пока они еще ехали по тому, что с большой натяжкой можно было назвать трассой, потому что, когда они с нее съехали, стало уже не до разговоров.

Гуров умел ругаться – жизнь научила, но делал это редко. И можно сказать, крайне редко, только тогда, когда этого требовало дело или выходил из себя так, что сил сдерживаться уже не было. Это и был тот самый второй случай – дорога была такая отвратная, что приличных слов не нашел бы и доктор филологических наук. Вслух Лев Иванович все-таки ничего не произносил, а ругался беззвучно, что называется, себе под нос. После прошедшего ночью сильного дождя, заполнившего ямы водой, ехать приходилось очень медленно, передвигая колеса машины практически вручную, потому что под любой лужей могла скрываться такая ямища, что попади туда машина, без посторонней помощи не выбраться и пришлось бы идти за трактором. К довершению их бед снова начался дождь, и ехали они, точнее, тащились вперед с черепашьей скоростью.

Но это их не спасло и они застряли. Хорошо, что, как выяснилось, Елена с детства умела водить не только легковую машину, но и все, что движется на четырех колесах – в этой семье сызмальства работали все, – и Гуров посадил ее за руль. Сам же он в своих моднющих ботинках вылез из машины и попал прямо в жидкую и холодную грязь. Попытка найти в багажнике резиновые сапоги, перчатки, лопату или еще хоть что-нибудь, что помогло бы в данной ситуации, успехом не увенчалась – видимо, Воронцову никогда не приходилось ездить по таким дорогам, а исключительно по асфальту. А то, что Гуров отправится черт знает куда по бездорожью, Юрию Федоровичу и в голову прийти не могло. Лев попытался было вытолкнуть машину, но безрезультатно, и пришлось ему подкладывать под колеса все, что только смог найти на обочине – благо, всякого мусора там хватало, но этого оказалось недостаточно. Тогда он стал выдирать голыми руками с корнем буйно разросшиеся сорняки, ободрав себе ладони в кровь. Ноги он, естественно, промочил, да и сам вымок до нитки.