Текст книги "Вид с больничной койки (сборник)"

Перечитывая позже записи, сделал я такой вывод: советы профессора Кахновского пригодились бы персоналу клиники – от главврача В. Микулина до только что введенной в штат больницы молоденькой санитарки. Пафос лекции Игоря Максимовича (почетного и действительного члена многих зарубежных университетов) в сжатом виде сводится к максиме. Всевозможные сложнейшие и дорогостоящие медикаментозные средства часто бьют мимо цели, лишь умножая расходы на больных, если при этом не обеспечены элементарные санитарно-гигиенические условия. Это особенно актуально теперь, когда наше здравоохранение в целом влачит жалкое существование.

Об этом неистово спорят, порой криком кричат, но главным образом с трибун, основная же масса мучается втихомолку на больничных койках. Но все это – словеса, пустые звуки, пока чиновная рать собственным боком не почувствует все «прелести» современного медобслуживания. Но, как известно, новые номенклатурщики (численность их в сравнении с советским прошлым удесятерилась!) живут отнюдь не по официально провозглашенным правилам – по тайному регламенту. Для СВОИХ предусмотрен набор жизненно важных ценностей (читай: благ), которые классики марксизма-ленинизма, помнится, обещали массам на завершающей фазе строительства коммунизма. Так что теперешняя властвующая элита имеет полный пакет всего-всего чего только душе угодно взамен за беспорочную службу. Но этого мало! По ходу дела чиновная сволочь казну опустошает, народ персональными поборами мучает.

Не будем, однако, копаться в чужих кошельках, ибо, как учил нас Егор Гайдар, это несимпатично, недемократично и негигиенично. Впрочем, сама за себя говорит скудная информация насчет того, как организовано медобслуживание сильных мира сего, их дражайших отпрысков и приближенной челяди. Дабы не расплываться мыслью по древу, можно сказать: на этом участке бытия полный порядок – номенклатурщикам гарантирован европейского пошиба догляд. Они прикреплены к бесплатным медицинским центрам, где персонально дважды в год их обследуют на генетическом уровне. Каждому господину (и его присным) гарантирован отдых в лучших санаториях; их тонус и форму поддерживают в дорогостоящих фитнес-центрах; в случае необходимости везут за границу, в дорогостоящие клиники. И все это на средства госбюджета, значит, за наш с вами счет, в том числе и бомжей. Попутная информация: годовой медполис чиновника средней руки стоит, как минимум, от ста тысяч рублей и выше. Номенклатура первого разряда, так называемые «шишки» (со шлейфом домочадцев) обходятся налогоплательщикам на порядок выше. Оттого и цены в стране немилосердно растут везде и всюду.

Медперсонал казенных клиник (разветвленной системы ЦКБ) отнюдь не брезгует пациентами так называемого среднего класса, а также физическими лицами без определенных занятий, но с тугой, разумеется, мошной.

Администрация Президента РФ, похоже, совсем оборзела. С неких пор по радиостанциям Москвы гуляет рекламный ролик лечебного центра № 2 (что в Матвеевском, обочь «дачи Сталина) такого формата: «Наша хорошая больница для хороших людей. Милости просим!» При этом не оглашаются цены, тариф. Окольным путем удалось вызнать. За местечко в обычной палате здесь берут от 600 до 800 рублей в день. Плюс плата за лечение, за разные лабораторные обследования…

Во время бессонницы всю эту цифирь спроецировал я на себя. Вот что вышло. Двадцать восемь суток провалялся я в ГКБ-61. Окольным образом вызнал… Моя медицинская компания «Солидарность для жизни» (нелепейшее название) выделяет лечебному учреждению за каждого больного 28 рублей в сутки. Итак, МСК израсходовала на меня – за 28 суток – 2640 рублей. А это была уже вторая госпитализация за год. Значит, я пациент невыгодный, со мною можно прогореть. Однако никто, слава богу, не горит и не разоряется, а только причитают: « Ах, больницы бедствуют. Нет нужных лекарств. Градусников даже не хватает. Экономят на полотенцах. Белье драное».

И все же эта картина безобразий неполная. Как и всюду, здесь тоже контрасты… Многие кабинеты диагностического назначения оснащены большей частью современной аппаратурой – электронной, лазерной. Пять-шесть лет назад ничего подобного не было. Вместе с тем страшно подумать: искусно оперированный больной может запросто загнуться в палате от сквозняка или же попадет на поварскую «мормышку», заглотнув ее вместе с кашей, как я испытал в тот заезд дважды.

Двадцать восемь суток моего пребывания в клинике – явно сверхнормативное. Обострение бронхолегочной болезни (как записали в анамнезе) случилось из-за воспаления легких, которое я подцепил, лежа у щелястого окна, на сквозняке… За это я должен кланяться и благодарить Никулина!

С некоторых пор меня мучит боль в ступне. Ощущение такое, словно от пламени паяльной лампы. Районный невропатолог послал меня в диагностический центр. Было обследование. С сосудами, с нервами будто бы все в порядке, пятка же огнем горит. Оказавшись в тот раз в клинике, поведал о своем недуге. Лечащий доктор Чикарева проявила к моей болячке неформальный интерес, заодно проинформировав коллег неврологического отделения, этажом ниже.

На следующий же день после завтрака явился врач, назвалась Татьяной Геннадьевной. Между нами состоялся ознакомительный разговор на общие медицинские темы. Не глянув на проблемное место (не предложила хотя бы носки снять!), сказала: явиться в их отделение. Что на следующий день я в точности исполнил, застав в ординаторской пир горой.

Спору нет, медики тоже люди, ничто человеческое им не чуждо. У них свои компании и своя же личная жизнь. Сквозь гомон и звон бокалов мне крикнули через головы открытым текстом: «Потом, потом!». Приволочился на следующий день. Угодил на общую трапезу. На столах букеты метровой высоты, между ними горы яств.

Через лечащего врача передали: невропатолог нанесет визит в мою палату сама. Два или три дня прошли в нервном ожидании. За это время прошел я компьютерное обследование (платное!), меня облучили на аппарате Допплера… Иногда встречал в коридоре Татьяну Геннадьевну – она бросала на ходу что-то нечленораздельное и уносилась вдаль.

Поделился сомнениями с сопалатниками. В один голос было сказано: доктор меня ангажирует. Проще говоря, намекает, что вероятную услугу врача я должен заранее профинансировать.

Многому научила меня жизнь – к счастью или к несчастью, не освоил техники всучения взятки. Ну пусть бы Татьяна Геннадьевна на манер официантки в ресторане открытым текстом обозначила: «Это вам, больной, будет стоить столько-то. Извольте платить по внутреннему прейскуранту… Ну и о чаевых, пожалуйста, позаботьтесь». Право, так было бы честней, чем морочить голову (и еще нечто!) непрактичным субъектам.

С отчаянья решился я на последний шаг. Поплелся к зав. неврологическим отделением З.И. Крутик за советом: что мне дальше делать, как жить? Сообразив, что дело зашло уже далеко, Зинаида Ивановна пригласила на разборку свою коллегу Фатееву. Не кривя душой, поведал я дамам о своих проблемах, как все началось… Выслушав меня, заведующая изрекла: она-де отвечает за больных только своего отделения. На то вроде бы даже есть соответствующий приказ городского комитета здравоохранения, запрещающий врачам контактировать с «чужими» пациентами. Из этого следовал недвусмысленный намек: труды Татьяны Геннадьевны обязана оплачивать не страховая компания, а имярек, обратившийся, за медпомощью…

Тут уж я не выдержал и заявил, что с самого начала ни к кому за медпомощью не обращался – меня втянули в авантюру. Дамы, естественно, надули губки! Я же с чем пришел, с тем и ушел в свою палату.

Время на больничной койке тянется медленно, проходит в основном в раздумьях о бренном, а также о том, что было с нами прежде и как стало. На незримых весах чаша прошлого перетягивает. Теперь ЭТО не жизнь, а, как заметил русский классик, житие! В тот приезд до меня дошло: из нашей медицины выпало важнейшее звено – душа, в обиходе называемая МИЛОСЕРДИЕ.

Смрадный, рыночный дух проник в больничную атмосферу: мутит головы, портит нравы. Медперсонал об этом, разумеется, прямо не говорит, но дает понять-почувствовать! Сколько заплатим, на столько и будет отпущено здоровья. Хотя объем и качество оного вроде бы гарантированы действующими стандартами Минздрава. Все услуги как бы оплачивает за нас страховая компания, к которой каждый приписан.

Пожалуй, не мешает внести ясность в вопрос о медицинских страховых компаниях и сказать пару слов о полисе.

МСК – никакая не богадельня, как это многие себе представляют, а деловая мафия интересантов. Довольно метко определил ее суть наш Алекс, сказав: «Да это же дикий малинник блатных». Официально же под солидной вывеской собираются несколько врачей, юристов, финансистов, которым передают подряд: энную сумму бюджетных денег… Эта компания берет на себя честное обязательство: оплачивать по установленным тарифам труд медиков, которые занимаются лечением серой народной массы своего околотка. МСК – закрытое акционерное общество коммерческого профиля. Компании наделены правом не только распределительных функций, но могут тихо-о-онько зарабатывать денежки. Как? О том не принято открыто судачить, словно о срамном. Способов много, причем все жлобские.

От щедрот власти на каждого из нас планируется израсходовать на медицинские надобности приблизительно двадцать тысяч рублей в год. Это решительно на все: от лечения кариеса на зубах до операции на сердце и замены внутренних органов. Иные по нескольку лет не заглядывают в свою амбулаторию, другие же к эскулапам обращаются бывает и по несколько раз в году из-за разной чепухи. А есть и хроники, они из больницы не вылезают. Счет же идет – на компьютерных файлах вся эта кутерьма, как в зеркале отражается. Быть такого не может, чтобы МСК перерасходовала спущенный ей лимит. Это означало бы полное банкротство, разорение. Тогда бери суму – и иди по миру! Подобного ЧП, слава богу, еще не было. Как, впрочем, никто еще на Руси чаинкою не подавился!

Страховые компании уши востро держат, строгий счет рублям ведут. При необходимости уменьшают финансирование подопечных медицинских объектов, таким образом сокращают объемы, а главное – качество предоставляемых пациентам услуг. Что, конечно, не проходит бесследно: увеличивает число покойников, а также лихорадит персонал медучреждений по всей вертикали, за исключением клиник высшего разряда, кои держатся на специальном пайке, на государственных – полнообъемных – дотациях. Да, хитрющая механика, на грани чародейства Воланда, сатанинского посланника.

В реестре самых дорогостоящих пациентов больниц и «прихожан» районных поликлиник значатся ветераны и инвалиды труда, участники ВОВ и межрегиональных военных действий. Они главные потребители бесплатных медикаментов; иные чуть ли не круглогодично валяются на больничных койках. Проку от этого контингента ну никакого – одни лишь капризы да претензии. В лучшем случае сунут дешевую шоколадку или яблочко. Сами не в силах даже постельное белье на койке переменить. Об этом вслух не говорят, думают же постоянно. Единственное, что медики и невидимки из таинственных МСК себе позволяют, – переводят бедолаг с дорогостоящих лекарств на таблетки дешевые, просроченные и фальсифицированные, т.е. поддельные. Поди потом разберись: что, как и отчего.

В госпитальном мире нашли свою нишу и аптекарские коробейники. Вольно и развязно шныряют они по коридорам, палатам, предлагают «нуждающимся» разного рода патентованную хреновину от всех недугов – от «а» до «я», за исключением разве воспаления коленной чашечки. Бьюсь об заклад, торг санкционирован свыше. Своими глазами видел офеню, выходящего из кабинета завотделением.

Больной Голубев (90 лет), как и я, простыл на сквозняке, грипповал… Умолял врача дать что-либо от насморка. Тот беспомощно руки развел. В тот же вечер или на следующий (не помню) в палату залетела вороватого вида девица в белом халате: явно с чужого плеча.

– Есть хорошее средство от насморка, от гриппа… Глазолин непосредственно от производителя. Можете воспользоваться.

Дедушка купил два пипеточных флаконца. Сам справиться не мог, на подмогу вызвали сестру.

На следующее утро Голубеву стало совсем худо. Нос был похож на отваренную репу. Кровоточил. Поднялась температура. Несчастного уволокли в инфекционное отделение. На его койку поместили возвратившегося с «воли» Александра Л. Беглец вид имел не только виноватый – явно пришибленный.

Может, я не прав, пусть меня поправят. В одну из бессонных ночей мне открылось… Медицина отечественная ожесточилась. Прежде врачебная философия была проста: поставить пациента во что бы то ни стало на ноги, невзирая на его статус в обществе, несмотря на его платежеспособность. Спасали любой ценой, подчас жертвуя собственной жизнью. Порой врачи при необходимости первыми давали свою кровь оперируемому. В боевой обстановке полевые санитарки пригревали раненого от мороза своим телом, не требуя «за услугу» денежной компенсации. Причем это и не считалось героизмом, входило в круг медицинских обязанностей. Так мы и сберегали друг друга. Оттого-то численность населения, несмотря на колоссальные потери на полях сражений, а также гибель в тылу (пресловутом ГУЛАГе) прибавилась… Нынче в ходе социальных реформ произошел ужасный сдвиг по фазе. Жизнь, здоровье людей перестали оценивать по высшей шкале общественных ценностей. Видно это не только с высот государственной власти, а с каждой индивидуальной колокольни. Живем, как нас убеждают, пока еще в мирное время, тогда как положение в стране хуже чрезвычайного… И это уже не просто констатирует – криком кричит! – официальная статистика. За два десятка последних лет Россия потеряла от 12 до 18 миллионов душ. Точное число ведомо лишь небесной канцелярии.

В больнице вел нечто вроде дневничка – тешил себя иллюзией, будто нахожусь в творческой командировке. Значит, потом, говоря языком журналистов, должен был непременно отписаться. Иначе от руководства могли быть неприятности, а от товарищей «по оружию» подшучивание, презрение. Так что по возвращении на круги своя поневоле пришлось браться за перо.

Сперва решил проинформировать медицинскую страховую компанию, под чьим покровительством жил я к тому времени уже добрый десяток лет. Вопрос поставил ребром: персонал терапевтического отделения неэффективно потратил выделенные из фонда МСК деньги на мое излечение: ориентировочно 2600 – 2750 рублей. В итоге пробыл я на излечении лишних 12 суток – и все равно не крепко стою на ногах. Напрашивался вывод: медицинская страховая компания вправе истребовать с ГКБ-61 возврата выделенных средств за плохо выполненную работу. Расчеты подтвердил я конкретной фактурой. Не отпереться и не отвертеться.

Заявление отправил не почтой, пошел в МСК пешком. Нашел их офис на 3-й Фрунзенской в великолепном особняке из красного кирпича. «Кляузу» никто не хотел принимать, мотивируя отказ тем, что «в данный момент технологический перерыв», что «сегодня день неприемный», что «жалобы без паспорта не рассматриваются», что «все работники и без того перегружены делами»… Тогда я тихим голосом сказал, что к делу подключу городскую прокуратуру.

На шум явилась главный специалист Соколова А.Ф.

– Какой вы больной, – изрекла дама с дрожью в голосе. – Вы не больной, вы насильник.

Я тоже не отмолчался:

– С волками жить, – говорю, – по-волчьи выть!

Заявление, тем не менее, приняли и зарегистрировали.

Время быстро летит, а сказка долго сказывается. Месяца через два обнаружил я в почтовом ящике тощий конверт. В нем оказалось письмо из «родной» МСК. Цитирую по подлиннику:

«Ваше обращение внимательно рассмотрено экспертным отделом с выездом на место. При изучении медицинской документации установлено… В соответствии с клиническим анализом (хронический слизисто-гнойный бронхит, в стадии обострения. Эмфизема легких. Пневмосклероз) Вам в полном объеме проведены необходимые обследования и показанное (?) лечение.

Ваше обращение в МСК детально рассмотрено с руководством больницы. Претензии приняты к сведению. Руководству ГКБ № 61 рекомендовано усилить контроль (!) за организацией лечебного процесса и качеством оказания медицинской помощи.

В свою очередь, компания «Солидарность для жизни» готова оказать вам помощь в организации консультации в одном из квалифицированных медучреждений

Вице-президент Л. Любимова.

18.1.1999 г.».

Подумалось: мой горький опыт поможет коллективу клиники, говоря казенным языком, изжить подмеченные недостатки. Но максималисту хотелось большего! Приключения на больничной койке собственные и бедолаг-сопалатников решил предать огласке. Короче, замыслил откровенный репортаж. Целиком его опубликовала газета «Достоинство». Нашлось место и в журнале «Человек и закон».

Из разных мест пришло много откликов от малоимущего контингента. Номенклатурщики и приравненные к ним, разумеется, помалкивали. Ведь они имели все – их врачевали по высшему разряду… Дважды в год медосмотр по полной программе, с головы до пят. По индивидуальной схеме – строгий фитнесс с гольфом и теннисом; санаторный отдых на элитных зарубежных курортах. Да, господам на жизнь грех жаловаться. Слава богу, наконец-то все расставлено по своим местам. Всяк занимает отведенную ему нишу. В том числе и в сфере медицинского обслуживания.

В ворохе редакционной почты оказалось письмо с грифом Комитета здравоохранения Москвы. Это, понятно, льстило, в то же время и настораживало.

Известно всем: чиновники теперь неохотно общаются с прессой, тем более считают ниже своего достоинства отвечать на критические выпады. Местечковая философия: «На каждый чих-де не наздравствуешься, – работать будет некогда». В обществе сложилась анекдотическая ситуация: журналисты лезут из кожи вон – пописывают! – чиновная же гвардия вышедшую из-под пера «стряпню» с умным видом почитывает. Но не более того. В итоге создается видимость гармонии, покоя, общественного благополучия.

Как ни вспомнить тут слова забавной песенки, что певали еще наши родители. И снова на язык просится: «Все хорошо, прекрасная маркиза… Все хорошо, все хорошо!».

Порой же пишущая братия слишком много на себя берет. Ненароком вдруг глубоко копнет и выворачивает на поверхность пласты гадостей и мерзостей, на коих лежат свежие или давние отпечатки грязных лап чиновных вельмож. В таких случаях возникает шум и грай. Виновные (преступники), как правило, ускользают от наказания – и в худшем случае отделываются условным сроком или же подпадают под амнистию.

Со щелкоперами же все куда сложнее.

В нашем демократическом обществе возникли поразительные порядки, сложились удивительные нравы… Провинившихся журналюг к стенке не ставят, на каторгу в Сибирь (без права переписки) не ссылают. Слишком жестоко! Да и что Европа скажет? При этом журналисты куда-то безвозвратно исчезают: их кто-то отстреливает, словно уток на весенней охоте. Еще нашего брата «остепеняют» и приводят в чувство штрафными санкциями… Чуть-чуть пишущий не потрафил – выкладывай миллион, а то и все три за публичное оскорбление «физического лица» из властного департамента – банальная прокурорская формула, которую никому еще не удалось переспорить. Для усиления тяжести приговора обыкновенно добавляют еще и такие «занозы»: автор-де передергивал факты, пережарил их или же пользовался непроверенной информацией.

Штраф, повторяю, еще полбеды. Есть дела неподсудные, к коим СМИ не подпускают и на пушечный выстрел. Но ведь запретный плод особенно заманчив. Так возникает почва для инакомыслящих, для диссидентов, для тайных и явных коррупционеров. На всю эту пакость, скажем так, падки публицисты – особенно «золотые перья» журналистики. Им это даром не проходит! Их карают со всех сторон. Они становятся жертвами ДТП, их убивают в подъездах собственных жилищ, в темных закоулках, в лифтах, на городских площадях, на отдыхе, во время непосредственного исполнения служебных обязанностей.

Но более всего поразительно и в то же время немного смешно то, что при этом непременно является сволочь из нашей же когорты, которая, захлебываясь от экстаза и бия себя по бокам задристанными перьями, кликушествует: «Ах, как плохо жилось журналистам при советской власти! Не было ну ник-к-какой свободы печати. Нам платили жалкие гроши, не хватало даже на вареную колбасу. Не выпускали за границу… Сексом запрещали заниматься в служебных кабинетах. Теперь же все-все доступно, в том числе и мужеложство… Ну чего еще творческой личности надобно. Садись и пиши, никто ни в чем тебя не ограничивает… Вот что такое демократия!».

У МВД есть собственные сейфы с черной информацией. Так вот, по негласной статистике, Россия занимает третье (!) место в мире по числу истребляемых журналистов. Такова наша се ля ви.

Всяк девятиклассник (и пэтэушник) теперь знает: виновниками репрессий в 40 – 50-е годы были Сталин, Берия и примкнувший к ним Семичасный. Между прочим, власть беспощадно школила и лучших представителей творческих союзов. Теперь же виноватых нет… Если уж на то пошло, журналисты нынешнего призыва сами ж виноваты: это наш собственный выбор!

Мне тоже неоднократно угрожали расправой: и устно (по телефону), и письменно (по почте), и писульками, кои бросали в почтовую ячейку. Порядка ради я проинформировал МВД, телефонный узел, за одно и весьма ответственную структуру. Люди в погонах однозначно дали понять, чтобы раньше времени я не подымал шмон и горячку. Будет на руках конкретика, тогда, дескать, и сигнализируй… Типичный образчик казенной этики и логики. Хорошо хоть так… Я не тщеславный, нет. Хотя, признаться, лестно было получить из главной конторы медицинской службы столицы уведомление на свою публикацию. Была, была тайная надежда, что мои заметы кто-то всерьез примет к сведению. Ведь на стол главнокомандующего отраслью лег живой слепок с действительности. На казенном сленге – объективка, которую ни при каких обстоятельствах не выдаст ни тайная, ни официально ангажированная комиссия. Тут же богатый материал – прямо с места – выдан был добровольцем, на собственный риск и страх.

Теперь я только догадываюсь: в штабе главнокомандующего сразу же возникли вопросы, как оную информацию воспринимать, какую дать оценку? Ну и попутно возникла скрытая обида: « Кто это нам мораль читает. Не иначе как инакомыслящий!» Моментально приняли боевую стойку. По цепи пронеслось: « На-аших бьют!» И вот, захлебываясь от эмоций, руководство комитета отправило в два адреса (редакции газеты и автору репортажа) гневную филиппику. Вот она, под рукой.

«Комитет здравоохранения внимательно рассмотрел факты, изложенные в статье «Вид с больничной койки».

По имеющимся медицинским документам, больному (имярек) проведено обследование и лечение с имеющимися у него заболеванием в полном объеме. Получены объяснения от медицинского персонала, принявшего участие в обследовании данного больного. Во время пребывания (имярек) в больнице он отличался повышенной требовательностью, акцентуировал(!) имеющиеся у него заболевания, вводя их в: особо редкие, проявил себя придирчивым к медперсоналу, конфликтным по отношению к соседям по палате.

Факты недоброкачественности пищи (металлическая стружка, стекло в ней) подтвердить не представилось возможным, т.к. указанные посторонние предметы больной отказался показать медперсоналу. Во время посещения терапевтического отделения, где лежал П., больные медицинским обслуживанием, лечением, обстановкой в палатах были довольны, питанием удовлетворены, в палатах чисто, тепло.

Врачи категорически отрицают приведенные факты вымогательства и готовы предъявить автору статьи иск, как журналисту, грубо нарушившему действующее законодательство, – в части распространения через средства массовой информации непроверенных сведений, порочащих честь и достоинство.

Председатель Комитета А.П. Сельцовский».

Читая и перечитывая строгий рапорт, вспомнил я диалог из очерка Салтыкова-Щедрина. Один губернский начальник при доверительном разговоре задал губернатору острый и нелицеприятный вопрос: «Иван Иванович, вы взятки берете?» Тот ответил резко и вместе о тем доверительно: «Никогда!»

Диалог весьма-весьма схож с парафразом г-на Сельцовского, особенно в той части, где речь идет о том, что врачи-неврологи категорически отрицали факты вымогательства. Наряду с этим обратили внимание на то, что имярек акцентуировал (!) имеющиеся у него заболевания, возводя их в особо редкие.

Тут, как говорится, каюсь: грешен! Помнится, в порядке шутки, при разговоре с лечащим врачом, посетовал, что не дает мне покоя странная боль в ступне… К сказанному добавил: ни у кого из родных, близких, знакомых и даже от соседей по лестничной площадке не слышал о таком странном заболевании… Возможно, моя болячка уникальна, представит интерес для отечественной медицины.

Татьяна Геннадьевна, помню, выскочила из палаты как ужаленная и вскоре возвратилась с коллегой из неврологии. Как затем дело повернулось, читайте выше… Комиссия же из Комитета здравоохранения, прибывшая в больницу с намерением во что бы то ни стало опровергнуть или хотя бы дезавуировать не поддающуюся опровержению фактуру из честного репортажа пациента «Вид с больничной койки», – сделала дурацкий вывод: автор-де морочил медперсоналу головы, акцентуируя воображаемые недуги!

Мне было и грустно, и смешно… Грустно, потому с тех пор начались из-за недолеченного бронхита и воспаления легких серьезные проблемы. Смешно же оттого, что вспомнился реальный случай из моей армейской жизни. Дело было так. Один новобранец, маменькин сыночек, капризуля, недоволен был солдатской кухней. Сдуру накатал тайком письмо прямо в штаб корпуса. В Советской Армии порядки были строгие. В роту немедля явилась авторитетная комиссия во главе с генералом. Он не удовлетворился отчетом командира полка: явился в столовую, угодил в разгар обеда, чтобы не было никакого обмана и очковтирательства.

Разгладив плавными движениями пышные усы с подусниками, генерал обратился к обедающим солдатам с непростыми вопросами: а) довольны ли службою? б) есть ли к начальству своему претензии? в) сыты ль служивые, хватает ли довольствия? (Тут надобно заметить, что накануне в роте провел соответствующую психологическую подготовку старшина.) И вот на прямой генеральский вопрос, хватает ли довольствия, – крупногабаритный сибиряк во всю силу легких гаркнул: «Харчей хватает… Даже в мисках остается!» Генерал, однако, был не промах и уточнил: «А что же, солдатик, в мисках остается.» Был ответ: «Лавровый лист остается, товарищ генерал!»

В таком виде «объективка» и пошла по армейским инстанциям.

Не затесался ли теперь тот ротный старшина в аппарат ведомства г-на Сельцовского? И я решил провести разведку.

До Андрея Петровича не допустили. Принял меня заместитель председателя А.А. Хрупалов. Чиновник как чиновник: в меру скрытный, частично откровенный, по-своему хитер, по-современному немного фрондер, заметно циничный.

– Статья ваша очень неприятная, – в первую же минуту выдал Андрей Александрович. – Нет, не по фактуре. Вы там лежали, все своими глазами видели, кожей прочувствовали… А вот раздражает общая тональность, фразеология, фельетонный налет.

– Вам повезло, что в 61-ю больницу угодил не Салтыков-Щедрин, а второразрядный журналист эпохи Аллы Пугачевой.

– Юмор понял.

– В следующий раз обещаю быть поаккуратней при выборе слов и выражений… Но основную претензию, мне кажется, вы еще не высказали.

Хозяин кабинета принялся нервно перекладывать на столе предметы, теребить бумаги. Попутно нес околесицу насчет грандиозных задач, кем-то в последнее время поставленных перед работниками лечебно-профилактических учреждений. Причем со значением было сказано: дескать, перечень не поддается ограничению (?): может и должен пополняться новыми задачами. Все это немного напоминало бред… Потом уж я смекнул: на самом деле Андрей Александрович тянул время, подыскивая нужные слова под ускользающие мысли.

Жаль было чиновника. Но я молчал: пусть сам выкручивается. Тут с языка Хрупалова слетела мысля затаенная:

– Вы слишком много взяли на себя: текст попахивает враждебной пропагандой. Вы дали козырь в руки врагов России.

«Ничего себе заявочка!» – подумал я про себя.

– Вы сеете смуту: вносите, может, того не желая, раскол в общество, которое теперь, как никогда, нуждается в сочувствии единомышленников, в сплочении разнородных сил.

Тут до меня наконец дошло: мне «шьют» деструктивизм.

– Ну а конкретно, в чем же я неправ?

Теперь это был явно другой человек: боец, а то и рыцарь без страха и упрека. Он виделся мне на коне, с остроконечной пикой наперевес.

– Вы же недвусмысленно, открытым текстом высказали крамолу, будто теперь в стране творится… геноцид.

– Да разве не так?

Хозяин кабинета резко встал с кресла. Лицо его было каменным. Впрочем, и сам он стал похож на монумент работы Зураба Церетели.

Расстались без рукопожатия. Через какое-то время я навел справку. Хрупалова взяли в аппарат Михаила Зурабова.