Текст книги "Мы, Божией милостию, Николай Вторый…"

Пробуждение

Свет, яркий пронизывающий свет прямо в лицо. Но глаза не разлепить, не открываются совсем, и ресницы склеились. Голова чугунная и даже звенит. И пустота во всём теле и какие-то токи по ногам. – Очнувшись, я понял, что лежу вверх лицом на мягкой поверхности, видимо, в кровати, и продолжал думать с закрытыми глазами. – Так, а что ж было вчера? Да по ходу нормально… Собрались с друзьями, выпивали вроде как обычно, без фанатизма. А потом девушки пришли. И одна из них – как её звали, Алиса или Аня? – мне очень даже понравились, даже поцеловались на кухне. А дальше-то что? Не помню, как отрезало. Почему ж мне так плохо-то, а? И голова кружится, как в водовороте… Так, надо постараться открыть глаза, спокойно, помогает от карусельного эффекта. Так, где это я? Надо резкость навести. О-па… Комната огромная, просто необъятная с высоченным потолком, а на нём лепнина, белые орнаменты и змейки. Люстра хрустальная и тоже огромная. Дом Гулливера какой-то. Так… медленно голову влево поворачиваем: окна тоже нереально большие, а на них тяжёлые, тёмно-зелёные гардины. А постель-то, постель: с атласными подушками и одеяло в шёлковом пододеяльнике и такая же шёлковая простыня. Такие только в музеях бывают. Или у олигархов на Рублёвке. Я не дома, тогда где? Что за маскарад? Нет, надо всё вспомнить: может поехали куда-то, на дачу к богатею какому-нибудь? Нет, не помню… да нет, не было этого. Помню, спорили без конца, с Санькой и с Андрюхой, о судьбах России, так сказать. И как бы нам её, а заодно и весь СНГ, обустроить. Однако спорить с ними тяжело, они оба исторический заканчивали, да ещё отделение политологии. А я-то с филологического, но на солидной иностранной фирме работаю, а они то ли аспиранты, то ли не пойми чего. Выпьют по полстакана, и начинается: как это всё получилось, да кто виноват? Один кричит: – Это всё Сталин, другой – нет, это Николашка кровавый всё замутил, тупая бездарь. И я тоже, туда же, брякнул: мол, поставь любого на его место, и то лучше бы справился. Нет, точно, это они меня разыграть решили, и пьяного отвезли в музей какой-нибудь, чтоб я проснулся и стал звать на помощь. Не дождутся. Главное не подавать вида, что я понял – не доставить им этого удовольствия. Надо спокойно встать, открыть дверь и посмотреть, что там.

Встать у меня получилось с трудом, ноги дрожали и не слушались, я спустил их вниз, сел и только тут заметил, что одет в нечто неправдоподобное – белую рубашку из мягкого материала, похожего на тонкий хлопок. Я оглянулся вокруг: моей одежды нигде видно не было. – Переодели, гады, для полноты ощущений. Не, ну я им тоже какую-нибудь подлянку устрою. – Я всё-таки встал, всунул ноги в стоящие тут же кожаные шлёпанцы с загнутыми носами, медленно пошёл к двери и осторожно приоткрыл её. За дверью был бесконечный коридор со слепящим глаза паркетом и такими же высоченными окнами. Не успев до конца оценить вид ухоженного парка с посыпанными песком дорожками, я краем глаза заметил, буквально в двух метрах от себя, пожилого человека с бакенбардами и в ливрее. – Ваше Величество, вот вы и проснулись, а я уж и так будить вас хотел, – сказал человек, кланяясь мне почти до полу. – А, да… – пробормотал я испуганно, – я сейчас, подождите немного. – И быстро захлопнул дверь. – Ничего себе, и артиста наняли, чтоб меня доконать. Стоп, у моих друзей на это денег точно нет. Тогда кто же это шутит со мной? – мысленно спросил я себя, посмотрев почему-то вверх. Хмель, если это был хмель, мгновенно слетел с меня, и я окончательно проснулся. Не зная, что делать дальше, я двинулся обратно к широкой кровати и заметил слева, у другой стены большое, до полу зеркало в тяжёлой золочённой раме. Я машинально взглянул в него и… увидел не себя, а совершенно другого человека. Похолодев до кончиков ног и весь внутренне сжавшись, я не заорал и не упал в обморок, а продолжал напряжённо разглядывать своё отражение. Я как бы стал ниже ростом, на моих руках округлились широкие мускулы, которых у меня отродясь не было, но главное лицо… Оно было моё и не моё одновременно, глаза вроде бы мои и прямоугольный лоб, но откуда эти рыжеватые усы и бородка?… Я таких никогда не отращивал, потому что росли они у меня всегда кое-как, клоками… Не успев даже подумать о гриме, я дёрнул себя за ус, а потом за бороду и чуть не закричал от боли. Они были настоящие. Вместо того, чтобы позвать на помощь, я продолжал стоять и тупо смотреть на себя в зеркало. Мысль на удивление работала спокойно и чётко: – Если я сошёл с ума, и мне всё это чудится, то может ли мне быть так больно? Хотя… у сумасшедших всё может быть. – Я продолжал вглядываться в зеркало, и лицо в нём показалось мне удивительно знакомым. Сомнений быть не могло, предо мной стоял молодой император Николай, Николай Александрович Романов. Ноги мои подкосились, но я успел ступить два шага в сторону и рухнуть в широкое кожаное кресло с резными подлокотниками. – Жалко всё-таки сойти с ума в 28 мальчишеских лет, – думалось мне, – а, может, вчера было ещё что-то покруче: грибы там или ЛСД? Нет, вряд ли… Или мне всё это просто приснилось? – Я снова встал, больно ущипнул себя несколько раз за руки и за ноги и опять подошёл к зеркалу.

– Вот он я, и чувствую себя как обычно, если не считать шума в голове, вот мои руки, ноги, голова на месте, и тем не менее я – совершенно другой человек. Этого не может быть, и в то же время это – есть. А что если путешествия во времени всё-таки существуют? Ну да – как же, ещё и с одновременным перевоплощением… – Несмотря на полную неадекватность происходящего, я даже хихикнул. – Что же произошло? И как на всё это реагировать? Телефона мобильного с собою нет, раз нет и одежды, это понятно, значит позвонить и спросить не у кого. Нет, надо позвать кого-нибудь, а то пить хочется, а главное – в туалет. Не бесконечно же сидеть в этой комнате. Если это бред, значит бред, а если это всё-таки розыгрыш – значит розыгрыш. Надо позвать этого, в ливрее, и всё выяснить. Звонок на столике. Только как его назвать? Вот, придумал: назову его «голубчик» – хорошее слово, на все случаи жизни. Только что я ему скажу? – И тут меня словно озарило: – Вот она мысль, спасительная… Скажу, что вчера сильно головой ударился и ничего не помню, пусть смеются, если что. – И я позвонил в звонок.

Дверь медленно отрылась, человек в ливрее, слегка шаркая ногами, подошёл ближе и участливо посмотрел на меня. – Вы, батюшка Николай Александрович, поздненько вчера пришли, а, по чести сказать, привезли вас кавалергарды, ну так я вас вчера раздел и уложил, а то вы сильно устамши были. – Если это актёр, то актёр великолепный, прям Папанов. А если нет? – Я слегка кашлянул: – Видишь ли… хмм… голубчик, я вчера сильно ударился головой, и ничего не помню. – Я потёр голову рукой, и к своему изумлению обнаружил на ней огромную шишку. – Вот болит, – сказал я беспомощно. – Ай, яй, яй, беда-то какая, может, доктора вызвать? – Нет, не надо доктора, – сказал я, холодея внутри, – а вот попить… – Сейчас я мигом водички зельтерской, – засуетился старик, – а вы тут пока умойтесь, оно помогает, – и старик распахнул дверь в туалетную комнату, которую я бы ни за что не нашёл, так как она, дверь, полностью сливалась с обоями. Я вышел в просторную ванную и подошёл к овальному зеркалу над раковиной и туалетным столиком. На меня посмотрело всё то же лицо с бородкой и усами. Я надолго закрыл глаза и снова их открыл. Наважденье не уходило. Я внимательно осмотрел ванную, в ней не было ни одного куска пластмассы и даже резины – только металл и дерево. На подзеркальнике стояли туалетные принадлежности: зубные щётки, бритвы, помазок и прочее. Всё это было сделано из странного желтовато-белого материала, по цвету напоминающего зубы немолодого человека. – Боже ж мой, – догадался я, – так это же слоновая кость. Нет, так всё придумать, так всё обставить, притащить весь этот антиквариат – невозможно. А значит, что это – всё наяву? Что же это, как же это? – Мои пальцы лихорадочно царапали умывальник, руки и ноги дрожали противной дрожью. – Неужели это не сон и это навсегда? И за какие грехи мне чаша сия? Ему, Николаю императору это чаша была уготована с рожденья – а мне-то за что?

Ужасное утро, длиною в полжизни. Я снял рубашку, полез в стоящую рядом ванну и облился из душа с головы до ног. Но мысли продолжали копошиться в моей, слегка протрезвевшей голове: – Что же делать? Притвориться? Сделать вид, что ничего не случилось и начать жить другой, его жизнью? А вдруг раскроют, станут пытать или ещё что-нибудь… Нет, нет притворяться невозможно: я ведь не знаю никого и ничего. Ни светских манер, ни знания приличий, ни благовоспитанности – ничего во мне этого нет. А ещё этикет: как и куда ходить, как себя держать? Ну, да, хорошо, интересовался я историей Романовых в университете, даже хотел диссертацию писать об особенностях языка времён Александра 3-го… И, и что же теперь получается: Александр Александрович – это что же батюшка мой, отец родной? Да, похож я на того Николая… зеркало врать не будет. Но что толку в похожести? – под сердцем у меня опять заныло. – Начнут задавать вопросы и разоблачат тут же… Или кто-то из родственников не узнает. И что потом? Объявят самозванцем и удавят где-нибудь потихоньку. Но и открыться нельзя, невозможно. В то, что я пришелец из будущего, всё равно никто не поверит. Да я и сам себе не верю… В лучшем случае признают сумасшедшим и отправят в соответствующее заведение. Значит, притвориться, замаскироваться – это единственный выход. Главное не выдавать себя. Только бы не появился настоящий Николай – тогда конец. Подозрения у многих, конечно, будут, обязательно будут. Но и выхода у этих, как их, у царедворцев тоже нету: как объяснить народу и всему миру, что произошло? Если царя подменили, тогда кто подменил и зачем? И куда подевался истинный император? – Я почувствовал нарастающую боль слева в груди, но продолжал лихорадочно размышлять: - Только не паниковать, только без паники… Я справлюсь, всё получится… Хорошо, что я хоть английскую школу закончил. Да ещё мама, царствие ей небесное, обучала французскому. И в университете немецкий худо-бедно… Ну и историю я знаю довольно хорошо, не благодаря преподавателям, конечно, а благодаря самому себе, своему любопытству. Но в какое же сравнение идёт это с образованием последнего царя? Там, вроде бы, его обучали специальные учителя по специальной программе, чтобы потом он мог государством управлять. Один Победоносцев чего стоил, как его там по имени-отчеству – не помню. А у нас в университете были профессора Дудышкин и Козлов – как говорится, почувствуйте разницу. Кстати, как их по отчеству, я тоже не помню. Ничего не помню. Ужас, ужас.

Я вытерся белоснежным полотенцем, вышел в спальню и с наслаждением выпил слегка газированной воды из принесённого ливрейным человеком высокого стакана. – Так, надо опять звать того, с бакенбардами. И спокойно всё ему объяснить: мол, ударился головой и сильно, а потом всё как отрезало: ничего не помню, как будто заново родился. Кто-то мне говорил, что даже сейчас, в 21-м веке установить сотрясение мозга нельзя иначе, как со слов потерпевшего, а в 19-м тем более. А дальше: надо попросить его о помощи, деваться всё равно некуда. Он, видно, старый слуга императора, и если только не поднимет сразу шум, то всё объяснит, всему научит и будет подсказывать, как себя вести. Хотелось бы в это верить… Нет, обязательно надо привлечь его на свою сторону, пока я на кого-нибудь другого не напоролся. – И я опять позвонил в звонок.