Текст книги "Рейдовый батальон"

Образцово-показательный полк

Переступив порог КПП полка, я увидел асфальтированную дорогу, бетонные дорожки, вдоль них ровненько посаженные березки, БМП на постаменте из камня.

Н-н-да, дела. Рядами стояли щитовые домики, романтики палаток не присутствовало. Огромный заасфальтированный плац привел в еще большее уныние. Ангары-столовые, большой клуб, фонарные столбы с освещением. Это куда же я попал?

Тут, наверное, сплошная показуха, а войны и не будет. Стоило ли ехать «за речку», этого и в Союзе хватает. Вот не повезло, а ведь должен был ехать в Шиндант. Что потом расскажешь об Афгане? Как маршировал по плацу?

Колян радостно потер руки:

– Вот это да! Попали в хорошее место, – и сжал мои плечи. – Служба как на Родине! Все цивильно!

Мое настроение было прямо противоположным. Хотелось в какую-нибудь дыру, чтоб подальше от начальства, поменьше парадности, побольше войны. Так и басмачей не увижу.

Дежурный по полку, рассмотрев предписания, отправил в строевую. Строевик удивленно посмотрел на нас и спросил, откуда мы взялись.

– Откуда? Служить прибыли к вам в полк!

– Да я понимаю, что не плясать. Как вы тут очутились?

– Как, как, пешком, – продолжал кипятиться Николай, явно опасаясь, что могут отправить в другое место, а ведь ему по предписанию предназначалась какая-то далекая дыра.

– Пешком у нас не ходят. Пешком у нас в покойников превращаются и в цинковом гробу потом едут. У нас для этого машины, БМП, БТРы ходят, вертолеты летают! Ясно?

– Ясно. Мы туда попали или не туда? – с надеждой спросил я.

– Туда, туда. Заменщики заждались уже, где были-то?

– Да, мы вообще не сюда планировались, – попытался я ухватиться за последнюю соломинку. (Не нравилось мне тут!)

– Не туда, не сюда! А будете служить здесь! В героическом восьмидесятом мотострелковом полку.

– Кроме асфальта и фонарей я ничего героического не видел.

– Эх, «зелень»! У нас в полку служили два Героя Советского Союза!

– Давно, наверное, это было, – ехидно продолжал я разговор.

Колян тем временем больно ткнул меня локтем по ребрам и зашипел:

– Молчи, место хорошее, еще отправят обратно.

– Так, разговорчивые! Шагайте в курилку, сейчас заберут те, кто вас так долго ждал. Идете в первый батальон: один, – и ткнул в меня, – в первую роту, другой – в третью мотострелковую роту.

– Крыса штабная! – шипел, сидя на лавочке, Николай. – Ты видел его харю? Боевой офицер! Вояка! Из штаба, наверное, даже на плац не выползает!

– Да! Не нравится мне тут! Выпьют кровушки и нервов попортят! – поддержал я.

– Зато живы будем! Лучше плац истоптать, чем пулям кланяться. – Николай сменил возмущение на счастливое умиление и сказал:

– А я уже думал: пропал Микола! Загубили! Нет, мы еще поживем, послужим.

К нам в беседку спешили два офицера, мчались, как два разъяренных бизона.

– Кто меняет старшего лейтенанта Алексеева?

– Ну, я, лейтенант Никифор Ростовцев, – ответил я и оказался в его объятьях.

– Мужики, где вы были так долго? Федор Алексеев, – представился он в ответ.

– Да мы вообще не сюда шли, – ответил, вздыхая, я.

– А теперь повезло и попали сюда, – подытожил Микола. – И мне здесь нравится, цивилизованно все. Тишина, порядок.

– Да, сейчас тишина, – усмехнулся второй офицер. – А вот батальон вернется с боевых, и жизнь закипит.

– А меня зовут Сергей Никитин. Я из третьей роты, замполит. Ты меня меняешь? – ткнул он пальцем в Николая.

– Да, я, – ответил Микола и осторожно поинтересовался: – А на каких таких боевых батальон?

– На обыкновенных боевых. Все в рейде, возле Пагмана воюют.

– А где это?

– Да тут, рядом с городом.

– А, возле Кабула, это хорошо, что недалече, – вновь довольно вздохнул Никола.

– Да тут, в окрестностях Кабула, накостыляют еще больше, чем вдали от него. Особенно в Баграмской «зеленке» или в Чарикаре, – ответил Алексеев.

– Вот те на! – выдохнул Микола и выпучил глаза, он побагровел и надулся.

– Колян, спусти воздух, лопнешь! – воскликнул я и хлопнул его по спине. На душе стало веселей. Значит, и здесь воюют.

– Так что, батальон боевой? – радостно спросил я.

– Еще какой боевой! А мы наконец-то домой едем – замена! Хватит, навоевались! Пошли в модуль койки делить.

Мы побрели в щитовой домик, Мелещенко шел, едва шаркая ногами, плечи опущены, в глазах тоска. Веселое настроение улетучилось без следа, мое же, наоборот, улучшилось. Все ж пореже буду топать по этому плацу. Хорошо!

Вот и пришли. Нас посадили в захламленной комнате за стол, а сами заменщики забегали, засуетились, принялись трясти какими-то неизвестными иностранными деньгами. В комнату входили и выходили люди, здоровались, смеялись, чему-то радовались. Жара стояла неимоверная – зашумело в голове и заломило в висках. Год адаптации в Туркмении спасал, но не совсем. Окна в комнате были заклеены фольгой, и поэтому, чтобы не сидеть в полумраке, под потолком одиноко и уныло горела засиженная мухами лампочка.

Суета продолжалась уже больше часа. Комната была большая, в ней стояли восемь кроватей, в центре – огромный стол, несколько шкафов и тумбочек. Мы потихоньку перебрались на чью-то кровать и принялись дремать. Полуденный зной сморил меня, и сквозь липкую дремоту через пелену полузакрытых глаз видно было, как стол постепенно заполняется банками, бутылками, тарелками, что-то непрерывно резали, раскладывали, что-то открывали.

Постепенно я очнулся и стряхнул сон.

– Колян, давай за вещами сгоняем на пересылку?

– Давай. А может, зря их попрем: окажется, что все ж не в этот полк? – с чуть ощутимой надеждой в голосе ответил Микола.

– Нет, не окажется. Они, видишь, уже в нас так вцепились, что не отдадут никому ни под каким предлогом. Мужики! А вещи наши на пересылке забрать как?

– Да к черту их. Что там?

– Как что, шинели, форма всякая, – ответил я.

– К черту! На хрена тебе здесь шинели. Вы, может, еще и парадки привезли?

– Ага! Даже парадную шинель. Сказали брать все.

– Вот дают штабы! Армия пять лет воюет, а их все по полной форме присылают сюда. Мудаки тыловые. На хрена они вам сегодня, потом как-нибудь заберете, – высказался Алексеев.

– Да! Когда на партучет в дивизию поедете, тогда и возьмете, – поддержал заменщик Миколы.

– Да там водка, – вздохнул Колян.

– И у тебя тоже? – спросил Алексеев, с надеждой глядя на меня.

– Ну да! По пузырю!

– Не выжрали? Молодцы! Орлы! Ну, это другой разговор. Сейчас транспорт организуем!

Через полчаса мы тряслись в клубной машине с пухлым начальником клуба, который мчался за своей заменой на пересылку и при этом возмущался:

– Представляете! Неделю лежит себе на койке и в ус не дует, а я тут извожусь! Парится. Я ему сейчас устрою веселую жизнь!

На пересылке мы забрали свои чемоданы, послали подальше прапора-коменданта, который попытался продолжить нас поучать на примере своего огромного боевого «пересылочного» опыта.

Два капитана бродили в обнимку вокруг машины, и один был счастлив, а другой – несколько смущен и растерян.

– Сергей! Стол ждет! Представляете, лейтенанты, мы с ним в одном батальоне учились!

– Меня, кстати, Володей зовут… Старый начальник клуба.

– Сергей. Начальник клуба, новый. Из ЛенВО прибыл, а вы откуда? – спросил худощавый капитан в очках.

– Я из ТуркВО, а Микола из Прикарпатского, вчера прилетели.

Познакомились, поздоровались, и в машину. Машина обратно не ехала, а летела!

– Никифор, – позвал меня Микола. – Я одну бутылку достану, а вторую с ротным надо будет выпить.

– Конечно. Так и говорим, что у нас всего по одной, а то парни с боевых действий придут, а мы с тобой пустые.

– Интересно, а почем тут спиртное, и есть ли оно вообще? – задумчиво произнес Коля.

К нашему приезду застолье уже началось, и мест почти не было.

– Ребята! Скорей сюда, по правую руку. Мы вас уже ни на шаг от себя, чтоб не украли.

Все пьяно заржали.

Водка из чемоданов под крики «Ура!» перекочевала на стол. За столом таких приезжих, как мы, было еще пятеро: начальник клуба, два взводных из роты Миколы, новый командир разведроты и минометчик.

Участниками застолья оказались зам. начальника штаба полка, который в штабе поучал нас насчет сухого закона на войне, строевик и много незнакомых офицеров. Сидели пара помятых теток, какие-то гражданские личности.

Все орали что-то друг другу, чокались, пили, курили.

В течение первого часа все было более-менее организованно, а потом начался полный хаос. Ветераны поучали нас, как жить. С нами кто-то знакомился, кто-то что-то говорил. Шум, гам, сигаретный дым клубился под потолком. Неожиданно заорал японский магнитофон, и все перешло в пьяную анархию.

– Танцы, – завопил кто-то нетрезвым голосом.

Танцы! Громко сказано, ведь они, эти дикие пляски, танцы напоминали отдаленно. Столы совсем уже захламились пустыми бутылками, банками и окурками в тарелках, недоеденными кусками.

– Полк пришел! – раздался истошный вопль из дверного проема. – Ура!!!

Стулья с громким стуком полетели на пол, и все бросились на улицу. Ночной воздух был наполнен клубящейся пылью, стелившейся над расположением полка. Могуче лязгали гусеницы боевой техники, стоял непрерывный рев двигателей. Техника шла краем полка, где-то вдалеке, и за пылью была не видна.

Все куда-то убежали, а на крыльце остались лишь мы, те, кто был в зеленых форменных рубашках – новички. Ребята нервно курили. Я отправился в казарму знакомиться с ротой.

Через некоторое время в пустую казарму, по которой я бродил (казарму роты мне показали по дороге к общежитию, поэтому я знал, где она находится), ввалились несколько грязных пыльных солдат, обвешанных оружием, боеприпасами, вещами. Они уставились на меня, как на «марсианина», и, обойдя стороной, водрузили все свое имущество возле коек. Принялись что-то обсуждать.

Откуда-то прибежал маленький прапорщик-армянин и, разоравшись, послал всех прочь. Солдаты начали носить оружие в оружейку, вещи – в каптерку, а бойцы все прибывали. Разгрузившись, они сели по кругу и принялись ужинать.

Кровати были аккуратно заправлены, но без наволочек и простыней. И только на двух были наволочки. Я подошел ближе и увидел на каждой койке фотографии в траурных рамках, а на белых простынях, завернутых уголком, букеты цветов.

Прапорщик спросил:

– Вы кто у нас будете, товарищ лейтенант?

Я ему объяснил, что я новый зам. командира роты по политчасти. Мы пожали друг другу руки.

– Старшина! Это кто? Что случилось? – обратился я с вопросом.

– Ширков и Спица, наводчик-оператор и механик БМП. В прошлом рейде погибли. На Панджшер ходили. Броня сопровождала колонну «наливняков», погибли геройски. Гранатометчики из «зеленки» расстреляли, пять пробоин в бортах. Механик выполз без ног и умер в госпитале, а наводчик вел огонь из горящей машины и стрелял, пока не взорвалась башня. По полгода всего прослужили в части, весной пришли. Первые потери в этом году в роте.

Старшина вздохнул и нервно постучал по ладони плеткой.

– Новый ротный пришел из дорожного охранного батальона, принес несчастье. Фамилия предыдущего командира – Беда, но он был очень даже везучим. Из-за баб погорел – сняли. Мои слова командиру роты не передавай. Его, правда, во время обстрела не было, пехота сидела вся в горах, а на броне – только техник и экипажи, отстреливаться некому.

– И часто такое? – кивнул я в сторону фотографий.

– В батальоне вообще-то часто, а в роте у нас – нет. Рота счастливая, умелая. Будем надеяться, что и тебе повезет.

К казарме шли офицеры, и старшина побежал им навстречу. Доложил и кивнул на меня, объяснил, кто я и зачем прибыл.

Среди всех выделялся высокий рыжеволосый капитан, он что-то выговаривал двум лейтенантам. Они хмуро взглянули на меня, и я представился.

– Ну что ж, уже хорошо! Будет кому с солдатами заниматься и мероприятия проводить, а то все без зама. У твоего предшественника одна замена была на уме, да как барахло скупать, – и он хмуро продолжил: – А я вот хоть и заменщик, а все в рейды хожу с чокнутым контуженым замом и взводным – «зеленым» лейтенантом. Итак, сейчас быстро знакомимся, укладываешь солдат, завтра на подъем подойдешь, старшине поможешь. Я – Кавун Иван. С остальными знакомься. Прапорщик Федарович, прапорщик Голубев, лейтенант Острогин Сергей. Ну, пока все разговоры отложим. До завтра!

Офицеры, о чем-то переругиваясь, ушли спать, старшина провел проверку, и солдаты захрапели. Был второй час ночи. В казарме клубилась пыль, стоял тяжелый запах пота и грязи. Уныло я побрел в общежитие. Было пусто. Все куда-то убежали. С трудом нашел себе свободную койку, лег и утонул в глубоком сне.

* * *

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь щели в светомаскировке окон. На моих часах было уже время подъема, и я пошел в казарму. Вид у меня был довольно помятый. Брюки помялись, сапоги пропылились, рубашка пропотела, на щеках – щетина двух дней (побриться нечем). В общем, даже в зеркало смотреть не было желания. Мне было неуютно, но больше всего угнетала неопределенность. Вещи не разобраны – места нет, ходишь в рубашке, как зеленый попугай среди нормально одетых, а я так не люблю выделяться, бросаться в глаза.

Обитатели казармы еще храпели, в том числе и дневальные, я ушел в каптерку к старшине и разбудил его. Взглянув на часы, он с визгом выскочил в коридор и начал орать на бойцов, стоящих в наряде по роте. Сержантов эти крики и вопли разбудили и завели, они принялись поднимать подчиненных и тоже орать.

Постепенно началась утренняя суета с одеваниями, умываниями, заправкой постелей.

Казарма представляла собой щитовое строение с открытым спальным помещением, оружейной комнатой у входа, тут же находились канцелярия, каптерки, бытовка, умывальник. В конце казармы за спальным помещением – ленинская комната! Ну и ну. И тут плакаты, планшеты, портреты. Я думал, что все будет по-походному, чисто символически, а тут все стационарно сделано – капитально! Мороки будет… Не ожидал, не ожидал.

Старшина позвал в каптерку.

– Лейтенант! Давай знакомиться! Гога Веронян. Старшина этой славной боевой роты. Уже полтора года как в Афгане, скоро домой поеду. Ротный у нас нормальный, тоже ветеран, и ему скоро домой. Он тут четыре месяца, до этого был в третьем батальоне, перевели, когда старого ротного сняли. А Беда теперь зам. начштаба батальона. Взводных пока двое, «зеленые» только-только прибыли. Зам. ротного и командир ГПВ, как и я, полтора года отвоевали. Техник роты с весны, – гортанно тараторил прапорщик. – Рота в рейды ходит каждый месяц, солдаты боевые, но сейчас много дембельнется, вместо них на днях молодежь прибудет. Как вы воевать будете, не знаю! Одного взводного еще не хватает, скоро придет.

Так, за кружкой чая, я понемногу узнавал, куда я попал и с кем служу.

В дверь постучали, и заглянувший в каптерку солдат выпалил:

– Нового замполита в штаб вызывают!

* * *

В штабе полка меня и Миколу отправили в партком. В кабинете сидел седой, с сильными залысинами майор.

– Секретарь парткома майор Цехмиструк! – представился он. – Заходите, хлопцы, заходите, садитесь, разговор есть к вам малоприятный. Вы чего дисциплину нарушаете, водку пьянствуете?

– Шо? Кто набрехал? – возмутился Микола.

– Сорока на хвосте принесла! Все только за стол сели, а батька Цехмиструк уже об этом знал! Вы, молодые люди, сюда прибыли выполнять интернациональный долг, воевать. А что творите? Сразу, с первого дня пьянствовать. Не хорошо это.

– Так ведь с заменщиками по чуть-чуть, – продолжил Микола робкую попытку оправдаться.

– А-а, не пьянства ради, а для укрепления воинской дисциплины и сплочения воинского коллектива?

– Ага! – глупо ухмыльнулся Мелещенко.

– Ты хоть и хохол, как и я, а спуску не получишь, учти, – продолжал майор нас распекать. – Я вам пока даю дружеский совет, между нами, «мальчиками». Указ вышел о борьбе с пьянством и алкоголизмом – знакомы?

Мы дружно закивали. Башка с утра слегка трещала, было душно в кабинете, желудок был пуст, и организм требовал завтрака, а нотаций слушать не хотелось.

– Так вот, трезвость – норма жизни политработника! Зарубите на носу. Исправляйтесь! Еще спасибо позже мне скажете. Ну, шагайте на завтрак и крепко подумайте о своей службе в полку!

Мы угрюмо вышли из штаба.

– И какая сука успела стукнуть с утра? – возмущался Николай.

– А может, не с утра, а еще с вечера? – спросил я, размышляя вслух. – Долго ли умеючи. Тем более стучать – не воевать. Легче и для карьеры полезнее. Может, орден или медаль получит…

– Дать бы в рыло, ведь за столом, гад, наверняка с нами сидел и пил вместе.

– Ну, о себе он в парткоме, наверное, промолчал из скромности.

В канцелярии роты сидел веселый и довольный ротный.

– Что, уже взгрели?

– Да вот, вчера по чуть-чуть для приличия и знакомства, а стук на весь полк.

– Эти крысы штабные что-что, а стукачество хорошо организовали. У нас на полк два замполита полка, партком, начальник особого отдела и особисты в батальонах. Наш особист уже месяц как ловит меня, хочет «Беретту» отобрать трофейную.

– «Беретту»? Пистолет, что ли? Трофейный? Ну-у!

– Показываю один раз, и ты ее никогда не видел. Понял?

– Понятно.

Из металлического ящика ротный извлек небольшой вороненый пистолет, я такого действительно не видел. В армии, кроме ПМ, на вооружении в линейных частях других пистолетов не встретишь.

– Мне его спецназовцы подарили еще на заставе, когда стоял на Джелалабадской дороге в третьем батальоне. Кто-то натрепался, вот пытаются изъять, но где пистолет, не знают. Потом Растяжкин особисту какому-нибудь проверяющему от себя подарит как сувенир. А мне жалко, как память хочу оставить, да отдать придется, в Союз не вывезешь. Жалко, был бы наградной, провез бы, а то так просто подарили.

Иван загрустил.

– А ты мне перед заменой подари.

– Ну, ты что-нибудь учудишь с ним, а за мной хвост в Союз потянется. Нет. Я лучше нашему особисту отдам, когда что-нибудь в роте случится. Но пока время не пришло.

– Ваня! Давай сегодня вечером после отбоя за знакомство мою вторую бутылку водки приговорим с офицерами. Надо ж представиться коллективу.

– Никифор! Знаешь, я сам не пью, печень болит после желтухи. Нагрузки в горах большие, тяжело. Офицеры – взводные молодые, оба, как и ты, только из Союза, обойдутся, а с прапорщиками не надо. Лучше заму отдай, Сереге Грошикову, он это дело любит, свою контуженую голову поправляет. Вчера из госпиталя возвратился.

Дверь открылась, и на пороге с широкой глупой улыбкой, касаясь головой дверной притолоки, стоял зам. ротного. Легок на помине. Шагнул в канцелярию, задев макушкой о косяк дверной коробки, поздоровался.

– Черт! Двери низкие, не по людям сделаны.

– Ну, мы проходим, а жирафы должны сгибаться, – рассмеялся ротный. – Выздоровел после вчерашнего? Не хулиганил?

– Не издевайся, я же недавно из Союза, хулиганить рано. Как рота? Все нормально с утра?

– Вот знакомься – замполит Никифор Ростовцев. Сейчас взводные подойдут из столовой, не видел еще?

– Нет. Как они? Старшина говорит – бестолковые, да? – поинтересовался Грошиков.

– Есть такое дело. Ну, будем учить. Это был первый рейд. Не научатся, не поумнеют – не выживут.

– Ты, замполит, внимательней к нам, ветеранам, прислушивайся, приглядывайся, вникай во все, учись. Тебе бестолковым быть нельзя. Во второй роте один был бестолковый, месяца не прожил. Потом узнаешь все про эту историю, – подытожил разговор Сергей, уже обращаясь ко мне и оценивающее разглядывая меня. – Маловат ты и худой какой-то.

– Рост средний, зато я мишень небольшая, и по моему силуэту труднее попасть. А худой оттого, что в ТуркВО больше года – высох, да я еще вторую неделю по дорогам мотаюсь, толком ни пожрать, ни поспать.

– Ха! Ну, у нас тоже не поспишь и не поешь много. Не туда попал, не на курорт, – рассмеялся ротный, – готовься – через неделю в рейд. Занимайся с людьми, получай обмундирование, надо за тобой автомат быстрее закрепить. Слушай, Серега, он тебе «пузырь» привез!

– Да ну? Вот молодец! А почему мне? А сам как же, не пьешь?

– Уже не пьет. Вчера выпил, сколько надо было для приличия с Алексеевым, и сразу стукнули в партком, козлы.

– Ага, а мне, значит, можно?! Хотя мне плевать. Я контуженый. Пусть стучат. Гони водку, замполит! Выпьем с Колобком и Голубевым за твое здоровье. Что б ты сто лет жил и не болел!

Я вздохнул с грустью и пошел в каптерку, достал из чемодана «Столичную» и почти торжественно вручил Сергею. Он сгреб ее своей огромной лапой и, высоко подпрыгивая на длинных ногах, убежал, крикнув на бегу:

– Спасибо, братан!

– Вот так! До завтра его уже не увидим. Колобок не наш, он комсомолец батальона, а вот Голубева мы перехватим, это командир ГПВ (гранатометно-пулеметного взвода), пусть, старый, людьми занимается. Оружие все чистить нужно.

Первый день закрутился каруселью. Мы с Миколой представлялись командиру полка, начштаба, зам. комполка, обоим замполитам, комбату, зам. комбата. Знакомства, беседы, беседы, беседы…

Секретарь парткома после общего построения задал глупый вопрос, от которого мы вообще ошалели:

– А когда вы собираетесь вставать на партучет в дивизии, товарищи лейтенанты?

Коля глупо улыбнулся и переспросил:

– А что, нужно куда-то ехать? А далеко?

– Штаб дивизии – в Баграме, там и парткомиссия, и партучет. На БТРе ехать часа два-три, как повезет.

– Это не опасно? – поежился Мелещенко.

– Вообще на дорогах все время стреляют, и в принципе опасно везде. Это же война. Я сам уже три раза за два месяца туда мотался. – И на лице партийного начальника отобразилась вся глубина тоски и ужаса от воспоминаний о пережитых поездках.

Он был крепкий мужик, лет сорока, очень высокий, наверное, метр девяносто, голова с глубокими залысинами, волосы тронуты сединой. Морщинистое лицо, довольно огрубелое, видно, служба была не в теплых местечках. Почти пенсионер и такая напасть – военные приключения. Седой как лунь – и все майор.

– Я, хлопцы, кроме штаба дивизии еще нигде не был. Сами понимаете, документация, прием в партию, собрания. Но у нас два батальона стоят на дорогах, нужно будет скоро проехать по подразделениям, – продолжил он, грустнея с каждым словом. – Один стоит в «зеленке» и на дороге к Баграму, а второй – по дороге на Джелалабад. Пока туда никак не вырваться. Ну а вы давайте-ка побыстрее в дивизию. Кстати, сегодня туда вылетают проверяющие из штаба ТуркВО. Они у нас в полку сегодня работают. Через час с аэродрома вертолет заказан, ехать не хотят, лететь желают. Клубный автобус уходит от штаба полка через полчаса. Берите документы, и вперед, если в батальоне возражать не будут, – майор ободряюще улыбнулся.

Мы побежали в роты за документами. Микола радостно скакал рядом и восклицал:

– Отлично, лучше слетаем под охраной (все ж комиссия округа!), чем будем трястись в БТРе. Бежим быстрее.

Ехать в дивизию в форменных рубашках, а не в полевой форме, не хотелось. Надоело быть новичком, а переодевшись, не так бы бросался в глаза. Но раз есть оказия, что ж отказываться от удачной возможности.

Объяснив ситуацию ротному и получив добро, через двадцать минут я стоял уже у штаба.

Николая еще не было, но, к моему удивлению, он оказался в подъехавшем автобусе вместе с начальником клуба.

Пухлый капитан Володя позвал меня в салон.

– Вот, ребята, сейчас снимусь с партучета в дивизии и домой! Квартира в Питере, возвращаюсь туда. Как надоела эта жара, скорей к родным дождикам.

Мы понимающе улыбнулись.

Из штаба важно и неторопливо вышли два полковника и в сопровождении командира полка направились к нам.

– Вы кто такие? – поинтересовался строго один из них.

За нас ответил начальник клуба и разъяснил, что мы хотели бы попросить их взять нас на борт вертолета.

– Ну, хорошо! Летите, – снизошел до нас один из холеных проверяющих.

– А где охрана? – удивился строгий полковник.

– Охрана? – озадаченно почесал затылок командир полка и, выпучив глаза на прапорщика, старшего машины, заорал: – Где охрана? Бегом в артдивизион, начштаба сюда! Почему охрана еще не здесь? Где два автоматчика? Быстро!

Начальник клуба утащил нас в глубину автобуса и, давясь от смеха, пояснил, что командир и не думал давать охрану. У водителя есть автомат, а у прапорщика гранаты валяются в бардачке. Эта казарма артдивизиона – ближайшая, потому туда и послал прапорщика.

Вскоре примчался растерянный майор-артиллерист вместе с двумя вооруженными автоматами солдатами. У одного из них лицо было помятое и заспанное.

– Наряд по батарее, наверное, снял, – засмеялся капитан.

– Почему опаздывает охрана офицеров штаба округа? – принялся орать командир. – Я же приказал стоять им здесь еще полчаса назад! Разгильдяи! Я с вами разберусь, товарищ майор!

Командир кричал, не позволяя опомниться начальнику штаба артдивизиона, а тот не мог понять, за что его «дрючат».

– Солдаты, быстро в автобус, а вы – ко мне в кабинет!

И пожав руки полковникам, командир закрыл дверцу автобуса. Мы тронулись в путь, а командир похлопал по плечу артиллериста и отправил в казарму.

Мы оглянулись и увидели всю эту картину: обалделый майор, так и не понявший, за что получил нагоняй, вытирал пот с лысины и пухлого лица.

– Выкрутился «кэп», – прошипел нач. клуба. – У нас по Кабулу с охраной не ездят. Это для вот этих тыловых пыль в глаза пускаем. Они из-за одного своего присутствия здесь себя героями считают.

Наконец поехали. Мы с интересом рассматривали город: узенькие улочки, глиняные дома, немногочисленные дворцы, встречались и роскошные особняки. По пути попался район пятиэтажек нашей, советской постройки. Капитан время от времени комментировал поездку как заправский гид.

Проверяющие задумчиво молчали, а солдаты дремали, обхватив автоматы. Солдат спит, а служба идет.

На аэродроме мы подъехали прямо к вертолету, нас внесли в полетный лист – и сразу взлет. Прильнув к иллюминатору, я с любопытством туриста рассматривал афганский пейзаж с высоты полета птицы. Но только поднялись, как, перемахнув через горный хребет и пролетев над частью широкой долины, сели у скопления казарм на вертолетной площадке дивизии.

Нас с Николаем принял неприятного и надменного вида подполковник по фамилии Байдаковский.

Он «докопался» до нашего внешнего вида, до формы одежды и все время бубнил и бубнил. Распекал за все подряд. Как объяснил подполковник, он здесь недавно и не допустит распущенности и расхлябанности, будет бороться с анархией боевиков из рейдовых батальонов. Наконец, он от нас отвязался. Пока нас «дрючили» и воспитывали, пока мы сидели в кабинете партучета, стало смеркаться.

На КПП нам дежурный сказал, что сегодня никаких попуток в Кабул не будет, может, завтра.

А что же нам делать? Где ночевать? Да и есть ужасно хотелось. Мы потерянно брели обратно в политотдел. И, о чудо! Начальник клуба вырулил прямо на нас.

– Мужики! Я с ног сбился вас искать! Где шарахаетесь? Я тоже завис тут до завтра.

– Володя! Ты ужинал? Мы уже очумели от голода!

– Вы без меня и от бессонницы бы охренели. Пошли в столовую, что-нибудь придумаем.

Он поболтал с кем-то из местных, и недовольная официантка, презрительно глядя на нас, принесла ужин.

– Ребята, сейчас быстро едим, потом идем в клуб на концерт, а затем в общаге найдем, где перекантоваться до завтра.

В клубе уже не было свободных мест, но Володя согнал трех солдат, и мы уселись в уголке.

Концерт шел часа полтора. Но больше всего запала в душу песня «Кукушка»: «Десять, девяносто, сто – сколько жить осталось лет считает». И еще одна песня – бодрая:

 
Мы выходим на рассвете,
Над Баграмом дует ветер,
Раздувая наши флаги до небес.
Только пыль встает над нами.
Гордо реет наше знамя,
И родной АКМС наперевес.
 

* * *

– Товарищи лейтенанты! Вы прибыли в полк не дурака валять, а служить. Чем вы занимались? Что вы делали? Документацию приняли? С людьми познакомились? Боевые листки после боевых действий выпущены? Пьянствуете? – кричал майор Золотарев, замполит полка.

Он продолжал нести какую-то чепуху, этот круглый майор, свежий выпускник Политической академии. На душе закипала злобная ярость, я готов был его придушить от внезапно нахлынувшей ненависти. Люди воюют, занимаются делом, а тут такой бред.

Микола пообещал все упущения устранить, и мы дружно выскочили из кабинета.

Вот так встреча с начальством после возвращения из Баграма!

– Вот сволочь! Ты смотри, какой холеный, гладкий. Гад блатной. Тридцать лет, а уже замполит полка, – возмутился я.

Майор Золотарев нам обоим жутко не понравился. Скользкий, бегающий взгляд, он был какой-то весь мешковатый, говорил монотонно, противным дремлющим голосом, речь как у новобранца, призванного в армию из сельской глубинки.

С Николой они лицом были чем-то похожи. Второй замполит по спецпропаганде продолжил накачку о том, чем надо заняться. Ленкомнатой, наглядной агитацией…

Секретарь парткома и секретарь комитета комсомола потребовали восстановления партийной и комсомольской документации. Пропагандист – оформить планы работы с личным составом за этот год. Какие могут быть планы, меня же полгода не было тут? А в ответ: «Принимать надо было хозяйство от предшественника».

Да, дела! У Миколы ситуация не лучше. Не было ничего – совершенно никаких документов.

Я перерыл бумажки Алексеева. Какие-то листочки, обрывки, начатые тетрадки, да и написана в них была сплошная белиберда. Ну и влип. От чего уехал, к тому и приехал.

Нашел пару сержантов, числившихся комсоргами, заставил под диктовку заполнять дневники комсгрупоргов. Бред! Они смотрели на меня круглыми глазами, как на мудака. Я и сам себя ощущал полным идиотом. Люди с боя пришли, а я какую-то ахинею диктую.

Нашелся солдат, умеющий рисовать и с хорошим почерком, опять же под мою диктовку, он сделал четыре боевых листка для взводов. На обороте старой стенгазеты выпустили новую. Ватмана не нашлось.

А в ленкомнате работы!

Неделю писал, писал, писал. Диктовал, диктовал. Разгреб весь завал за семь месяцев.

Неустроенность продолжала лежать на душе камнем. Спал в каптерке рядом со старшиной, там поставили вторую койку для меня: мое место было занято еще не уехавшим Алексеевым.

Каждую ночь город обстреливали реактивными снарядами. Некоторые из них падали на территорию полка. Стреляли из-за горы, возвышавшейся над нашей частью, с противоположной стороны. Между казармами после второго обстрела, когда осколками ранило троих гражданских служащих и прапорщика, командир приказал вырыть щели-укрытия. Снаряд пробил крышу модуля, когда ребята сидели за очередной бутылкой водки. Не все даже поняли, что произошло. Это избавило их от болевого шока.

– Видимо, большой караван пришел из Пакистана – реактивные снаряды совсем не экономят, – задумчиво произнес Кавун ночью во время очередного обстрела.

– А почему, Ваня, наша артиллерия их никак не накроет? – поинтересовался я.

– Попробуй их вычислить! Район большой, а ни одного поста, вот и нет для орудий корректировки. С вечера на ослах и барбухайках (машинах) подвезут сто-двести эрэсов, а затем с доски стреляют. Два «духа», провод, батарейка – вот и все. Шума много – толку мало. Не прицельно, не эффективно, но очень громко. Главное, на психику давит, и отчетность наглядная каждый день.