Текст книги "На острие проблем – 4"

Работа в министерстве позволила мне глубоко изучить деятельность одной из отраслей народного хозяйства страны. Таким образом, я познал часть общего, и в дальнейшем этот опыт пригодился мне в моей деятельности на иных постах.

Если же говорить более конкретно, то я познакомился с еще одним видом машиностроения – транспортным. Тяжелое машиностроение я знал неплохо благодаря работе на Уралмаше. Транспортное же машиностроение мне было совершенно неизвестно – а оно занимало особое место в жизни страны. Не случайно в то время говорили о железнодорожном транспорте «государство в государстве».

Эта отрасль имела свои традиции развития уже начиная с первой половины XIX века. Да и роль железнодорожного транспорта в нашей стране была особенная при наших просторах и необъятных территориях. На мой взгляд, у нас этот вид транспорта будет всегда востребован, даже при бурном развитии авиационного и других новых видов транспорта, которые научно-технический прогресс обязательно родит. И не надо нам сравнивать и примерять состояние развития наших коммуникаций с Европой.

И еще. По положению первый заместитель министра отвечал за оборонный комплекс отрасли. По опыту работы на Уралмаше я хорошо знал артиллерийское вооружение: полевую артиллерию и артиллерию для бронетанковых систем. Несколько хуже – производство бронетанковой техники в стране. Несмотря на то что производство самоходок завод прекратил в мае 1945 года, мы продолжали поставлять артиллерийские системы для танков и самоходок ведущим танкостроительным заводам страны. Кстати, Орден Ленина я получил за создание новейшей артиллерийской системы нового танка Т-72 производства Уралвагонзавода в Нижнем Тагиле, который стоит на вооружении армии до сих пор.

На заводах отрасли производилась техника для инженерных войск армии, и особенно для ракетных войск. Вот в этих типах вооружения у меня опыта было мало. От Байконура до знаменитых систем железнодорожных ракетных комплексов (гроза американцев) во все требовалось вникнуть и обеспечить их и разработку, и производство. Накопленный здесь опыт создания и производства этого типа вооружения мне очень пригодился в дальнейшем, когда я возглавлял правительство СССР.

Прошло несколько лет. В 1998 году умирает первый заместитель председателя Госплана СССР. Конечно, нам, промышленным министерствам, было небезразлично, кто будет новым первым заместителем Н.К. Байбакова. Это было вызвано тем, что по традиции первый заместитель председателя Госплана вплотную занимался проблемами промышленных министерств.

Вдруг поползли слухи – а Москва в этом отношении похожа на большую деревню, где слухи мгновенно доходят с одного края до другого, – о кандидатах на этот пост. Среди других фамилий прозвучала и моя. Это меня чрезвычайно насторожило, так как у меня еще не до конца зарубцевались раны от перехода с завода в министерство. Действительно, вскоре меня пригласил к себе Н.К. Байбаков и в беседе сделал предложение пойти к нему первым замом. Благодаря «сарафанному радио» я был уже подготовлен к этому предложению. Мой ответ был категоричен – нет! Мои доводы были: «Я тяжело вживаюсь в деятельность одной отрасли, т. к. работа здесь в корне отличается от заводской жизни. Госплан же – это безбрежный океан, и я не понимаю, как здесь нужно работать. Я привык к конкретным делам – здесь же даже трудно представить себе конкретные результаты». Байбаков убеждал меня в обратном, но, наученный горьким опытом своего переезда в Москву и замены родного завода пусть и на высокий министерский пост, я занял непримиримую позицию и решил не повторять своих ошибок. Нужно было бороться.

Мои первые попытки найти защиту у заместителей Председателя Совмина, у Секретарей ЦК, связанных с промышленностью страны, в том числе оборонной, ни к чему не привели. Везде выражали мне сочувствие, так как все прекрасно знали деятельность и особую роль в стране Госплана СССР, но в то же время заявляли, что помочь не могут, так как вопрос уже предопределен «наверху», на «Старой площади».

Наконец наступил день, когда меня официально пригласили на заседание Политбюро ЦК. У меня еще теплилась надежда, что там я попытаюсь убедить всех, чтобы меня оставили работать в министерстве. Однако перед тем как мне войти в зал заседаний ПБ, ко мне обратился руководитель отдела машиностроения ЦК Василий Семенович Фролов. Учитывая, что и мой завод, да и министерство по партийной линии относились к этому отделу ЦК, я знал его очень хорошо. Это был весьма умный и порядочный человек. В войну он работал на соседнем с Уралмашем заводе и делал хорошие зенитные орудия. Здесь же он обратился ко мне с личной просьбой – не настаивать на Политбюро на том, чтобы меня не назначали в Госплан. Он сказал, что все равно меня назначат, а ему как партийному руководителю машиностроения страны грозят большие неприятности из-за того, что за многие годы так и не смог воспитать из меня сознательного человека. Я не мог его не услышать. При официальной процедуре назначения Генсек Л.И. Брежнев после сообщения секретаря по кадрам, обращаясь ко мне, бросил: «Ну и попался же ты!» И я понял, что ему известны мои походы в ЦК и в Совмин. Вот так появился в стране первый заместитель Госплана СССР в ранге министра СССР.

После разрушения Советского Союза в течение уже более четверти века Россия живет в новой экономической модели, взятой на вооружение Е. Гайдаром и его единомышленниками и одобренная «великим экономистом» Б. Ельциным. Для реализации положений чикагской школы Фридмана необходимо было уничтожить до основания действовавшую в СССР экономическую систему. Вместо того чтобы тщательно проанализировать ее и взять с собой необходимые социально-экономические элементы, оставив в прошлом все ненужное и отжившее, – произошел сокрушительный разгром всего советского.

Разрушали все и вся, не имея ни малейших навыков материализации новой чисто монетарной экономической модели. Сплошная приватизация, капитальный слом системы государственного управления, стремительное расслоение в обществе и появление в нашей жизни социального неравенства. Это далеко не все удары – не минула чаша сия медицины, образования и т. д. Не случайно 1990-е годы одни назвали «лихими», другие – «окаянными» днями.

Объявленный погром, безусловно, не мог не затронуть основные базовые структуры. Разгромили и их, не создав ничего нового. Диву даешься, когда вспоминаешь действия новых реформаторов. Но если у них не было опыта в государственной деятельности, то уж учениками своих заморских учителей они были весьма покладистыми и безропотными. Не предложив ничего взамен, они яростно стали уничтожать управленческую структуру страны.

Действия этих разрушителей, которые имели всего лишь опыт руководства лабораторией с несколькими сотрудниками, даже сейчас, через много лет, трудно поддаются какой-либо здравой оценке. Зачем, к примеру, в стране была разрушена потребкооперация, которая являлась социально ориентированной системой рыночной экономики? Ведь мы прекрасно знали о роли кооперации в рыночных условиях скандинавских и других стран, да и нашу систему можно было откорректировать, и она верно служила бы в рыночной системе.

Но главный удар был нанесен по Госплану СССР и Госпланам союзных республик. Прекрасно понимая, что Госплан является основным экономическим штабом страны, многие годы его подвергали беспощадной критике, работе этого главного органа государства давались все мыслимые и немыслимые отрицательные оценки. Людям вбивали в голову, что все беды нашей жизни происходили из-за Госплана, где работали якобы абсолютно некомпетентные сотрудники.

Многолетнее обливание грязью этой структуры не могло не сказаться на сознании людей. На мой взгляд, преследовались две цели: первая – все отрицательное, что было у нас в стране, возложить на этот государственный орган и вторая – не допустить создания подобного органа в современной России, так как это в корне противоречило взятой в то время на вооружение экономической модели.

Слово «госплан» стало нарицательным, словно известная неприличная дурная болезнь. После двух десятилетий в конце концов был принят закон о стратегическом планировании. Прошло пять лет, а воз и ныне там. А мы удивляемся, что выполнение указов президента страны пробуксовывает, а ведь они крайне необходимы государству – это же цели и задачи его развития. Но при этом должна быть создана эффективная система их реализации. Однако ее нет. Вот здесь и пригодился бы наш опыт с учетом уже созданных рыночных отношений.

Мне лично работа в Госплане СССР дала очень многое. Несмотря на огромнейшие трудности, я познал страну, все ее плюсы и минусы. В Госплане СССР сочетались опыт и знания как ученых, так и специалистов-практиков. Это давало возможность наметить реальный план развития государства и в то же время посмотреть за дальний горизонт.

Для государства это крайне необходимо. Неужели мы наивно думаем, что высокоразвитые страны не заглядывают не только за ближний, но и дальний горизонт? Применяют ли США теорию своего соотечественника М. Фридмана в своей реальной жизни? Если им задать такой вопрос, они скорее всего с большим изумлением будут смотреть на вас.

Я хорошо знал нашего соотечественника, лауреата Нобелевской премии Василия Васильевича Леонтьева. В одной многочасовой беседе на эту тему он мне сказал: «Экономика – это большое парусное судно, у которого есть паруса и руль. У вас в Советском Союзе небольшие паруса, т. е. энергия, и большой руль. В США – большие паруса и маленький руль. Вот когда вы найдете правильное соотношение паруса и руля – я первый буду голосовать, чтобы дать этому человеку Нобелевскую премию».

Этот бывший работник Госплана СССР (в 1920-х годах) и автор создания материальных балансов страны был прав. Необходимо было использовать положительный опыт Госплана СССР, отбросив все лишнее и ненужное для рыночных отношений, а не держаться многие годы за экономическую теорию, которая в чистом виде нигде в мире сейчас не существует.

Работа в главном экономическом штабе страны меня окончательно убедила, что действовавшая тогда экономическая модель, сыгравшая большую роль в предвоенный, военный и послевоенный периоды в развитии государства, исчерпала себя. Ее механизм не был направлен на создание условий для более эффективной работы, в тесной увязке результатов деятельности предприятия с решением производственных и социальных проблем коллектива. Он органически не впитывал достижения научно-технического прогресса, который имел в большой степени оборонный комплекс страны. Да и в мире уже вовсю шла очередная научно-техническая волна. До этого я, как и многие другие, наивно полагал, что это только наше мнение – представителей заводов и реального сектора экономики.

Избранный через несколько дней после смерти Л.И. Брежнева Генсек Ю.В. Андропов пригласил меня работать в ЦК КПСС. В ноябре 1982 года меня избрали Секретарем ЦК КПСС по экономике с одновременным руководством вновь созданным Экономическим отделом ЦК.

Особенностью этого назначения было то, что до этого я никогда не был партийным функционером. Да, я избирался на съезд партии, был членом райкома, горкома, обкома и т. д., но никогда не занимал должность партийного руководителя.

На мое счастье, в течение трех лет работы в ЦК мне не пришлось заниматься сугубо партийными вопросами. Создание в ЦК Экономического отдела было предопределено необходимостью решения чисто экономических проблем государства (отдел курировал девять общеэкономических министерств и комитетов страны: Госплан СССР, Минфин, Госкомцен, Госснаб СССР и т. д.).

Вскоре после моего избрания Секретарем ЦК Генсек пригласил М.С. Горбачева – члена Политбюро ЦК, В.И. Долгих – кандидата в члены Политбюро ЦК и меня, нового «неостепененного» Секретаря ЦК. Нам была поставлена задача тщательно продумать предложения по реформированию экономики, так как публикаций по этой теме было много, а государственной позиции не было никакой.

Надо отдать должное – мы глубоко погрузились в анализ действовавшей системы, ее плюсов и минусов, и, что особенно важно, начали анализировать все предложения по ее модернизации, которых было великое множество.

В то время мы, все трое, работали дружно. Это уже потом наши пути с Горбачевым разошлись, а с В.И. Долгих мы навсегда остались единомышленниками и друзьями.

Встречи с учеными, специалистами и директорами предприятий, министрами, общественными организациями и т. д. – это далеко не полный перечень деятельности нашей группы. При жизни Ю.В. Андропова мы не успели закончить эту работу, а К.У. Черненко, слишком далекий от наших проблем, да и в силу своего здоровья, этим не занимался. Работа над Концепцией была завершена уже после его смерти.

Поэтому, когда в апреле 1985 года новый Генсек М.С. Горбачев представил доклад о развитии страны на новых принципах, – это не было озарением нового руководителя партии. Это были как раз те конкретные предложения, которые мы наработали в прошедшие годы по заданию Андропова. Журналисты сразу же нашли этому звучное слово «перестройка», а дальше все пошло-поехало.

Естественно, я не могу обойти период «перестройки». Этот этап жизни страны был особый, и он во многом предопределил дальнейшую судьбу нашего единого государства.

После всех катастрофических событий, да иногда и сейчас, многие задаются вопросом: нужна ли была «перестройка»? Да, реформирование было нужно. Оно созревало в умах инженерно-технических работников многие годы. Я говорю о слое работавших в реальном секторе экономики и в науке. В творческой среде, среди гуманитариев были свои мысли о судьбе нашей страны. И нельзя делать вывод, что это были мысли лишь небольшого числа конкретных лиц.

В сентябре этого же года уходит в отставку Председатель Совета Министров СССР Н.А. Тихонов. На этот высокий пост Горбачев порекомендовал меня.

Роль и положение Совета Министров страны я знал не понаслышке. Все 10 лет моей работы в Москве были связаны с Правительством. Я прекрасно понимал всю сложность деятельности этого органа управления страной. И в то же время мне было ясно, что наши предложения по модернизации экономики государства без участия Совета Министров СССР останутся лишь на бумаге.

В стране сложилась парадоксальная ситуация: КПСС в лоне своего мощного аппарата – а его структура повторяла структуру правительства СССР – выдвигала предложения, и перспективного, и текущего характера, по вопросам социально-экономического развития или в целом государства, или его отдельных отраслей. Но воплотить их в жизнь и осуществить они не имели возможностей, и все это возлагалось на Совет Министров страны.

Когда в стране посты первого руководителя партии и главы правительства были совмещены в одном – тогда были определенные ограничительные тормоза для таких предложений. При разделении постов эти противоречия обострились. Поэтому глава правительства, как это произошло при позднем Косыгине, находился в тяжелом положении. На него в Политбюро давили, часто обвиняя его в непонимании их «прекрасных замыслов», которые на самом деле довольно часто были далеки от реальной действительности. Из истории нам известно, что в 1952 году на XIX съезде партии Сталин настаивал на разделении деятельности правительства и КПСС, но партийная верхушка, боясь потерять власть, убедила его этого не делать.

И тем не менее Совет Министров страны был государственным органом, который по действовавшей в то время «брежневской» Конституции являлся «высшим распорядительным и исполнительным органом страны». Прекрасно понимая, что только правительство СССР может реализовать наши предложения, я дал согласие занять этот высокий государственный пост.

Следует откровенно сказать, что в разработке Концепции реформирования экономики Совет Министров СССР какого-либо участия не принимал. Единственное, что было сделано, – при Черненко в состав нашей группы (Горбачев, Долгих и Рыжков) был введен Предсовмина Тихонов. Но он практически не вникал в нашу работу, не знал существа реформ, а был просто номинальным представителем правительства.

Таким образом, по моему мнению, Совмин СССР должен был выполнять функцию генератора экономических реформ нашей Концепции, и в то же время страна должна была жить еще какое-то время при существовавшей системе. Нельзя было ожидать немедленных и безболезненных результатов, тем более что для перехода на новые формы хозяйствования необходимо было еще подготовить большое количество различных нормативных документов. В соответствии с этим и формировались структура и кадровый состав правительства. Темпы развития экономики в те годы были: национальный доход за три года 12-й пятилетки вырос на 11 %, промышленная продукция – на 13 %, производство продовольствия ежегодно увеличивалось на 5 % и т. д. Но мы понимали, что страна располагает еще бóльшими потенциальными возможностями, вот это и подталкивало нас к реформированию экономики.

Первая часть правительства сохранила действовавшую систему управления отраслями экономики и, естественно, кадровый состав этой системы.

Вторая часть была сформирована и направлена на реализацию разработанной Концепции. Соответственно были созданы новые подразделения в составе аппарата Совмина, в том числе мощный комитет во главе с моим заместителем академиком Л.И. Абалкиным, куда вошли ведущие ученые нашей страны: А. Аганбегян, С. Шаталин, С. Анисимов, Рэм Белоусов, С. Ситарян и другие ученые и специалисты. В критический момент, когда надо было принимать твердое решение о путях, содержании и сроках реформирования, некоторые из них (Г. Явлинский, Е. Ясин, С. Шаталин и др.) стали нашими противниками, занявшими авантюристические позиции Ельцина.

Мы предлагали провести постепенные экономические реформы за 6–8 лет, а нам в ответ – «почему так долго»? И была придумана нашумевшая тогда программа «500 дней» Григория Явлинского. На стороне этой программы был Борис Ельцин, да и Горбачев все сильнее склонялся к этой позиции. А что можно сделать за такой короткий срок? Ничего! Я прекрасно понимал, что мы погубим страну.

Прошло четверть века нового парламентаризма России. Все эти годы мы с вами принимаем законы функционирования экономики в новых условиях. Вдумайтесь – двадцать пять лет и 500 дней! Если быть откровенным, то и я тогда допустил ошибку, когда заявил «пятьсотдневникам», что для подготовки страны на переход на новые условия потребуется 6–8 лет.

Пленум 1985 года был направлен на реформирование экономики, а вопросы партийности, государственного управления при разработке Концепции не поднимались. Мы считали, что реформирование нужно проводить при сильной государственной власти, как это было в других странах, – не меняя политическую систему и государственное устройство. Убежден, что Горбачевым была допущена стратегическая ошибка – мы только начали реформы в экономике, и тут же стали разрушать основы государственной власти. Нельзя было этого делать одновременно. Пример тому Китай и другие страны.

Прошло три десятка лет после тех событий. И я до сих пор не могу осознать, что двигало теми людьми, которые предлагали в корне заменить одну экономическую систему, действовавшую в стране многие десятилетия, на новую в течение менее чем за полтора года? Конечно, были политики, в том числе и высшем эшелоне власти, которые прекрасно понимали, что если это решение будет принято – в стране наступит хаос. Но он и был им нужен! У этих людей были исполнители, так называемые «специалисты», в том числе и академики. Просто диву даешься! Как можно было дать им возможность устроить в государстве Варфоломеевскую ночь?

До 1987 года у нас с Горбачевым и его соратниками (Политбюро к тому времени только внешне казалось единым) существовали отдельные разногласия, но внешне мы были еще единомышленниками. Разрыв наступил при подготовке доклада на апрельский Пленум 1987 года. Меня и Секретаря ЦК Н.Н. Слюнькова пригласили на обсуждение тезисов доклада. Во время этого обсуждения мы поняли, что разработчики доклада – Горбачев, Шеварднадзе, Медведев и «главный архитектор» перестройки А. Яковлев – предложили полностью отстранить государство от участия в управлении экономикой. Имея опыт руководства заводом и отраслью, я понимал, что страна так жить не сможет. Такие резкие меры нельзя было вводить категорически: как в таких условиях будет работать промышленность, где искать заказы, как государство будет жить без налогов?

Но «прорабы перестройки» полагали, что рынок все отрегулирует. Только мое требование созвать специальный съезд КПСС по данной проблеме и мое заявление об уходе с поста главы правительства в отставку в случае принятия этих решений остановили эти радикальные шаги. Их сделал потом Б. Ельцин – со 2 января 1992 года. Чем это закончилось? Известно!

Трещина в наших отношениях с Горбачевым окончательно разрослась и кончилась моей отставкой.

Над формированием конкретных программ реформирования экономики привлеченные специалисты и ученые работали дни и ночи. Каждую субботу я выезжал в санаторий «Сосны», и целый день мы заслушивали сообщения наших специалистов по различным разделам экономики. Поздно же вечером в будни собирались ответственные работники Совмина, и вместе со специалистами мы рассматривали предложения по проектам постановлений Совета Министров и проектам новых законов, а также заслушивали информацию об опыте решения подобных проблем в других странах мира.

В декабре 1989 года на II Съезде народных депутатов наша программа по реформированию экономики в целом была одобрена, но ее предлагалось доработать. Программа то дорабатывалась, то пересматривалась, и одновременно шла закулисная борьба между сторонниками радикального и более умеренного варианта. Наконец наши предложения были вынесены на обсуждение Верховного Совета СССР.

На сессии Верховного Совета мной были озвучены три варианта реформ: быстрый, средний и наш «постепенный» вариант – за 6–8 лет. При реализации всех вариантов были неизбежны потери, но при варианте постепенных реформ – гораздо меньшие. Команда, которая готовила предложения, придерживалась варианта сочетания рыночных отношений с государственным регулированием и социальной направленностью. У другой стороны были предложения резко отдать все на откуп рынку. Что тут началось! Ельцин стал меня критиковать, заявив, что я консерватор, «тяну всех не туда»… Каких только бранных слов не было высказано в мой адрес! Такое ощущение, что прорвало информационную плотину и весь поток грязи хлынул на меня. Как ни странно, но в этом хоре участвовали не только сугубо «демократические» (так они себя называли) СМИ, но и партийные, где было обозначено «орган ЦК КПСС».

Анализируя происходившее в 1990 году, я все больше убеждаюсь, что травля меня с двух противостоявших сторон не была случайной: сторонники Ельцина выбивали меня как человека, который противостоял их разрушительной политике, а органы Компартии – чтобы перевести стрелки с Горбачева на Рыжкова. Я сказал об этом Горбачеву в начале декабря, когда сообщил, что буду работать только до нового, 1991 года, а затем уйду в отставку и что следующая очередь – его. Так и произошло. Ровно через год, 25 декабря 1991 года, по телевидению он объявил о своем уходе.

1990 год был тяжелейшим не только для меня, но и для всей страны. С каждым днем она становилась все более и более неуправляемой. В ней нарастали разрушительные тенденции, и пример этому показала РСФСР, приняв решение о суверенитете и верховенстве республиканских законов над общесоюзными.

Давайте представим, что мы с вами приняли бы такое решение сегодня. В лучшем случае, нас посчитали бы неадекватными людьми со всеми вытекающими последствиями. Люди, рвавшиеся к власти, использовали все, чтобы в стране было «чем хуже – тем лучше».

В декабре 1990 года состоялся четвертый съезд народных депутатов СССР, который в очередной раз решил внести существенные изменения в Конституцию страны.

Зная, что это последний съезд в моей премьерской деятельности, что моя отставка практически предрешена и осуществится после окончания этого съезда, я принял решение выступить на нем. Готовился долго. Сидели с помощником до глубокой ночи. Я прекрасно понимал, что это мое последнее выступление и оно не должно быть дежурным.

19 декабря 1990 года оно состоялось. Во-первых, я четко сформулировал, что «перестройку в том виде, в котором она замышлялась, осуществить не удалось». В зале возникло недоумение, так как до этого считалось, что все, что происходит в стране, «идет в русле перестройки». Об этом трубили на каждом перекрестке, и глава государства постоянно и настойчиво говорил об этом по любому поводу. Далее я откровенно обрисовал положение в экономической жизни страны, сказав, что практически наступил хаос и это грозит потерей управления с тяжелейшими последствиями.

Участники съезда по-разному восприняли мои слова о положении в стране. Одни, судя по настроению депутатов, были весьма обеспокоены, а другие – наоборот. Один из говорливых депутатов поднялся с места и закричал на весь зал: «Что ты нас пугаешь? Объясни лучше, зачем ты хотел поднять цены на хлеб!» У меня все кипело в груди: вы упрекаете нас в том, что мы предлагали на несколько копеек поднять цены на хлеб, с тем чтобы наш национальный продукт не выбрасывали на помойки, а что рушится страна – вас мало беспокоит! Свое выступление с трибуны съезда я закончил словами: «Вы еще вспомните наше правительство!»

Через неделю ночью меня отвезли в больницу. Сердце не выдержало жесточайшей травли – трудно даже представить себе, что люди могут быть способны на такое!

Начались дни и ночи борьбы за жизнь, а затем в начале января уже наступившего года – отставка. Отставка человека, находящегося в больнице. Это тоже говорит о нравственном уровне этих людей. Ну, да Бог им судья!

Оглядываясь на три десятка лет, естественно, задаешься вопросом: не ошибались ли мы тогда, взяв на вооружение интегральный, мирохозяйственный уклад, объединяющий рыночные отношения и необходимое государственное регулирование? В то время мы тщательно изучали в этом отношении опыт Китая и социальную направленность в экономике – у ФРГ (Л. Эрхард).

Интегральная система в эти десятилетия показала, что такой путь в мире оказался наиболее эффективным – пример тому Китай, Вьетнам, Индия и т. д. Да и чисто рыночные государства после кризиса 2008 года использовали многие элементы из этой системы.

В созданной в декабре 2015 года Временной комиссии Совета Федерации по мониторингу экономического развития мы также предлагали использовать в максимальной степени для нашей экономики элементы этой экономической модели. Но, к сожалению, все это пока остается лишь нашими благими пожеланиями.

Реально оценивая сложившуюся ситуацию в экономике страны, невольно вспоминаешь леонтьевские «паруса и руль». К сожалению, мы сейчас живем и без парусов – подтверждение тому более чем скромные темпы развития экономики, и без руля – например, крайне неудовлетворительное выполнение важнейших указов президента страны.

И еще. Политика Запада в отношении России выражается Вашингтонским консенсусом. Мы нужны Западу в виде большой колонии. Природа дала нам необъятную территорию, все полезные ископаемые, трудолюбивый и выносливый народ. Мы нужны «золотому миллиарду» только как сырьевая база и рынок для сбыта их товаров. Именно в этом и заключается вся политика Запада в течение последних трех десятков лет. Не займем свою, сугубо национальную политику в экономической жизни – значит, останемся еще на многие годы таковыми, пока не иссякнет наша природная кладовая!

Первые три года после отставки я прожил практически в полном одиночестве. Не забывали меня лишь «помощники» президента, которые «помогали мне освободиться» от всего, что мне тогда полагалось: от охраны, прикрепленной машины, связи, то есть от того, что было записано в решении Верховного Совета при моей отставке.

Сложное это было для меня время. Не верьте тем, кто говорит, что уход с высокого поста является безболезненным – мол, «отряхнулся» как гусь и все. Даже не властолюбивые люди – а я отношу себя к ним – воспринимают тяжело свою отставку: резкое изменение ритма жизни, твоя востребованность (как оказалось, уже не нужная), уход попутчиков, которых ты считал своими соратниками, морально-нравственный вакуум вокруг тебя, постоянный и честный анализ собственной деятельности – вот далеко не полный перечень проблем отставника.

Не избежал и я этого. Уходя от реальной действительности и от постоянных мыслей в голове, я погружался в чтение книг. Читал запоем. Но наступил день, когда я пресытился и этим.

Так случилось, что осенью 1993 года меня пригласил посетить Белгородскую область бывший первый секретарь обкома КПСС А.Ф. Пономарев, в то время работавший ректором Аграрного института в Белгороде. Цель его приглашения – поездить по области и посмотреть, как осуществляются решения, принятые в свое время мной по ряду проблем.

Делать мне было нечего, времени больше чем достаточно, да и затворническая жизнь стала меня тяготить. Я дал согласие и в течение нескольких дней посетил многие города и села Белгородчины. В конце поездки по пути из Старого Оскола я приехал в Прохоровку. Значительно раньше, еще работая в Госплане и будучи с рабочей поездкой по развитию Старооскольского металлургического завода, я также был в Прохоровке.

За эти многие годы там практически ничего не произошло – как стоял тогда один танк Т-34 как памятник, так и в тот мой приезд он был единственным. Там мне сообщили, что к 50-летию Победы собираются построить храм и памятник воинам, погибшим в 1943 году в танковом сражении во время Курской битвы, и показали закладной камень. Сказали, что желание-то есть, но реально дело движется плохо. Их просьба заключалась в том, чтобы я создал группу энтузиастов и помог реализовать этот замысел.

После недолгих раздумий я дал согласие. Что подвигло в то время меня на этот шаг? Прежде все мне понравилось Белогорье, особенно жизнь людей, их настроение, и второе, не менее важное – это был мой ответ тому мракобесию, которое выплеснулось грязной волной в стране: «Зачем вы воевали, лучше бы мы пили баварское пиво!» и «Что вы бряцаете своими медалями?» и т. д.

Сегодня это кажется дикостью, но в то время это была реальная картина, которая, к сожалению, не пресекалась властью.

Я часто задаю себе вопрос: что это – неужели особенность нашего народа, того самого народа, который способен перенести тяжелейшее военное время, огромные потери человеческих жизней и невероятные жизненные тяготы? Ведь еще в конце XIX века наш великий Федор Михайлович Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы» привел мысли некоего Смердякова (фамилия-то какая!!!), жителя Скотопригоньевска: «Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского Первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».