Текст книги "Историческая выставка архитектуры в академии художеств"

Николай Врангель
Историческая выставка архитектуры в академии художеств

Меньше всего среди всех искусств понимают у нас архитектуру. Великое искусство зодчества, давшее столько дивных созданий в древней, дореформенной Руси, памятники строительства XVIII и первой половины XIX веков были долгое время в полном забвении. И лишь в последнее десятилетие вырос живой интерес к красоте жилища, лишь теперь стали понимать у нас, что строение не только приют для жилья, не только четыре стены и крыша – логовище человека, но что всякое здание само по сибс должно говорить всеми своими линиями и формами о каких-то таинственных законах счастья – о красоте, что всегда одинаково значительна и нужна во всем, что живет в мире, будь то живое существо или мертвый дом, созданный для его обитания. Первым шагом к этому было понимание необходимости художественной обстановки дома, увлечение home'ом, внутренним уютом жилищ. Ведь, если припомнить чудовищно-уродливые комнаты, плюшевую мебель и ужасающую бронзу, которой украшались еще 20 лет назад лучшие дома Петербурга, то станет страшно за тех, кто могли без чувства содрогания жить среди этих вещей. Как окружающая среда людей, так и окружающие неодушевленные предметы, незаметно, но неизбежно влияют на того, кто с ними общается. Человек, выросший среди «орехового рококо», среди карикатуры на красоту, не может иметь ни во внешнем, ни во внутреннем своем облике строгой системы, прекрасного ритма, закономерности. Вот почему увлечение чисто внешней формой обстановки – не мимолетный каприз и прихоть, а глубоко серьезная и нужная всякому цивилизованному народу потребность. Отсутствие культурных вкусов, которое в Петербурге кое-как прикрыто внешним, условным лоском разных «стилей», еще более заметно в домах Москвы и русской провинции. Здесь даже у самых богатых людей, рядом с изысканнейшими предметами украшения, стоят и висят на станах ужасающие уродства, оскорбляющие не только тех, кто с ними живет, но и все те художественные предметы, что находятся в их соседстве. Отсутствие культурных потребностей к комфорту, отсутствие «любовного ока» ко всей окружающей жизни чувствуется в этих домах, как бы украшенных только случайной бутафорией. Но если в Петербурге, где все же еще теплится какая-то красивая жизнь – последнее наследие крепостных времен, – если в Петербурге еще любят внутренние стены своего жилища, за то прямо поражает безразличное отношение к внешнему виду домов. Постройка домов, подобных Елисеевскому или кн. Кочубей на Фурштадтской, изуродование Михайловского дворца, уничтожение Строгановской дачи на Черной речке, разве все это не красноречивые доказательства того, как возмутительно безразлично смотрят все на внешний вид домов, в которых живут поколение за поколением и которые внешне характеризуют своих обитателей? Все эти мысли приходят на ум на архитектурной выставка, где так много подлинно красивого, где живет дух того времени, когда внешнее и внутреннее были неразрывно слиты. В век наследников короля Солнца, даже наследники его традиций в варварской России понимали, любили и знали магический смысл и величие жеста, форму речи, линию строения и рисунок музыкального ритма. Вот почему такой завершенной и законченной, такой «прекрасно-воспитанной» не справедливо рисуется нам жизнь XVIII века. Это был век внешней характеристики скрытой мечты и мысли, век наиболее сжатого и свободного выражения приятной стороны действительности, век, когда жизнь была театральна, а театр жизненен. И как вид теперешнего Петербурга через пятьдесят лет будет говорить о невоспитанности, об отсутствии tenue, o разнокалиберности русского общества, так странно-вычурным кажется нам Елисаветинский Петербург, стройным и гармоничным Петербург Екатерины и Александра Благословенного. Право же, смотря на фасады домов и на мебель, украшающую комнаты, можно нарисовать себе и внешний облик, и внутренний мир людей того времени. Можно сказать, что человек, живший в доме Растрелли и сидевший на мебели в форме морской раковины, двигался, говорил и думал совсем по тому, чем тот, кто жил в царствование Екатерины, в доме Камерона и Гваренги, или тот, кто видел возрождение античной красоты. Потому так интересна архитектурная выставка, не только как собрание планов и чертежей домов, но как стройная характеристика нравственного облика нескольких поколений. На выставке предметы размещены по комнатам, соответствующим царствованиям русских Монархов. Здесь комната Петра, убранная креслами с высокими спинками и видами Петровского Петербурга, комнаты Елисаветы, Екатерины, Александра и Николая Павловича.

К сожалению, подбор мебели чрезвычайно неудачен; часть выставки устраивалась и собиралась наспех, места было немного и пришлось взять несколько случайных предметов, упустив другие, более значительные. Особенно беден отдел первой половины XVIII столетия от Петра I и до Екатерины II, так как от этого времени дошли до нас только жалкие крохи, да и те, к сожалению, на выставку не попали. И можно лишь пожелать, чтобы со временем специальная выставка мебели и предметов убранства комнат показала бы, наконец, все, что еще таится по этой части в малодоступных обозрению коллекциях.

Ведь, право же стыдно, что до сих пор мы не знаем наших лучших мебельщиков, резчиков и бронзовщиков!

В самом деле, кроме работ во дворцах Петергофа и Царского, что известно нам о резных изделиях Пино, Симона, Эшель Празодо, Шталмейера, Дункера, Роллана, Гамбса, Бобкова и многих других мастеров, работавших в России? На выставке случайно представлены очень немногие из их произведений. Таковы экран и камин, исполненные резчиком Шарлеманем по рисункам самого Камерона и очень грубая и малоинтересная золоченая академическая чернильница, работы «Павла Брылло» – отца знаменитого Карла Брюллова. Все остальное, за исключением некоторых предметов из Каменноостровского дворца, сделанных по рисункам К. И. Росси, – неизвестно кем сочинено и кем выполнено.

Среди этих предметом хороши елисаветинский бобик (кн. И. И. Горчаковой), ажурное кресло Тульского завода (Царскосельский дворец), кресло и стол (кн. М. А. Шаховской), дивной работы ломберный стол (М. С. и Е. И. Олин), два комода с инкрустацией (гр. М. Ф. Шереметевой), мебель, принадлежащая гр. Н. Ф. Карловой и принцесс Е. Г. Саксен-Альтенбургской.

Среди бронзовых изделий восхитительные часы фирмы Laurent Ю Paris с фигурой Фальконе (?) (Е. Н. Ксидо), часы из Академии Художеств, две вазочки (синее стекло с бронзой) от Е. В. Ксидо, зеленый фонарь (Зимний дворец), чудесные часы в виде яйца со змеей (М. С. и Н. И. Олин) и люстра из той же коллекции, канделябры Томир (принцессы Е. Г. Саксен-Альтенбургской), бронзовые золоченые часы «Амур, оттачивающий стрелу» и «Улетающее время» (Зимний дворец). Конечно, все это очень незначительно и случайно, сравнительно с тем, что было сделано в России, если судить по дворцам, по подмосковным «Останкино» и «Кусково», да по описаниям хотя бы дома кн. Безбородки в Москве, о котором говорится в записках Виже Лебрен.

Таких домов было много, и в каждом из них, кроме вывозных из-за границы предметов, находилось немало и русских вещей, тогда менее искусно, но как-то более сочно и непосредственно выполненных.

Впрочем, предметы убранства комнат не составляют основы выставки; они только придают ей обитаемый вид, заставляя этим и случайного посетителя вникнуть в дух времени, в общее настроение эпохи. Ведь широкая публика гораздо легче поймет уже выполненное, чем только «идею», мечту художника, скорее заинтересуется креслом, бюро и моделью здания, чем планом или чертежом, как бы хорошо ни был он сделан. Однако в этих-то рисунках и набросках художников яснее и красноречивее всего высказалось их понимание красоты и смысла архитектуры. Начиная с Петра Великого и кончая Николаем I, все русские имп

...

конец ознакомительного фрагмента