Текст книги "Государь. О том, как надлежит поступать с людьми"

Глава XIII
О войсках вспомогательных, собственных и смешанных

Вспомогательные войска представляют другой вид бесполезного войска: обыкновенно войска эти принадлежат какому-нибудь могущественному и сильному государству, к помощи и защите которого обращается какая-нибудь страна в критические для себя минуты. Так в недавнее время папа Юлий II, убедившийся своей неудачей в Феррарской экспедиции в несостоятельности наемных войск, прибегнул к вспомогательным, для чего обратился к Фердинанду, королю испанскому, прося у него войск себе на помощь. Этот род войск может быть сам по себе и хорош, но он всегда бывает в тягость тем, кто к нему прибегает, так как если подобные войска разбиты, то и лицо, прибегающее к их помощи обессилено, а если они выходят победителями, то как бы подчиняют своему господству того государя, которому помогали. И подобными примерами также полна древняя история, но я остановлюсь на примере папы Юлия, как на примере еще очень свежем. Мысль, для овладения Феррарой отдаться в чужие руки, я смело назову, чрезвычайно необдуманной, и если папа не испытал от нее всех гибельных для себя последствий, то этим он обязан только своей счастливой звезде, обусловившей особенно благоприятное для него стечение обстоятельств, так как вспомогательные его войска были разбиты при Равенне и на поле действия тотчас же явились швейцарцы, которые, против всякого ожидания, прогнали победителей. Таким образом он избегнул подчинения, как своим врагам, которые ударились в бегство, так и вспомогательным войскам, так как своей победой он был обязан не им, а постороннему вмешательству.

Флорентийцы, когда их войско было разбито, наняли десять тысяч французов и отправили в Пизу, которой хотели завладеть, и таким необдуманным действием подвергли себя опасностям, каких прежде никогда не испытывали.

Константинопольский император в минуту необходимости пригласил в Грецию десять тысяч турецких солдат, и это войско по окончании войны уже не захотело выходить из Греции: необдуманная мера императора положила первое основание дальнейшему подчинению греков игу неверных.

Таким образом только тот государь, который захочет отнять у себя всякую возможность побеждать, может приглашать вспомогательные войска. И действительно, они для него еще опаснее, нежели наемные. Гибель от них тем неизбежнее, что они обыкновенно бывают единодушны и привычны к повиновению не тому лицу, которое их пригласило, а другому, между тем, как для того, чтобы наемные войска пошли против нанявшего их государя и после победы обратили против него оружие, необходимо и больше времени и стечение более благоприятных обстоятельств, так как войска эти не составляют единодушного тела, собраны этим самым государем и от него же получают плату. Кроме того лицо, которое бывает поставлено государем для начальствования над этим войском, не в состоянии в короткое время приобрести такого авторитета, чтобы, воспользовавшись им успешно бороться со своим государем.

Короче сказать, должно опасаться в наемных войсках их трусости и недеятельности, в вспомогательных – их храбрости. Таким образом, мудрые государи всегда опасались прибегать к помощи войск того и другого рода и предпочитали действовать собственными войсками: победам с чужой помощью они предпочитали поражение с собственными войсками, рассуждая совершенно справедливо, что непрочна та победа, которая достигается с пособием чужого оружия.

И здесь я не усомнюсь указать на способ действия Цезаря Борджиа, как на образцовый. Этот герцог занял Романью тоже с помощью вспомогательных войск, состоявших из французов, – и с ними он взял Имолу и Форли, но тотчас же, как увидел, – что дольше на них опасно будет полагаться, нанял солдат Орсини и Вителли, считая их менее для себя опасными. Когда же он убедился, что и в этих войсках была для него плохая опора и что самая их верность сомнительна, он распустил и их и обратился к собственным силам. Различие между всеми этими родами войск становится ясно, если сравнить репутацию, которую имел герцог сначала, действуя с одними французами и со сторонниками Орсини и Вителли, с той, которую он приобрел, начавши действовать самостоятельно с своими собственными войсками; репутация эта постоянно росла, и высшей степени славы достиг он только тогда, когда сделался самовластным вождем своих собственных войск.

Я не хотел бы приводить других примеров кроме итальянских и недавних, но так как имя Гиерона Сиракузского было мной уже упомянуто, то я не могу избегнуть, чтобы не сказать об нем и здесь. Едва только сделавшись главой сиракузских войск, он тотчас же понял, что наемные войска никуда не годятся, так как вожди этих войск весьма походили на наших итальянских кондотьеров. Понимая, что нельзя с безопасностью ни оставить, ни отпустить этих вождей, он приказал зарезать всех их, после чего вел свои войны уже не с наемными, а с собственными войсками.

Приведу также одну черту из Ветхого Завета, которая как бы олицетворяет в образе высказанную мною мысль. Когда Давид вызвался на борьбу с филистимлянином Голиафом, хваставшимся перед израильтянами своей непобедимой силой, Саул хотел для поощрения вооружить его собственным оружием, но Давид, надев его доспехи, отказался от них, говоря, что в них он чувствует себя не так как привык и хотел бы победить врага, только со своей пращей и ножом. В самом деле, чужие доспехи обыкновенно или слишком тяжелы, или велики, или жмут и мешают свободным движениям.

Карл VII²⁶, отец Людовика XI²⁷, освободивший благодаря счастью и своей храбрости Францию от англичан, понимал эту необходимость носить свое собственное оружие и учредил в своем королевстве правильные войска из кавалерии и пехоты. Людовик, его сын распустил пехоту и стал нанимать швейцарцев; наследники его продолжали делать то же, и это, как доказали факты, привело Францию ко многим опасностям. В самом деле, придав такое высокое значение наемным швейцарцам, он (Людовик) унизил этим свои собственные войска и, уничтожив совершенно пехоту, подчинил кавалерию швейцарцам, так что она, привыкнув побеждать вместе с швейцарцами, потеряла всякую уверенность в свои силы и в возможность побеждать и без них. От этого произошло то, что французские солдаты не были в состоянии соперничать с швейцарскими, а без них не могли выдерживать битвы ни с какими войсками. Французские войска, следовательно были войсками смешанными, состоявшими отчасти из наемных и отчасти из собственных; такие войска без всякого сомнения, лучше нежели одни наемные или вспомогательные, но несравненно хуже войска национального.

Пример Франции весьма замечателен, так как, если бы учреждения Карла были поддержаны и усовершенствованы, – ни одно государство не было бы сильнее французского королевства, но людская неопытность любит делать различные опыты, увлекаясь одною внешностью предмета и не замечая в нем того яда, который этою внешностью прикрыт. Яд оказывает свое вредное действие впоследствии, когда противоядие бывает уже недействительно, подобно тому, как это происходит, о чем я уже говорил, в развитой чахотке. Государи же, не умеющие распознавать зла в самом начале и дающие ему усиливаться, не могут называться мудрыми: подобная мудрость дается не многим.

Рассматривая даже причины падения Римской империи, я нахожу, что это падение началось с тех пор, как римляне стали нанимать готов. С этих пор сила римских войск стала ослабевать и на столько же, на сколько римляне теряли в своих доблестях – варвары выигрывали.

Из всего этого я заключаю, что ни одно государство не может быть могущественно без собственных войск; не имея на случай несчастья постоянной защиты, оно отдает свою судьбу на волю случая; мудрые люди всех времен хорошо знали, что нет ничего более обманчивого и непрочного, как слава могущества какого-нибудь государства, не основанная на сильном собственном войске. Собственными же войсками я называю только те, которые государи составляют из своих подданных, граждан своей страны и лиц, обязанных значением своему монарху; всякие другие войска – войска наемные или вспомогательные. Что же касается до способов учреждения и управления собственными войсками, то при изучении приведенных уже мною примеров, способы эти выяснятся сами собой. Как Филипп Македонский, отец Александра Великого, как многие государи и республики сумели создавать и организовать свои войска, так и всякий государь может это сделать, если изучит их образ действий, который я считаю вполне достигающим цели.

Глава XIV
Какой образ действий должен быть принят государем в отношении войск

Война, военное искусство и дисциплина – должны составлять главнейший предмет забот каждого государя. Все его мысли должны быть направлены к изучению и усовершенствованию военного искусства и ремесла; он не должен увлекаться ничем другим, так как в этом искусстве вся тайна силы власти государя и благодаря ему, не только наследственные государи, но даже и обыкновенные граждане могут достигать верховного управления; с другой стороны, история представляет не мало примеров того, что правители, посвящая свое время более утонченным предметам, часто теряли свои государства. Презирать военное искусство значит идти к погибели, владеть им в совершенстве служит залогом возможности приобретения верховной власти. Франческо Сфорца, отличавшийся в военном искусстве, из частного человека сделался миланским герцогом; его сыновья, пренебрегавшие им и избегавшие трудностей и неприятностей военного дела, из наследственных Государей сделались частными людьми.

Небрежность к военному делу приводит государя к тому, что его начинают презирать – унизительное состояние, которого преимущественно должен остерегаться государь, о чем я скажу ниже. Сам он при этом делается как бы безоружным человеком, а так как между вооруженным и не вооруженным человеком не может быть никакого сравнения, и неестественно, чтобы вооруженный стал охотно покоряться невооруженному, то и невооруженный государь не может рассчитывать на повиновение вооруженных своих подданных; совместное действие их к одной цели не мыслимо. Может ли неискусный в военном деле государь, помимо всех других неудобств о которых я уже говорил, заслужить уважение своих солдат и довериться им? Ни один государь, следовательно, не должен ни на минуту забывать о военном деле, и особенно постоянно должен он в нем упражняться в мирное время. Упражнения эти двоякого рода: упражнения духа и телесные упражнения. Телесные упражнения должны состоять в том, чтобы постоянно упражнять свое войско и самому участвовать во всех передвижениях и маневрах, производимых для обучения войска. Кроме того он должен постоянно находиться на охотах, чтобы приучать себя к перенесению военных трудностей и отчасти для изучения различных условий местностей и ознакомления с тем, как подымаются горы, распространяются равнины, располагаются долины, протекают реки и распределяются болота: на все это он должен обращать особенное внимание. Изучение всех таких естественных условий полезно для него в двух отношениях. Во-первых, оно дает основание к изучению местных условий страны, что значительно облегчает уменье, в случае необходимости, защищать ее. Во-вторых, изучив основательно какую-нибудь местность, он без труда совладает с быстрым изучением всякой другой местности, на которой ему может встретиться необходимость действовать, так как горы, долины, равнины и реки какой-нибудь страны, например хоть Тосканы, расположены совершенно так же, как и во всякой другой стране и, изучив хорошо одну какую-нибудь местность, можно легко понять всякую другую. Этого рода знание чрезвычайно важно для государя и тот правитель, который им пренебрежет, не будет иметь главного достоинства военачальника: уметь отыскивать врага, нападать на его лагерь, проводить войско, располагать его для сражения и пользоваться всеми удобствами или особенностями какой-нибудь местности.

Среди похвал, которыми историки осыпают Филопомена²⁸, ахейского вождя, они особенно выставляют ту его черту, что он и в мирное время не забывал о войне, так что, во время даже прогулок с друзьями он останавливал их вопросами, относившимися к случайностям войны: «если бы неприятель находился на этом холме, а наши войска внизу, то на чьей стороне было бы преимущество местности? Если бы мы пошли на него, то каким путем было бы безопаснее сделать это, сохраняя порядок строя? Если бы нам пришлось отступать, то в каком порядке должно было бы совершаться наше отступление? Если бы неприятель бежал, то как бы мы его преследовали?» Одним словом, он задавал вопросы обо всех случайностях, какие могут встретится во время войны, выслушивал мнения друзей, высказывал свое и поддерживал его различными доказательствами. При таком обыкновении, он достиг того, что для войск, находившихся под его начальством, война не могла представлять никаких случайностей, от которых войска его могли бы растеряться.

Упражнять свой военный дух государи должны чтением истории; при таком чтении они должны особенно изучать образ действий великих завоевателей, обдумывать причины их побед и поражений, чтобы в первом случае воспользоваться их опытностью, а во втором избежать их ошибок. Они должны особенно следовать великим полководцам в том, что каждый из них избирал себе образцом для подражания кого-нибудь из героев древности и всегда старался припоминать, как, избранный им для подражания, человек поступал в том или другом случае. Известно, что таким образом Александр Македонский подражал Ахиллесу, Юлий Цезарь – Александру Македонскому, а Сципион Африканский – Киру. Всякий, кто прочтет жизнеописание Кира, написанное Ксенофонтом, увидит из жизни Сципиона насколько такое подражание Киру, способствовало славе Сципиона и как старался последний в отношении целомудрия, гуманности, добросердечия и либерализма согласоваться с действиями своего образца, описанного Ксенофонтом. Вот как должен поступать мудрый правитель, не имеющий права предаваться праздности даже в мирное время; он должен в это время запасаться тем нравственным капиталом, который в минуту опасности принесет ему пользу. Как бы не изменило ему счастье, он, действуя подобным образом, всегда будет в состоянии побороть неудачи и отстранить удары судьбы.

Глава XV
О тех качествах, за которые людей, а особенно государей хвалят или порицают

Теперь мне остается рассмотреть: каким образом государи должны себя держать в отношении к своим подданным и союзникам? а так как об этом предмете писали очень многие, то я боюсь, чтобы намерение мое не было сочтено дерзким, потому что, рассуждая об этом предмете, я намерен сойти с обычной дороги. Делаю же я это (желая быть полезным для тех, кто будет в состоянии меня понять) потому, что нахожу несравненно удобнее, при описании какого-либо предмета, рассматривать его реальную сущность, а не отдаваться мечтательным увлечениям.

Многие писатели изображали государства и республики такими, какими им никогда не удавалось встречать их в действительности. К чему же служили такие изображения? Между тем, как живут люди, и тем как должны они жить – расстояние необъятное: кто для изучения того, что должно бы быть, пренебрежет изучением того, что есть в действительности, тем самым, вместо сохранения себя, приведет себя к погибели: человек, желающий в наши дни быть во всех отношениях чистым и честным, неизбежно должен погибнуть в среде громадного, бесчестного большинства. Из этого следует, что всякий государь, желающий удержаться, может и не быть добродетельным, но непременно должен приобрести уменье казаться или не казаться таковым, смотря по обстоятельствам.

Итак, оставляя в стороне все, что можно придумать, говоря об обязанностях государей и придерживаясь одной только действительности, я скажу, что все люди и преимущественно государи, так как последние стоят на виду у всех, различаются некоторыми качествами, которые и обусловливают брань или хвалу. Так одни люди считаются великодушными, а другие жалкими (miseri). Я руководствуюсь в этом случае тосканским выражением, так как слово скупой (avaro) по-итальянски имеет еще значение – прибегать к грабежу для приобретения; я же словом жалкий хочу назвать такого человека, который не умеет распорядиться и тем даже, что имеет; одни пользуются репутацией щедрых, другие грабителей; одних мы называем жестокими, других милостивыми; одних клятвопреступными, других верными своему слову; одних малодушными и обабившимися, других отважными и твердыми; одних человечными, других надменными; одних распущенными, других целомудренными; одних искренними, других хитрыми; одних тяжелыми, других обходительными; одних глубокими, других поверхностными; одних религиозными, других свободномыслящими, и т. д. Я знаю, что всякий согласится с тем, что было бы приятно встретить в одном государе полное развитие и сочетание всех перечисленных мною положительных качеств. Но так как это невозможно и даже противно человеческой природе, то необходимо, чтобы каждый государь старался по крайней мере избегать бесчестия тех пороков, которые могут его привести к потере верховной власти; от всех других он может воздерживаться, но беда не велика, если при этом он и не совладает с собою. И еще, государь не должен бояться осуждения за те пороки, без которых невозможно сохранение за собою верховной власти, так как, изучив подробно разные обстоятельства, легко понять, что существуют добродетели, обладание которыми ведет только к гибели лицо, обладающее ими, и есть пороки, усваивая которые, государи могут только достигнуть безопасности и благополучия.

Глава XVI
О щедрости и скупости

Начиная рассматривать названные мною качества государей, скажу, что для них весьма полезно считаться великодушно-щедрыми; однако великодушная щедрость, подрывающая к ним боязнь, служит им в ущерб, так что, будучи великодушно-щедрым, нужно заботиться, чтобы эта щедрость была признана и не навлекла на государя нарекания в совершенно противоположном качестве.

Если государь захочет приобрести между людьми репутацию великодушно-щедрого, ему необходимо будет не пренебрегать никакой роскошью; это приведет его казну к неизбежному оскудению и, для поддержания репутации, он вынужден будет отягощать свой народ чрезвычайными налогами, заводить фиски и одним словом употреблять всевозможные способы для увеличения своих доходов. Это отягощение послужит первой причиной народной к нему ненависти и вместе с его обеднением начнет расти к нему и неуважение. Таким образом, возбудив своей великодушной щедростью негодование большинства и удовлетворив только весьма не многих, он дойдет до того, что всякое ничтожное затруднение станет для него опасным и всякое недоразумение может послужить причиной его гибели. Поняв ошибку, он конечно захочет ее исправить, но первые же меры в этом направлении навлекут на него обвинение в скупости. Следовательно государь не должен быть великодушно-щедрым в такой степени, чтобы эта щедрость приносила ему ущерб, и, если он мудр, – не должен бояться прослыть за скупого, так как с течением времени он будет выказываться все более и более щедрым, имея возможность при помощи своих доходов и своей казны вести войны, как оборонительные, так и наступательные, не отягощая народ налогами. Тогда бесчисленное большинство, видя, что он ничего от них не требует, будет считать его щедрым, а скупым его будут называть только те немногие, которым не придется воспользоваться его благодеяниями.

В наше время все государи, прославившиеся своими действиями, принадлежали к таким, которых народ считал скупыми; никто из великодушно-щедрых не достиг никакой известности. Папа Юлий II-й для достижения папского престола умел выказаться великодушно-щедрым, но, достигнув власти, он обратил все свои помыслы на войну с Францией и уже не заботился о том, чтобы его считали щедрым; он сумел вести все свои войны, не прибегая к чрезвычайным налогам, так как постоянная экономия доставляла ему средства на все излишние военные издержки.

Нынешний испанский король никогда не был бы в состоянии так прославиться своими победами и завоеваниями, если бы дорожил репутацией великодушно-щедрого правителя.

Следовательно всякий государь, не желающий, в случае неизбежной защиты, быть поставленным в необходимость разорять своих подданных для того, чтобы не остаться без средств и не потерять вследствие этого уважения к себе, – чтобы отстранить от себя всякий повод к грабежу своих подданных, должен не бояться обвинения в скупости, так как скупость один из тех пороков, благодаря которым он может поддерживать свою власть. Если мне скажут, что Цезарь достиг верховной власти, благодаря великодушной щедрости, и что качество это служило причиной весьма значительного возвышения очень многих лиц, – я возражу на это: сделался ли ты уже государем, или ты еще только стремишься к власти. В первом случае великодушная щедрость положительно пагубна, во втором, для достижения целей, необходимо казаться великодушно-щедрым. Цезарь прославился своей щедростью еще в то время, когда стремился к власти, но если бы, по достижении ее, он продолжал быть щедрым и не ограничил своих расточительных издержек, он погубил бы Римскую империю.

И если меня все-таки станут опровергать примерами многих государей, прославившихся своими завоеваниями и известных в то же время своей щедростью, – я возражу: в этих случаях надо строго различать, какие суммы тратит государь для выказывания своей великодушной-щедрости: употребляет ли он на это доходы своей казны и богатство своего народа, или те сокровища, которые он приобретает, как военную добычу; в первом случае он должен быть расчетлив, во втором ему необходимо быть щедрым, без всяких ограничений.

В самом деле, завоеватель, обязанный победами своей многочисленной армии, живущей грабежом и контрибуциями, постоянно отнимающий чужое, необходимо должен быть щедрым, так как иначе его солдаты будут неохотно переносить военные трудности. Никто не должен порицать таких государей, с какой бы широкой щедростью они (подобно Киру, Цезарю и Александру) ни дарили завоеванных земель и богатств; раздавать приобретенное завоеванием нисколько не вредно для государей, – вредна им только растрата собственной казны или денег своего народа.

Наконец, щедрость скорее всего другого сама собой истощается: чем щедрее человек, тем более отнимает он у себя средств к дальнейшей своей щедрости и делается или бедным и необходимо расчетливым, или для продолжения своей расточительности бывает поставлен в необходимость прибегать к грабежу и заслуживает этим ненависть подданных. Обоих этих результатов должен стараться избегнуть государь, так как для него и то и другое весьма вредно: ничего нет хуже для государя, как быть поставленным в необходимость или ограничивать себя в необходимых издержках, или же заслужить народную ненависть. Таким образом, для государя гораздо полезнее прослыть скупым, – чем он заслужит одно только презрение, без ненависти, – нежели, из желания считаться великодушно-щедрым, быть поставленным в необходимость сделаться грабителем, что навлечет на него и ненависть и презрение народа.