Текст книги "Бесчеловечно. Психология охранников концентрационных лагерей"

Все норвежские охранники обходились с заключенными грубо и бесчеловечно. Нет слов, чтобы описать их поведение. Я спросил их, что такого совершили эти несчастные, что с ними так зверски обращаются. Один из норвежских охранников ответил, что если бы я знал, что сделали эти парни, то я бы не возмущался. С ними даже слишком мягко обращаются. У меня возникло впечатление, что норвежским охранникам нравилось издеваться таким образом над заключенными. Те, кто сидели сбоку, получали от тряски машины уколы колючей проволоки, хотя я ехал всего на первой или второй скорости… Многие заключенные кричали, когда их били.

Раздавались крики и стоны. Заключенных в барках охраняли норвежцы и немцы. Они их почти все время били. Норвежские охранники получали еду и довольствие, узники же не получали ничего».

О. О., торговец и перевозчик товара, показал следующее:

«Я был на пристани, ждал отправления рейсового парохода и видел, как охранники обращались с заключенными в барках. Когда охранник номер 19 начал гнать меня с пристани, я спросил его, кого они так боятся. Может, этих несчастных людей, которых они загнали в барки? Номер 19 ответил мне, что я и понятия не имею, насколько эти люди опасны. По его словам, они убивали и ели своих соплеменников».

Снова Бейсфьорд

Итак, в конце августа заключенные вернулись в лагерь Бейсфьорд. 300 человек уже были ликвидированы в этом лагере, и согласно нескольким источникам, 100 человек погибли в лагере Бьёрнефьелль. Таким образом, должно было остаться около 500 человек. Эти данные не очень точны. В приговоре окружного суда охраннику под номером 24 говорится, что при отправлении транспорта в Бьёрнефьелль оставалось лишь 400 живых людей, и что только 120 человек вернулись обратно в Бейсфьорд. Видимо, эти цифры преуменьшены. Более правдоподобными кажутся сведения о количестве выживших от октября 1942 г. В это время лагерь Бейсфьорд был закрыт, а выжившие узники переведены в лагеря Усен и Корген. Из 900 человек, поступивших в Бейсфьорд летом, в живых осталось по всей вероятности не более 150 человек. Из них 82 человека были отправлены в Усен, а остальные в Корген.

Югослав Р. Р. показал следующее:

«Во время последнего пребывания в лагере Бейсфьорд многие заключенные были застрелены. Слабых и немощных сбрасывали вниз с горы, а потом их добивали охранники».

К. К. показал следующее:

«Я слышал, как кто-то кричит и стонет в лагере, но разглядеть ничего не мог. Я не мог понять, откуда раздаются стоны. Через некоторое время я увидел серба, который вошел в туалет. Когда он открыл дверь, я увидел, что в туалете за ноги подвешен серб. Его ноги были вывернуты. Видимо, он и стонал. Первый серб вышел из туалета, через некоторое время туда зашел норвежский охранник. Этот туалет был только для сербов. Пока он там находился, снаружи стояли немцы и смеялись… С того времени, когда я увидел висящего серба и до того момента, когда его сняли, прошло четыре часа. Потом его положили на носилки и отнесли на кладбище…»

Рогнан

Что касается лагеря Ботн недалеко от поселка Рогнан, то здесь также трудно получить достоверные сведения о количестве прибывших туда и погибших там заключенных. Известно, что летом 1942 г. туда привезли 472 югославов (согласно информационному бюллетеню Генеральной прокуратуры № 39, 1947, с. 87). Когда лагерь покинул последний отряд норвежских охранников, там оставалось не менее 200 человек. Один норвежский охранник показал, что это число составляло 170, а один югослав сказал, что их было всего 130. По другим свидетельским показаниям, их было еще меньше, однако эти показания кажутся не столь достоверными. Ясно то, что намного больше половины югославов погибло в лагере в период работы там норвежских охранников. Когда норвежские охранники покинули лагерь, в него привезли 300 новых заключенных из Югославии.

Положение в этом лагере весьма похоже на ситуацию в других концлагерях. Заключенные были в основном заняты на дорожных работах. Бригадирами у них были норвежские дорожные рабочие. Свидетельские показания этих рабочих говорят о том, что здесь, как и в других лагерях, царили голод и жестокое обращение. По свидетельским показаниям югослава Q. Q., в январе 1943 г. было застреляно 75 человек. В другой раз увели 33 человек и расстреляли. Заключенные были размещены в двух бараках, обшитых досками и с полом без фундамента. Бараки настолько рассохлись, что снег заметало на нары. Югославаы спали на нарах в 4–5 этажей с узким проходом посередине. Этот же югослав показал в другом месте следующее на ломаном норвежском языке:

«Один батон хлеба давали на четверых или пятерых, полкило маргарина – на 50 человек, один килограмм сосисок на 100 человек, и каждому в день по пол-литра супа. Поначалу мы как-то перебивались, но через несколько месяцев уже страдали от голода… Немцы выбрали из числа заключенных лагерный актив, который должен был поддерживать порядок в лагере. За это члены актива получали столько еды, что не могли съесть. Началась торговля едой – сытый продавал свой суп голодному за порцию хлеба. Получалось, что большинство довольствуется одним литром супа и половиной порции хлеба. Некурящие продавали найденные окурки за кусок сосиски, порцию маргарина и кусочек хлеба, что составляло дневной рацион. И так каждый день. От голода и непосильной работы люди падали, и немцы их убивали. У нас появилась подпольная организация – группа, называющая себя „товарищи“. Они воровали еду и сотрудничали с лагерным активом. Наступили тяжелые времена, и люди мерли как мухи. Я помню, что как-то посреди всеобщего голода эта группа жарила себе мясо с луком, причем в том самом помещении, где на полу лежали голодные люди. Запах был до того хорош, что еще сейчас его чувствую. Мы могли только нюхать, но не пробовать. В этой группе были толстые люди весом более 100 кг, в то время как большинство из нас не весило и 50. 18 марта 1944 г. мы получили первые посылки от Красного Креста, и наша жизнь стала легче».

В приговоре окружного суда Холугаланна охраннику номер 101 говорится следующее об условиях в лагере:

«Заключенных в этом лагере принуждали к тяжелой работе, еды давали мало и плохого качества, и одежды у них почти не было. В результате заключенные голодали и обессиливали. Они страдали также от жестокого обращения со стороны охранников и немцев. Множество заключенных умерло от болезней и голода, и многие были застреляны и повешены немцами. Заключенные подвергались поистине нечеловеческому обращению, и лагерь можно вполне назвать лагерем уничтожения».

Корген

Летом 1942 г. в Тронхейм прибыло около 800 югославов. Примерно половину из них отправили в концлагерь Усен, а остальных – в Корген. Число умерших в лагере Корген точно неизвестно. Из разных источников можно сделать вывод о том, что в течение первых шести месяцев было убито примерно 120–150 человек. Из первой партии в 400 человек всего погибло 220. Доподлинно известно, что 40 человек были казнены вскоре после прибытия в лагерь. Двое югославов убили и изуродовали одного немца, а потом сбежали. В качестве репрессивной меры последовал расстрел. На всякий случай расстреляли еще 20 человек в соседнем лагере Усен. Вот что сообщил в своих показаниях серб R.R.:

«В первые дни нашего пребывания в лагере условия были еще ничего. Массовый расстрел произошел 17 июля 1942 г., и после этого с нами обращались очень сурово. После того как обнаружили, что двое сбежали, всем приказали собраться в лагере. Нас положили на землю лицом вниз и с руками за спиной, и так мы пролежали с 5 часов вечера до 6–7 часов следующего утра. Нам запретили шевелиться, а тех, кто шевелился, тут же расстреливали. Нас охраняли норвежские охранники, пока мы лежали на земле, но были и немцы. Лежавшего рядом со мной заключенного застрелили. Затем застрелили еще одного, и еще одного заколол штыком норвежский охранник. Когда мы вернулись в барак, нам дали скисший гороховый суп, который вызвал расстройство желудка. Затем нас снова выгнали на улицу и заставили стоять на солнце до двух часов дня. Потом разрешили вернуться в барак. Туда пришел немецкий Wachtmeister (охранник, нем.) и отобрал у нас все ценные вещи, а также ножи, которые мы сделали, чтобы резать хлеб. Затем нас вновь построили и отобрали заключенных для расстрела. Расстрел проводили немцы. Они расстреляли 38 человек, так что вместе с теми, кто был расстрелян утром, получилось всего 40 человек. Я не был среди тех, кто закапывал расстрелянных, а сидел в бараке. Мои товарищи рассказали потом, что некоторые были еще живы, но их все равно закопали. Сам я этого не видел».

Усен

Как уже ранее указывалось, 400 человек из одной и той же партии были направлены в лагерь Корген, а 400 – в лагерь Усен. Позднее в Усен прислали еще 82 человек из закрывшегося лагеря в Бейсфьорде недалеко от Нарвика, а в январе 1943 г. сюда поступило еще 150 человек из лагеря Карашок⁸⁰. Свидетель Т. Т., приехавший в Норвегию из Югославии в 1947 г., утверждает, что летом 1943 г. 417 человек из всего этого количества уже были мертвы. Югослав Р. Р. подтверждает эти показания. И все же весьма вероятно, что имеет место недоразумение. Для наших целей, возможно, будет достаточно процитировать приговор Окружного суда Холугаланна охраннику номер 29:

«Когда концлагерь в июне 1943 г. был закрыт, а оставшиеся заключенные переведены в лагерь Корген, несколько сотен заключенных погибли от болезней, голода и жестокого обращения. Кроме того, многие были расстреляны. Узников подвергали жесточайшему обращению. Ругательствами и побоями их заставляли выполнять тяжелую работу и очень плохо кормили. Когда осенью 1942 г. в лагере вспыхнула эпидемия дизентерии, множество заключенных погибло от болезни из-за отсутствия врачебной помощи и лекарств».

В сообщении полиции № 3.1. в феврале 1946 г. излагаются показания крестьянина U. U.:

«Мой хутор находился на расстоянии около 200 метров от концлагеря Усен, который охраняли эсэсовцы и норвежские охранники. Я работал еще с пятью норвежцами на строительстве дороги Эльсфьорд – Корген, и в нашей рабочей бригаде было еще 20 сербов из концлагеря. Я видел собственными глазами, как норвежские охранники застрелили заключенного… Я видел, как норвежские охранники били заключенных и угрожали убить их. Подобное было в порядке вещей… Дорога от стройки к лагерю проходила мимо моего дома. Я видел, как заключенные несли своих товарищей, избитых до такой степени, что те не могли идти. Я видел вещи и похуже. Довольно часто, почти каждый день я видел, как сербы поддерживали друг друга по дороге к стройке. Некоторые были настолько истощены от голода и измучены, что не могли подняться, и тогда охранники пинали их своими подбитыми железом сапогами. Это делали, как норвежцы, так и немцы. У заключенных от пыток и побоев на теле были гнойные раны и нарывы. Тех, кто уже не был в состоянии выйти из лагеря, сажали пилить и рубить дрова… Это была для них последняя пытка, и они там же и умирали. Я видел все это собственными глазами, и не я один. Заключенные прибыли сюда 23 июня 1942 г. и их сразу же загнали в ледяную воду. Немцы взяли у меня лодку, плавали на лодке между заключенными и били их».

Общая картина

Давайте на этом остановимся и посмотрим, что представляли собой сербские лагеря. Что было характерно для них и какое представление мы получаем, прочитав все описания лагерей? Самое главное, пожалуй, как мы видели, – очень высокая смертность. Мы попытались составить общий обзор количества прибывших и умерших в интересующий нас период – со времени прибытия югославов и до того, как норвежские охранники покинули лагеря. Этот обзор составлен на основе изложенной выше информации. Там, где имелись сомнения – в особенности в отношении смертных случаев – мы все время придерживались минимальных показателей. Вот что у нас получилось:

Получается, что количество выживших заключенных за один год из первых партий, приехавших в 1943 г., составляет 800 человек (2547–1747), или 69 %.

После составления данного обзора мы получили возможность сравнить наши данные с отчетом капитана Й. Арнтцена, который был составлен независимо от наших исследований. Этот отчет датируется 15 мая 1950 г. и был направлен в Главное управление военных захоронений при Верховном командовании сухопутными силами. Он составлен на основе результатов предварительных данных поисков могил погибших в Северной Норвегии. Сравнение данных по погибшим югославам обнаруживает достаточно большое сходство.

Лагеря Карашок, Бейсфьорд, Бьёрнефьелль и Усен были закрыты еще до того, как из лагерей убрали норвежских охранников. В лагерях Корген и Рогнан заключенные оставались, по-видимому, и после отъезда норвежцев. Возможно, в этом кроется объяснение того факта, что количество военных захоронений здесь намного больше, чем это явствует из наших расчетов. Как уже указывалось, наши расчеты касаются лишь периода до лета 1943⁸¹ г.

Достаточно лишь одного взгляда на эти таблицы, чтобы понять, что все сербские лагеря в Северной Норвегии в период 1942–1943 гг. представляли собой лагеря смерти. В течение одного года в них всего погибло, по нашим минимальным расчетам, не менее 69 % всех заключенных.

Все условия существования в лагерях были направлены на уничтожение. Работа была зверски тяжелой, а питание скудным. Одежды было очень мало, пока не умерло такое количество людей, что оставшиеся в живых могли как-то прикрыть свое тело. У заключенных не было контактов ни с родными, ни с Красным Крестом. Жили они в скверных условиях. Побои и убийства были обычным делом, а погодные условия для них непривычными и суровыми. Так что картина складывается довольно однозначная. Нам не попалось ни одно описание условий жизни югославов, составленное гражданскими лицами, где бы эти условия представлялись как удовлетворительные. С гигиеной дело обстояло как нельзя плохо. Если начиналась эпидемия, то единственным средством остановить ее была изоляция и уничтожение больных.

Сходство

Нарисованная нами картина сербских лагерей легко позволяет сравнить их с концентрационными лагерями вообще. Мы видим сразу, что смертность в сербских лагерях выше, чем в обычных немецких концлагерях. Хотя в Северной Норвегии масштабы были меньше, процент погибших настолько велик, что их можно сравнить с немецкими лагерями уничтожения. Условия существования в сербских лагерях приближались к условиям в немецких лагерях смерти. Питание минимальное. Одежда в сербских лагерях была, очевидно, еще хуже, гигиена такая же низкая, условия размещения такие же, хотя низкие температуры в Северной Норвегии ухудшали положение. И наконец, что однако немаловажно, – жестокое обращение в Северной Норвегии было таким же, как в Германии. В интересующий нас период сербские заключенные не получали ни посылок, ни писем. Их родные не знали, где они и что с ними.

Из свидетельских показаний норвежского гражданского населения мы можем узнать, каковы были последствия подобного содержания: «У заключенных от пыток и побоев на теле были гнойные раны и нарывы. Тех, кто уже не был в состоянии выйти из лагеря, сажали пилить и рубить дрова… Это была для них последняя пытка, и они там же и умирали». «Когда осенью 1942 г. в лагере вспыхнула эпидемия дизентерии, множество заключенных погибло от этой болезни из-за отсутствия врачебной помощи и лекарств». «Совсем ослабевших выбрасывали из бараков, затем приходил охранник или Schűtzpolizei (полицейский) и убивал их». «Нам эти сербы казались странными – они были „кожа да кости“, ходячие скелеты». «Охранники обращались с сербами жестоко – они били и кололи этих несчастных палкой, так что те под конец даже не реагировали на удары. Апатия заключенных объяснялась мучениями, которым их подвергали, и не в последнюю очередь, недостатком пищи».

Выводы

Все вышеизложенное позволяет нам закончить данную главу следующими выводами: Сербские лагеря в Северной Норвегии вполне соответствовали наихудшим концентрационным лагерям в Германии. Принципиальной разницы между этими лагерями не было. Благодаря свидетельским показаниям мы можем констатировать, что физические последствия для заключенных были в Северной Норвегии такими же, как и в концлагерях в Германии. На этой основе и в силу остального анализа мы полагаем возможным считать, что и остальные последствия были одинаковыми – как в Северной Норвегии, так и в Германии. Поэтому мы полагаем, что собранный материал о последствиях пребывания в концентрационном лагере, изложенный нами в первой главе, распространяется и на сербские лагеря в Северной Норвегии в интересующий нас отрезок времени. В дальнейшем анализе мы будем использовать наравне как материал первой главы, так и второй. Нам представляется, что благодаря такому подходу – указанию на сходство – мы расширили наши знания и понимание различных явлений в сербских лагерях в гораздо большей степени, чем оказалось бы возможным при применении иного практического метода. Мы полагаем также, что результаты подобного исследования могут претендовать на более широкий интерес.

Глава 3. Норвежские охранники

Подготовительная работа

Для того чтобы определить общее количество норвежских охранников в сербских лагерях, а также их имена и фамилии, мы изучили весь имеющийся материал о сербских лагерях. Мы прочитали все судебные дела, возбужденные против бывших норвежских охранников, которые нам удалось получить, а также документы, представляющие интерес из таких источников, как Информационный бюллетень Генеральной прокуратуры и Вестник полиции. Полиция и прокуратура предоставили нам весь материал по этим делам и об условиях содержания пленных в лагерях вообще. Мы побеседовали с одним из главных следователей по делам, связанным с сербскими заключенными, и получили от него списки всех известных ему норвежцев, служивших охранниками в концентрационных лагерях в Северной Норвегии. Полиция предоставила в наше распоряжение свою главную картотеку бывших охранников.

Вся эта работа оказалась трудоемкой и заняла много времени, а результат не очень нас удовлетворил. Стало ясно, что в действительности никто не располагает полными сведениями о количестве норвежских охранников в сербских лагерях и их фамилиях, а имеющиеся сведения неполные, неясные и нередко противоречивые. Так, например, несколько судей окружных судов называли совершенно разные количества норвежских охранников в лагерях Северной Норвегии в один и тот же период времени – 150, 128, 100 и 60 человек. (На самом деле их было, судя по всему, 123 человека). Чтобы составить хотя бы приблизительно общую картину, необходимую для проведения исследования, нам порой приходилось становиться детективами. В результате нам удалось получить информацию о гораздо большем количестве охранников, чем кому-либо другому ранее. Тем не менее, мы полагаем, что это число занижено. Однако в данный момент мы не считаем возможным получить более удовлетворительный результат. Дело в том, что целый ряд норвежских охранников в Северной Норвегии не были осуждены за то, что были охранниками. Мы же считаем правильным включить в наше исследование лишь тех, кто либо был осужден за это, либо признался в этом в беседе с нами или с кем-то еще, что зафиксировано документально.

На основе всей подготовительной работы мы смогли, во-первых, сделать предварительный подсчет общего числа норвежских охранников в лагерях в Северной Норвегии и, во-вторых, попытаться собрать сведения о личности каждого из них. С этой целью мы создали свою собственную картотеку. Каждый раз, когда наша картотека пополнялась новыми именами, мы заносили в нее данные из судебных дел охранников, представлявшие интерес с психологической и социологической точки зрения. Наша цель состояла в том, чтобы количество охранников в нашей собственной картотеке совпало с подсчитанным числом норвежских охранников в лагерях Северной Норвегии. Это нам не удалось – данные не совпали. В разделе «Выборка» мы попробуем остановиться на последствиях этого несовпадения.

Количество и время

С учетом того, что было изложено в предыдущем разделе, мы можем приблизительно сказать, что всего во время войны в разные периоды времени в лагерях для югославских заключенных в Северной Норвегии работало не более 363 норвежцев. Эти норвежцы приехали в три заезда. В начале июня 1942 г. в лагерь Бейсфьорд, расположенный недалеко от Нарвика, приехало 123 человека. Югославов к этому времени в лагере еще не было. Эти охранники пробыли в лагере 14 дней, а затем 80 из них были отосланы на юг – в лагерь Ботн вблизи Рогнана, лагеря Корген и Усен в поселке Эльсфьорд. 43 охранника остались в Бейсфьорде. Позднее их отправили в лагерь Бьёрнефьелль и, наконец, еще через некоторое время 20 человек оказались в лагере в городе Карашок.

Следующая команда состояла из 60 охранников и приехала в Северную Норвегию в начале августа 1942 г. Их распределили по южным сербским лагерям. В конце ноября две первые команды были отозваны и заменены на новую, насчитывавшую 180 человек. В это время действовали только лагеря Рогнан, Корген и Усен. Норвежцев направили в эти лагеря, где они проработали до пасхи 1943 г. После этого в югославских лагерях в Норвегии больше не использовали норвежских охранников. Таким образом, интересующий нас период охватывает время с июня 1942 г. по 9 апреля 1943 г.

Принципы отбора групп

Мы не сочли возможным подвергнуть тщательному анализу всех бывших охранников, попавших в нашу картотеку, и решили сосредоточиться на двух группах – «мучители и/или убийцы» или «экстремальная группа», и «контрастная группа».

1. «Группа мучителей и/или убийц».

Данная группа охватывает всех норвежских охранников из сербских лагерей, которые были осуждены за жестокое обращение с заключенными или за их убийство по 22 статье Уголовного кодекса и которые на момент нашего исследования отбывали наказание в тюрьмах и лагерях. К этой группе относятся еще четыре человека, без сомнения виновные в жестоком обращении с военнопленными или их убийстве. Двое из них бежали, третий оказался душевнобольным, а четвертый находился на таком низком уровне ментального развития, что дело было прекращено с выводом о том, что нет никаких сомнений в его виновности.

2. «Контрастная группа».

Данная группа охватывает всех охранников из нашей картотеки, которые удовлетворяли следующим критериям:

а) были родом из губерний Оппланн и Хедмарк, а также губернской коммуны Осло после ее расширения;

б) не были обвинены или осуждены за жестокое обращение с заключенными или их убийство, а также за доносительство, приведшее к жестокому обращению с заключенным или его убийству;

с) на момент нашего исследования не отбывали наказание за свое поведение во время войны.

А. Юридические критерии.

Это разделение несовершенно по причине ограниченности юридических критериев. Возникают следующие вопросы. Первое – можно ли считать, что люди, осужденные за жестокое обращение с пленными или их убийство, обладают настолько однородными уголовными характеристиками, что их можно рассматривать в совокупности? Второе – можно ли считать, что мы включили в первую группу всех «мучителей и убийц»? Или, иными словами, были ли осуждены все люди, виновные в жестоком обращении с пленными и их убийстве? Конечно же, нет. Из бесед с охранниками и из судебных материалов по уголовным делам становится ясно, что далеко не все, что происходило в сербских лагерях, выплыло на свет Божий, и что если бы открылось все, осужденных было бы гораздо больше. Суды проявляли чрезвычайную осторожность при рассмотрении дел и вынесении приговоров о виновности подсудимых.

Приведем следующий пример. Один из югославских военнопленных выбрал по фотографии норвежца D. и дал относительно него следующие показания:

«Он был жесток и плохо обращался с заключенными, бил их вечером после работы, причем вызвался делать это добровольно… В ноябре 1942 г., будучи членом карательного взвода, он застрелил двоих югославских заключенных. Он был также в числе охранников, надзиравших за нами, когда мы носили дрова из леса, и я подозреваю, что он стрелял в заключенных. Свои злодеяния он совершал ежедневно – на рабочем месте и в лесу. Я не видел, чтобы он бил заключенных прикладом, но при мне он колотил их толстой палкой и не смотрел, куда бьет – по телу или по голове. Я видел, как люди после его ударов не могли подняться. Многие из избитых им узников позже умерли в больнице. Наряду с норвежцем К., который также издевался над заключенными, норвежец D. виноват в смерти многих югославов».

Целый ряд норвежских охранников, дававших показания об условиях в лагере, высказывались о норвежце D. подобным же образом, но более мягко и в более общих выражениях. Так, охранник Е. показал следующее:

«Сразу же после прибытия заключенных в лагерь Бейсфьорд… норвежец D. обломал приклад винтовки, ударив узника… Лично я не видел, как это произошло. Я был в бараке, когда D. вошел, и я видел сломанную винтовку. Я уже не помню сейчас, сам ли D. рассказал о случившемся, или это был кто-то другой, но мне известно, что он получил нагоняй от S. за то, что избил заключенного. Я и сам с ним об этом разговаривал… Я сам видел, как D. избивал заключенных, хотя не могу сказать, где это было». Охранник В. показал следующее: «Я был свидетелем того, как Х, У и D. гонялись за заключенными во время заготовки дров в лесу и кололи их винтовками с насаженными штыками. Узники с тяжелой ношей были вынуждены спасаться бегством, чтобы избежать ударов».

На основании этих показаний D. был обвинен в жестоком обращении с заключенными и их убийстве, однако затем оправдан по обоим обвинениям.

Именно поэтому, учитывая такой фактор, как осторожность суда при вынесении приговора, мы включили в качестве критерия для отнесения охранника к «контрастной группе» требование о том, чтобы ему даже не предъявлялось обвинение в жестоком обращении или убийстве. Таким образом, мы получаем двойную гарантию того, что члены контрастной группы с очень малой долей вероятности оказались бы виновными в жестоком обращении или убийстве. Мы не можем быть уверенными в этом на все сто процентов, однако полагаем, что они вряд ли виновны в таком поведении, а также невиновны в доносительстве, которое приводило к жестокому обращению с заключенными или их убийству.

Осторожность суда создает для нас, таким образом, определенные трудности, однако в то же время дает гарантию того, что мучители и/или убийцы действительно совершали злодеяния, за которые их осудили. По имеющимся у нас сведениям можно с уверенностью сказать, что те, кто был осужден за жестокое поведение или убийство, фактически виноваты в этом.

Еще один недостаток юридических критериев заключается в том, что они не всегда позволяют разделить материал с точки зрения его интереса для социолога. В данном случае это касается не столько «экстремальной группы», сколько «контрастной группы», которая является собирательной группой и которую мы хотели бы разделить по оттенкам. Согласно нашему разделению, принадлежность к «контрастной группе» означает только лишь отсутствие поведения, которое суд называет жестоким обращением или убийством. И ничего более. Идеальным с социологической точки зрения было бы выявить такую контрольную группу, члены которой от всего сердца или хотя бы на практике пытались бы помогать заключенным. Мы сделали попытку выделить такую группу, однако быстро поняли, что это практически неосуществимо.

Б. Критерии местонахождения.

Что касается местонахождения бывших охранников, то мы исходили из того, что на момент нашего исследования мучители и/ или убийцы находятся в тюрьме или трудовой колонии, а остальные охранники уже не отбывают наказание за свое поведение во время войны. Такой подход объясняется целым рядом причин. Прежде всего, мы хотели обеспечить одинаковый в принципе подход к охранникам внутри каждой группы с точки зрения нахождения «в тюрьме» или «не в тюрьме». Интервью с охранниками из экстремальной группы проводились, таким образом, в одних условиях, а с остальными охранниками – в других. Это объясняется, прежде всего, тем, что иной подход был практически неосуществим. Мы стремились к установлению личного контакта со всеми опрашиваемыми охранниками, однако оказалось, что такой контакт невозможно установить с членами экстремальной группы, находящимися вне тюрьмы. Мы попытались установить контакт с отдельными охранниками, совершившими не столь тяжкие преступления и уже отпущенными на волю к моменту нашего исследования, однако в большинстве случаев нам это не удалось.

Что касается контрастной группы, то когда мы захотели установить контакт с охранниками из отобранных нами губерний, оказалось, что все они уже отпущены.

Требование о том, чтобы члены контрастной группы были родом из губерний Оппланд, Хедемарк или Осло, объясняется исключительно практическими соображениями. В этих губерниях хорошо налажен транспорт, что позволило снизить наши расходы на поездки. Кроме того, расследование здесь, по-видимому, ведется лучше, чем в других местах, так что мы предположили, что достаточно большой процент бывших охранников из этих губерний был осужден за свое поведение. Бывшие охранники из этих губерний имеют большей частью такие профессии, которые привязывают их к местожительству. Напротив, попытка включить Берген в исследуемый нами материал полностью провалилась, поскольку преобладающее большинство охранников занимались рыбным промыслом или служили на судах дальнего плавания.

Совершенно ясно, что отбор именно этих губерний повлек за собой определенные недостатки исследования. Данные губернии находятся в Восточной Норвегии, и выбор людей из других губерний носил бы, возможно, иной характер. В следующем разделе мы коснемся этого вопроса в связи с рассмотрением нашей выборки в целом.

Выборка

Все охранники: Наша цель состояла, разумеется, в том, чтобы получить наиболее полные сведения о каждом из 363 охранников, работавших в Северной Норвегии. С этой целью мы изучили материалы судебных дел и другие документы, однако цель достигнута не была. Мы сумели установить фамилии 249 человек и получить личные сведения о них, то есть охватили 68,6 % предполагаемых охранников. О них мы собрали относительно полные данные, прочитав их судебные дела.

Теперь суммируем число охранников, направленных в Северную Норвегию в июне и в августе, и будем считать их первой партией. Охранников, направленных на север в конце ноября – начале декабря, будем считать второй партией. Количество охранников в этих двух партиях составляет соответственно 183 и 180 человек. Нам удалось найти информацию всего лишь о 139 охранниках из первой партии и о 96 охранниках из второй. Кроме того, мы получили сведения еще о 14 охранниках, работавших лагерях в Северной Норвегии, однако мы не знаем, когда это было. Распределив этих 14 человек по двум партиям, мы составили таблицу для сопоставления количества охранников, по общим сведениям, и того количества, о котором нам удалось найти материал.