Текст книги "Визариум. Проникновение миров"

Утром Толю осмотрели, померили температуру, поменяли пластырь. Потом приходил милиционер, расспрашивал, записывал. Толя рассказал всё, как было, лишь о том, что один из тех троих работал когда-то на комбинате, говорить не стал.

После разговора с милиционером пошёл к заведующей отделением и убедил отпустить домой. Не сразу, но удалось упросить строгую тётку – откуда и красноречие взялось, сам удивился. Пообещал приезжать каждый день на осмотр.

А в обед Толя уже и на работу вышел. Лосеву тоже про аппендицит сказал. Договорился с Васей, что будет просить грузчиков с рыбы помогать, за небольшую плату. Прометавшийся полдня один, Лосев с радостью согласился. Так что Толя, как настоящий кладовщик, только командовал, а паки таскали другие.

Как выдалась минута, пошёл к Скворцову. Постучался в компрессорную, зашёл, закрыл дверь и быстро всё рассказал: как бросил в стену перчатку, как утром перчатки под стеной не оказалось, что началось потом и как его, в конце концов, чуть не зарезали.

Скворцов выслушал молча. Услышав в самом начале о перчатке, помрачнел. Когда Толя закончил, Скворцов посидел с полминуты, потом длинно вздохнул, ухмыльнулся чему-то, сказал задумчиво:

– Вот ты мудак.

Поднялся с табурета, походил от стены к стене, достал из длинного пальто бутылку, а из шкафа стакан. Сел, налил, выпил, чуть скривившись, посидел ещё, глядя в стену, поднял на Толю грустные глаза:

– Вот ты мудак…

Встал порывисто, подошёл к Толе, посмотрел тому на живот.

– Здесь? – указал на правый бок.

Толя кивнул. Скворцов пару раз громко вдохнул-выдохнул, присел, поводил руками над тем местом, где были швы. Толя почувствовал, как там стало горячо, защекотало.

Скворцов поднялся:

– Всё, иди.

Он указал на Толин бок:

– Смотри не вздумай никому рассказывать.

Толя шагнул к двери, остановился.

– Так, а с этим… Что мне…

Скворцов махнул рукой:

– Я поговорю с людьми. Теперь уже придётся.

Спрятал бутылку и стакан, обернулся:

– А пока терпи. Быстро там не решается.

– Но… – начал Толя.

– Знаю, – сказал Скворцов, – знаю…

– А…

– Не могу ничего обещать. Не от меня зависит…

Пошёл Толя дальше работать. Потрогал рану – не болит. Отодрал уголок пластыря аккуратно, заглянул – затянулись вроде швы. Надо же…

А часа через полтора позвонил Филин.

– Привет, – услышал Толя в трубке. – Звоню поинтересоваться: ты принял решение?

Толя не отвечал, стоял, молча держал у уха телефон.

– Алло? – сказал Филин.

– Не могу говорить сейчас, – глухо произнёс Толя. – Я вам чуть позже перезвоню.

– Понял, – сказал Филин. – Давай!

Толя сел за стол и просидел неподвижно минут пятнадцать, глядя в стену. Потом поднялся, достал телефон, набрал контакт.

– Я согласен, – сказал, услышав голос Филина. – Оказывайте вашу помощь.

* * *

Алёне вроде бы стало получше: приступ не повторялся, она общалась, читала, смотрела телевизор, пила травяные настои. Но иногда – в минуты, когда думала, что он на неё не смотрит – Толя замечал: взгляд становился испуганным, беспомощным. Сердце его сжималось, и один раз не выдержал – подошёл, обнял, зашептал что-то утешающе-ободряющее. Алёна уткнулась ему в плечо, посидела тихонько. Потом прошептала:

– Ты же меня не бросишь, если я… совсем…

Толя фыркнул от удивления и возмущения. Даже обиделся немного. Сказанула тоже…

– Не болтай ерунду, глупондя, – хмыкнул. – Да и вообще… Всё будет хорошо.

Подумал снова: а не рассказать ли всё-таки – про спрута, Михалыча и прочую гоп-компанию? Решил – лучше не надо, как бы хуже ей не стало от таких рассказов.

На следующий день Толя снова работал «чистым» кладовщиком, а грузы носили и телеги толкали помощники. Рана совсем не беспокоила, но Толя решил не поднимать тяжёлого ещё несколько дней, чтобы уже наверняка. К тому же его чудесное выздоровление могло вызвать вопросы.

Была суббота, короткий день. Но именно эта суббота получилась очень длинной, длиннее некуда.

В полдесятого Лосев привёз дежурные полторы тонны и укатил. Двое рыбников завезли поддоны в склад. Толя показал, куда поставить, чуть отошёл, чтобы не мешаться, и вдруг подпрыгнул – из стены выглядывал Михалыч. Грузчики обернулись.

– Что, болит? – спросил сочувственно дядя Слава.

– Э-э… Да, дёрнуло немного. – Толя потёр правую сторону живота, скривился старательно, незаметно посмотрел на Михалыча, на грузчиков. Те призрака определённо не видели, но как-то ссутулились оба, заозирались, будто чувствуя интуитивно невнятную опасность.

Михалыч высунулся из стены, сказал тихо:

– Я на минуту. Разговор есть, срочный.

Толя кивнул, махнул рукой:

– Ладно, пусть так стоит. Пойдёмте.

А через минуту вернулся в камеру один, с учётным журналом под мышкой. Закрыл изнутри ворота. Михалыч уже ждал у средней колонны. Какой-то он был растрёпанный, нервный.

– Ты должен понимать одну вещь, – начал Михалыч с места в карьер. – Если думаешь, что с этими, из Структуры, можно заключить договор, а потом как-то соскочить, переиграть, то хренушки ты угадал, понял? Будешь потом…

Призрак вдруг замолчал, оглянулся, пристально всмотрелся куда-то в угол.

– Мы ведь тут, – продолжал он, приблизившись к Толе вплотную и понизив голос, – болтаемся, как… как забытые носки на верёвке. А всё потому, что жили, жили-то не своей жизнью, понимаешь, итить-колотить? Оно ведь, сука, незаметно всё получается: там чуть-чуть, здесь немного… И вот уже…

Он завертел головой, прислушался к чему-то, а потом сказал спокойней:

– Ты же меня понял? Я тебе ничего не советую, ни к чему не подталкиваю. Мы просто разговариваем, как обычно. – Михалыч внимательно посмотрел Толе в лицо. – Ты понял? Всё понял?

Толя стоял, теребил «молнию» на куртке. Он скривился, как от зубной боли:

– Да понял, понял. Но ведь, они-то…

Прервался: в коридоре зашаркали шаги.

– Толяныч! – раздался голос толстого Серёги. – Выйди! Тут люди окорочками интересуются.

Толя ругнулся, махнул Михалычу:

– Сейчас приду.

Но пришёл он не один, а с толстым Серёгой, тот взял два пака, вышли. Покупатели посмотрели, попросили показать ещё и голень. В общем, пока Толя от них отделался, прошло минут десять. А когда пришёл в камеру один, Михалыча там не оказалось. Позвал, постоял, подождал, но призрак так и не появился.

Где-то с час Толя просидел в кабинете, и никто не мешал ему задумчиво рисовать в учётном журнале квадраты и треугольники, а затем остановившимся взглядом смотреть в пустоту. Потом резко встал, пошёл в склад. Закрыл плотно ворота, крикнул громко:

– Эй, Михалыч!

Подождал немного. Призрак всё не появлялся. Призрак не появлялся, зато из стены вдруг выплыла стайка призрачных рыб. Они замелькали в воздухе. За стеной находился рыбный склад, где Толя раньше работал. Некрупные рыбёшки, наверное, ставридки, проплыли мимо Толи. За ними из стены вынырнули рыбы покрупнее, похожие на тунцов, с острыми плавниками. Потом появилось большое облако мойвы, а дальше рыба хлынула бесчисленной пёстрой толпой.

Полосатые скумбрии, маленькие лобастые вомеры, пятнистая треска с усиком на нижней губе, косоглазые камбалы, большущие серебристые лососи, порывистые тёмно-красные кальмары, весёлые креветки и много других призрачных обитателей моря устроили в камере причудливый хоровод. Толя недолго проработал на рыбном складе, не всю рыбу мог сейчас определить, да и не пытался, просто любовался происходящим чудом. Да, ассортимент у рыбников широкий, подумал мимоходом.

Стены и потолок дрогнули, раздались, уступая место панораме подводного мира, протянулись вдаль океанские просторы. Полосы солнечного света пронзали гущу воды и уходили вниз, в глубину. В поле зрения вплыла большущая стая сельди. Серебристым смерчем огромная рыбная масса вращалась неспешно, двигалась, сверкая в солнечных лучах. Другие рыбы устремились туда, присоединились, включились в это движение, и перед глазами Толи образовался фантастический, завораживающий круговорот. В бесконечной вышине разворачивался разноцветный живой танец. Иногда какая-нибудь рыбёшка, быстрая, прозрачная, проплывала у самого лица, и это было, как в кино, только музыки не хватало.

«Ох, не к добру это великолепие», – мелькнула тревожная мысль. И как только Толя это подумал, в танце морских обитателей что-то нарушилось. Рыбы сбились с ритма, всё смешалось. Солнечный свет померк, рыбные призраки заметались и бросились врассыпную. Морской простор быстро опустел и превратился в серый туман – густой, неприветливый.

И из этого тумана кто-то приближался.

Толя напрягся, ожидая увидеть гигантского спрута или ещё чего-нибудь в этом роде, тревожно глядел в серую мглу. Но из тумана показались две призрачные человеческие фигуры, в распахнутых серых плащах, в костюмах и при галстуках. Один был ещё и в шляпе.

– Анатолий Сомов? – деловито произнёс он.

– А вы кто такие? – спросил Толя.

– Безопасность.

Прозрачные ноги не касались пола, и Толе призраки показались высокими, выше его на голову, а то и больше.

– Какая ещё безопасность? – твёрдо спросил он.

– Астральная. – Просвечивающаяся рука нырнула во внутренний карман плаща, перед лицом Толи раскрылось удостоверение.

Толя посмотрел в призрачные лица. К привидениям он почти привык, но призраки с «корочками»… Комбинат не переставал удивлять.

Тот, что в шляпе, спрятал удостоверение в карман.

– Поступил сигнал, что вы имеете систематические контакты с представителями мира воплощённых.

– Несанкционированные контакты, – вставил второй. Он был лысый, и челюсть его смотрелась массивней, чем у коллеги.

– Несанкционированные контакты, – согласился первый, – способные оказать влияние на ход земных событий. К тому же некоторые из контактов имели место в дневное время…

– Что является отягчающим обстоятельством, – снова встрял второй.

Первый кивнул:

– Является отягчающим. Мы вынуждены отреагировать: прямые контакты людей с воплощёнными и псевдовоплощёнными – ваш случай – сущностями строго запрещены.

Призраки уставились на Толю.

– Я… – начал он.

– Незнание не освобождает! – перебил лысый.

Толя вздрогнул и решил, что лучше пока помолчать.

– В отношении вас, – продолжил призрак в шляпе, – мы пока ограничимся предупреждением.

– Пока ограничимся, – подчеркнул лысый.

– А известная вам псевдовоплощённая сущность ответит по всей строгости…

– Уже отвечает, – кивнул лысый.

Они замолчали. «Похоже, Михалыч встрял по-серьёзному, – расстроился Толя. – Из-за меня встрял…»

– А можно хоть как-то… повидаться напоследок? – спросил он.

– В космонавты надо записаться, – лысый ухмыльнулся клыкастым ртом, – тогда, глядишь, и…

– Отставить, – недовольно произнёс призрак в шляпе.

Лысый напарник замолчал, но ухмыляться не перестал.

– Тоже мне, безопасность, – угрюмо сказал Толя. – Здесь, вон, такое творится…

Засопел рассерженно.

– Животное, – строго сказал первый призрак, – это сущность не воплощённая, а инфернальная.

– Не наша юрисдикция, – поддакнул лысый.

Тут в коридоре стукнуло, раздались голоса, звук шагов.

– Толян! – послышался голос Лосева. – Ты здесь?

Призраки быстро взглянули в сторону ворот, вспыхнули ярким светом и растаяли в воздухе.

Толя вышел к Лосеву, тот протянул накладную – забыл сразу отдать. Ещё Вася попросил поменять в прайс-листе пару цен. Потом пошли субботние неоптовые покупатели. Толя бегал в камеру и назад, и никто из потусторонних его больше не беспокоил.

До двух часов работы хватало, а после двух люди так и попёрли. Закрыться не получалось – клиентам отказывать не принято. Но потом Толе позвонили, и этот звонок заставил бросить всё и бежать переодеваться. Звонили с телефона Алёны, но не она – сотрудница. Сказала: нужно срочно приехать и забрать Алёну – у неё случился нервный срыв.

Толя вызвал такси, и пока доехал до белого трёхэтажного здания на улице Гастелло, чуть с ума не сошёл.

Алёна сидела за столом и смотрела в одну точку. Как тогда, дома. Что тут произошло, Толя спрашивать не стал, помог жене продеть руки в рукава куртки, взял за плечи и повёл на выход.

На лестнице и в такси Алёна не произнесла ни слова – сидела, бессмысленно глядя в пустоту. В больницу Толя её не повёз – отправят к психиатру, и будет ещё хуже – поехали домой.

А когда подъезжали к дому, запиликал у Толи телефон. Посмотрел – Филин звонит.

– Здорово! – раздалось в трубке. – Ты на месте? Готовься – сегодня всё сделаем. Раньше не получилось позвонить, наконец всё решилось. Алло?

– Привет, – пробормотал Толя. – Я… э-э… Я не на комбинате. Сейчас никак не могу приехать. И вообще… Не надо пока ничего делать. Я позже позвоню.

– Нет, дружище, поздно «не надо»! – закричал Филин. – Я еду. Не один – с людьми еду. Сегодня всё будет сделано – с тобой или без тебя. Василия твоего мы вызвали… Ладно, не по телефону – давай приезжай!

– Зачем… – начал Толя, но Филин отключился. Толя набирал его два раза, слушал длинные гудки – не брал Филин трубку. «А и пускай, – подумал Толя, посмотрел на жену. – Может, оно и к лучшему».

Тут же позвонил и Лосев: приезжай, мол, срочно – проверка у нас будет.

Толя набрал Наташу, подругу Алёны, попросил прийти, посидеть с ней. Та в гостях оказалась, где-то в пригороде, но согласилась сразу, обещала быстро подъехать.

Завёл Толя Алёнку домой, усадил в кресло, заметался по квартире. Обнял, зашептал в ухо. Алёна молча смотрела в стену. Толя закричал, как раненый зверь, побежал вниз, где ждало такси.

Из машины набрал ещё раз Наташу. Та, слава богу, была в пути.

* * *

Такси остановилось, не доезжая шлагбаума. Толя расплатился, выскочил и побежал через проходную к эстакаде.

У тёмного проёма ворот стояли Филин и Лосев, лицо Васи выдавало невесёлые думы. Позади Филина Толя увидел милиционера в форме и в фуражке и блеклого типа в шляпе и длинном плаще.

– Это ваш грузчик? – Филин мельком взглянул на Толю и повернулся к Лосеву. – Хорошо. Я думал, придётся замок сбивать.

– Я кладовщик, – буркнул Толя и вопросительно посмотрел на Лосева. Тот печально качнул головой в сторону прохода.

Толя отвёл брезентовую штору и, на ходу доставая из кармана шапку, пошёл в коридор. Все двинулись следом. Толя быстро открыл замок, с привычным усилием потянул за ручку, распахивая тяжёлую створку, и отступил, давая дорогу.

Первым в камеру вошёл Филин. Лосев и блеклый тип в плаще шагнули одновременно, тип остановился, махнул Васе рукой:

– Прошу!

Голос у него оказался тонкий, кастратский.

Милиционер скользнул по Толе пустым взглядом и, сбивая фуражкой со шторы остатки пушистого инея, протопал в склад последним. Толя постоял, глядя перед собой, потом шагнул, привычно потянулся к двери – закрыть, чтобы не выпускать холод, не стал закрывать и пошёл в камеру.

Филин и блеклый с интересом рассматривали стену, милиционер скучающе стоял у колонны. Вася нервно переминался с ноги на ногу и блуждал взглядом по поддонам с товаром.

– Холодно, – дёрнул плечами Филин, подышал на руки, потёр.

Лосев повернулся к нему, теребя барсетку, вымученно улыбнулся:

– Я прошу прощения, мне не совсем понятно…

– Что, показать ещё раз предписание? – Филин махнул рукой милиционеру, тот полез во внутренний карман.

– Не надо, не надо. – Вася замотал головой. – Я просто… А вы сами, я извиняюсь, из какой структуры?

Филин выдохнул облачко пара.

– Структура, – усмехнулся он, – есть только одна. Игорь Владимирович, объясни.

Тип в плаще поправил шляпу. Вася переводил непонимающий взгляд с него на Филина и обратно. Тип пристально взглянул на Васю, и тот, встретив взгляд, вдруг как-то резко обмяк, плечи опустились, на лице проступило отсутствующее, идиотское выражение. Толя думал, Лосев упадёт, но тот только накренился немного да так и остался стоять, напоминая нелепый гигантский гриб.

– Что вы с ним сделали? – крикнул Толя.

Филин деловито подошёл к стене, бросил на ходу:

– Оклемается через пару часов. Да плевать на него.

Он потрогал стену. Подошёл блеклый в плаще, счистил с поверхности иней, приложил ухо. Они отступили метра на три, и тип в плаще уставился на стену. Лицо напряглось, руки стали подниматься, как у иллюзиониста или дирижёра.

Стена пошла рябью, дрогнула и вдруг заклубилась, превращаясь в дым или туман. Толя вздрогнул, отступил на полшажка. Филин мотнул головой, и милиционер тут же направился туда, где только что была стена. Не сбавляя шага, он врезался в серые клубы и скрылся из вида. Секунд через пять вынырнул в том же месте, равнодушно кивнул Филину и встал у колонны.

Филин и блеклый в плаще шагнули к стене. Блеклый повёл рукой, и дым стал рассеиваться. За серыми клубами проступили контуры: нагромождение толстых щупалец, смутно проглядывающий полукруг головы. Ужасающее тело не шевелилось – чудовище спало.

– Экземпляр… – восхищённо прошептал Филин.

Кивнул блеклому, тот выдохнул, повёл рукой, и метнувшийся дым очень быстро превратился в старую заиндевевшую стену.

– Надеюсь, ты решился? – шагнул Филин к Толе. – Всё надо сделать сейчас.

Повернулся к милиционеру:

– Зови Укротителя!

Ботинки милиционера застучали по ледовому полу, он скрылся за дверью.

– Я… – начал Толя.

– Сейчас, – перебил Филин, взяв Толю за руку повыше локтя, – приведут Укротителя. И вы войдёте туда. Ничего не бойся: ты всё сможешь.

Толя высвободил руку, посмотрел на стену.

– Я не говорил, что принимаю предложение.

Тип в плаще хмыкнул.

– Так у тебя выбора-то нет! – закричал Филин. – Другой стороне ты не нужен, сам же видел. А просто уйти у тебя не получится. Это здесь ты бродишь туда-сюда. А там, – Филин указал на стену, – этот красавчик вовсю переваривает твою сущность, душу. Уедешь куда-нибудь – скоро сойдёшь с ума или помрёшь.

Филин развёл руками. Толя часто заморгал, съёжился. Штора на двери шевельнулась, вошёл милиционер, за ним здоровенный лохматый тип в рыжем пальто вкатил что-то на колёсах. Толя присмотрелся и лишь тогда понял: это инвалидное кресло. В кресле, уронив голову набок, сидел – или лучше сказать, лежал – тщедушный лысый старик, сухой, как мумия. Лицо не просто бледное – белое, как гипсовая статуя. Толя подумал, это мертвец, но когда коляску остановили, увидел, что закрытые глаза старика подрагивают.

– Ты не смотри, – усмехнулся Филин. – Этот старец могуч, как никто другой.

Коляску подвезли прямо к стене.

– И ещё, – сказал Филин, – формальность. Тебе нужно сказать: я с вами. – Он посмотрел на Толю и повёл рукой. – Ну?

– Я… – Толя отвёл взгляд, посмотрел на стену. – Я не знаю…

Филин чмокнул губами.

– Тю ты, блин…

Кивнул типу в плаще:

– Покажи.

Тип взглянул на Толю, и Толя вздрогнул. Тип смотрел – пристально, не отрываясь. Перед глазами всё поплыло, а потом Толя увидел.

Солнце ярко светило с холодного синего неба. По засыпанному листвой тротуару шёл человек. Шёл привычно, не спеша. На вид ему казалось чуть за сорок. Голова блестела сединой. Человек был строг, солиден и даже, можно сказать, немного величав. Серые глаза смотрели спокойно и уверенно.

Толя увидел, что у человека есть сила и власть. Его знают, с ним считаются – даже в Столице, в самых высоких сферах. И не только люди…

А город – это просто его город.

Оседлавший монстра – откуда-то пришли слова.

Внезапно Толя понял, кто этот человек. И тогда смог увидеть намного больше.

Власть не является для человека самоцелью. Внутри у него нет грязи и гнили. Там дремлет сила, много силы, хоть природа этой силы осталась для Толи непонятной. А ещё там блестит, мерцает, слоится напластованиями искрящийся серый лёд. И Толя вдруг ощутил – или показалось? – такой же лёд только что появился у него, Толи, внутри и теперь будет год за годом нарастать, медленно и неотвратимо.

Толя не хотел, чтобы его душа покрывалась льдом, превращалась в лёд.

Видение стало пропадать. Толя вдруг понял, что если захочет, может прямо сейчас увидеть и другое будущее, так сказать, альтернативное: себя, выбравшего другую сторону. И ещё понял, что видеть это ему нельзя – так будет неправильно, нечестно.

Видение пропало. Люди Структуры – тёмные – молча ждали. Позади пускал слюну кошмарный, неживой Вася.

– Нет, – сказал Толя, вдохнул холодный воздух склада и повторил, уже громче: – Нет!

На минутку его снова унесло. Толя ощутил в себе движение Стихии. Откуда-то пришло понимание, что все эти… люди, полулюди… тёмные, светлые… единицы противоборствующих сторон – просто слабые фигурки среди хаоса жизни, а спрут за стеной – это мощь, стихия, Стихия. И он, Толя – тоже Стихия, поэтому они и хотят заполучить его, и они… да, они его боятся! Или… Или нет?

Толя почувствовал, что вспотел. Мысли путались, спонтанная мания величия ушла, канула, и он вдруг остро ощутил, что находится в окружении пятерых – то ли людей, то ли нет, – и где-то в непонятном пространстве, и в то же время здесь, за хоть и толстой, но всего лишь старой, возведённой людьми стеной, дремлет неглубоким сном инфернальный монстр; и что прямо сейчас произойдёт что-то большое, что-то, после чего жизнь никогда не будет прежней.

Филин постоял, глядя сквозь Толю.

– Нет так нет, – наконец произнёс он. Потом махнул типу в плаще и шагнул в сторону. Лохматый потолкал инвалидное кресло и остановился около ссутулившегося Лосева. Милиционер отступил к стене, давая дорогу. Тип в плаще провёл рукой по лицу и шагнул к Толе. Толя отступил, встал в стойку, сжал кулаки, понимая, что его действия выглядят просто нелепо.

И тут в коридоре послышались шаги. Дверная штора откинулась, и в камеру вошёл невысокий человек в телогрейке. Это был Скворцов, Толя не сразу узнал его – наверное, из-за выражения лица. Тёмные замерли, милиционер застыл с рукой за пазухой форменной куртки: в руках Скворцов держал автомат, калаш.

Скворцов остановился недалеко от входа, ствол автомата смотрел на Филина.

– Он сделал выбор, – сказал Скворцов.

Филин, казалось, хотел возразить, но только молча посмотрел на типа в плаще. Тот ответил ему непонятным взглядом, поморщился. Милиционер пошевелился, Скворцов быстро перевёл ствол, и грохнул выстрел. Пуля угодила милиционеру в лоб. Затылок вылетел, забрызгав стену чем-то чёрным, фуражка упала с головы, завертелась, покатилась к ногам Филина. Милиционер не упал – покачнулся, но остался стоять; зрачки закатились, из дырки во лбу поползла капля – чёрная, вязкая.

– Он сделал выбор, – повторил Скворцов, и щека его дёрнулась.

От пороховых газов у Толи защекотало в носу. Все застыли, лишь по стене всё стекали и стекали чёрные брызги.

– Инвентарь-то зачем портить? – сказал наконец Филин ворчливо и подобрал фуражку. Повертел в руках, отряхнул. – Я жалобу напишу.

Тёмные, пряча глаза, засобирались на выход. Скворцов подошёл к Толе, встал рядом, спиной к колонне, ствол автомата смотрел в пол.

Блеклый в плаще взял под руку милиционера – или что это было такое – и медленно повёл к воротам. Глаза того без зрачков смотрели жуткими бельмами, но выражение лица, подумал Толя, не особенно изменилось. Из дыры на затылке выглядывал, покачиваясь, блестящий нефтяной пузырь. Следом к выходу поехала белая мумия дремлющего старика, лохмач толкал коляску, равнодушно глядя перед собой. Последним прошёл задумчивый Филин.

– Напиши, напиши, – посмотрел ему в спину Скворцов. – И как выбор хотел пацану навязать, и как «белоснежку» сюда притащил – всё напиши.

Штора за Филином распрямилась, смолкли удаляющиеся шаги, и в камере повисла пронзительная тишина. Скворцов поставил автомат на предохранитель, закинул лямку на плечо и медленно провёл ладонью по лицу.

Толя вдруг ощутил, что ему не хватает воздуха. Он шагнул к выходу.

– Э, ты куда? – прозвучал за спиной усталый голос Скворцова. – Надо этого забрать.

Вслед за Скворцовым Толя подошёл к Васе – тот каким-то непостижимым образом до сих пор стоял на ногах, – посмотрел в его бессмысленное лицо и потерял сознание.

* * *

Первые два стакана выпили молча. Временами Толе казалось, что в глаза ему всё ещё смотрит цепким парализующим взглядом бледный в плаще. Или что он, Толя, болтается где-то там, где идёт по осенней улице тот, седой, с ледяной окаменевшей душой. Но постепенно Толя вернулся в реальность, к стёршемуся от времени столу, к берёзам и портрету Высоцкого на стене, к запаху канифоли и солёных огурцов, к выглядывающему из-под телогрейки за лавкой «Калашникову». Ожил, налил себе полный стакан минералки, выпил.

Скворцов посмотрел, усмехнулся, начал негромко:

– Есть другие миры. И местами границы…

– Извини, Константиныч, – перебил Толя, – мне домой надо.

Рассказал в двух словах, как забирал с работы Алёну, в каком виде оставил её дома.

– Так поехали, я посмотрю, – предложил Скворцов. – Попробуем что-нибудь сделать.

Толя обрадовался: точно, и как это он сам не догадался попросить?

– Но если это то, что я думаю, – тут же уменьшил его радость Скворцов, – вряд ли я чем-то помогу.

Когда Скворцов замыкал бытовку, у Толи заиграл телефон. Звонила Алёнина мама. Толя растерялся: Алёна маме о своих недомоганиях не говорила, не хотела тревожить. А вдруг рассказала? Или та сама как-то узнала, догадалась?

Но было куда хуже. Сотрудницы Алёны, перепугавшись, позвонили не только Толе, но и маме Алёны. И та принеслась сюда из Посёлка. Прилетела на квартиру и увидела, в каком состоянии дочь…

Много всякого пришлось выслушать Толе. Он тёщу не осуждал. Та ведь не знала ни о каких спрутах, структурах, всех этих страстях. Она мыслила проще. Когда Толя попытался объяснить, стал говорить о серьёзных обстоятельствах на работе, о внезапной проверке, спросила:

– Ты выпивший сейчас?

Мама увозила Алёну в Посёлок. Уже увезла. И сказала Толе к ней туда не приезжать. Твёрдо сказала. Не ожидавший от всегда вежливой, доброжелательной тёщи таких слов и, главное, такого тона, Толя не знал, что говорить. Попрощался растерянно. Хорошо хоть не нагрубил в ответ.

Рассказал тут же всё Скворцову. Спросил:

– Догнать? Объяснить как-то?

Скворцов покачал головой:

– Пусть увозит. Тебе всё равно за неё бороться здесь. – Он махнул рукой в сторону эстакады, где виднелся тёмный зев коридорного проёма.

Вернулись за стол. Скворцов разлил по чуть-чуть.

– Ты сам-то кто такой, а, Константиныч? – взглянул Толя Скворцову в лицо. – И те, на конях… Тоже структура какая-то?… Что мне теперь делать? Что вообще творится?

Скворцов вздохнул, уселся поудобнее, опёрся локтями на стол. Начал неспешно:

– Есть другие миры. И граница между ними местами худая, ненадёжная…

О чём-то Толя и сам догадывался, а теперь услышал всё, так сказать, из первых уст.

Что вселенная – это не просто космос с искрами звёзд, с пузырьками и песчинками планет. Здесь, рядом, есть какие-то миры. И там живёт всякое разное. И иногда – вот, лезет к нам.

Что монстров – спрутов и ещё других каких-то – много, только в Облцентре их десятка полтора. Те, с кем Скворцов, монстров изгоняют или убивают; есть те, кто пытается их использовать.

Монстры эти обосновываются в местах большого скопления людей. А питаются негативом человеческим – страданиями, проще говоря. Приползают в основном на готовое.

– На месте комбината в войну концлагерь стоял, – поднял Скворцов палец. – А потом – наоборот… Сам комбинат пленные немцы строили. Тогда-то, видимо, и вылез монстр. Время такое было – много пищи для этой дряни. Много их и вылезало.

Потом полегче жизнь стала, убрались твари или сгинули. Но не все. И те, что остались, научились, что называется, формировать среду. С голодухи, видать.

– Ты заметил, – взглянул Скворцов Толе в лицо, – что здесь, на комбинате, всё как будто специально устроено, чтобы людям паршиво было: чтобы злились они, боялись, нервничали постоянно? Кругом разруха, вонища, грязь. В конторе все надутые, высокомерные – поговоришь, и такое чувство, как дерьма хлебнул. На фирмах народ зашуганный ходит, под страхом увольнения постоянно…

Что есть, то есть, согласился Толя про себя.

Скворцов продолжал: водители на убитом старье ездят, мучаются. Тех, кто пытается свою колымагу в божеский вид привести, увольняют на фиг – не для того они здесь, а чтобы монстра негативом кормить. А по мастерским и в гаражах только и делают, что пьют.

– Ты видел, как здесь пьют? – хмыкнул Скворцов. – Вон, Григорий с карного цеха… У него два инсульта было, а ты его трезвым видел вообще? Чувствуют, наверное, что-то, боятся, вот и квасят…

Он взял бутылку, разлил.

Толя, конечно, видел, как здесь пьют. Но не придавал значения. Думал, это везде так.

– И туалет здесь один, – сказал Скворцов. – На такую толпу! Ничем не гнушается тварь поганая.

Выпили не чокаясь. Всё перечисленное, рассказывал дальше Скворцов, это, так сказать, основная кормовая база монстра. Но самое вкусное для него – это когда кто-то предаёт себя, порядочность свою, душит голос совести под давлением обстоятельств. От этого монстр просто теряет голову – или что у него там вместо головы, – и жертва, если только ей не повезёт уволиться сразу, уничтожается, выедается, высасывается до последней капли.

– Откуда ты это знаешь? – удивился Толя.

– Знаю, – отмахнулся Скворцов.

Повертел в пальцах сигарету, усмехнулся:

– Оно тут вроде как устаканилось, более или менее, монстр сонный стал в последние годы. А тут ты… И он как сбесился. Попёр, как кот на валерьянку. – Скворцов развёл руками, захмелевшие глаза блеснули. – Шутка ли – честный грузчик! Да под прессингом невзгод! Хе-хе. Самая для него пряность, блин…

– Я кладовщик, – сказал Толя.

– Ну так тем более! – весело стукнул по столу Скворцов, звякнула посуда. Посмотрел на Толю, рассмеялся. Толя хмыкнул, тоже усмехнулся.

Кто давно здесь работает, продолжал рассказывать посерьёзневший Скворцов, почти утратили сущность. О тех, кто более или менее с совестью, уже было сказано: они или сопротивлялись, и если стояли на своём до конца, спрут их убивал, или сдавались и превращались в не пойми что.

– Мы называем их «тусклыми», – сказал Скворцов.

«Интересно, кто это – мы?» – подумал Толя, но промолчал.

А кто изначально с гнильцой – те сюда хорошо вписывались. И думали, что удачно устроились… Но этот симбиоз с чудовищем оплачивается чудовищной же ценой – люди постепенно, не замечая того, перестают быть собой, превращаются в придатки монстра, «щупальца».

– Я так предполагаю, ты это уже увидел? – спросил Скворцов. – Понимаешь, что я не околесицу тут несу?

Толя кивнул.

– Директор Быков лет пять как полностью развоплотился. Одно туловище осталось, бегает тут, распоряжается, – усмехнулся Скворцов. – Его в своё время связанные со Структурой бандиты директором поставили, потом другие бандиты и били, и стреляли два раза. Обычный человек после одного раза загнулся бы, а этому хоть бы хны.

Он помолчал, звякнула о стаканы бутылка.

– А как же они… – пробормотал Толя. – У них же у многих семьи… Там что, ничего не замечают?

Скворцов кивнул:

– Да, семьи. Сына Быкова ты недавно видел. У Бакланской сын в ГАИ, дочка в каком-то банке начальница филиала. У главного, Туканова, жена в налоговой работает, сын – в строительной конторе крупной, второй – в министерстве. Понял?