Текст книги "Calendar Girl. Никогда не влюбляйся! Февраль"

Глава вторая

Вечером, после того как я до отвала налопалась лучшей в своей жизни китайской еды, Алекс на руках отнес меня в спальню и уложил на собственную кровать. Насколько я могла судить, другой комнаты в этом перестроенном складском помещении у него не имелось. Несмотря на это, Алек не счел само собой разумеющимся, что мы будем спать вместе, даже после нашего поцелуя. За что ему причиталась моя вечная благодарность. Этот вечер я хотела провести наедине с собой, для того чтобы сориентироваться в новом для меня мире.

Сложно было свыкнуться с тем, что я уже не в доме Уэса, спрятанном в холмах Малибу, не в своей уютной постельке из белых облачных кружев. Нет, меня уложили на твердую, хотя и удобную двуспальную кровать, и теперь вокруг были холодные тона и ткани. Приглушенный голубой, пепельно-серый и несколько вклинившихся между ними пятен темно-синего. Кровать стояла на невысокой платформе. У нее было крепкое деревянное изголовье и никакого изножья, зато куча подушек, позволявших расположиться максимально комфортно. Мебели тут почти не было. Полированный приземистый комод с пятью ящиками и две прикроватных тумбочки, одна с лампой, вторая со стопкой книг. Проглядев названия, я заметила, что несколько из них на французском. На некоторых даже была библиотечная печать с номерами и кодом. Вероятно, французик любил чтение и завел себе библиотечную карточку. Это почему-то заставило меня внутренне улыбнуться.

Пока что Алек вел себя в основном по-джентльменски. Он не отправил меня на выход с вещами после того, как я вывихнула лодыжку, и со вчерашнего ужина, казалось, надышаться на меня не мог. Несмотря на то что француз выглядел занятым человеком, стоило ему взглянуть на меня, по-настоящему взглянуть, как все его мысли и чувства сосредоточивались на мне. Девушке легко пристраститься к такому взгляду – словно мир вокруг нее перестает вращаться. И потом, конечно, тот поцелуй. Когда я вспоминала его теплые губы, по телу бежала дрожь возбуждения. А его язык, абсолютно точно знающий, где надо щекотать и подразнивать, оказался приятным сюрпризом. То, что он вообще поцеловал меня, тоже было сюрпризом, но не таким большим. В смысле, этот парень провел немало времени в моем личном пространстве. Он лапал меня за один день больше, чем кто-либо другой, включая Уэса, – а я знаю, что Уэсу действительно нравилось прикасаться ко мне.

Уэс.

Нет, не позволю себе думать об этом. Мы договорились, что останемся друзьями, и будем отталкиваться от этого. Он знает, что я должна сделать то, что должна, ради спасения своего отца, и знает, что я не намерена все это время воздерживаться. Просто я не такая. Стоило мне распробовать этот жар, ту страсть, что показал мне Уэс, и я уже начала желать ее. Она стала мне необходима. Без нее я чувствовала себя обделенной. Наверное, это как отлепить пластырь – секунду воешь от боли, и все. Готова запрыгнуть на нового ковбоя и скакать, если можно так выразиться. Именно это я и собиралась сделать. Между мной и Алеком, несомненно, возникло притяжение, та самая сексуальная химия. Если судить исключительно по его языку, мистер Дюбуа должен быть очень хорош в постели, а, исходя из его слов, он тоже не сомневается, чем все дело кончится. Время поразвлечься. Насладиться жизнью.

В какой-то момент ночью Алек поставил мои костыли у стены рядом с кроватью. Осмотревшись, я запрыгала к небольшому шкафу, чтобы подобрать себе одежду. Однако на вешалках висели только мужские костюмы. Ничего кружевного, легкомысленного или розового в поле зрения. Ха. В моем контракте значилось, что клиент обязан снабдить меня соответствующим гардеробом на тот месяц, что я проведу у него. И куда же он запихнул все мое тряпье? Я методично выдвинула все ящики комода и изучила их содержимое. Мужские боксеры, носки, пижамные штаны, футболки и джинсы. Для меня ничего.

Мою сумку тоже доставили прошлым вечером, так что я вытащила из нее пару чистых джинсов и фирменную футболку Radiohead. Вспоминая те времена, скажу, что мы с Джинель так колбасились и орали на том концерте, что на следующий день потеряли голос. Но нам было плевать – Том Йорк невероятно талантлив, и, когда группа вроде Radiohead приезжала в Вегас, я готова была добыть билеты любой ценой.

Одевшись, я натянула один кроссовок, оставив вторую ногу в бинтах и носке. На верхней ступеньке лестницы я уселась на задницу, отправила костыли вниз в самостоятельное путешествие и начала сползать, опираясь на руки и ягодицы, чтобы не потревожить лодыжку. Весьма увлекательный процесс.

– Эй! Я бы помог тебе спуститься, ma jolie! – вознегодовал Алек, обходя барную стойку и направляясь ко мне.

У меня отвисла челюсть. На Алеке были только широкие пижамные штаны. Его грудь, покрытая золотистым загаром, с рельефными мускулами, была выставлена на всеобщее обозрение. Истинный пир для глаз. Его длинные волосы падали на плечи чудесными волнами каштановых, рыжих и золотистых тонов. Он шел ко мне как в замедленной съемке. Когда Алек наклонился и помог мне встать и опереться на костыли, литые мышцы на его животе напряглись. Я обняла его за талию и не ощутила под пальцами ничего, кроме жил и мускулов.

Ох, матерь божья, ну я и вляпалась.

Когда мы разобрались с костылями, он подвел меня к табурету, стоявшему у барной стойки. Убедившись, что я комфортно уселась, Алек развернулся – и у меня перехватило дыхание. В эту секунду он как раз оглянулся и, перехватив мой взгляд, понял, на что я пялюсь, чуть ли не исходя слюной. Слева у него по спине, начиная с лопатки и переходя на ребра, вилась гигантская черная татуировка. Целый вихрь французских слов.

– Твоя татуировка… она…

От восторга я почти утратила дар речи.

– Она… прекрасна, – наконец-то выдавила я.

Алек подошел к плите, ловким движением фокусника разбил одной рукой два яйца и вылил их на сковороду. На секунду меня посетило искушение научиться у него этому трюку, пока наш месяц вместе не закончился.

– Merci[9]9
  Спасибо (фр.).


[Закрыть], – ответил он, разбивая на сковородку еще пару яиц.

Рядом с яйцами, на другую сковородку, он бросил несколько полосок бекона. Бекон немедленно начал шипеть и скворчать.

– Что это значит?

Алек заложил за ухо выбившуюся прядь волос, продолжая без всякого стеснения курсировать по кухне полуобнаженным. Я любовалась его телом и грацией движений, пока он снимал с крючка многоцветную керамическую кружку и наполнял ее кофе.

– Это стихотворение Жака Превера, французского поэта. Он написал его в 1966.

Тут Алек кивнул на кружку с кофе, стоявшую перед ним.

– Сливки или сахар?

– И то и другое, пожалуйста, – ответила я.

Он заправил мой кофе, поставил кружку передо мной и вернулся к плите, чтобы перевернуть яйца и бекон.

– Можно спросить, о чем это стихотворение? – сказала я, отхлебывая кофе и пытаясь спрятаться за огромной кружкой.

Алек облизнул губы, прислонился к барной стойке и скрестил босые ноги. Боже, ну и красавчик же этот мужчина! Уэс был привлекательным парнем, но этот просто супер. Они казались полными противоположностями. То, что у Уэса было светлым, у Алека – темным, и наоборот, и так до мельчайших деталей, вплоть до темных волос, усов и бороды Алека по сравнению с чисто выбритым, но порой чуть шершавым подбородком Уэса.

– Это отрывок стихотворения, посвященного людям, рассматривающим картины Витольда. Оно переводится примерно так:

 
Загадка обычных людей,
Изображенных с любовью в тиши их жизней
И в навязчивом уличном шуме.
Ты следишь за их движеньем,
Но видишь их лишь со спины
И, подобно им,
Сам подставляешь лишь спину взглядам
других посетителей,
Что займут твое место пред рядом картин.
 

– Его стихотворение напоминает мне о том, что множество людей будет смотреть на мои работы и порой их впечатление будет зависеть от других зрителей, рассматривающих те же картины. Это влияет на то, что они видят. Поэтому современный взгляд на искусство таков: человек, стоящий перед картиной, становится ее частью.

Пару секунд я раздумывала над тем, что он сказал.

– Глубоко копаешь.

Алек покачал головой и улыбнулся, после чего выложил бекон и яйца на тарелки и уселся напротив меня.

– Ешь, ma jolie. Нам предстоит целый день работы в лофте.

– Кстати о целых днях, где моя одежда? – спросила я с полным ртом яичницы.

Перегнувшись через стол, Алек запустил зубы в кусок бекона. Услышав мой вопрос, он нахмурился.

– Какая одежда?

– Одежда, – я сделала размашистый жест рукой. – Ну, то, в чем ты хочешь меня видеть, пока я здесь. Предполагается, что ты снабдишь меня…

Я замолчала, не завершив фразу. Мне было неловко говорить о нашем контракте. Алек ухмыльнулся широкой улыбкой кота, сожравшего канарейку, после чего уперся руками в стол и наклонился ко мне.

– Ma jolie, никакой одежды для тебя нет, потому что в мои планы не входит видеть тебя в одежде. Ты – моя муза, и я хочу любоваться твоим телом, всему его углами и изгибами, насколько это в человеческих силах.

Я моргнула, открыла рот, закрыла его и снова моргнула. Он же не всерьез?

– Ты хочешь, чтобы я расхаживала голышом? Все время?

– Oui, – просто ответил он, словно вся тяжесть мира не заключалась в этом вопросе, как это было для меня.

– Oui? И это все, что ты можешь мне сказать?

Я бросила вилку, громко звякнувшую о тарелку.

– Ты полагаешь, что я стану расхаживать тут, – мои руки снова взлетели в воздух, – без единого клочка ткани на теле?

Алек опять нахмурился.

– Ты стесняешься своего тела, ma jolie?

– Черт! Я просто не верю своим ушам, – вспылила я, тряхнув головой и скрестив руки на груди. – Нет, я не стесняюсь своего тела, ну, почти нет. Конечно, скинуть пару килограммчиков мне бы не помешало, но я не знаю ни единого человека, который чувствовал бы себя свободно, разгуливая весь день в чем мать родила.

– Хм-м, тогда у нас есть небольшое затруднение. Но уверен, мы с этим справимся. Закончи свой завтрак, нам надо спуститься в лофт. Я хочу сделать несколько твоих фотографий до того, как изменится свет, а потом начнем работать с краской.

Закинув в рот последний кусок еды, он подошел к раковине, сполоснул тарелку и поставил ее в посудомойку.

– Пойду соберусь. Остальное обсудим позже, oui?

– Oui, – ответила я нарочито-саркастическим тоном.

Алек покачал головой и метнулся к лестнице. Не прошло и секунды, как он схватил одежду и галопом проскакал к ванной. Еще через пару мгновений я услышала, как шумит душ и натужно гудят древние складские трубы, не справляющиеся с нагрузкой.

Он хотел, чтобы я ходила голой все время. Странный тип, как я и думала. Я закатила глаза и сжала зубы. Он даже не удостоил меня нормальным ответом – просто сказал, что у нас затруднение, ловко сменил тему, а затем смылся. Второй день, похоже, грозил стать не лучше первого. Правда, я видела прекрасное тело Алека полуголым. Это было приятно и, несомненно, давало второму дню преимущество над первым, с его постыдным падением. Но хотя поцелуй прошлого вечера и мог задать жару сегодняшнему идиотизму «я-хочу-чтобы-ты-все-время-была-голой», нагишом я расхаживать не собиралась. Это никоим образом не входило в мой контракт, и я ни на что такое не подписывалась. В самолете я тщательно перечитала контракт, и в нем нигде не было сказано: «Миа добровольно соглашается весь месяц разгуливать абсолютно голой!» Психопат!

* * *

После завтрака Алек помог мне снова спуститься вниз, в свою студию.

– Значит, оба этажа твои? – спросила я, хромая за ним по мастерской.

К моему удивлению, здесь крутилось всего несколько человек, хотя было уже восемь утра. Может, у них был не обычный рабочий день, длящийся с восьми до пяти?

– Да, это моя мастерская, а на другом этаже, как тебе известно, моя квартира. Мне нравится работать близко к дому. Иногда я провожу здесь всю ночь до утра. По завершении рабочего дня я не хочу ехать через весь город. А так мне надо всего лишь немного подняться на лифте.

Я кивнула.

– Логично. А где все? – сказала я, плюхаясь в кресло, которое мне пододвинул Алек.

Перед нами на ярко освещенном участке стены висели два пустых холста. Первый был примерно двух метров в ширину и полутора в высоту. Второй, наоборот, в высоту около двух метров и порядка полутора в ширину. То есть холсты были примерно одного размера, только одно полотно горизонтальное, а второе вертикальное.

– Сегодня займемся творческой частью. Для этого мне не требуется много помощников. Только ты, мой фотоаппарат и краска, и все это сейчас передо мной.

– Круто.

Я огляделась.

– Так что же я должна сделать?

– Начнем с пробных снимков. Мне надо, чтобы ты встала перед горизонтальным полотном.

Он помог мне подняться, после чего подхватил на руки и дотащил до другого кресла, стоявшего у стены. На полу под моей вывихнутой лодыжкой лежала подушка. Алек поставил меня рядом с креслом так, чтобы я могла опираться на его спинку.

– Подушка на тот случай, если тебе придется опустить ногу на пол. Не хочу, чтобы ты поставила ее на твердый бетон и повредила еще больше. Это должно помочь, oui?

Я широко улыбнулась.

– Да, спасибо, Алек. Просто делай то, что собирался делать. Я в порядке, мне совершенно удобно, – заверила я его.

Он походил вокруг, затем подошел к треножнику и подправил свет.

– Ладно, теперь сними футболку. Пока что можешь оставить нижнее белье на себе. Мне надо видеть только очертания твоих плеч, рук и шеи, верхней части тела.

Глубоко вздохнув, я прикусила губу, стянула футболку через голову и отбросила ее в сторону.

– Ладно, французик, но это будет тебе дорого стоить, – предупредила я.

– Я прекрасно осведомлен о цене вопроса, – отозвался он из-за камеры.

В ту же секунду, когда я сняла футболку, фотоаппарат начал щелкать.

Я застыла, как статуя, в своем черном кружевном лифчике. Он прятал все, что можно, открывая не больше тела, чем верхняя часть бикини, но я все равно нервничала. В последние годы я немного играла и надеялась сыграть еще больше ролей, но моделью никогда не работала. Не думала, что у меня для этого подходящая фигура.

– Impressionnant[10]10
  Впечатляюще (фр.).


[Закрыть], – бормотал Алек по-французски.

Это прозвучало как комплимент, так что я держала язык за зубами, не мешая художнику работать.

– Ты прекрасно справляешься, – сообщил он.

Я негромко фыркнула.

– И как же мне это удается? Я ничего не делаю, просто стою здесь.

– С твоей красотой этого вполне достаточно. К тому же это только пробные снимки – я проверяю позу, свет и все такое.

Еще несколько щелчков, и он подошел ко мне.

– Не устала стоять?

– Немного, – честно ответила я.

Балансировать на одной ноге оказалось трудней, чем я думала, хоть я и могла опираться на кресло.

Мы сделали перерыв, во время которого Алек принес мне воду и одеяло. Одеяло я использовала, чтобы скрыть свою наготу. Затем он снова заставил меня встать, но на сей раз пришлось опустить голову, взлохматить волосы и снова ее откинуть. Я повторила это несколько раз, пока Алек не остался доволен. Мне казалось, что шевелюра стала просто растрепанной и неопрятной, но, похоже, ему как раз нужны были растрепанные и неаккуратные волосы.

– У тебя просто идеальное сочетание цвета волос и кожи, ma jolie.

Алек подошел к столу и взял с него кисточку и небольшой тюбик краски вишнево-красного цвета.

– Ощущения будут немного необычные, но я хочу нанести эту краску тебе на губы. Она не токсична.

– Конечно, если тебе это нужно. Ты же платишь.

Алек покачал головой и хмыкнул. Я улыбнулась, но затем выпятила губки, и он аккуратно нанес на них краску. Она ярко блестела, и губы стали словно пластмассовые. Закончив, Алек еще пару раз взлохматил мои волосы и вернулся обратно к фотоаппарату.

– А теперь, Миа, подумай о чем-нибудь печальном. О чем-то, что ранит тебя… очень сильно. Может, даже о чем-то, чего тебе не хватает, oui?

Мне не хотелось портить грим на губах, так что я просто уставилась в пространство и вспомнила Уэса. Что он сейчас делает? С кем он? Скучает ли обо мне? А что, если он стоит полураздетым перед другой женщиной? Эти мысли были слишком мучительны, так что я попыталась переключиться на что-нибудь другое. Лишь богу известно почему, но я подумала о своем отце. Я не видела его уже целый месяц. Он все еще оставался в коме, и его дочь не сидела с ним рядом. Эта мысль поразила меня в самое сердце.

– Миа! – резко сказал Алек, и я обернулась так быстро, что заморгала.

Одинокая слеза скользнула вниз по щеке. Камера щелкнула.

– Готово, – мягко произнес Алек.

Я быстро вытерла оставшиеся слезы, почти уже готовые пролиться.

– Мы закончили?

Мой голос сорвался, и Алекс протянул мне кусок влажной ткани.

– Да, с этой частью проекта закончили. Можешь смыть краску и отдохнуть. Я принесу твою футболку.

– Спасибо, – шепнула я, чувствуя, что слегка раскраснелась и сильно разволновалась.

После того как мы завершили работу и я оделась, мы с Алеком сели рядом, глядя сквозь одно из ветхих окон на улицу Сиэтла внизу. Легкий дождик застучал по асфальту, и прохожие ускорили шаг, чтобы не промокнуть.

– А что это за картина, над которой ты сейчас работаешь?

– Ты имеешь в виду, как она называется?

Я кивнула, но не сказала ни слова, продолжая глядеть на мокрую мостовую.

– «Нет любви для меня».

Ну конечно же. Это, мать вашу, должно стать лейтмотивом моей жизни.

– Я готова вернуться к работе.

Алек снова подвел меня к холсту. В тишине я сняла футболку, взлохматила волосы и встала в нужную позу.

Наконец я нарушила молчание.

– И что дальше? – спросила я, вновь собравшись.

– Мы, конечно же, находим твою любовь.

Глава третья

Третий день в обществе Алека снова застал меня в студии. Прошлым вечером мы вернулись после съемки пробников в, казалось, миллионах чуть различающихся поз. Мы даже пропустили обед – очевидно, когда является муза, надо использовать ее визит на полную катушку. Но, говоря объективно, если вы – гетеросексуальный мужчина и находитесь в обществе полураздетой женщины, вполне логично допустить, что муза пойдет вразнос. Все мужчины – свиньи, так или иначе. Просто этот прикинулся сексуальным художником-французом.

Однако должна признать, что я была полностью за. Мне так и не терпелось запустить руки… да куда угодно. В его шевелюру, особенно в его шевелюру. Длинные волны цвета темной охры и золота, идеальным каскадом падающие на его плечи. Высокая, мускулистая фигура с тонкой талией заставляла меня исходить слюной уже вторые сутки подряд. К несчастью для меня, Алек был законченным трудоголиком. Закончив дела в мастерской и поднявшись к нему, мы поужинали пиццей, а потом он снова спустился в студию, чтобы поработать над образом, который мы создавали сегодня. Он даже не вернулся наверх до того, как я улеглась в одиночестве в постель… опять. Меня бесило, что он даже не пытался никак ко мне подкатиться, не считая того единственного поцелуя. Я была на взводе и вполне созрела для того, чтобы совершить следующий шаг. Мне надо было сорвать этот пластырь, если можно так выразиться. Перестать думать о Уэсе и доске для серфинга на кольце с ключами, где висел ключ от его входной двери и его сердца.

Сегодня Алек не ждал меня на кухне. Я сползла по ступенькам на заднице, искренне полагая, что он уже встал и готовит мне завтрак, как вчера. А вот и нет. Вместо этого я обнаружила записку, написанную его наклонным мужским почерком и лежавшую рядом с кофейником. Она гласила:

Ma jolie,

Встретимся внизу, когда будешь готова. У нас много работы.

A

Я съела банан, выпила кружку кофе, после чего проковыляла на костылях к лифту и спустилась в мастерскую. Сегодня там было намного оживленней, чем вчера. Опять вокруг сновали несколько людей в черном, делающих то и это и щелкающих камерами – возможно, они снимали те самые скучные пробники. Я была рада, что Алек сделал мои пробники лично. Так, по крайней мере, я могла с кем-то поговорить. У людей в черном, определенно, был пунктик насчет разговоров с моделями. Каждые несколько минут я слышала «ш-ш-ш-ш», или «тише», или «помолчите» с разных концов комнаты. Хотя все это выглядело очень странно, было интересно понаблюдать за внутренней кухней всемирно известного художника и узнать, как он оттачивает свою живопись и управляет подручными, занятыми грязной работой.

– Наконец-то ты здесь, – пропыхтел один из людей в черном, подбегая ко мне.

Он схватил меня за руку и потащил за собой быстрее, чем позволяли мои костыли.

Пока я пыталась поспеть за ним, резинка на конце костыля угодила в проволоку, тянувшуюся по бетонному полу. Костыль задел провод под неудачным углом, так что я качнулась вперед и чуть не налегла всем своим весом на больную ногу. Я опасно зашаталась, но умудрилась удержаться от падения, балансируя на костылях. Ну все! С меня хватит. Основательно разозлившись, я вырвала руку у ассистента.

– Предупреждаю тебя, чувак. Если не перестанешь тащить меня за руку, я загоню этот костыль тебе в зад. Я тебе не собака на поводке.

Наставив на ассистента костыль, я многозначительно поводила им перед лицом этого парня.

– Отвали.

– Que se passe-t-il?[11]11
  Что происходит? (фр.)


[Закрыть] – громко сказал кто-то у нас за спиной.

Там, уперев руки в бока, стоял Алек. Черты его лица исказились в сердитой гримасе. Он выглядел смертоносно, словно лев, готовый наброситься на добычу.

– Что все это значит? – в конце концов спросил он по-английски.

– Мистер Дюбуа, ваша модель нерасторопна, и вы ожидали ее уже час назад, – ответил его подручный.

Час назад? Как бы не так! Если ему хотелось, чтобы я встала рано, он должен был поставить будильник или, может, найти более интересный способ меня разбудить. Но поскольку он этого не сделал, виноватой я себя считать была не намерена.

– Imbécile[12]12
  Придурок (фр.).


[Закрыть], – проворчал Алек достаточно громко, чтобы услышали мы двое, но недостаточно для постепенно собиравшейся вокруг нас кучки зрителей. – У тебя что, плохое зрение?

Ассистент сморщил нос и отдернул голову.

– Зрение? В смысле могу ли я видеть?

– Ты что, заодно и глухой?

На сей раз мужчина решил оскорбиться.

– Послушайте, мистер Дюбуа, вы сами сказали, что модели должны следовать правилам, в том числе приходить вовремя. А она опоздала, сильно опоздала. На целый час. Я просто пытался поторопить ее…

– Достаточно. Ты, – Алек указал на этого доходягу, – идиот. Ты что, не видишь, что у нее повреждена нога и она не способна бегать на костылях?

– Я просто пытался…

– Assez![13]13
  Достаточно! (фр.)


[Закрыть] Нет. Закрой рот, прежде чем выроешь себе такую глубокую яму, что уже не выберешься из нее, – проскрежетал Алек.

Он оглядел комнату и поднял руку.

– Так, все, кто меня слушает, а я знаю, что вы слушаете…

Несколько людей отвели глаза, словно хотели скрыть тот факт, что все их внимание было приковано к нам.

– Эту женщину зовут Миа, – Алек указал на меня. – Она – первая и единственная муза для «Любви на холсте». Для вас она столь же бесценна, как любое из моих полотен. Относитесь к ней соответственно. А теперь возвращайтесь к работе.

Он два раза хлопнул в ладоши, после чего пришел мне на помощь.

– Ты в порядке, ma jolie?

– Да, все нормально, он просто меня разозлил. Тянул слишком сильно, так, что я почти упала. Это непреднамеренная оплошность.

– Которую он уже не повторит, – ядовито бросил Алек, после чего заключил меня в объятия. – Как спала?

Заметив открывшуюся возможность, я тут же за нее ухватилась.

– Спала бы лучше, если бы рядом было чье-то теплое тело, – дерзко выпалила я.

Алек остановился и замер, глядя мне в лицо. Его медово-карие глаза потемнели, зрачки расширились.

– В самом деле?

– Я никогда не лгу.

Что было не совсем правдой. Я лгала постоянно, по любому подходящему поводу или когда оказывалась в затруднительном положении. Но хотя повод сейчас был подходящий, в этот раз я не врала.

– Трудно в это поверить, ma jolie, – ухмыльнулся Алек.

Он отнес меня в тот же угол, где мы работали вчера, и усадил в то же кресло.

– Уж поверь, французик, – шепнула я ему на ухо, прежде чем он разжал руки, после чего нежно чмокнула его в щечку.

Всего лишь напоминание о нашем горячем поцелуе пару дней назад.

– Похоже, нам придется срочно что-то делать с нашим спальным местом. Не хотелось бы оставлять твои нужды без внимания.

– Это было бы просто трагично, – широко ухмыльнулась я.

В ответ он подмигнул мне, после чего развернулся и снова вытащил тюбик краски и небольшую кисточку.

– Опять накрашенные губы?

Алек шагнул ко мне и поднял подбородок, без слов требуя, чтобы я развернулась и взглянула на то, что у меня за спиной. Я повернулась в кресле боком, помня о своей больной ноге. И тут я увидела это. То есть не это, а… меня. Две версии меня. Первой было мое черно-белое изображение. Второй – комбинированная фотография на одной половине холста, в то время как вторая оставалась пустой. Ярко-красные губы были единственным цветовым пятном на второй картине. Первое, нарисованное изображение было невероятно похоже на оригинал, даже больше, чем фотография на втором холсте. Я встала и, прыгая на одной ноге, приблизилась к картине. Мазки кисти были крохотными, и нарисованный образ почти идеально копировал снимок. Можно было даже разглядеть стекающую по моему лицу слезу. Печаль в моих глазах, поза и поникшие плечи – все это выдавало глубоко несчастную женщину. Грустную и все же… прекрасную. Запечатленное мгновение.

– Это… Просто не верится… как? – шепнула я и подняла руку, чтобы прикоснуться к картине.

Однако прежде чем я успела дотронуться до холста, Алек перехватил мое запястье и осторожно отвел назад.

– Не трогать. Краска еще не высохла. Я работал над этим всю ночь.

Я охнула, широко распахнув глаза.

– Ох, извини, пожалуйста! Я не сообразила. Как тупо. В смысле я должна была понять, это же логично. Извини, – нахмурившись, повторила я.

Алек протянул руку и нежно погладил прядь моих волос, зажав ее между пальцами. Затем он провел кончиком пальца от моего виска вниз по скуле и к подбородку. По моим предплечьям побежали мурашки, и я вздрогнула.

– Замерзла?

По его губам скользнула тень улыбки. Он точно знал, что со мной делает. Как его прикосновение зажигает что-то внутри.

– Нет.

Я облизнула губы и беззастенчиво уставилась на губы Алека, мечтая о том, как он наклонится и прижмет свои губы к моим. Или к чему-нибудь еще. К чему угодно.

– Что ж, тогда начнем.

Он пальцами расчесал мои волосы и закинул их за плечо. Потом проделал то же самое с другой стороны. Не совсем то, чего я ожидала, но ощущение было приятное, так что пришлось этим довольствоваться.

– Присядь, я хочу накрасить твои губы.

Я разочарованно застонала, но все же проковыляла обратно к креслу, плюхнулась на него и закатила глаза. Алек подошел и опустился передо мной на колени.

– Ты когда-нибудь вообще думаешь о чем-то, кроме работы?

– Это ты сейчас о том, что я хочу целовать тебя до тех пор, пока в твоих легких не кончится весь воздух? Или о том, что, если бы я мог, я сорвал бы с тебя футболку и терзал бы твои розовые соски, пока ты не начала бы умолять меня заняться с тобой любовью?

– Заняться любовью?

Я захихикала, несмотря на то что от его слов по моему телу побежало тепло и странное волнение – ведь они были так горячи и… волнительны.

– Разумеется, chérie. Французы занимаются любовью. Есть множество способов заниматься любовью. Жестко. Быстро. Медленно. Технично. Я планирую проделать все это с тобой и посвятить этому долгие, долгие часы. Но не сейчас. Сейчас время для работы. А после – поиграем.

Я кивнула, не в силах ничего сказать. Мне очень хотелось узнать, что для него означает слово «поиграть». Я была практически уверена, что эта та самая игра, на которую я надеялась. Если будет на то воля Божья. Алек неспешно нанес на мои губы клейкую вишнево-красную краску. Покончив с этим, он поднял меня и перенес с кресла к картине.

– А вот теперь начинается сложная часть. Я хочу, чтобы ты прижалась к полотну губами в том самом месте, где они нарисованы. Я помогу тебе, насколько смогу. Подойди как можно ближе и затем медленно прижми губы к картине, чтобы краска с них перенеслась на холст.

Я мрачно взглянула на него, но, как и вчера, не хотела ничего говорить, чтобы не испортить макияж на губах. Теперь даже сильнее, чем раньше. Алек взял меня за голову, а я уперлась руками в стену по обе стороны от картины. Для начала я придвинулась очень близко к холсту.

– Будь осторожна – не прикасайся к картине ни в каком другом месте, иначе мне придется все переделывать, – предупредил Алек, отчего меня тут же охватила паника.

Я медленно вдохнула через нос, выдохнула и наклонилась почти вплотную к картине. Когда я приняла примерно ту позу, в которой должна была находиться, Алек слегка скорректировал положение моей головы, держа ее обеими руками, а потом чуть подтолкнул, чтобы я двинулась вперед.

Выпятив губы, я поцеловала себя, а затем отодвинулась назад. Алек помог мне дать задний ход, чтобы я не потеряла равновесие, а потом донес до кресла. Теперь у черно-белого изображения были идеальные красные губки. Выглядело это почти так, словно художник нарисовал их, однако можно было понять, что это отпечаток. Пускай не абсолютно точный, но, по-моему, в целом выглядело неплохо.

– Именно так, как я это представлял. Ты поражаешь меня, Миа, – с замиранием в голосе произнес Алек, глядя на свой шедевр.

Он стоял со скрещенными на груди руками – одна рука опирается на другую, подбородок уткнулся в ладонь, взгляд неподвижно уперся в картину. Алек смотрел и смотрел.

– Слышал такое выражение: «Не ешь меня взглядом, лучше сделай фотку – она сохранится дольше»? – хихикнула я.

Алек медленно развернул голову ко мне.

– Это будет храниться у кого-нибудь дома в течение всей его жизни. Будет передаваться из поколения в поколение, став наследием на множество грядущих лет.

Ну что ж, когда он это так формулировал, звучало фантастически круто.

* * *

Оставшуюся часть дня он опять меня фотографировал. На сей раз я, уже раздетая догола по пояс, стояла лицом к пустому холсту, на второй половине которого была моя фотография.

– Не понимаю, зачем мне для этого раздеваться, – сказала я, прикрывая рукой обнаженную грудь.

Мои девочки покрылись мурашками, что вряд ли придало фотографии особую прелесть. Мои волосы снова были распущены и взлохмачены, но теперь Алек пригласил стилиста, который профессионально привел их в беспорядок. Я так хохотала, что мой француз сделал разворот кругом и поспешно отправился проверять другие участки фронта. Вообще-то я прекрасно понимала, что достаю его. Вероятно, мистер Дюбуа не привык к тому, чтобы музы препирались с ним и затрудняли его работу. Это, в свою очередь, заставило меня задуматься о том, сколько же муз у него было в прошлом. Мысль, что я лишь одна из многих, бесила меня.

– Ты раньше уже нанимал музу?

Мне вовсе не хотелось слышать ответ, но я не могла удержаться от вопроса.