Текст книги "Зацепка за судьбу"

Двое

Утром Сашенька проснулась в прекрасном настроении. Она встала, уложила волосы, навела макияж и отправилась на завтрак. Как же ей хотелось снова увидеть этого психа! При воспоминании о нем на лице появлялась улыбка. Сашенька брала себя в руки, хмурилась, но улыбка снова расползалась. Ну что поделаешь? Ресторан, где подавали завтрак, находился на веранде, обращенной к морю. Она пришла одной из первых. Солнце еще не сильно грело, и с моря долетал легкий бриз. Она подошла к стойке с восточными сладостями и протянула руку к чему-то, покрытому шоколадной глазурью, как вдруг вспомнила, что женщины с рождения предрасположены к полноте, улыбнулась и направилась к стойке с салатами. Она выбрала место прямо около балюстрады, и предвкушала наслаждения грядущего дня.

Александр поднялся как всегда очень рано, в пять часов. Но сегодня для этого пришлось приложить определенные усилия, поскольку разница во времени давала о себе знать. Он принял холодный душ, докрасна растерся полотенцем и отправился на море. Он бежал к морю, вспоминая вчерашний день, перелет, который неожиданно оказался даже приятным, поездку до гостиницы и неожиданную, но скорее желанную встречу в прибрежном ресторанчике. Он уже не боялся вспоминать и, сняв запрет с воспоминаний о прошлом, с удовольствием предавался воспоминаниям нынешним. Вчера перед сном он сам себя застукал за пением битловской «Субмарины». Распевая во всю мощь голоса We all li-i-i-ve in a yellow submarine, a yellow submarine, он уставился на себя в зеркало в глубоком изумлении. Видавшая многое электробритва застыла в правой руке, тоже изумившись пению хозяина. Он не пел НИКОГДА. Да, он просто не умел петь. У него отродясь не было ни слуха, ни голоса. Он не знал наизусть ни одной песни, и, бывало, немного завидовал Стасу, который неплохо играл на гитаре и пел. И вдруг эта песня! Откуда слова-то выплыли? Песню он допел, не смог остановится, удивляясь красоте звучания собственного голоса. «Это, конечно, не Джон Леннон и не Пол Маккартни, но тоже очень недурно», – самодовольно подумал он, засыпая.

Сашенька вернулась в номер, чтобы переодеться и идти на пляж. Настроение немного упало, но это и хорошо, что она маленькая девочка, что ли, улыбаться без причины и без конца? Она находилась в абсолютно благодушном состоянии души. Все вокруг ей нравилось: и номер с видом на море, и цветок магнолии на подушке (наверное, когда убирали комнату, положили), и теплое солнышко и новая одежда, кучей сваленная на кровать. Что бы одеть? Очень хочется быть красивой. Неважно, что до пляжа два с половиной шага. Ведь можно потом сходить в какое-нибудь кафе, попить кофе и… Она не стала додумывать свою мысль и отогнала ее прочь. Раз он не появился на завтраке, значит, не хотел ее видеть. Ну и не надо!

Александр с удовольствием допивал терпкий зеленый чай на веранде ресторана. Он был одним из последних посетителей. «Куда же она подевалась? Время уже позднее. Спит или не завтракает обычно?» Он в который раз обвел взглядом ресторан. Ее не было. «Надо собираться на пляж. Наверняка, наша Сашенька пойдет загорать». Он думал о ней, и ему было приятно и спокойно. В кармане затренькал мобильник

– Мама, привет!.. Я завтракаю… Нет, один… Откуда же я знаю, где наша дамочка?.. Ах,.. пошла на пляж… Ладно, ладо, я иду.. честно, уже пошел… Целую вас.

Он и вправду уже шел, почти бежал к корпусу. Надо было быстрее добраться до пляжа, а для этого стоило для начала хотя бы надеть плавки. Дамочка могла вполне отправиться куда-нибудь после купания. Никому не ведомо, что могло ей взбрести в голову.

Она лежала на животе возле самой воды и перебирала камешки. Она уже искупалась и заняла такую позицию, чтобы можно было наблюдать за дорожкой, ведущей в гостиницу. Когда он с полотенцем через плечо почти влетел на пляж и замер, разглядывая отдыхающих, она с удовлетворением прикрыла глаза и опустила голову. Он спешил, это раз, и искал ее, это два. Теперь можно претвориться спящей. Рано или поздно он подойдет к ней. «Но лучше бы, если бы пораньше», – промелькнула в голове неизвестно откуда взявшаяся строчка из известного шлягера.

Этот день они провели вместе, откровенно наслаждаясь обществом друг друга. Они плавали и загорали, сидели в кафе и гуляли по пляжу, потом снова плавали, потом обедали в ресторане и снова гуляли. Но главное, что они все время говорили. Обсуждали что-то очень важное и не очень важное и совсем неважное, и смеялись и старались ничем не зацепить друг друга. Александр не был уверен, что уже можно рассказать ей об Антошке и маме. Он очень хотел поговорить о них, но боялся спугнуть ее, не зная, что она может подумать, узнав о столь странном совпадении. Вечером он пригласил ее в русский рыбный ресторан. Она немного удивилась этому выбору, но возражать не стала. Весь вечер они говорили о чем угодно, только не касались личной жизни. Сашенька с удовольствием рассказывала о своей работе, о студентах, вспоминала смешные случаи из студенческой жизни, но почему-то ничего не рассказала об Антошке, хотя несколько раз порывалась, но останавливалась и переводила разговор на другую тему. О своей жизни он говорил достаточно скупо и порционно, будто боясь, что она сможет проникнуть в душу и что-то понять, чего он не хотел бы открывать. Рассказал о теории оздоровления, но промолчал о своей школе в Штатах. Сказал, что когда-то жил в Москве, но углубляться не стал. Она не стала допытываться, хотя было очень любопытно, как же он попал в Штаты. «Расскажет, когда захочет», – рассудила она здраво.

После ресторана они еще побродили по пустынному пляжу, слушая шум волн и кряканье чаек. Это был самый романтический вечер для них обоих. Расставаться не хотелось, но как закончить этот необычный день ни один из них не знал. Он боялся обидеть ее, а она ждала предложения, но его так и не последовало. Он держал ее за руку, она таяла от нежности, он укутывал ее плечи своей курткой, она замирала от близости… Когда уже почти рассвело и они совсем замерзли, Александр проводил Сашеньку до номера, и не получив предложения остаться на чашечку чая, отправился спать. Для обоих день выдался не из легких, в смысле переживаний, всплеска чувств и переосмысления позиций. Пусть немного отдохнут.

Солнечный мальчик

Первые его воспоминания связаны с дядей Сашей. Он приходит в гости с огромным плюшевым медведем почему-то розового цвета. Медведь ростом с маленького Антошку. Он взаправду улыбается мальчику. Антон пытается поднять его на руки, но тщетно. Медведь очень тяжелый. На помощь приходит отец. Он смеется и подсаживает медведя, так, чтобы сыну было легко его держать. У Антошки полно игрушек. Он один маленький среди огромного количества взрослых: мама, папа, дядя Саша, дедушка и баба Аня. Они все любят его, тискают, смеются и дарят, дарят игрушки. Но такого большого друга у него еще никогда не было.

Скоро Антошке в школу. Он готовится по-взрослому. Ему купили ранец, ручки и букварь. Они с мамой даже школу уже выбрали рядом с домом, но папа сказал, что учиться он будет где-то в другом месте, где чище воздух и добрее люди. Антон не спорит. Какая разница, где учиться? Главное стать школьником, а значит взрослым. Родители очень сосредоточены перед переездом. Дедушка пытается командовать, вот только что-то голос дрожит. Баба Аня напекла плюшек в дорогу и не разрешает хватать с противня. А так хочется. Накануне отъезда вечером приходит дядя Саша. Он не в духе. Почему все какие-то странные? Ведь переезд на новое место это так увлекательно! Папа с дядей Сашей закрылись на кухне. Они о чем-то громко спорят. Мама попыталась зайти к ним, ее прогнали. Но когда она открывала дверь, Антошка услышал, что речь идет о дяди Сашиной невесте. Он так и сказал «:… Ну и что с того? Она моя невеста!» Невеста? Почему никто не говорит о свадьбе? Почему она не приходит к ним? Может дядя Саша больше их не любит, раз у него есть невеста. Это грустная новость. Антошка чуть не плачет. Он-то любит всех одинаково сильно, дядю Сашу тоже.

Утро отъезда выдалось хмурым, накрапывал дождь. Они все долго целовались и обнимались у подъезда. Баба Аня даже всплакнула. Ну, чего они в самом-то деле? Не навсегда же прощаются. Оказалось навсегда. Выжил один Антошка, да и то только потому, что сидел на заднем сидении за отцом, а в момент аварии он залез между задним и передним сидениями, чтобы достать укатившийся стеклянный шарик. Этот шарик с тех пор всегда с ним. Он два дня не разжимал кулак, даже в больнице, когда врачи пытались заставить его отдать шарик.

Потом были долгие годы детдома. Баба Аня приезжала каждые выходные, привозила гостинцы, игрушки и одежду. В детском доме было не сильно плохо. Его все любили и ребята, и учителя, и воспитатели. Особенно хорошо стало, когда на практику прислали студентов из пединститута. Они были молодые, шумные и веселые.. Вот тогда Антоша впервые влюбился. Она была из числа студентов. Но какая-то неземная. Высокая, легкая, подвижная. Она бегала быстрее всех и замечательно пела песни Beatles под гитарный аккомпанемент. Она не умела играть сама. Ей всегда подыгрывал Алексей. Он еще за ней «бегал», чем вызывал у Антона законную антипатию. Все звали ее Сашенька. Она тоже полюбила Антошку и продолжала к нему ходить лично, когда практика закончилась.

Сашенька озарила жизнь мальчишки солнечным светом. Он познакомил ее с бабой Аней, и иногда они приходили вместе. Это были роскошные часы. Антоша чувствовал себя на седьмом небе, когда две любимые женщины сидели с ним за столиком кафе и наперебой пичкали мороженым и конфетами.

Время шло. Антон вырос, до выпуска из детдома оставался один год. Сашенька пришла не в обычный день, когда были разрешены посещения. Она появилась в мальчишеской спальне прямо после обеда и строго сказала:

– Мальчики, меня зовут Александра Николаевна.

Мальчики онемели от удивления – они знали ее так давно – почти всю жизнь.

– Я буду преподавать вам английский язык. Кто не хочет учиться, пусть скажет сразу. Я никого не намерена заставлять, – продолжила она серьезно, слегка нахмурив красивые тонкие брови.

– Сашенька, – робко проговорил Антон, – ты в своем уме?

– Антон, тебя это тоже касается. Сейчас я никакая не Сашенька. Я ваш учитель. Я буду обучать вас по моей собственной интенсивной методике. Повторяю, кто не хочет – я не виновата

Она сама волновалась страшно. Хотя, что ей было волноваться? За плечами много лет преподавательской деятельности. Отличные отзывы, стажировка в Англии и в Америке. У нее не было своих детей, и Антошка был самым любимым родным маленьким человечком, которому надо было передать все, что умеешь. Обучать родных – неблагодарное занятие. Потребовалось несколько недель, прежде, чем мальчишки стали воспринимать ее в качестве учителя. Результаты оказались грандиозными. Два Антошкиных одноклассника сдавали английский язык при поступлении в институты, и оба прошли успешно. Антошка впитывал английский, как губка. Слова запоминал быстро, а грамматику раскусил уже на уровне разницы времен и, пользуясь врожденным логическим складом ума, на пятом месяце обучения заговорил, как человек, минимум год, проживший в англоязычной стране. Сашенька была довольна. Ее маленький солнечный зайчик оказался обладателем недюжинного таланта к языкам.

Потом была армия, возвращение домой, поступление в институт, и наконец – их с бабой Аней волевое решение о продаже квартиры. В судьбе Антона участвовало очень много хороших людей, и он не ощущал одиночества. Он смело и открыто шел по жизни благодаря бабе Ане, Сашеньке и дяде Саше. Последний, правда, уехал в Америку, когда Антон был еще маленьким, но он всегда присылал мальчику подарки и книжки через бабу Аню, когда она ездила навещать сына в далекие Штаты. Все детство Антошка очень гордился, что его родственник живет заграницей, и ни где-нибудь, а в США. В том, что дядя Саша – родной дядя, Антошка не сомневался. Позднее, после начала перестройки в России, стало возможно получать посылки. Дядя Саша просто завалил Антошку книгами на английском языке и кассетами. Эти подарки были для мальчика всегда большой радостью.

Антон и баба Аня были счастливы. Это было понятно и неоспоримо. Они всегда вместе, рядом. Но вот Сашенька и дядя Саша так и не нашли своего счастья. Антон был на сто процентов уверен, что счастье заключается в наличии семьи. Он решил объединить их судьбы и с юношеским максимализмом пустился в придуманное предприятие. Он поделился планами с бабой Аней. Она сразу же одобрила. Сашеньку она любила, как родную, а после смерти ее мамы очень жалела девушку. Анна Ильинична не была абсолютно уверена в удачном финале, но, поддаваясь Антошкиному задору, верила в счастливую звезду. Два человека – старый и малый – с удовольствием вершили судьбу своих близких. Александр согласился на предприятие, едва взглянув на Сашенькину фотку, просто ему очень не хотелось отказывать своим любимым людям. Одна Сашенька так и пребывала в счастливом неведении. И слава Богу! С ее характером, предприятие бы закончилось, не начавшись.

Гном Ворчун

Дни отдыха пролетели со скоростью мысли. Они почти не расставались, и им все время было о чем поболтать. Но они могли и просто молчать, глядя на море в закатный час или на такой уютный огонь в камине маленького французского ресторанчика. Но о самом главном, о том, что они чувствуют, что понимают друг про друга, о том, что свело их таких разных на берегу Красного моря, они почему-то не говорили. Как будто это была запретная тема, коснувшись которой, можно поломать все. Они уже не были детьми. Давно не были. Но эта детская чистота отношений сложилась сама собой, и как изменить что-то они не знали, хотя каждый думал об этом по ночам, лежа без сна в своих не согретых любовью постелях. А утром начиналось все сначала. Они были неподдельно рады видеть друг друга. Они проводили очередной день вместе, но, как говорится, не сомкнув объятия.

В последний день их совместного пребывания вечером они наметили прощальный ужин в полюбившемся ресторане, а ночью улетали в Москву. Оба. Билеты были предварительно куплены Антошкой. Александр решил отнести разговор на время ужина. Он должен был ей все сказать именно сегодня. Так они решили во время телефонных переговоров с Антоном и мамой вчера поздно вечером. Он должен ей преподнести это все, как совпадение, чтобы не затронуть женскую гордость Сашеньки. Он готовился к прощальному обеду основательно, только что не репетировал речь перед зеркалом. «Все должно быть естественно… – У меня есть мама и Антон, он не сын, но… Нет, не так. – Моя мама Анна Ильинична воспитывала меня и моего друга Стаса… – Нет, снова не так. Знаешь, Сашенька, я в своей жизни совершил подлость….Да, именно так. Сразу всю правду, как бы это ни было больно»

Сашенька наряжалась на обед. Наверное, впервые в жизни, она хотела быть неотразимой. Единственной и очаровательной. Она хотела притягивать взгляды мужчин, и чтобы он немного ревновал. За время отдыха она, несомненно, похорошела: подтянулась, загорела. Сашенька выбрала вечернее платье кораллового цвета с открытой спиной и чуть бледнее тоном легкую шаль, волосы убрала в пучок и выпустила игривые пряди по бокам. Получилось очень мило. Девушка, смотрящая на Сашеньку из зазеркалья, очень ей нравилась. Наконец все приготовления завершились. Сашенька вышла на балкон, прикурила сигарету и принялась составлять план разговора с Александром. Она была уверена, что он чувствует то же что и она, вот только почему-то стесняется. Надо немного раскачать его. Как-то показать, что он ей не безразличен. Но как это сделать? Она никогда не умела искусственно разжигать мужской интерес. «Надо рассказать об Антошке, об Анне Ильиничне. Может быть разговор о семье, как-то поможет ему». Она так и не разработала никакого конкретного плана действий, когда Александр пришел, чтобы вести ее на обед.

Что-то изменилось в нем. Сашенька сразу это заметила. Но что? В глазах появился холод и металлический блеск.

– Ты готова? Тогда идем – сказал, как отрезал, без тени улыбки

– Я думала, что у нас еще есть время. Может, посидим на балконе, пока такси приедет?

– Времени нет. Я заказал другой ресторан. Туда полчаса езды. Жду в холле.

Сашенька пребывала в растерянности. Что случилось с ним? Его как подменили. Ей уже расхотелось ехать на обед. Но что же делать? Может это минутное помутнение рассудка? Она спустится вниз, и всё будет по-старому, по-хорошему.

Ресторан, куда привез ее Александр, поражал своей помпезностью при очень маленьком объеме помещения. Зал был рассчитан на пять столов. На стенах, украшенных золотой и серебряной парчой, висели написанные маслом картины в массивных золотых рамах, стилизованных под старину. Пол был устлан дорогими коврами, а на каждом столе красовались высокие золотые подсвечники на пять свечей. Сервировка столов тоже соответствовала высоким стандартам: столовое серебро великолепно гармонировало с хрустальными бокалами и крахмальными скатертями. А меню было подобрано в соответствии с обстановкой. Блюда сменяли одно другое и все предлагали попробовать понемногу, но к концу обеда Сашенька почувствовала, что больше она не может пробовать ничего, каким бы красивым оно не выглядело. Им подали сырную тарелку и официант, обслуживающий их весь вечер, наконец, удалился. Александр закурил сигару и спросил:

– Тебе понравился этот ресторан?

– Да, спасибо. Но почему ты поменял наши планы?

– Я – мужчина и мне решать, куда вести даму обедать. Кроме того, это некрасиво с твоей стороны указывать место свидания.

– Я указывала? Мы решали вместе, как мне показалось.

– Тебе показалось. Вдвоем решать ничего невозможно. Оставь это мужчинам. Ты итак слишком эмансипирована.

– Что ты имеешь в виду под словом «эмансипированная»?

– Ты сама прекрасно знаешь… – он разговаривал с ней, снисходительно улыбаясь, как отец учит маленькую девочку жизни, – Ты сама прикуриваешь сигарету и наливаешь себе питье в стакан в моем присутствии. Ты постоянно со мной споришь, доказывая свою точку зрения. Еще или достаточно? Ты забываешь, что мужчина здесь я! Вот поэтому ты до сих пор не замужем…

«Опять на те же вилы?»

Она резко поднялась из-за стола, чуть не опрокинув дорогущий бокал на пол, но вышколенный официант не дал этому случиться. У дверей заведенья было много такси и ей не составило труда добраться до гостиницы.

Всю дорогу домой Саша проплакала, проклиная себя, его и всю поездку. Она никогда не понимала этого мужского шовинизма. За что он так обидел ее? Ведь все было хорошо. Ничего не предвещало такой бури эмоций. Она воспринимала его таким, какой он есть, а на самом деле он был другим. Но как умело скрывался под маской все понимающего друга!

В Московском аэропорту ее ждал Антон. Он уже все знал и страшно жалел Сашеньку. Александр позвонил им несколько часов назад, чтобы сообщить о своем отлете в Штаты. «Ничего у нас с ней не получится», – только и сказал он на вопрос о причине столь внезапного отлета домой. Анна Ильинична, которая присутствовала при разговоре, только руками развела. Уж она-то хорошо знала характер сына: если он что-то решил, переубедить его могло разве что чудо, но чуда не случилось, и, только зародившееся чувство вдребезги разбилось о холод непонимания. Но разбилось ли? Вот в чем вопрос.

Антон привез Сашеньку к ним. Она не сопротивлялась и всю дорогу молчала. Даже домашние запахи пирогов и салатиков не вывели ее из состояния печального оцепенения. За столом, с любовью приготовленном на четверых, Сашенька ничего не ела, вяло отвечала на вопросы, но не плакала, а все смотрела куда-то вдаль, сдерживая душившие слезы. И только, когда Антошка ушел спать, она дала волю слезам.

– Знаешь, девонька, зря ты так расстраиваешься, – сказала Анна Ильинична, приобняв ее за плечи, – Слезами горю не поможешь. А почему Саша тебя обидел, я могу тебе объяснить.

Сашенька от удивления даже плакать перестала. Конечно, она им сказала, что познакомилась с приятным мужчиной с редким именем Саша, и что они вместе проводят время. Но откуда она знает, что он обидел ее? Но ничего спросить Сашенька не успела.

История, похожая на сказку

Анна Ильинична вздохнула и начала свой рассказ.

– Ты, Сашенька, просто слушай, ничему не удивляйся. Тебе все станет понятно… Я начала свою трудовую деятельность с семнадцати лет. Проработала в одном заводоуправлении полгода секретаршей начальника, а когда его перевели в министерство, он взял меня с собой. Мне, конечно, было хорошо, там и зарплата больше и люди интереснее. Но зачем ему я? Совсем молодая неопытная? Ответ нашелся через несколько месяцев. Он пригласил меня на дачу. Я отказалась, зная о том, что он женат и потому неперспективен в плане женитьбы. А мы, девчонки, все тогда только о замужестве и мечтали, планы строили, на картах на жениха гадали. Отказалась от предложения, ожидая чего угодно, только ни того, что за этим последовало…

Сашенька слушала внимательно, не перебивала, недоумевая, какое все это имеет отношение конкретно к ней. Но из уважения к собеседнице, продолжила слушать.

– Он вызвал меня в кабинет прямо посреди рабочего дня и просто так сказал: «Хочешь ты быть со мной или нет – это вопрос второй. А первый – это то, что мне нужен наследник. Моя жена бесплодна, мы уже не молоды, чтобы брать ребенка в детдоме и воспитывать его. Сына мне родишь и воспитаешь ты». Я так и онемела. Рожать ребенка, да еще и вне брака не входило в мои планы. Тем временем он обрисовал мне перспективу, и чем дальше он говорил, тем лучше я понимала, что рожать придется. Дело было ни в том, вернее, ни только в том, что он обязывался содержать меня и сына в достатке пожизненно и предоставлять все блага, какие имел сам, а в том, что он обещал сделать мне московскую прописку и комнату в коммунальной квартире. Об этом я – сельская жительница и недавняя колхозница – и мечтать не могла. Я согласилась. Пока носила сына, я терзалась сомнениями, правильно ли поступаю. Иногда считала, что – да, но чаще склонялась, что все это зря, авантюра, боялась, что с пропиской обманет и ребенка заберет, а мне придется возвращаться восвояси. Я отходила положенный срок в мае и меня определили в хороший роддом в центре Москвы, а вернулись мы с сыном в две комнаты в коммуналке, где и прожили долгие годы. Его отец строго выполнял обещанное: каждый месяц я переводом получала круглую сумму на себя и ребенка. Настолько круглую, что могла кормить и одевать еще и Антошкиного отца, Стаса, который стал мне вторым сыном. Никто мне этого не запрещал. Вот только, когда я хотела лишить Стасовых родителей прав на ребенка, мне строго запретили это делать, мотивировав это тем, что уговор был на одного сына. Надо здесь сказать, что он нам и фамилию свою дал: и мне и Сашке. Тогда бы пришлось Стаса на эту фамилию регистрировать, вот он и воспротивился. Я оставила все как есть. Сашка спрашивал об отце часто, но я говорила, что он живет далеко и поэтому не видится с нами, только подарки ко всем праздникам присылает. Когда Сашка начал «фарцевать», отец страшно рассердился и перестал даже нам пособие выплачивать. К тому времени он занимал уже важный правительственный пост, и ему такая родня была, как мне казалось, ни к чему. Я уже собиралась на работу устраиваться, но он сменил гнев на милость, и возобновил выплаты. Я думаю, что он помог Сане жениться на иностранке и срочно уехать, когда над его жизнью нависла опасность. Но это только мои предположения. В 1997 году я увидела в газете некролог. Он скончался от инфаркта прямо на рабочем месте, так и не увидев сына, которого так хотел, и баловал до самой своей смерти. А может и увидел, даже скорее всего увидел. Зачем же ему так нужен был сын, не спрашивай, не знаю. Может, просто мужское достоинство свое тешил. Через три дня после похорон ко мне домой пришел адвокат и принес документы на дачу в Раздорах, оформленную на мое имя и связку ключей. Я съездила по адресу, указанному в документах. Это был красивый двухэтажный деревянный коттедж с хорошим яблоневым садом. Это была его последняя благодарность за мое стойкое одиночество, которое тоже являлось условием договора…

Сашенька так увлеклась необычной историей, что забыла, к чему все это говорилось. Слезы давно высохли, и она внимательно следила за развитием сюжета. Но Анна Ильинична вдруг замолчала. Прошло несколько секунд. Пришлось справляться с накатившими воспоминаниями. Сашенька ждала, с сочувствием глядя на рассказчицу. «Прожить всю жизнь, совсем всю, не зная любви, завися от человека, с которым была близка только раз в жизни! Она зависела от обстоятельств, которые не выбирала. Она растила сына, которому отдала всю себя без остатка, растила еще одного мальчика, а потом его сына. Можно ли так жить? Можно ли иметь такую силу самоотдачи и не жаловаться? Не бороться, а просто жить, выполняя долг, который сама себе определила? Это достойно не просто восхищения, а просто поклонения. Но как чувствует себя она сама, сейчас на старости лет, оставив большую часть жизни позади?»

– Анна Ильинична, вы когда-нибудь были счастливы?

– Счастлива?… – она улыбнулась, – Я никогда не была несчастлива. А это стоит большего.

– Но женское счастье… оно необходимо,… наверное. Я всегда жила и ждала его, этого счастья.

– Я не думаю, что все время надо чего-то ждать, лучше просто жить и любить тех, кто рядом. Для меня это и есть счастье. Хотя, другого я не знала. У каждого счастье свое, только надо его распознать. Мне в этом смысле повезло. Я всегда любила детей, Сашу, посланного мне Богом, Стаса, предназначенного мне материнской судьбой, и, конечно, Антошку, а они платили и платят мне взаимной любовью, и я знаю, что она настоящая. Я ни разу не усомнилась в любви этих трех мужчин моей жизни, значит, я выбрала правильный путь. Я пойду по нему до конца.

– Но Саша… Он же далеко, на другом конце света.

– Я всегда чувствую его присутствие. А если хочу поговорить, проблем нет, мы живем в век телефонного общения. Он – трудный ребенок, мой Сашка. Он родился под знаком Близнецов. Это первый знак Зодиака, которому присуща определенная двойственность психологического склада. Раздвоенность символизирует и сам знак. Его вечно раздирают внутренние конфликты и противоречия, он не всегда понимает сам себя и от этого теряется, ищет опору в поддержку правильности выбора и, не находя ее, опускает руки. Таким он был всегда. Но, пока он жил со мной, я была поддержкой в его мытаниях, потом ему пришлось уже самому учиться смотреть в глаза действительности, правде и фактам. В особо трудных для него ситуациях он звонил мне. Но иногда он не отдает себе отчет в том, что где-то перегибает палку, тогда можно его вернуть на путь истинный только терпением и любовью. В детстве я говорила ему, что в нем сидят два гнома – один добрый, другой злой. Так вот злого гнома надо гнать, давая дорогу доброму. И мы вместе гнали злыдня и всегда побеждали… Это тот самый случай.

Сашенька постепенно все расставляла по местам. Александр, глаза, внутренняя уверенность, что они давно знакомы.. Ну, слава Богу! Он Ее сын и это все объясняет. Антошка? Анна Ильинична? Или оба, или все трое? Это и ее семья, она их любит всех и Александра тоже. Как просто, надо любить и все, только любить. Она справится. Она научится понимать и прощать, а главное научится любить. Как стало спокойно. Она дома. Она в кругу родных. Они помогут. Надо просто любить.

Самолет совершил посадку в аэропорту Лос-Анджелеса. Александр прошел паспортный контроль и оказался на ярко освещенной горячим солнцем площади. Всю дорогу он спал. Ему снились мама и Сашенька. Они что-то говорили ему, то по отдельности, то сливаясь в одно целое. И он уже не мог понять, кто разговаривает с ним и о чем. Но это было неважно. Ему было спокойно и хорошо в этом длинном сне, наполненном добром и любовью. Сейчас, стоя в ожидании такси, он недоумевал сам, почему он здесь, один. Почему не дома с мамой, Антошкой и Сашенькой. Как так случилось? Он обидел ее, но зачем, почему злой гном вылез так не вовремя? В кармане затренькал мобильник.

– Саша, ты уже долетел? Как погода в Америчке? Мы ждем тебя и очень скучаем…

Это была Сашенька. Она его простила. Они любят его. Так что ему делать в знойно-душном Лос-Анджелесе, одному, когда отпуск еще не закончился, а в Москве ждут самые родные люди. Он подмигнул доброму гному – идти до зоны вылета далековато, а кому легко?

Апрель – август 2004