Текст книги "Бремя удачи"

Глава 2

Ликра, Белогорск, 8 августа

Баронесса Елена Корнеевна фон Гесс тяжело вздохнула, взглянув на замершую в дверях кухни Екатерину Федоровну. При пожилой певице ругаться было решительно невозможно. Та не умела грубо выражаться и не понимала, как баронесса может себе позволить упоминать зеленых чертей и тем более уточнять сочно и подробно, кому и какой именно родней они доводятся.

– Леночка, как можно, – всплеснула руками певица. – Полюшка разобрала каждое слово! У вашей милой крохи музыкальный слух, поверьте слову Алмазовой, именно так. Разве допустимо отравлять его столь преизрядно?

– Вдруг пригодится, – виновато и упрямо прищурилась баронесса. – Тетя Катя, в наше время обмороки немодны и бесполезны. Пусть лучше учится стоять за себя.

– Помилуй бог, да она еще и не ходит, а вы о баталиях помышляете! – строго поджала губы певица. – Между тем, душечка, вам пора. Я сама прослежу за борщом, именно так. Мой милый Семочка познакомил вас с исключительными людьми! Вам партитура подарена, у вас приглашение в императорскую ложу. Надобно прибыть за час до открытия занавеса, это самое малое, уж вы мне поверьте. Но вы отнюдь не одеты, это весьма, весьма дурно.

Лена дернула плечом, нехотя развязала передник, бросила на спинку стула. Временами ей совершенно не нравилось, что баронессы должны быть вежливыми, дорого одетыми, к тому же обременены обязанностями. Но если твой муж барон, да еще декан вновь созданного инженерного факультета в высшем магическом колледже, если у тебя в гостях бывает начальник тайной полиции, а первый министр тебе почти родня, поскольку женат на сестре мужа…

– Теть Катя, и почему вы с нами не едете? – в очередной раз упрекнула Лена.

– Я была на вчерашней генеральной репетиции, – гордо сообщила бывшая оперная дива. – Это куда интереснее. К тому же никак невозможно бросить Полюшку без присмотра. Иди, душечка, тебе понравится.

– В эдаком платье, – поморщилась Лена и пожаловалась: – Да я в нем себя голой чувствую.

Она тяжело вздохнула и, не найдя новых поводов задержаться на кухне, привычной и понятной, пошла одеваться. В последнее время столичная жизнь угнетала баронессу, привыкшую к дикой вольнице ремпоезда, родной, веселой и, увы, невозможной с тех пор, как окончательно выяснилось происхождение мужа. Она смиренно приняла титул, но богатство, рухнувшее на плечи после того, как весной пересмотрели старые дела и отменили приговор Карлу фон Гессу…

– Сударыня, платье готово, – чопорно сообщила служанка, нанятая для присмотра за гардеробом. – Изволите надеть к нему фамильные гранаты?

– А то ж, и пояс со взрывчаткой, – хмыкнула баронесса, добывая из шкатулки шуршащие драгоценности. – Вот чертеняка Колька, во что меня втравил? Баронесса. И чем я думала, когда он предлагал свалить, а я возражала? Во, теперь и расплачиваюсь за ту глупость. Как кобыла в упряжи.

Служанка зашнуровала нижнее платье и помогла надеть верхнее, одернула, оправила и застегнула на шее фамильные гранаты в белом золоте. В приоткрытую дверь, стукнув по ней костяшками пальцев, протиснулся Карл. Заинтересованно оглядел жену, в темно-карих глазах замерцали огоньки. И Лена смирилась со своей «сбруей».

– Там все столь постыдно заголенные, Коль?

– У тебя скромнейшее платье, – подмигнул барон. – Ленка, не смотри на меня так, я уже не желаю ехать… Но мы должны, нас Потапыч пригласил, его терзают послы из Арьи и Ганзы. Он рычит, отбивается, но ему одному тяжело. Ты обязана кокетливо вздыхать, мне велено ревновать и мрачнеть. Поскольку ты самая красивая женщина столицы, а я известный маг и смутьян, мы их отвлечем от Миха.

– Коль, почему так сложно? Оперу дают, мы вроде едем слушать.

– Леночка, проще не получается, неладно у нас в столице, – вздохнул барон и уселся в кресло, наблюдать, как жена натягивает перчатки, а ее служанка быстро и точно собирает рыжие Ленкины волосы в высокую прическу и закалывает шпильками с гранатовыми и жемчужными головками. – Арья требует проявить добрососедство и запланировать, а вернее, подтвердить визит к ним в столицу Береники, уже официально признанной магами птицей удачи. Цель ее поездки – встреча с канцлером, просветление общей удачи и общение с профессорами Дорфуртского университета.

– Шиш им! – топнула ногой Лена. – Моя Ренка не поедет к этим умникам на съедение.

– И Франкония просит о том же, слезно, – не меняя повествовательного тона, продолжил барон. – Как ты знаешь, у них нет магов и они встревожены тем, что активизировался орден джиннов. Их собственный, исконно франконский, которым гордиться надо бы. Если бы власти имели на него хоть какое-то влияние… А так – и сами в страхе, и помощи у чужих магов попросить политически неудобно.

– Ладно, я этих послов буду так любезно рассматривать, что они позеленеют без всякой магии. Едем.

– Аттика тоже желает видеть Ренку. У них весной спускают на воду заказанные Новым Светом корабли, для небольшой страны это шумный праздник и огромные деньги. Как делать подобное – и без удачи? Ганза настаивает на присутствии птицы в Мадере. Эта провинция возжелала отделиться и стать основой для нового альянса в самом сердце Старого Света[1]1
  Старый Свет – группа государств западнее Ликры, которые участвовали в открытии и активной колонизации Нового Света. «Ядром» Старого Света являются Франкония, Анголон, Ганзейский протекторат и Арья. Также в эту область входят Аттика, Норха и ряд малых стран западного океанического побережья.


[Закрыть], – добавил со вздохом Карл. – Ленка, как хорошо было в нашем ремпоезде. Я бы сейчас сгонял на разъезд, барана купил, водочки… И пошел метелить в хвостовых вагонах всех, кто не спрячется.

Служанка испуганно замерла, глядя на своего нанимателя, мага и барона, высказывающего мечтания, нелепые для его высокого положения в обществе. Впрочем, все в доме чудно и не по правилам. В бальной зале еще зимой была автомастерская. Правда, она теперь переехала во флигель и под временный навес, а рядом строится большое новое здание… Но разве это что-то меняет? Барон что ни день выпачкан графитовой смазкой. Да и баронесса не лучше, еду сама готовит. Люд в мастерской работает простецкий, но в дом заходит так, словно тут все можно. Без всякого уведомления прибегают обедать самые случайные люди: те же студенты магического колледжа, постоянно голодные, шумные и нахальные, или журналисты из Тавры. В этой провинции все лето провела дочка хозяев со своим то ли приятелем, то ли охранником сударем Хромовым. Южные гости более-менее совестливые, пусть и нелепые, всегда прибывают с подарочками: салом в чесноке, самогоном, солеными огурчиками – и неизбежной мятой бумажкой, на которой рукой Семена Хромова написано: «Мама Катя, ему остановиться негде, пусть недельку погостит». Алмазова читает, вздыхает, смущенно поджимает губы и идет к баронессе обсуждать обустройство нахлебников, присланных приемным сыном. Их принимают без отказа. И гостинцы не рассматривают с брезгливостью, не выбрасывают. Непривычно…

Лена покрутилась, рассматривая себя в зеркале. Похвалила прическу, отчего служанка даже порозовела. Многие ли хозяева умеют ценить толково исполненную работу? Жаль, у этих, душевных, манеры вовсе не хороши. А поправлять шепотом – бесполезно.

Баронесса сунула под мышку веер, сцапала сумочку и решительно зашагала к главной лестнице. Все не по правилам: и дверь сама толкнула, своей рукой. А вместе с тем такое поведение ей идет и окружающими не осуждается.

– Коль, ты мне не врешь? – уточнила Ленка, спускаясь в бальный зал и осторожно пробираясь по узкой дорожке над взломанным перестилаемыми полами. – Я манерам не обучена, но ведь и умом не обижена. Потапычу ничего не грозит? Корш был у нас третьего дня… Так не в охрану ли тебя, чертеняку, гонят?

– Лена, тогда бы я пошел в оперу без тебя, – убедительно оправдался барон. – Я бы ловко соврал, что иду резаться с Михом в бильярд… Лена, учти, на людях меня надо звать Карлом, это родовое имя…

– Меняй документы пореже, тогда напоминать не придется. Оба вы вимпири, ты да Мих, нашу с Фредди кровушку хлебаете, – хмыкнула баронесса, устраиваясь на заднем сиденье автомобиля. – Макар! Ты на бесхвостого беса похож в этой шоферской куртке. Ну-ка, выдай секрет, пока святой водой не обрызган и без ужина не оставлен: Сам избрал название для модели, направляемой в производство? И для заводских машин в целом?

Макар захлопнул дверцу, уселся на водительское место и без спешки повел машину в сторону города. На роль шофера господина ректора цыган с золотой серьгой в ухе походил мало, даже в умеренно новой и чистой куртке с гербом фон Гессов.

– Лен, не знаю, я на заводе не был уже неделю, – пожаловался он. – У меня скоро экзамены. Если справлюсь, сразу попаду на третий курс инженерного колледжа. Разве что такая новость: видел вчера Мари. Злая, ругается на всех наречиях, какие знает. Из чего я сделал логический вывод…

– Логический, – прищурился Карл. – Макар, скоро в родном таборе тебя перестанут понимать.

– Мой родной табор весь тут, – рассмеялся шофер. – В мастерской. Мне Ромка билет добыл в партер. Вот он и есть мой барон.

Возражений ни у кого не нашлось, и разговор прервался. Карл хмурился и думал о чем-то своем. Лена едва слышно возмущалась неудобством платья и оголенностью плеч. Она косилась на мужа, почти не скрывая тревоги.

Императорский театр, сохранивший и название, и убранство, и престиж первой сцены страны еще со времен правления династии Угоровых, сиял магическими огнями. Над фронтоном висела в воздухе объемная полноценная иллюзия Софьи Жемчужной в сценическом костюме. Иллюзия изредка улыбалась, оглядывала площадь и начинала распевку дивным голосом, высоким и звонким. Вздыхала так, что часовые вздрагивали и задумывались о покупке цветов. И снова улыбалась.

– Чья работа? – уточнила Лена.

– Студенты Лешки Бризова расстарались, сам он тоже помогал, – охотно отозвался Карл. – Растет человек, с осени начнет читать у меня в инженерном курс по паровым машинам. А троих дипломников уже отобрал, наши военные просили подыскать людей.

– Им бы еще Софью в армию заполучить, для деморализации врага, – усмехнулась Лена. – Красивая девочка. Наша тетя Катя ее как-то похвалила… давно, правда. Мол, для сцены данные имеются. А по мне, голос никакой, души в нем нет. Безразлично поет, телом и вздохами добирает. Наш Фредди-старший, привидение, дал мне послушать эхо голоса Алмазовой в ее лучшие годы. Тетя Катя была настоящая звезда.

– Тетя Катя и теперь бы спела лучше этой куклы, – согласился Макар. – Я вчера возил ее на репетицию. Она поясняла Софочке, как надо петь финал. Так даже уборщица прибежала, прямо с тряпкой в руках.

– И чего я вчера не поехала? – расстроилась Лена.

Поправила волосы и решительно выдохнула. Машина уже стояла перед главным входом. Вышколенный театральный лакей открыл дверцу. Карл вышел первым, подал руку жене и заспешил в театр, щурясь с оттенком насмешки. Еще весной Лена попросила избавить ее от участи жертвы светских сплетен. Должна же быть польза от умений мужа, чей немалый талант стихийщика и мага-пси признавали все! Карл ее желание исполнил. С тех пор любая попытка сделать фото восхитительной жены декана заканчивалась досадной неудачей. И светские репортеры вынужденно обходили вниманием несравненную сударыню Елену Корнеевну, ограничиваясь признанием очевидного факта: господин декан чудовищно ревнив и внешность жены дает для этого весомый повод…

Императорская ложа – название тоже сохранилось со времен династии Угоровых – была полупустой. Оба посла скучали в своих креслах. Отгороженное шторкой место правительницы Диваны традиционно пустовало. Огромное кресло Потапыча – тоже. Лена широко улыбнулась послу Арьи и направилась к своему креслу, исправно соблюдая всплывшие в памяти ритуалы, дабы Карлу не было неловко за малость невоспитанную жену.

– Баронесса, счастлив знакомству, – воодушевился посол Арьи, едва Карл фон Гесс представил супругу. – Пригласите меня к беседе, умоляю. Я есть… немного не понимаю либретто. Но звучат намеки, весьма тонкие намеки: вы знаете автора и владеете партитурой.

Лена великодушно пригласила посла, улыбнулась еще приветливее. Покосилась на мужа: кажется, не собирается мешать чудить, даже вроде бы одобряет.

– Я знаю произведение наизусть, – скромно вздохнула баронесса. – Какая именно сцена вам неясна?

Посол просиял, шепотом предложил своему помощнику обеспечить для баронессы настоящие яблочные слойки арьянской кухни. Раскрыл книжечку с золотым обрезом и деликатно указал биноклем на середину листка. Лена изучила, повела бровью. Довольно провокационная для посольского любопытства сцена соблазнения героини злодеем. Хороший повод рассказать южноликрейскую легенду, которая легла в сюжет, спеть ее же в форме древнего сказа – посол этого явно не ожидал – и повторить в более современном звучании баллады, созданной «одним хорошим знакомым».

О том, что баронесса в голосе и шалит преизрядно, скоро знал весь театр. Звучание заполняло пространство под сводами свободно и уверенно. Сам по себе голос был интересен и настолько грамотно подан, что остаться вне газетных сплетен у баронессы на сей раз не было никаких шансов. Люди в зале рассаживались быстро и не вели обычных разговоров, затеваемых теми, кто пришел пораньше с целью завести знакомства, обсудить дела, послушать свежие сплетни. На галерке едва слышно шелестели: это та самая Елена Корнеевна, которой благоволит Алмазова, и если бы не муж-тиран и проклятый титул, она пела бы на сцене, а не сидела в зале, допуская упадок театра. Зрители исполняют партии куда лучше актеров, коим скоро выходить на сцену!

Ганзейский посол, каковы бы ни были его исходные намерения, тоже поддался общему настроению, даже пятна румянца проявились на сухих впалых щеках. Он довольно долго сидел в сторонке и вздыхал, соблюдая нейтралитет и помня о несколько натянутых отношениях своей страны с Арьей. Но после второй версии баллады перебрался в соседнее кресло и тоже занялся изучением либретто вместе с баронессой. В партере уже хлопали и просили повторить сказ полным голосом…

– Лена, ты решила уничтожить премьеру? – ужаснулся барон, выныривая из-за портьер. – Этой Софье петь после тебя. Да она…

– Она вчера на репетиции безобразно вспылила и назвала Алмазову глухой старухой, – тихо и отчетливо зло сказала Елена Корнеевна, снова улыбаясь послам. – Каждый человек, господа, имеет право на свои скромные интриги. Я желаю мстить выскочке, и никто мне не помешает делать это до третьего звонка. Что вам исполнить? Хотите арию из финала? В исходной партитуре, до того, как все порезали под посредственные голосовые возможности Софочки… Правда, у меня нет полной школы, голос не поставлен должным образом, со мной только начали работать, но я желала бы переманить к Алмазовой новых толковых учеников.

Карл тяжело вздохнул и покинул ложу. План отвлечения послов от посторонних разговоров, а заодно от неслучайных и нежелательных знакомств исполнялся не просто успешно! Оба дипломата уже забыли, кажется, о цели своего визита в театр… Маг прошел по коридору. Увидел возле лестницы директора театра. Тот стонал и рвал на себе остатки волос, безуспешно пытаясь проникнуть за первую линию охраны и убедить баронессу не портить премьеру.

– Всего лишь нелепые слова, случайные! – Директор явно знал причину происходящего. – Да позовите сюда хотя бы господина барона, умоляю!

Карл шевельнул пальцами, наспех натягивая на лицо магическую маску: он не желал объясняться и терять время. Кроме того, даже для светских хроник интрижка директора с провинциалкой Софочкой была не свежей новостью, а унылым общеизвестным достоверным фактом.

Барон усмехнулся: Ленкина месть достигла апогея. Жена развлекалась по полной, позволив себя «уговорить» исполнить финальную арию. Возник повод для долгих споров, как правильнее называть ее сопрано с широким диапазоном и дивным серебряным чарующим звучанием в самых верхних нотах…

– Что же мне, все отменить, на колени встать или… – уже почти рыдал директор.

Карл выбрался в фойе, безразлично кивнул директору, обошел его и сразу миновал вторую линию охраны, которая была явной, видимой всем и состояла не из магов. Людей в роскошных коридорах, на лестнице и собственно в фойе оказалось мало. Прибывающие вслушивались, недоуменно глядели на часы и торопились в зал… Карл внимательно обшарил взглядом помещение. Проверил настройку мембран, активность контуров выявления огнестрельного, холодного и магического оружия. Несколько усилил и подновил структуру опознания тех, кто находится в розыске. Проконтролировал коридоры, буфеты, помещения слуг, кухню. По лестнице взбежал на балкон, огляделся, снова отслеживая весь защитный механизм магии театра. Осмотрел издали оркестровую яму, обследовал партер, бельэтаж. Недоуменно нахмурился: левая ложа бенуара пуста, что немыслимо в вечер большой премьеры! Но так и есть… По второй лестнице Карл снова спустился в фойе и оттуда прошел в партер, раскланявшись с Бризовым, который одиноко прогуливался по пустым коридорам. Улыбнулся ректору магического колледжа Марку Юнцу: тот занял странное для своего статуса место у прохода, не самое удобное и не особенно престижное.

– Твоя жена имеет привычку растаптывать врагов, – с едва приметной улыбкой отметил Юнц. – Ходят слухи, директор вчера был груб и велел больше не пускать Алмазову за кулисы. Карл, почему ты позволяешь Лене срывать премьеру? Это банальное хулиганство.

– Не банальное, – шепотом возмутился барон, вслушиваясь в голос жены, тающий звонкими льдинками на той высоте, какая Софочке и не снилась. – Как ты смеешь? Она с первого посещения Императорского мечтала здесь спеть. И если у моей Ленки есть мечта, пусть исполняется. А вот директора можно и поменять…

– Вы дикари, – скривился ректор и отвернулся, снова цепко оглядывая партер. – Все благополучно? Можно давать знак службе безопасности.

– Ложа бенуара слева пустует.

– Бризов проверяет, кто купил билеты, которые не поступали в продажу, – промурлыкал под нос старый маг, не поднимая головы и явно задействовав защиту от подслушивания. – Три минуты даю, сходи и глянь, действительно ли пустует.

Карл кивнул и двинулся по проходу меж рядами, кое-как распихивая плотно стоящих людей, во все глаза глядящих в императорскую ложу. Самые расторопные уже примерялись бросать букеты, и сидящие близ ложи в партере маги из тайной полиции – Карл знал всех четверых – морщились и жевали губами заклинания опознания внешней угрозы…

Оркестр, предав директора, начал негромко, частичным составом, репетировать в точности то, что исполняла Ленка. Послы пригибались и вжимали головы в плечи, пропуская тяжелые букеты: пусть их перехватывают чиновники пониже рангом, им-то не зазорно походить недельку с исцарапанным лицом. Сами послы старались галантно ловить более легкие и маленькие букетики, их сразу передавали Лене и складывали на перила рядом с ее перчатками.

В ложе бенуара не было никого. Правда, магия опознавала пространство как исключительно пустое. Обычно так воспринимается место, намеренно очищенное заклинанием. Чьим? Почерк мага, старательно затертый, простыми методами контроля не опознавался, но казался смутно и неуловимо знакомым. Это было странно, но не давало повода счесть ситуацию опасной. Карл недовольно прищурился, но все же кивнул охране и заспешил в императорскую ложу.

Уже покидая партер, он краем глаза отметил движение кулис. Лена закончила арию, зал взвыл. Баронесса поклонилась, села, раскрыла веер и принялась обмахиваться.

– Бис! – осторожно попросили из зала.

– Судари, да бог с вами, – негромко удивилась Ленка. Чуть помолчала, доводя тишину до совершенства. – Я всего лишь повторяю с простотой дрессированного попугая то, чему летом меня учила Алмазова. До самой малой интонации. У Екатерины Федоровны есть ученицы и получше… Если вам угодно хлопать и нести цветы, хлопайте ей и записки пишите ей. Я передам.

Баронесса звучно щелкнула веером и откинулась в кресле, щурясь от удовольствия. Зал снова загудел. Свет люстр приугас. Карл торопливо вышел в фойе, а затем на улицу. Прощупал взглядом площадь и окна домов, крыши, арки дворовых проездов. Фонари уже затеплились розоватым светом, слабым, не оспаривающим прав заката освещать город. Вечерние цветы на клумбах пахли сладко и даже удушающе приторно, сумерки пока что не обещали прохлады. Темные кроны лип главной аллеи шуршали и вроде чуть клонились к фонтанам, роняли первые листья, украшая розовую воду золотыми лодочками с тонкими черешками бушпритов…

По улице прошел на малой скорости «фаэтон» тайной полиции. Чуть погодя тяжелый автомобиль первого министра подкатил к парадному, Потапыч с женой быстро прошли в театр. И, если верить чутью, никто за ними не следил, а удача оставалась ровной и достаточно светлой…

– Мы все с ума сойдем из-за подозрительности Корша, – поморщился Карл, приходя в более спокойное и мирное настроение.

Проследил, как на улицу с бокового крыльца сбегают двое студентов из числа учеников Бризова, как следом выбирается из дверей багрово-синюшный задыхающийся директор театра.

– Точно менять? – еще раз спросил младший из магов. – Вернуть не сможем, сил не хватит. Тут объемная динамика с пси-компонентом.

– Точнее некуда-с, – обреченно махнул рукой директор. – Как условлено. Без объема вашего, просто вешайте афишку-с. В статике, как вы это называете-с.

– Масштабированная копия с настройкой под взгляд смотрящего, – назидательно пояснил тот же студент, явно набивая цену. – Эффект «лунной дорожки», пятый курс, профилирование по иллюзиям. Откуда ни глянь, афиша читается, она всегда лицом к зрителю.

– Пять рублей, это окончательная сумма, да-с, – отрезал директор.

– Можно звездочки мигающие для приманчивости…

– Не надо, у меня перед глазами уже бегают такие звездочки… – донельзя утомленным голосом пожаловался поклонник Софочкиной красоты.

Иллюзия поющей и вздыхающей дивы погасла, на ее месте соткалась из воздуха обычная афиша, сероватая, в точности подобная бумаге исходника, с рисунком и аккуратной каллиграфической надписью, исполненными пером от руки. Рядом с помпезным фасадом Императорского этот торопливый набросок, не получивший дальнейшего развития в красках и без прорисовки деталей, смотрелся неожиданно. Карл долго глядел на надпись и на портрет. Он был готов взорваться от злости, к тому же чувствовал себя обманутым, даже несколько смешным…

«Роберта Скалли. Единственное выступление»

– Пока я искал шпионов и бомбистов, женщины совершили государственный переворот, – поразился барон, снова прочтя афишу и все еще не веря себе. – Юнц ведь знал… Вот старый арьянский злодей! Не иначе нашел способ поухаживать за мамой Лео.

Сделав столь сложный вывод, барон развернулся и, не оглядываясь более, прошел в императорскую ложу. Первый министр сидел в своем кресле и норовил вежливо пообщаться с послами, смиряя рычащий бас до полушепота. Баронесса была зажата у перил, в плотном окружении цветочных букетов, которые постепенно выносились слугами и охраной. Ленка прятала за веером улыбку победительницы. Карл сел рядом, разворошив букеты.

– Вы что вытворяете? И сколько вас в заговоре? – Он склонился к широким перилам ложи, скрыв лицо в тени, а голос – в магическом мешке приватной беседы. – Роберта не должна была отделяться от тени правительницы Диваны самое малое до зимы. Мы еще не подобрали нового человека. Фактически в стране сейчас нет правительницы, мы не можем предъявить ее во плоти.

– Да ладно тебе, утром появится опять, – сквозь веер шепнула Лена. – Пойми, все само собой сложилось. Береника приехала час назад, Лео знала о времени прибытия заранее, а тут дозрел скандал с Алмазовой. И мы с твоей мамой решили… А если твоя мама Лео что-то намерена сделать, то прочие могут скромно излагать свои доводы в пустоту или просто помолчать. Только маленькая Поленька способна переубедить бабушку, но она как раз выслушала благосклонно и весело сказала: «Агу». Мы решили, что утвердительно.

Кое-как переборов приступ похожего на кашель смеха, барон отогнал вставшую перед внутренним взором сценку: бабушка Лео планирует переворот, советуясь с внучкой, которой чуть больше полугода… И вот – доагукались! Нет сомнений, именно Лео-старшая вынудила директора сменить афишу и допустить на сцену Роберту. Она дебютировала в Императорском два десятка лет назад и теперь внезапно возвратилась на один вечер, чтобы в первый раз дочь могла увидеть ее такой – великолепной, настоящей, живой… Но никак не тенью призрака Диваны, эдакой сиделкой привидения, не имеющей ни своего мнения, ни даже своего лица.

– Да, характер у мамы несколько жестковат, – отдышавшись, признал Карл. – Но такой риск, Лена!

– Никакого. Корш в курсе, сюда согнали всех, кого можно. И я чудила по полной…

– Роберта хоть знакома с…

– Слушай, а для кого я добывала партитуру? – возмутилась Ленка и снова нырнула за веер, осознав, что неосторожным признанием разрушила все сказанное раньше относительно спонтанности заговора.

– Бедный директор. Вы его сожрали, – вздохнул барон.

– Нашел кого жалеть. Он несъедобный, вот чисто вимпирь! С ним разговаривали по-хорошему, Алмазова ему вчера в последний раз пыталась объяснить: у Софьи беда с голосом. Ей нужен врач, и не абы какой. Связки для певицы – это весь ее капитал, все достояние. Тут не ругаться впору, а на поклон идти и помощи просить. Но характер – одно, а гонор – другое. Ох, Колька, меня тут вчера не было, я бы им все пояснила. Внятно. А тетя Катя что? Ее враз обидели и не постеснялись: откуда у них стыд, у свинорылых?

Штатный маг театра завершил обход сцены, появился из-за кулис и еще раз отследил настройку заклинаний оптимизации акустики. Кивнул дирижеру, прикрыл глаза, вслушался в традиционные для последней проверки звуки органных басов, ударных, а затем скрипки. Остался стоять у рампы, удивляя публику, уже притихшую и ожидающую большой премьеры.

Из-за кулис появился бледный, строгий и на редкость благообразный директор театра, деликатно откашлялся. Маг настроил и усилил звучание голоса.

– Судари и сударыни-с! – Директор говорил с легким придыханием, которое могло сойти за проявление нескрываемого восторга. – Наш театр хранит немало традиций, это одна из старейших сцен страны и, безусловно, для всякого артиста наиболее славная и значимая-с… Но и сам театр помнит каждого, кто внес вклад в немеркнущую славу Императорского, да-с. И вот сегодня мы с вами становимся свидетелями события воистину чудесного, мистически созвучного магии этой сцены и ее традициям-с.

Директор поправил розу в петлице и перевел дух. Зал зашевелился, не наблюдая мистики и подозревая подвох. Маг поднапрягся и развернул в полную высоту кулис старую афишу, оригинал которой ему подали. И следующую, и еще. Завсегдатаи загудели, узнавая тоненькую женщину со странными, чуть узковатыми глазами, словно всегда хранящими тень улыбки. Кто-то первым сказал: «Роберта». Директор оживился, указал рукой на зрителя в партере, как на своего союзника:

– Именно так-с, Роберта Скалли! Весь театр, а также ее поклонники были в отчаянии-с, когда она внезапно прервала свою карьеру, на взлете, да-с… Ее уже видели первым голосом этой сцены и прочили ей самые интересные партии. Это была утрата для нас. Но Императорский театр, – голос директора окреп, осанка обрела должную горделивость, – нельзя вычеркнуть из памяти-с, судари и сударыни. Эта сцена не отпускает, нет-с… И да, сегодняшняя главная женская партия словно создана для ее голоса-с… Того вернее, она писалась именно под голос сударыни Скалли, поскольку композитор всегда был одним из ее восторженных почитателей. – Директор хитро повел бровью. – Мы до последнего момента надеялись, но не решались объявить-с, однако теперь все сомнения развеяны, она вняла нашим мольбам, она не смогла не приехать-с, когда получила партитуру. Вернулась всего на один вечер, судари и сударыни, так что вы увидите и услышите то, что воистину неповторимо-с.

Директор значительно кивнул, маг сменил афишу на новую, уже знакомую Карлу и украшающую теперь площадь перед главным входом. Зал охнул. Карл позволил себе первым похлопать проходимцу, который столь ловко вывернул правду наизнанку и опять выглядел победителем и даже героем…

Маг и директор удалились, иллюзия афиши медленно побледнела и сгинула, занавес колыхнулся. Оркестр ожил, наполняя театр звуком и готовя слушателей к началу большого действа на сцене. Лена шмыгнула носом, полезла за платком. Даже Попатыча проняло, он крякнул и присоединился к овациям. Немногим дивам удается снова выйти на сцену после стольких лет вынужденного забвения, снова петь и быть признанными, снова ощущать то, что до сих пор помнит Алмазова, не раз сравнивавшая славу с шампанским, ударяющим в голову, ледяным и обжигающим одновременно.

Послы вежливо хлопнули в ладоши три-четыре раза и негромко попросили барона помочь с биноклями: он опытный маг, как не воспользоваться столь выгодным соседством. Карл любезно согласился припомнить полезные пустяки из общего курса оптики, хотя прекрасно знал, что по крайней мере посол Арьи сам наверняка справился бы с заклинанием. Но, как известно всякому, магия несовместима с дипломатией. Официально.

Первое появление Скалли публика встретила несколько настороженно, но голос Роберты безусловно был хорош и, сверх того, обладал чарующим тембром, находящим созвучие напрямую в душе, обволакивающим весь объем зала…

Опера продвигалась к антракту весьма успешно, зал принимал с воодушевлением и музыку, и исполнение партий, и декорации, и костюмы – все те детали, которые иногда складываются в нечто целостное и уникальное, недавно названное директором чуть высокопарно – магией сцены. Иногда, но не всегда. Вокруг Роберты чудо свершалось исправно и даже охотно. Представить кого-то иного на месте этой женщины – хрупкой, невысокой и совсем не изменившейся за годы вне сцены – становилось уже невозможно. Она не утратила дивного голоса и обаяния вечного ребенка, более чем подходящих к сегодняшней партии.

Лена несколько раз стирала слезинки, послы едва слышно вздыхали и действительно были в восторге. Барон хмурился и сердился на матушку, управляющую дворцовой охраной. На Евсея Оттовича Корша, начальника тайной полиции, и заодно – на всех врагов власти, настоящих и гипотетических, мешающих ощущать прелесть оперы, не позволяющих сосредоточиться на сцене. Надо, увы, делать иное дело: отслеживать зал. Перемещения людей, намерения, эхо эмоций. Ложа бенуара давно не пустует, сама по себе она не копит угрозы – там Береника, теперь барон окончательно разобрался в своем восприятии фальшивой пустоты, даже чуть расслабился: в присутствии птицы удачи дурное происходит редко. Но ведь, с другой стороны, следует и ее включить в число охраняемых. Любимую дочку, пусть и не родную по крови.

– Лена… – Едва занавес качнулся и зал зашумел, Карл снова создал защиту от подслушивания. – Лена, чуди как угодно, но в антракте никого не должны подводить к послам и представлять. Фредерика в курсе, поможет.