Текст книги "Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920–1970 гг."

2.3. Галлиполийская военная организация как прообраз будущих объединений военной эмиграции и её влияние на геополитику региона

Русские люди в этих диких местах, хотя и производили на французов и местных жителей впечатление монолитной и грозной силы, теряли первоначальную крепость духа. Психологически это объяснимо с точки зрения убывающей надежды на победное возвращение домой. На окончательный упадок духа и распад армии более всего надеялись французские военные, ведь для них избавление от необходимости поддержки Врангеля снимало груз обвинений социалистов, составлявших большинство в правительстве Франции и тесно связанных с мировым интернационалом, обобщенно именовавших русских в Галлиполи «защитниками царизма» и «вооруженными наёмниками угнетателей трудящихся масс». Командование французского Экспедиционного корпуса в Константинополе в своих рапортах в Париж преувеличенно воодушевленно сообщало о быстром разложении армии Врангеля, подкрепляя донесения примерами из личных наблюдений, сделанных во время регулярных инспекционных визитов по местам размещения русских. Впрочем, про себя французские представители вынуждены были признать, что и на пятый месяц пребывания русских в малопригодных для жизни условиях «сокрушительного развала» военной организации русских не наблюдалось. А прибывший 1 марта 1921 года для ознакомления с положением дел в Галлиполийский лагерь командир французского Экспедиционного корпуса генерал Шапри разочарованно признавал в письме к военному министру республики, что вместо ожидаемой картины деморализованных эмигрантов, бытом своим более походивших на кочующий табор, его встретила… армия. Наблюдение генерала, которое военный министр поспешил довести до членов парламента, всерьез озаботило не только правительство социалистов, но и, попав к союзникам по Антанте, насторожило их до крайности. Британское военное министерство уже отчиталась в парламенте о смоделированной аналитиками возможной ситуации, когда голодная и вооруженная русская армия, доведенная притеснениями до края терпения, станет непредсказуемой и неуправляемой силой, способной представлять угрозу колониальным владениям его величества. Военное столкновение с врангелевцами виделось союзникам наиболее вероятным финалом их былого союза. Сильная, прошедшая горнило испытаний русская армия самим фактом своего существования заставляла западные правительства предпринимать все возможное, чтобы поскорее разрушить её духовный фундамент и поскорее распылить личный состав по миру. В противном случае русские оставались силой, с которой приходилось считаться, ибо даже в изгнании они способны были постоять за свою честь и при необходимости защитить русские геополитические интересы в проливах, случись к тому политическая необходимость. Конечно, французы были далеки от мысли, что советские вожди станут когда-нибудь использовать армию Врангеля в политических интересах, более свойственных Российской империи, но полностью подобный альянс ими не исключался. Французское правительство учитывало, что именно в описываемый период положение большевистских вождей было весьма шатким: страна находилась в состоянии неоконченной Гражданской войны, власть продолжали сотрясать восстания в центральных губерниях и уездах, и еще недавно чуть не победил вспыхнувший мятеж в Кронштадте. Далеко не весь Дальний Восток был подконтролен московским комиссарам, а на Камчатке местные карательные отряды терпели одно за другим поражение от отрядов метких якутских охотников. В Москве и Петрограде большевики то и дело сталкивалась с активным политическим противодействием и террором со стороны законспирированных подпольных организаций – от социалистов-революционеров до монархистов включительно. Казни представителей оппозиции, взятие заложников и «чистки» следовали одна за другой, но непредвзятому взгляду виделось, что озверевшая от пролитых потоков крови власть коммунистов ежедневно балансировала над исторической пропастью. Подтверждением шаткости власти и умонастроений обитателей Кремля тех лет может служить сообщение, что в 1960-е годы при разборе бумаг кабинета Янкеля Свердлова служащими были обнаружены в несгораемом сейфе несколько чистых бланков заграничных паспортов, выписанных на разные имена с фотографиями большевистского вождя. Там же были найдены различные суммы в иностранной валюте и прочие полезные вещи, необходимые для поспешного отбытия за границу. Случись, что восставший народ изгнал бы большевиков или власть Интернационала пала под ударами ширившихся в России народных восстаний, новое правительство России потребовало бы от союзников пересмотра условий Версальского мира, подкрепив свои требования мобилизацией изгнанной армии для защиты державных интересов. Именно в этом случае закаленная в боях армия Врангеля исполнила бы свой долг, восстановив историческую и геополитическую справедливость по приказу нового российского правительства. А о феномене «русской военной силы» Европа двух последних столетий знала не понаслышке.

Подобный ход развития мировых событий не исключался политиками в странах Запада, отчего еще с начала 1921 года главными целями французской администрации были декларированы обязательное разоружение и демилитаризация… армии Врангеля. Для достижения цели союзниками было использована массированная пропаганда возвращения на родину или отъезд в третьи страны. На протяжении всего периода пребывания армии Врангеля в Галлиполи французская военная администрация убеждала чинов Русской армии в необходимости возвращения к «мирной жизни», начинать которую было никогда не поздно, в особенности в благоприятном климате отдаленных континентов. Особенная роль отводилась пропаганде семейного уклада, поощрялись браки с иностранками, исподволь утверждались приоритеты «семейных ценностей» над «общественными», к каковым относилась служба в армии. Протестантская мораль здравомыслящего эгоиста, обязанного заботиться в первую очередь о личном благе, а затем, в случае его избытка, помогать обществу, долго не находила отклика у русских, воспитанных в православных традициях самоотвержения и жертвенности во благо Руси, не принимавших концепции «индивидуального спасения» за счет сокрушения соборности и общей судьбы.

С весны 1921 года французское правительство решило усилить нажим на Врангеля с целью заставить его как Главнокомандующего объяснить безрезультатность дальнейшего «галлиполийского сидения» подчиненным и объявить о роспуске армии. Сделать это было, как казалось, несложно, ведь и сам барон находился практически под домашним арестом на яхте «Лукулл». Союзническое командование, как могло, препятствовало его частым появлениям в лагерях, визитам к соотечественникам, находившимся в Константинополе на излечении, и к казакам. Под предлогом обеспечения личной безопасности Главнокомандующего для любого мало-мальски значимого визита французскими военными властями требовалась санкция высшего французского командования. В противовес увеличивающимся ограничениям, на борту «Лукулла» Врангель ни на день не прекращал работы над разработкой практических мер по сохранению остатков армии, ежедневно обсуждая с чинами штаба вопросы противодействия разлагающему влиянию на армию союзников и большевистских эмиссаров. Разумеется, барон не мог призывать своих генералов к вооруженному сопротивлению французскому командованию, ибо это создало бы масштабный конфликт в неблагоприятной политической обстановке, и полагался на их понимание трудностей и решимость руководить и управлять вверенными им частями. Как показало время, в своих расчетах на умения подчиненных барон не ошибался.

На протяжении первых нескольких месяцев пребывания в Галлиполи жизнь армии в походных условиях объявлялась командованием не «вынужденной эмиграцией», а стратегическим ходом, позволявшим подготовить командованию освободительную силу и будущую опору свободной от большевизма России – современную русскую армию. 18 декабря 1920 года барон Врангель выехал из Константинополя на очередную встречу с войсками. На параде по случаю приезда Главнокомандующего Врангель сообщил собравшимся чинам, что получил известие о признании союзниками армии, с воодушевлением произнеся: «Я приму все меры, чтобы наше положение было улучшено. Мы имеем право не просить, а требовать, потому что то дело, которое мы защищали, было общим делом и имело мировое значение… Мы выполнили наш долг до конца, и мы не виноваты в исходе этой борьбы. Виновен весь мир, который смотрел на нас и не помог нам». Обращение Врангеля к частям было встречено торжествующими криками «ура!». Приезды барона к армии воспринимались как подтверждение общих ожиданий на скорые перемены к лучшему. Военные ожидали, что вождь вот-вот позовет их в бой, обнадежит, поделится утешающими новостями, хоть были среди них и те, для кого приезд Главнокомандующего не вызывал радости, что подтверждалось некоторыми мемуаристами: «На поле стоят в каре войска. Врангель, Кутепов, четыре французских генерала и два английских офицера стоят перед войсками. На командующем черкеска. На голове кубанка. Узкая талия перетянута ремнем, окованным серебряными бляшками. Сбоку изогнутая шашка – кубанка, вдетая в ножны из серебра. Врангель высокого роста, статен, держится очень прямо и надменно…

– Здорово, орлы! – вдруг кричит Врангель. – Что, еще не закисли в этой дыре, не разучились стрелять?

Он впился острым взглядом в лица людей и начал быстро наступать на фронт… Неожиданно толпа расступилась, и кинематографический аппарат стал делать съемку. К нему быстро подбежали два офицера и замахали руками… Греки-кинооператоры тотчас же подхватили свой треножник с ящиком и скрылись.

– Ишь, боится, сукин сын, чтобы его не пристрелили.

Я обернулся. За мной стояла группа солдат… Там, на этом парадном поле, искусственно взвинчивались нервы, поднималось всякими артистическими приемами “надлежащее настроение”, а тут… кипело подлинное настроение всей солдатской массы»[54]54
  Матасов В. Д., подпоручик Конной артиллерии. Белое движение на Юге России 1917–1920. Монреаль: Monastery Press, 1990. С. 168.


[Закрыть].

Впрочем, для большинства солдат и офицеров визиты Главнокомандующего по-прежнему были желанным и долгожданным событием. Короткие встречи Врангеля с армией неизменно морально поддерживали отчаявшихся людей, оделяя их каждый раз верой в непременную победу духа над тяготами жизни.

Между тем проходили недели, месяцы, а положение войск оставалось неизменным. Проверки, принимаемые командованием, подтверждали готовность галлиполийских сидельцев к походу. Оставалось лишь гадать о том, куда направится поредевшая армия и какие новые испытания ждут её на этом пути.

Переговоры Врангеля с представителями союзных армий по-прежнему протекали в весьма узком кругу и по ряду весьма ограниченного числа тем. Формат каждой встречи предполагал обсуждение лишь неотложных, главным образом финансовых, дел и не давал возможности для обсуждения дальнейшей судьбы армии в целом, кроме как её роспуска и постоянного сокращения численности. Французская сторона на переговорах непрерывно осыпала Главнокомандующего требованиями заплатить за то и за это, и, казалось, не было ни одной мелочи на богом забытой земле Галлиполи, за которую французы не требовали от Врангеля немедленной и полной оплаты. Иногда требования союзной стороны выходили за рамки финансовых расчетов и простирались от незамедлительной сдачи всего оружия до… запрещения исполнения вслух русских песен в городе. Причиной тому был весьма показательный случай. Французский патруль, состоявший из сенегальцев, сочтя, что русские офицеры слишком громко поют песни на родном языке, двоих, наиболее досадивших их слуху мощным вокалом, остановил и пригрозил немедленным арестом. На это требование, исходившее в их адрес от экзотических персонажей, русские искренне возмутились, и тогда, в качестве убеждения, сенегальцы пустили в ход приклады винтовок. Избитых офицеров, обливавшихся кровью, чернокожие солдаты потащили в здание французской военной комендатуры. Встретившимся им по дороге сослуживцам офицеры успели передать, что арестованы. Вскоре весть об аресте достигла слуха начальника штаба 1-го армейского корпуса генерала фон Бредова. Недолго думая, он со своим адъютантом лично отправился к французскому коменданту и настоятельно потребовал освобождения арестованных. Комендант, капитан французской службы, вежливо выслушал речь русского генерала, но отказался выполнить его требования до решения суда, на котором оба арестованных должны были предстать за нарушение общественного порядка в городе. Фон Бредов продолжать настаивать. Капитан отказал еще раз, дав понять, что решение окончательно и не подлежит дальнейшему обсуждению, после чего вызвал в помещение комендатуры караул сенегальцев по тревоге. На безоружного генерала и его адъютанта наставили стволы винтовок. Видя бесполезность дальнейших объяснений, генерал фон Бредов с адъютантом вернулись в расположение части. Там начальник штаба армии приказал поднять по тревоге две роты юнкеров Сергиевского артиллерийского училища, явившихся на плац в полной боевой выкладке. Построившись в две колонны, юнкерские роты двинулись по направлению французской гауптвахты. «Идем освобождать наших товарищей!» – объяснил юнкерам начальник училища генерал Косьмин. Две легко вооруженные роты юношей в белых гимнастерках с красными погонами, быстро преодолели расстояние от лагеря до дверей французской гауптвахты. Еще издали, завидев приближавшихся юнкеров и колышущуюся в воздухе стальную ленту примкнутых штыков, караул сенегалезов бежал, бросив возле здания два своих пулемета. Прикладами юнкерских винтовок были сбиты замки, и арестованные офицеры были немедленно освобождены. Под громкие крики «ура!» освободителей они проследовали назад с юнкерскими ротами, и над раскаленной полуденной галлиполийской землей снова вознеслась в высоту синего неба русская песня. Со дня этого инцидента французы перестали высылать свои патрули по Галлиполи. И эта малая победа была радостна русскому сердцу, а генерал Косьмин благодарил юнкеров, с легким сердцем доложив начальнику штаба армии о выполнении задания.

…Находясь на «Лукулле», Врангель принимал приехавших с визитом представителей различных кругов эмиграции и обсуждал с ними вопросы самоидентификации российского сообщества на чужбине, выражающегося в издании русских газет и, в особенности «Русской мысли», издание которой было решено возобновить за границей, передав под редакторское попечение бывшего «легального марксиста» П. Б. Струве.

На яхте барона бывали и либералы, и умеренно-правые: П. Б. Струве, В. В. Шульгин, Н. Н. Чебышев, курирующий бюро русской прессы в Константинополе. Гостем Главнокомандующего бывали иностранцы: майор Такахаси – представитель единственной страны, оставившей к 1921 году при штабе Врангеля своего представителя – Японии. «У Врангеля было редкое соединение: он импонировал и в то же время привлекал к себе сердца. И в сношениях с людьми <он> не упускал никогда русского интереса, во время беседы ли с американским адмиралом, или с маленьким беженцем, явившемся к нему с просьбой. Под теплой оболочкой личного обаяния он хранил холодный расчет государственного человека, соотносящего свои поступки с будущим вверенных ему судьбой масс и далекой страны, к которой стремились его помыслы»[55]55
  Федоров Г. Путешествие без сантиментов. В сборнике «Константинополь – Галлиполи». Серия «Белое дело». М.: изд. РГГУ, 2003. С. 219.


[Закрыть], – отмечал современник. Они же утверждали, что, несмотря на неловкость пребывания под бдительным контролем союзников, имя Врангеля гремело от «советского Петербурга» до временно освободившегося от большевиков Владивостока. Из Петрограда к Врангелю привозили как-то раз икону с письмом прихожан, а дальневосточное национальное правительство Меркуловых слало ему приветственный адрес. Советское правительство не могло не замечать популярности своего главного военного противника, но сил для физического устранения барона ко времени описываемых событий в их распоряжении было немного. Для подготовки акции устранения требовалось время и главное – нетривиальный план действий, позволявший добраться необычным способом до хорошо охраняемого Белого вождя. В ту пору образ врага в лице Врангеля был успешно сформирован коммунистической пропагандой, изображавшей барона крупным помещиком и землевладельцем, готовым идти до конца в борьбе за собственность и капиталы своих иностранных инвесторов. На деле «крупный землевладелец» коротал дни в аскетической обстановке яхты, служившей ему и домом и штабом одновременно. Его быт был куда как менее вычурен и вызывающе дорог в сопоставлении с некоторыми его соотечественниками, успевшими устроить за рубежом свою жизнь, а порой столь же нелеп и безотраден, как у многих чинов русской армии, вынужденной пребывать в типичной для азиатской обстановки антисанитарии и бедности. «Однажды я застал его (Врангеля. – Примеч. авт.) в возбужденном состоянии. Он шагал по каюте и, вооружившись жестяной коробкой, бил тараканов, бегавших по облицовке красного дерева. Врангель выразил удовольствие, что живет теперь среди темных стен. Среди них он отдыхал от белесоватой внутренней окраски “Корнилова”»[56]56
  Чебышев Н. Н. Близкая Даль. В сборнике «Константинополь – Галлиполи». Серия «Белое дело». М.: изд. РГГУ, 2003. С. 140.


[Закрыть].

Разъединив Врангеля путем изоляции на яхте и армию, союзники взялись за обработку подчиненных барону генералов. Сначала на них оказывалось давление, создавались почти невыносимые условия, а затем предлагалось «разом покончить со всеми неудобствами», и, покинув армию, найти себя на гражданской службе. Как-то командование экспедиционного корпуса потребовало в категорической форме у генерала от инфантерии Кутепова сдать все имеющееся в армии оружие, упомянув невзначай, что корпус намеревается провести большие учения сенегальцев при поддержке с моря силами французского флота. Кутепов с энтузиазмом парировал: «Какое совпадение! У меня на этот день тоже назначены маневры в полном боевом снаряжении!»[57]57
  Чебышев Н. Н. Близкая Даль. В сборнике «Константинополь – Галлиполи». Серия «Белое дело». М.: изд. РГГУ, 2003. С. 125.


[Закрыть] Для усиления брожения умов и в целях достижения большего пропагандистского эффекта в Галлиполи вдруг стали попадаться листовки на русском языке в виде информации французского командования о непризнании правительством Франции Русской армии генерала Врангеля. Далее давалось пояснение, что для официального Парижа больше не существует ни сам Врангель, как Главнокомандующий армией, ни назначенные им начальники. Все их приказания по армии отныне не имеют законной силы, а сами военачальники лишаются своих полномочий отдавать приказания подчиненным. Все чины Русской армии в Галлиполи объявлялись беженцами, административно подчиненными французскому капитану, назначенному комендантом Галлиполи. Лиц, выразивших немедленное желание покинуть ряды армии и ее лагерь в Галлиполи, французские власти готовы переместить в создаваемый лагерь беженцев, откуда можно либо вернуться в РСФСР, либо, по своему усмотрению, уехать в Бразилию или в иные страны, готовые к приёму эмигрантов. Речь в ту пору шла лишь о южноамериканских государствах и прочих отдаленных уголках мира. Для увеличения числа «павших духом» чинов армии Врангеля французским интендантством, ответственным за поставки продовольствия, русским был неожиданно сокращен продовольственный паек. Результатом предпринятых усилий оказалось лишь небольшое количество желающих стать гражданскими «беженцами» и «гражданами мира».

Нужно плохо знать командование Экспедиционного корпуса, напутствованное военным министром под нажимом парламентариев-социалистов, чтобы заподозрить его в отсутствии упорства в достижении поставленной свыше цели. Спустя какое-то время командование французского Экспедиционного корпуса провело громкую акцию вербовки русских военных добровольцев в Иностранный легион. От имени правительства Франции русским была предоставлена возможность сражаться в африканских пустынях с мятежными туземными племенами. И хотя на этот призыв и отозвалась малая часть офицеров и казаков, массового вступления русских во французский Иностранный легион не получилось. Для большинства по-прежнему существовал Верховный вождь и неизменными оставались цели борьбы, и пока они существовали, сознание долга прочно сплачивало людей. Именно поэтому французы справедливо считали самого Врангеля препятствием на пути к распылению русской вооруженной силы. В бесчисленных переговорах с союзниками, по многим вопросам барон отражал нападки и противостоял франко-британскому давлению, потому что в буквальном смысле мог опереться на штыки своей армии. «Его позиция была тем более сильна, что его требования и чувства разделялись тысячами, продолжавшими повиноваться ему как командиру» – признавали современники[58]58
  Матасов В. Д., подпоручик Конной артиллерии. Белое движение на Юге России 1917–1920. Монреаль: Monastery Press, 1990. С. 171.


[Закрыть]. Идея изолировать Врангеля, а по возможности навсегда устранить его от военного командования, занимала умы союзного командования всю первую половину 1921 года. И когда по армии поползли лишь слухи о том, что Врангель, находившийся в Константинополе, может быть подвержен аресту французскими властями, союзническая администрация услышала в ответ, что «…русские полки двинутся на Константинополь в случае насилия над Главнокомандующим»[59]59
  Матасов В. Д., подпоручик Конной артиллерии. Белое движение на Юге России 1917–1920. Монреаль: Monastery Press, 1990. С. 171.


[Закрыть].

Это предположение надо было проверить, а заодно поближе взглянуть на состояние армии. По этой причине новый военный комендант Галлиполи подполковник Томассен, прибывший на смену прежнему – Вейлеру, сразу же нанес визит временно исполняющему обязанности командира 1-го корпуса генерал-лейтенанту Владимиру Константиновичу Витковскому, чтобы заодно передать следующие пожелания командования союзников. В сущности, они мало чем отличались от прежних. При встрече Томассен повторил Витковскому уже хорошо известную позицию французского командования о новом статусе русских частей, равно как и о том, что считающиеся беженцами лица не могут иметь никаких начальников, и в этом качестве отныне подчиняются только ему – французскому коменданту. Подобное заявление не могло быдл бы произнесено при Кутепове! При нем разговор бы закончился, не успев начаться, и потому в его отсутствие по болезни французский комендант надеялся на дипломатическую неискушенность генерала Витковского. Генерал Витковский спокойно возразил на это, что нынешняя армия не только не является фикцией, но сможет достойно постоять за себя, что чрезвычайно взволновало французского коменданта, ответившего на это, что незамедлительно предпримет ответные меры. Сам спокойный тон и твердая решимость, звучавшая в словах генерала Витковского, не на шутку взволновали французского коменданта. Меры, добавил Томассен, будут направлены на то, чтобы пожелания французского командования исполнялись в полном соответствии с требованиями коменданта. Русский же генерал, отказывающийся выполнять законные требования, будет доставлен в Константинополь, что было равносильно аресту. После этих слов Томассен поспешил откланяться.

После ухода гостя Витковский вызвал сослуживца Кутепова по Лейб-гвардии Преображенскому полку, полковника Ипполита Ипполитовича Комарова, и поведал ему о визите француза. Раз возможность ареста была официально заявлена тем от имени союзного командования, то и промедление в упреждающих мероприятиях грозило русским непоправимыми последствиями. Витковский и Комаров направились в штаб корпуса, где по прибытии отдали несколько распоряжений дежурным офицерам, необходимых на случай объявления военной тревоги. Посовещавшись с Комаровым, Витковский распорядился в случае своего ареста частям Русской армии атаковать французский гарнизон, занять ключевые точки в городе, включая телеграф, и захватить власть в городе. Дабы исключить французский десант с моря, Витковский отправил секретное донесение командиру эскадренного броненосца «Георгий Победоносец» капитану 2-го ранга Петру Петровичу Савичу.

Ознакомившись с посланием Витковского, тот ознакомил с ним офицеров броненосца. Согласно плану, при получении особого сигнала с берега «Георгий Победоносец» должен был сделать разворот на 180 градусов и взять курс на одиноко стоявшую на рейде французскую канонерку. Союзники оставили её под предлогом необходимости скорой связи с бюро Экспедиционного корпуса в Константинополе и, по умолчанию, для негласного надзора за действиями русского военного корабля, который им пока никак не удавалось заполучить за мифические долги. Броненосец должен был потопить канонерку. Лодка эта была хорошо видна с берега. Ежедневно из её радиорубки уходили сведения в штаб французского командования относительно видимых изменений в жизни русского военного лагеря. Ее потопление оказалось бы как нельзя, кстати для того, чтобы лишить французов возможности связаться по радио с основными силами и вызвать подкрепления.

Между генералом Витковским и командиром «Георгия Победоносца» было условлено, что корабль не двинется с места ни при каких обстоятельствах до той поры, пока командующий сухопутными войсками не подтвердит начало боевой операции. Корабль, от действий которого ожидалась поддержка на море, был хорошо известен на русском флоте, и за неполные два года Гражданской войны успел хорошо зарекомендовать себя в составе Белого флота. Чтобы понять серьезность его угрозы для канонерки, имеет смысл остановиться на его основных характеристиках и кратко рассказать его историю. «Георгий Победоносец» был большой корабль водоизмещением в 11 030 тонн. Длина его корпуса составляла 100,9 метра, ширина – 21 метр, осадка была 8,6 метра. Максимальная скорость хода броненосца была 16,5 узлов, а дальность его плавания доходила до 2400 морских миль при средней скорости в 10 узлов. Мощность «сердца» броненосца, его паровая машина тройного расширения, достигала 13 150 лошадиных сил. Броня его палубы была 57 мм, казематов – 229–305 мм, а рубки – 305 мм. Подвергнувшись нападению, броненосец не становился легкой добычей под мощным орудийным обстрелом и мог в течение долгого времени вести оборонительный бой, задействовав шесть орудийных барбета 305-мм, семь 152-мм, восемь 47-мм, и десять 37-мм орудий, а также двадцать 64-мм десантных пушек Барановского. На броненосце было семь 457-мм торпедных аппаратов. На «Георгии Победоносце» применили башенно-подобное прикрытие с наклонной лобовой плитой, хотя толщина его оставалась незначительной и предохраняла только от осколков, пуль и снарядов мелких калибров. Кроме того, на «Георгии Победоносце» более мощными стали и сами орудия (305-мм с длиной ствола в 35 калибров). Правда, введение более тяжелых и длинных орудий привело к тому, что при развороте их на борт корабль получал значительный крен, затруднявший и наведение, и саму стрельбу. Экипаж «Георгия Победоносца» в военное время состоял из 642 человек, однако во время описываемых событий штат его сильно поредел.

На следующее утро французский комендант, наблюдая в бинокль грозное безмолвие русского лагеря, отдал приказ об установке колючей проволоки по периметру сенегальского гарнизона. Русские, казалось, не предпринимали никаких действий. Сенегальские стрелки, опоясав периметр казарм проволокой, ожидали развития дальнейших событий. Но ничего не происходило. Так прошел день, другой, неделя, месяц. Время шло, однако до военного столкновения сторон дело не доходило. Холодное противостояние продолжилось до православного Рождества Христова 25 декабря 1920 года. Во время богослужения в греческом храме к генералу Витковскому подошел комендант Томассен и его офицеры, просившие его принять поздравления по случаю православного праздника. Подобный жест французов показывал, что инцидент между сторонами считался исчерпанным. Опосредованно союзным командованием в Константинополе признавалась потребность русских сохранить армию. Витковский потом доносил Главнокомандующему в письме во всех деталях о противостоянии сторон, а тот в свою очередь в ответном письме Витковскому искренне благодарил его за проявленную выдержку и выражал поддержку действиям временно исполняющего обязанности командира корпуса. Врангель не замедлил рассказать о произошедшем конфликте генералу Кутепову. Как только Александр Павлович вернулся в строй после болезни, на докладе о происшествиях за время отсутствия командующего тот выразил свое удовлетворение проявленной твердостью Витковского. Решительность генерала импонировала Кутепову, но главное, что в душе он был почти уверен в том, что с таким командиром во главе русские части непобедимы. Главнокомандующий в письме на имя генерала Витковского благодарил его за проявленную выдержку и выражал поддержку действиям временно исполняющего обязанности командира корпуса. Неудача союзников насильно заставить русских считаться с их мнением не остановила французов от дальнейших попыток воздействовать на армию иными, теперь уже экономическими способами.

На встречах с русским командованием французские представители горестно сетовали на то, что изнуренная мировой войной Франция не может бесконечно помогать им, что на питание ежемесячно расходуется 41 млн франков, и что данные сумму уже превосходит гарантированное возмещение французских расходов, объем которого не превышает тридцати миллионов. Ознакомившись с финансовыми документами по взаиморасчетам с союзниками, Врангель остался озадаченным. Выходило, что по отчетным ведомостям Французского интендантства, масштабы трат на содержание Русской армии не превышали 1 млн 700 тыс. франков в месяц. Имущество, отобранное французскими властями у прибывших на чужбину русских войск, равнялось 133 с половиной миллионов франков. За период с 15 ноября 1920 года по 1 мая 1921 года французами было израсходовано лишь 44 млн франков, а остаточный баланс средств Русской армии, находившихся в руках у французов, составлял 105 млн франков. Врангель сделал необходимые выписки и на следующей встрече с союзным командованием попытался остудить пыл французской стороны, терявшей, как ему казалось, остатки реалистического мышления в искреннем порыве нажиться на чужой беде. Приведенные им контраргументы не особенно смутили французов. На официальных встречах его vis-à-vis все так же продолжали сетовать на бремя непомерных расходов по содержанию русских. Ни желания прислушаться к приводимым Врангелем доводам, ни тем более смысла в постоянно повторяемых претензиях Главнокомандующий не увидел. Посовещавшись с ближним кругом генералов, Врангель сообщил им, что так далее продолжаться не может. Бессмысленность затянувшихся переговоров о судьбе армии можно было прекратить лишь одним путем – исходом из Галлиполи, но куда и как? Барон не сомневался, что пройдет совсем немного времени, и переговоры по русской задолженности сменится на какую-нибудь еще новую, но не значит лучшую для русских тему. Он был почти уверен, что французами будет непременно найдено еще какое-нибудь средство давления или шантажа, и не исключал возможных попыток физического устранения лиц, стоявших во главе армии, и, не в последнюю очередь, себя. Что оставалось делать? Врангель поделился своими мыслями с Кутеповым, фактически давая тому карт-бланш на любые действия, направленные на изменение существующего положения дел, и выход из дипломатического тупика. После этого Врангель счел нужным устраниться, оставив Кутепова действовать на своё усмотрение.