Текст книги "Корабельщик"

Олег В. Никитин
Корабельщик
роман

0

Если взглянуть на берег со стороны моря, скажем с лодки, то можно различить среди мутной, словно размазанной по склонам зелени крошево приземистых рыбацких домиков и охотничьих заимок. Остальное – а это многие квадратные мили портовых построек, большей частью заброшенных еще в прошлом веке, прокопченных буксиров, списанных парусных судов Королевской Колониальной компании, полузатопленных барж и даже одного крейсера, который мирно ржавеет в акватории со времен последней войны – скрыто за пологим мысом. На котором, собственно, и лепятся лачуги промысловиков. По этим халупам, большую часть года пустующим, во время войны однажды ударили из корабельной пушки, не попали и тотчас забыли. Скорее всего, засевшие в срубах редкие обитатели даже не расслышали за гулом бипланов, как осыпаются мутные стекла их домиков. Потом можно было разглядеть в стенах неровные пятнышки бурого с глубокой щербиной посредине – от увядающей на пределе дальности пули.

А может, бипланы были уже потом и совсем в другом городе, спустя несколько дней после неудавшегося десанта?

-9

–  Кажется, меня зацепило, – пожаловался Ефрем. Он прислонился к шершавой стене, не обращая внимания на ворох битого стекла под ногами. Его губы искривились, как ни старался он делать вид, что боль ему нипочем.

Тут же в полусотне саженей ниже по улице Восстания опять разорвался снаряд, и по мостовой покатились каменные обломки, будто стараясь обогнать друг друга. Из рваного пролома запоздало выпал массивный шкаф и с неожиданно громким треском развалился на тротуаре, рассыпав ворох цветных тряпок.

Максим выглянул из-за угла: никто так и не появился, все давно смылись в порт, чтобы поучаствовать в сражении или помочь советами военным. Только мелкий отряд нескладных новобранцев в форме пробежал в отдалении, сквозь тучу пыли. Наверное, подкрепление для тех, что обороняли порт. Развороченный дом – как раз то, что нужно, и нет никого, кто мог бы схватить за руку.

– Эй, ты чего? – Слегка загорелое лицо Максима напряглось почти так же, как и у напарника. Тот словно посерел и стал валиться набок, цепляясь за стену свободной рукой. Вторая продолжала стискивать кусок арматуры, будто она могла чем-нибудь помочь.

Максим кинул свою заточенную железку и схватил товарища за рукав, но удержать не сумел – тот тяжело опустился на битое стекло. Левую руку он прижимал к задней стороне бедра. Между пальцами Ефрема сочилась кровь, впитываясь в ткань штанов.

– Это ничего, – прошептал он. Но видно было, что ему страшно, настолько, что звуки близких разрывов уже не заставляют его вздрагивать. На ногу он не смотрел. – За гвоздь зацепился. – И кивнул в сторону забора в глубине тупика, через который они перелезли несколько минут назад.

Максим отогнул липкие, красные пальцы друга, разорвал влажную ткань и увидел глубокий порез. Кровь слабыми толчками выплескивалась из него – наверное, осколок повредил артерию. Он услышал, как коротко вскрикнул товарищ, когда уже спрыгнул вниз, и вспомнил, что тогда действительно мимолетно подумал об острой щепке, на которую наткнулся Ефрем. Но в тот момент неподалеку как раз громыхнуло… “Пришел и его час”, – мелькнула привычная мысль в голове Максима. Но как же не хотелось верить, что последний из школьных друзей погибнет так нелепо, по случайности! Тот, с кем не только родился и вырос в одном дворе, с кем первые три класса просидел за одной партой и даже устроился на работу на одну и ту же фабрику, должен был умереть – хорошо еще, что вдали от дома и чужих глаз. Только освобожденный и его освободитель… Может быть, даже лучше, что именно Максиму довелось стать свидетелем ранения друга – принять Смерть от его руки Ефрему будет легче, чем от гвардейцев или простой потери крови.

Ефрем вырвал пальцы и вновь прижал их к ране, стискивая ее в попытках остановить кровотечение. Он уже плохо владел собственным телом и не понимал, что это слабый организм пытается из последних сил отвратить гибель.

Максим взял свое “оружие” и медленно поднялся. Нога заныла, словно это он сам получил ранение, а не Ефрем. Острие арматурины уткнулось в грудь товарища, в то место, где под ребрами продолжало биться сердце, бестолково гоня кровь сквозь рану. Ефрем коротко всхрипнул, не сводя с напарника черных, расширенных глаз, но ничего не сказал. Он сам поступил бы точно так же – все, кто ранен, кто не может самостоятельно выжить или прокормить себя, должны быть добиты, чтобы их маленькое, тесное жизненное пространство было занято напирающей, полной сил молодой порослью, младшими братишками или сестрицами. Таков непреложный закон жизни.

Железка выпала из рук Максима. Он вдруг вспомнил, как три года назад друг спас его от личной проверки самодельных махалок – Ефрем обязательно хотел спрыгнуть с крыши сам, азартно споря с изобретателем.

Максим вновь нагнулся и вспорол перочинным ножиком ткань влажной штанины.

– Не дрейфь, приятель, – бодро сказал он. – Тебе ли бояться порезов? Сейчас забинтуем, и станешь как новенький. Точно тебе говорю. Тут и крови-то почти нет…

– Правда? – несмело улыбнулся Ефрем.

– Правда, конечно. Ты просто испугался, вот и ослаб. Сейчас замотаю.

Внезапно прямо над их головами в дом ударил снаряд, и сверху посыпалась каменная крошка. На тротуар поодаль упал кусок стены, подняв тучу белесой пыли; это заставило друзей прижаться к земле. Не теряя времени, Максим разорвал ткань на несколько полос и туго обмотал товарищу бедро, полностью скрыв рану. Затем помог подняться, поддерживая за пояс, и всунул в свободную руку Ефрема кусок железа.

– Нормально? Иди сам, а то мне тяжело тебя держать. Да и опасно, вдруг патруль…

Ефрем заковылял рядом, но было видно, с каким огромным трудом дается ему движение. На лице у него выступила испарина, особенно заметная оттого, что оба лазутчика были вымазаны в пыли.

– Ладно, ты подожди меня здесь, понял? – внезапно сказал Максим. – Я быстро.

– Ты правда вернешься?

– Здесь же самая короткая дорога! Лежи, пока рана не затянется.

– Она не успеет… Подожди, Макси. – Ефрем опустился на брусчатку, едва не утянув приятеля за собой. Он выглядел осунувшимся, словно разом повзрослевшим. – Ты должен освободить меня. Иначе…

Максим отмахнулся и скользнул вдоль стены здания, выбравшись на улицу. Здесь все так же никого не было, но он знал, что в некоторых квартирах точно остались жители. Пусть их совсем немного, но они обязательно найдутся – те, которым уже неинтересно поучаствовать в настоящем сражении. Или те, которые трясутся за свой скарб и боятся быть ограбленными: всякие пожилые тетки и старики, случайно дожившие до тридцати. А вот у патрулей сейчас другой работы полно, им надо добивать раненых, а на мародеров уже не хватает сил. Вот тут-то и настает время таких крутых пацанов, как Макси и Ефрем. Недаром учитель права, которого даже коллеги за глаза называли Параграфом, на своих уроках не раз говорил в обычной выспренней манере, сокрушенно качая головой: “Оспорить справедливость королевских Уложений – значит ступить на гибельный путь пренебрежения к Праву… – Все свои любимые слова он произносил только с большой буквы, подняв глаза к потолку. – Несправедливо короток земной путь преступившего Закон индивида”. Да, кличка у него была самая подходящая, он и ходил-то сгорбившись, словно нагруженный ворохом пыльных томов.

Избавившись от надоедливого образа учителя – в конце концов, в поисках жилища с признаками запустения и завалившимися за плинтус ценностями нет ничего противозаконного – и стараясь наступать на носки ботинок, Максим побежал вдоль стены, обшаривая глазами черные окна домов на противоположной стороне улица. В одном из них, кажется, мелькнула чья-то хмурая физиономия, но тотчас исчезла. Да ладно, какое тут кому дело до вороватого парнишки, когда снаряд готов разорваться в твоей квартире? Свое бы добро уберечь.

Максим обогнул нужный дом и втиснулся в узкий, не больше сажени шириной проулок. Тут нестерпимо воняло гарью и кошачьей мочой. Обвалившаяся стена удачно образовала огромную кучу мусора – кирпичи вперемешку с остатками выцветших газет, покрывавших стены, обломки зеркала, полированные деревяшки… Здесь же валялась и покореженная табличка с номером дома. Максим вспрыгнул на кучу и резво вскарабкался наверх, не забыв оглянуться. Тут уже было рукой подать до вожделенного пролома. Его край чуть не осыпался под сильными пальцами, привыкшими к работе с неподатливым металлом. Ладони скользнули по кирпичной крошке, но Максим удержался и перевалился внутрь. Рядом с ногами зияла дыра на нижний этаж – снаряд пробил перекрытие и ухнул где-то внизу. Удивительно, как мало разрушений он причинил, бракованный был, что ли?

Максим отскочил подальше от окна, чтобы его не заметили с улицы.

Воздух тут все еще полнился густой пылью, и Максим чихнул, не сдержавшись. Эхо встревоженно метнулось между стен, постепенно погаснув, а он еще с минуту напряженно прислушивался к далеким разрывам снарядов, стараясь уловить в привычных звуках что-то чужеродное. Но дом, похоже, был пуст.

Эта квартира состояла из двух больших комнат. Вся мебель в той, где очутился Максим, оказалась разрушенной взрывной волной или осколками, и на остатках пола валялись какие-то цветные тряпки, простыни и прочая чепуха. Он наскоро, обходя по краю провал, распинал эти залежи, не особо надеясь на удачу, однако ему повезло – нога ударилась о что-то более массивное, чем наволочка. Максим развернул тряпку и увидел блестящий, судя по всему серебряный портсигар.

– Сгодится, – пробормотал он и на ощупь затолкал находку в мешок, висевший у него за спиной на двух потертых лямках. Еще в прошлом году, в апреле, он ходил с ним в школу. Сейчас-то, конечно, уроков никаких нет, да и кто станет учиться, когда в городе война? Даже некоторых учителей призвали в ополчение, и старшеклассники многие хотели пошли добровольцами, только их не взяли. Максим страшно злился, что его угораздило родиться на два года позже, а то бы сейчас он тоже стрелял по врагам из настоящего ружья. Или даже пулемета, а то и мортиры! Родиться еще на пару лет позднее тоже было бы неплохо – уж ему-то каникулы всегда нравились, не то что некоторым зубрилкам. А теперь он работает на фабрике, и придется идти туда завтра утром…

В соседней комнате было получше. Помимо книжных и прочих шкафов, тут стоял секретер, который сразу привлек внимание Максима – с него-то он и решил начать. Острие арматуры вошло в едва заметный зазор, Максим надавил всем телом, загоняя орудие подальше в щель, и вскоре замок хрустнул, ломаясь. Жестяная плошка с украшениями! Из нескольких отсеков, в одном – серьги, почему-то непарные, в другой цепочки, бусы и камушки со следами клея и сквозными дырками. Хлам, но на еду и торф хватит. Кто еще семью прокормит, когда на карточку только всякую дрянь и дают? Тут Максим слегка покривил душой: Дуклида совсем неплохо зарабатывала в своем Земельном Приказе. Но ничего, война все расставит на свои места, и Военному ведомству придется разместить в “Оружейных мастерских” многотысячные заказы на разное оружие, а не только на броненосец “Викентий Великий”.

– Ну-ну, – раздался сзади насмешливый, гадкий, до жути знакомый голос. Максим вздрогнул, от неожиданности выронив оружие. Все посторонние мысли, сумбурно метавшиеся в его голове, словно вымерзли. – Мародерничаем?

В комнату вошли трое парней под командой Гермогена по кличке Дрон. Максим не был бы самим собой, если бы не принял мгновенного решения – типичного для случаев, когда ему приходилось сталкиваться с этим типом и его гнусной командой где-либо, кроме собственного двора. Туда, впрочем, Дрон заглядывал нечасто, по особой надобности, и вел себя при этом словно первый отличник в классе, примерный в учебе и поведении. Эдак слащаво здоровался с прохожими и улыбался.

Даже не нагнувшись за арматуриной, Максим бросился к окну и ударил в раму ногой, собираясь выбить ее и выпрыгнуть на улицу. Высота не страшила его – какие-то пара саженей! – а вот лишиться добычи или даже жизни в лапах Дроновых дружков было бы глупо. Но хозяева, видать, не успели расклеить окна после зимы, и рама только натужно хрустнула и открылась лишь ненамного. Максим толкнул ее рукой, тут-то его и повалили на пол.

– А поздороваться? – ухмыльнулся Дрон. Его соломенные волосы, собранные в два пучка над самыми висками, свесились едва ли не на грудь Максима. Того прижали спиной к подоконнику, и сквозь распахнувшееся окно со стороны порта отчетливо доносился гул канонады. Редкие усики, только начавшие проявляться на губе Гермогена, белели от пыли, а на кончике хищного носа покачивалась мутная капля пота. Утомился, модник проклятый. – Невежливый ты какой-то, Максик. Учись у меня. Поглядите-ка, что там у него в котомке.

– Все в ящике осталось, – проговорил Максим. Сердце гулко стучало под ребрами, а ноги налились тяжестью. От резвости не осталось и следов – мышцы как будто набили песком пополам с ватой. – Отпусти! А у тебя мне учиться нечему…

– Кто бы говорил, – продолжал глумиться Дрон. – Забыл, как Риска тебя со мной сравнивал? Мне Лупа изволил сказать, этот безмозглый идиот.

– Да ладно тебе… – заныл Лупа. – Забыто уже.

– Он сгоряча! – разозлился Максим. – Я почти без двоек учился!

– Вот, смотри сюда, – сообщил один из подручных Дрона, тот, что упер в бок пленника лезвие самодельного ножа. Явно пытался бебут выточить, да только пропорции нарушил, кретин. Если, конечно, сам мастерил, а не отнял у кого-нибудь послабее. Свободной рукой он нашарил в портфеле Максима портсигар и теперь вертел им перед лицом Дрона. Тот выхватил добычу и кинул ее в холщовую сумку, что болталась у него на плече.

Лупа тем временем заглянул в секретер и принес коробку со сломанными и непарными побрякушками.

– Серебро с камнями. На курево хватит! На месяц затаримся, точно. Погуляем с девочками!

– Ссыпай сюда, Лупа, да изволь не трепаться. – Дрон распахнул свой мешок пошире.

– Мне тоже надо, – насупился тот и сгреб щепотку сережек. – Я Гаафке обещал принести что-нибудь на уши.

Дрон прищурился на него, смерил взглядом, но ничего не сказал – как видно, решил отложить разборку с подчиненным до подходящего момента. Вновь повернувшись к Максиму, он произнес:

– Отпустить, говоришь? Не извольте тревожиться! Нет уж, сударь, удача такая редко бывает. Кто ж тебя теперь отпустит? Я так и знал, что ты тоже промышляешь чужими талерами…

– Я ничем таким не промышлял, – отрезал Максим. – Мне квартира нужна.

– Да что ты говоришь? Для своей Евки небось? Какой заботливый нашелся! Ну что, приведем в действие закон? – Дрон обвел безумными глазами соратников, затем поднял кусок арматуры и встал перед Максимом. – Именем Его Величества, исполняя волю предков и букву уложений… – нараспев заговорил он, с каждым словом возвышая голос. Как только ухитрился формулу запомнить, урод?

Максим дернулся, неотрывно глядя на блестящее, недавно заточенное острие своего собственного оружия, но оба ублюдка по бокам держали крепко. Они были выше и сильнее, и Максим понял, что этот психопат действительно собирается прикончить его. И поимка в разрушенном доме – только удобный для него повод, чтобы пустить кровь сопернику. Вон как раскраснелся!

– Все равно Дуклида с тобой жить не станет! – крикнул Максим. – Она сразу поймет, что это ты меня убил, гад! Как и моего брата!

– Неужели? Я так не думаю. Почему же, изволь, я тогда еще жив, а не освобожден благочинным? – Однако пафос с Дрона все-таки слетел, да и товарищи поглядели на него как-то насмешливо, совсем не так благоговейно, как за минуту до этого, когда предводитель произносил слова, святые для каждого подданного Королевства. Он ответил им бешеным оскалом рта и выпученными в ярости глазами, и те поспешили вернуть на физиономии должное выражение.

-10

Однажды в январе Дуклида вернулась с работы не одна, а в компании с Дроном. Трофим как раз стругал полешко на растопку, чтобы огонь занялся побыстрее, а Максим чистил огромную, сморщенную репу, чтобы приготовить из нее кашу. Оба постукивали зубами от холода и встретили Дуклиду возмущенными криками.

– Безобразие! – заявил Трофим. – Два мужика пришли с работы, хотят есть, а дома ничего не готово. К тому же холодно!

Тут из снежного вихря вывалились обе фигуры, причем долговязый Дрон придерживал Дуклиду за локоть. Его треух был залихватски сдвинут на затылок, а со лба свисала прядь мышиного цвета волос.

– Добрый вечер, господа, – сипло проговорил он. – Извольте принять сестрицу в целости и полной сохранности.

– Это же Дрон, – потрясенно прошептал Трофим. – Когда они успели познакомиться? Ты не знаешь?

Дуклида тем временем, глупо суетясь, снимала с гостя тулуп. Их облепленные снегом валенки оставляли на дощатом полу неопрятные следы, да и с шуб нападало порядочно. Девушка скользила на влажных пятнах, а Дрон величественно, словно патрульный на посту, возвышался над ней, едва не подпирая вешалку, и гундосил:

– Я ненадолго, Лидуся… Даже чай не буду… Не изволь…

– Никакого чая нету! – вдруг крикнул Трофим. – Мы сами только с работы.

– Ну что ты горланишь, Трофимка? – поморщилась Дуклида. – Гермоген подождет, правда? – Ее голос был слащавее патоки. – Дагерротипы посмотришь…

Ребята провозились в кухне не меньше получаса, прежде чем у них сварились овощи и закипела вода для чая. В отместку Трофим бросил в кипяток самые целебные травы – а потому и вкус у них был соответствующий. Прихлебывая из единственной целой кружки, Дрон едва заметно морщился, охватив бока емкости худыми пальцами, и приговаривал:

– Классный у тебя сбор, Лидуся… Поди ягеля полно. Никакие заразы не пристанут… – И хмуро, незаметно для девушки косился на ребят прищуренным глазом, словно сквозь прицел винтовки – запоминал их лица, что ли? Виделись они редко, ведь Дрон жил в другом доме, пусть и расположенном по соседству.

Потом они надолго уединились в комнате, из-за плотно прикрытой двери какое-то время доносился голос Дрона, а затем наступила полная тишина, и ничто не мешало слушать вой метели за окном. Ни один огонек не пробивался сквозь пелену снега. Лучшего времени для усвоения школьного материала нельзя было и придумать, но в голову Максиму ничего не шло, он лишь тупо таращился в учебник ботаники, наблюдая за волнами света, что ложился на страницу от пламени свечи. Трофим мрачно сопел, водя карандашом по бумаге – ему, кажется, все это не нравилось намного больше, чем брату.

– Дорофея же переехала к своему парню жить, – бормотал он себе под нос. – И ничего…

Дрон-Гермоген ушел поздно, а Дуклида, проводив его, заглянула было к ребятам. Но так ничего и не сказала, только шумно вздохнула и заперлась в ванной. Там она долго, молча поливала себя из ковшика теплой, едва нагревшейся на печке водой.

В середине февраля над горизонтом наконец-то должен был возникнуть краешек Солнца – ненадолго, всего-то на минуту-другую, но праздновали это событие словно день рождения Короля. С самого утра, поскольку муниципия по традиции отпустила государственных служащих на выходной, горожанки намывали окна, отскабливая со стекол налипшую за год грязь. По квартирам порой гулял ветер вперемешку со снегом, но разве это кого-то трогало в такой удивительный праздник?

Погода не подкачала: ветер разогнал низкие, рыхлые тучи, показались редкие стылые звезды, но с приближением полудня они стали заметно блекнуть. А жизнь в Ориене вскипала, торговцы наполняли улицы призывами, дети барахтались в снегу и поглядывали вдоль Морской улицы. Там, на востоке, должна была показаться самая верхушка горячего, белого горба Солнца.

Максим с Трофимом выбрались на покатый скат крыши, чтобы не пропустить этот торжественный момент. Крышу покрывал тонкий слой наста, и приходилось пробивать его пятками, чтобы невзначай не поскользнуться.

– Хорошо, что туч нет, – проговорил Трофим. Он усиленно натирал щеки варежками и громко дышал в них, отчего капельки влаги, замерзая, оседали на его бровях. – Не то что в прошлом году.

– Точно, – поддакнул Максим. Он утвердился на гребне крыши, в полусажени от края, а брат, поскольку был выше ростом, остался немного позади.

Горизонт наливался алым, бледнел и разгорался, гася крики толпы. Никто не мог оторвать взгляд от этого зрелища, даже продавцы мороженого замолчали, ведь ничего, кроме раздражения, сейчас их крики вызвать не могли. Светило, едва не замерзшее под ледяной коркой за зиму, властно поднималось, проталкивая свою знойную тушу в темно-серое небо. Цвета в точке соприкосновения поплыли, смазываясь. Казалось, там происходит невиданный катаклизм, и глубинные силы пучат лед, вздымая его колоссальными торосами, оплавленными жаром, а фонтаны пара бьют вверх, затуманивая даже сами недостижимые звезды – далекие сестры и братья Солнца. И наконец Тьма – матушка Смерть, владычица над всем сущим в этом мире, и ее сын встретились, обнявшись и опалив своим божественным соприкосновением зрачки множества горожан.

Максим и сам не понял, как его рот оказался широко раскрыт и почему из глотки рвется безумный вопль восторга, поклонения и всего прочего, невыразимого словами. Несмотря на ледяной ветер, сметающий с крыши, ему было почти жарко. Со всех сторон неслись оголтелые крики, какие вряд ли услышишь в любой другой день года.

Максим обернулся, чтобы в порыве чувств хлопнуть брата по плечу или чему придется, но того почему-то не оказалось на месте. Зато в одной-двух саженях позади стоял Дрон и махал шапкой, зажатой в кулаке. Свободной рукой он держал что-то вроде багра – палки с загнутым внутрь крюком: наверное, надеялся зацепиться им за лед, если вдруг поскользнется. Вообще, на крыше собралось тридцать-сорок ребят и девчонок, многие подпрыгивали и обнимались. Но Трофима среди них не было, зато по скату тянулась дорожка примятого наста.

Обмирая от жуткого предчувствия, Максим бросился в сторону лаза. Когда он пробегал мимо Дрона, тот равнодушно обронил:

– По-моему, кто-то изволил свалиться вниз. В сторону Морской… Это не твой братишка был?

Чуть не сорвавшись, Максим юркнул в люк и кинулся вниз по лестнице, грохоча ботинками по ступеням. Когда он выбежал из парадного, движение народа возобновилось, потому что краешек Солнца уже успел скрыться под ледяным панцирем океана. Несколько раз столкнувшись с пешеходами, избежав попадания под колеса мобиля и выслушав с десяток добродушных окриков, он гулко промчался сквозь арку, обогнул дом и сразу увидел брата. Это был он, потому что рядом с его обнаженной, нелепо подвернутой головой лежала серая песцовая шапка.

В этот же момент один из двух гвардейцев, закончив произносить ритуальную формулу, проткнул грудь Трофима штыком. Когда они ушли, Максим некоторое время посидел на снегу рядом с мертвым братом, стараясь не смотреть ни на его жуткую рану, ни на лицо, уже покрывшееся тонким слоем изморози. Только перед тем, как появился закопченный фургон с печью, чадящий приторным дымом, он машинально нащупал на его рукаве рваную дыру – словно клок ткани был вырван чем-то острым…

Сразу вспомнился Дрон с его фальшивым равнодушием на худой физиономии.

-9

Испугаться по-настоящему Максим так и не успел. Лупа, привлеченный каким-то шумом с улицы Восстания, выглянул наружу и тотчас спрятал голову обратно, выпустив пленника.

– Там патруль! – сдавленным шепотом выдохнул он.

– Бежим! – взвизгнул другой и кинулся в комнату с проломом.

Максим, потеряв опору, пошатнулся и тем избежал прямого удара в грудь – Дрон просто кинул в него железку и бросился вслед за товарищами. “Копье” царапнуло подоконник и звякнуло внизу, о камни мостовой. Очевидно, оставаться тут было тупо, гвардейцы явно собирались посетить разгромленную квартиру в поисках мародеров, раз уж появились возле пострадавшего дома.

Максим внезапно понял, что не в состоянии подняться. Прислонившись к стене, он сполз на пол и прижал ладони к лицу, не давая внезапно выступившему поту сбежать со лба. Ему казалось, что он не сможет пошевелиться, и патрульные просто убьют его, как только взглянут на метрику. Вдруг со стороны окна донеслись винтовочные выстрелы – один, другой, затем посвист, ругань и чей-то короткий вопль. Зазвенело осыпающееся стекло. Голоса приблизились – один грубый, властный, и несколько оправдывающихся. Патруль подошел к дому, и Максим справился все-таки со слабостью.

Не вставая, он поправил котомку и пополз на четвереньках к провалу на первый этаж, попадая коленями на острую кирпичную крошку. Решение пришло вместе с пониманием того, что бежать через пролом в стене нельзя, и он, повиснув на руках, спрыгнул в нижнюю квартиру. Там как раз валялась на полу рваная перина, она-то и погасила звук удара. Наверху зазвучали голоса, а вслед за ними – неразборчивые проклятия: кто-то осыпался по куче, пытаясь одолеть подъем. Максим, не поднимаясь на ноги, по-кошачьи неслышно прошмыгнул в соседнюю комнату, а оттуда к выходу из квартиры.

– Да пусто тут, командир! – донеслось сверху. – Трое их было.

– Было-то трое, а сколько обезврежено? – прорычал некто. – Ты вообще стрелял хоть раз, пацан? И как таких в ополчение берут, не понимаю!

Максим пробрался к двери и перестал разбирать ворчание командира. Второпях поковырявшись в замке и открыв его, он прислушался к наружным шумам и ничего не различил. Внезапно что-то тяжелое упало наверху, в комнате с дырой в потолке – одного из патрульных погнали-таки вниз. Дотошные, сволочи.

Борясь с ледяным испугом, Максим выскочил наружу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Стараясь ступать на носки, он бросился вниз по короткой выщербленной лестнице. К счастью, выход располагался не на улице Восстания, а во дворе. В нос ему ударила густая смесь тухлых, кислых и просто смрадных запахов – посреди бывшей детской площадки всего за месяц войны выросла огромная куча мусора.

Ближайший выход со двора находился там, где сейчас, после попадания снаряда, возникла груда битого кирпича. Но бежать туда было никак нельзя, и Максим кинулся прямо, огибая мусор по краю, оскальзываясь на жестяных банках и чем-то блеклом, тягучем, как слюна. Когда он уже почти заскочил в подворотню, ведущую на Морскую улицу, сзади ударили хлесткие выстрелы. Хлам посреди двора вспенился ошметками застарелой слизи, бумажных пакетов и проеденной крысами, изношенной обуви. Сами зверьки поспешили броситься врассыпную, решив, что охотятся на них.

– Стой! – завопили из разбитого дома. – Стрелять буду!

Но Максим уже скрылся за поворотом. Не останавливаясь, он свернул на Морскую и замер возле угла, переводя дух. Сердце гулко, словно забарахливший мотор мобиля, трепыхалось под ребрами.

Тут уже прогуливались редкие прохожие, которым почему-либо не захотелось подойти к берегу поближе. Большинство не обратило на Максима никакого внимания, увлеченно разглядывая вражеский крейсер в бухте и следя за мельтешением солдат на пирсах и пристанях. Часть защитников старательно, но не очень умело перекатывала пушки на лафетах и даже порой стреляла из них. Когда Максим с Ефремом болтались по пристани полчаса назад, такого столпотворения еще не было, гвардейцы и гражданские соблюдали относительный порядок. Но стоило крейсеру ударить из пушек, как народ охватило негодование – тут-то Максим и сообразил, что пора сваливать. Не имея нормального оружия и фактически подставляясь под картечь, многого не добьешься.

Сейчас ему вдруг страстно захотелось поглядеть на войну “изнутри”, однако он сдержался и шмыгнул в тот же проулок, через который они с Ефремом уже пробирались. Пришлось перепрыгнуть через свежую воронку – похоже, осколок камня и ранил друга. Максим вновь подтянулся на руках, переваливаясь через шаткий забор. Гвардейцев ни слышно, ни видно не было, а вот Ефрем застонал, едва заметил приближение соратника.

– В тебя стреляли? – спросил он.

– И в меня тоже, – прошептал Максим. – Давай выбираться отсюда.

– Я не смогу, – выдавил Ефрем. – Я уже пробовал стоять, не получается.

Выглядел он не слишком хорошо, да что там – просто отвратительно. Обычно яркие губы побледнели, налившись синевой, и апатия владела всем его телом: даже не потрудился вытереть порезы от битого стекла на руках, кровь размазана неряшливыми потеками.

– Сможешь!… Прости уж, Ефремка, что я тебя сюда затащил. Лучше бы мы на пристани сражались и погибли как герои.

– Ничего… Я сам согласился. Тебе ведь квартира нужна, верно? Ты хотел выбрать, пока все на пристани? Я сразу догадался… Лупа хвастался, что Дрон и тебя прикончит… Чтобы ты не мешал им с Лидкой…

Максим промолчал, решительно протянув Ефрему руку.

– Ты ведь обещал сестре, что вернешься! – воскликнул он. – Я сам слышал. Вставай же!

Ефрем вздрогнул и стал медленно, вялыми толчками подниматься – сначала на колени, затем на ступни, почти не опираясь на раненую ногу. Повязка на его бедре казалась черной. Максим подставил ему плечо, помогая устоять.

– А где твоя пика? – спросил Ефрем. Он говорил со странным придыханием и даже сипением, будто речь давалась ему с невиданной болью.

– Потерял.

Канонада, похоже, стихала, или это корабль противника решил отойти от города. А может, его продырявили славные солдаты Королевства, мечтавшие на глазах командиров и мирных сограждан утопить железное чудовище, плюющееся чугунными болванками с огненной начинкой. Но воздух в городе, похоже, не желал терпеть пустоту – со стороны улицы Восстания опять донеслись звуки выстрелов, на этот раз одиночных, и вслед за ними торжествующий вскрик.

В просвете между зданиями возник парень, который еще недавно прижимал Максима к подоконнику. Пуля настигла его перед самым поворотом в проулок, и злорадное выражение так и застыло на его физиономии. Лупа умер мгновенно – стрелок оказался удачлив. Гримаса на лице мародера, вполне подходящая живому, мертвецу не пристала и выглядела жутковато.

Ефрем оттолкнул Максима в сторону и оперся о стену, и тотчас вслед за этим в нескольких саженях от них появились патрульные. Один принялся обшаривать труп парня, лежащий с подвернутой рукой, а второй сразу заметил ребят и направил на них магазинную винтовку с массивным деревянным прикладом – мечту всякого новобранца. Тут только Максим и опомнился, но бежать было уже поздно.

– Кто такие?

Подошел командир группы, щуплый капрал с неожиданно сильным голосом, хриплым от постоянного напряжения.

– Что, еще грабители? – заинтересовался он. – Эй, дай-ка сюда, – обратился он к солдату, грубо обыскивавшему жертву. – Осколки былых украшений перекочевали в его подставленную ладонь. – Это подлежит сдаче в Приказ, чтобы пострадавшие могли забрать свое имущество. Или правила не знаешь?