Текст книги "Невероятные истории из жизни охотника Акима"

И тем не менее, повинуясь все тому же чувству самосохранения, Аким принялся обследовать своё временное жилище.

Вначале он подошёл к постели и, как следует встряхнул её, затем он нагнулся и заглянул под кровать. Потом он прошолся по всей комнате и внимательно осмотрел все углы. Но, нигде не обнаружив ничего подозрительного, вернулся к двери и потрогал сучковатую палку, подпиравшую дверь. И в конце удовлетворённый проделанным он замер посередине комнаты и стал внимательно прислушиваться: нет ли каких-нибудь подозрительных звуков? Стал он прислушиваться, но ничего кроме усилившегося под утро храма местных водил в соседней комнате он не услышал. И теперь весь этот недавний кошмар показался ему какой-то частью его прерванного сна.

Обругав себя за проявленное малодушие и излишнюю осторожность, Аким потушил свет и, с силой отдернув одеяло в сторону, буквально рухнул на заскрипевшую под ним железную кровать.

«Ишь черти! – подумал о храпевших в соседней комнате водилах Аким– Как они меня: «сатана – а – а …». Сами вы сатаны мать вашу!» – зло выругался Аким и с головой укрывшись одеялом, решил хотя бы и немного вздремнуть в оставшуюся часть ночи в этой воистину «сатанинской» комнате.

Но уснуть Акиму в эту ночь так и не удалось.

Второе нападение сатаны было более решительным и ощутимым: одеяло быстро поползло вниз: острые когти неведомо какого ужасного создания, больно царапая его ноги, потянулись в верх, коснулись живота, груди, обхватили шею и, казалось, что еще немного и у Акима уже не будет сил противиться сжимающей его горло твари.

Но тут кто-то из водителей громко чихнул в соседней комнате и почти одновременно с этим какая-то невидимая сила подбросила Акима на кровати. Не выпуская одеяло из рук, он кинулся к выключателю.

На этот раз невидимый до того враг скрыться не успел.

Вот оно что!

Пораженный увиденным Аким застыл на месте: по всей комнате шурша чёрными веерообразными крыльями, металась летучая мышь гигантских размеров. Все это было так неожиданно для Акима, что он не сразу смог «ввязаться в бой» со смертельным врагом, угрожавшим его жизни. Аким продолжал стоять на одном месте, а гадливая тварь, царапая стены, цепляясь за потолок, быстро перемещалась по небольшому пространству комнаты, отыскивая себе путь к спасению.

И вот когда пришедший наконец в себя Аким, схватив палку, кинулся к летающему вампиру, было уже поздно: летающий мутант успел скрыться под ковриком свободно свисавшем над кроватью.

С ходу, нисколько не раздумывая, Аким запрыгнул на свою кровать и с силой рванул на себя коврик с пасущимися на нем оленями, обнажив бревенчатую стену барачного помещения: прямо перед ним зияло круглое отверстие в прогнивших от времени бревнах. Вот сюда-то и ускользнуло от него это сатанинское создание. Аким машинально сунул туда в эту дыру свою палку и та глубоко ушла внутрь.

– Ага, – стал азартно вертеть свою палку в этой дыре Аким. Теперь все стало понятно ему: летучая мышь вампир! Сатана!

И на минуту Аким представил себе, как только что увиденный им мутант, парализовав волю приезжего ревизора, высасывает из него кровь.

– Фу! – передернул он плечами: «Совсем не удивительно, что они– «бледный-бледный …»

Надо бы объяснить им все утром …

Но через секунду – другую, подумав ещё и посмотрев на дверь, ведущую в соседнюю комнату, он громко и с большим сожалением в голосе сказал себе: «А ведь не поймут они и не поверят мне.»

И переломав ударом о колено свою палку, Аким запихал обе её половинки в это зияющее в стене отверстие, потом подумав немного, сунул туда для верности ещё и полотенце, висевшее на спинки кровати, не спеша повесил на место коврик с мирно пасущимися на нем оленями и только после этого, одевшись и заправив постель, пошёл будить Степана Игнатича.

Демон

– Ой! Ой! Ой! – не смогла сдержать своего восторга маленькая девочка, увидев огромный полосатый арбуз в сильных и мускулистых руках Акима, только что вошедшего в купе. Взобравшись обеими ножками на нижнюю полку к своей маме, она вся извертелась не в силах скрыть своего восхищения всем происходящим.

Её радостно-смеющиеся глазенки, казалось, остановились на этом арбузе. Но еще через какое-то мгновение пробежали они и по свежевыбритому лицу этого совсем чужого для нее дяди, в уголках губ которого притаилась какая-то загадочная улыбка.

– Ну ка сядь! Сядь Настя! – попыталась успокоить девочку её мама – очень даже привлекательная молодая женщина, синенькие глазки которой с чуть размытыми краями зрачков, мельком окинув поджарую фигуру Акима, казалось, по достоинству оценили ее. Несмотря на то что в купе была достаточно комфортная температура она зябко куталась в накинутый на ее плечи тёплый пуховый платок и постоянно поправляла рукой длинные свои волосы цвета мокрого песка, поправляла словно их трепал какой-то ласковый ветерок. Повидимому перед самой поездкой она успела побывать в салоне красоты и теперь ей было трудно отделаться от приятного ощущения новизны на своей голове.

Опустив огромный арбуз на небольшой купейный столик, Аким представился родителям девочки и получил в ответ их имена.

– Просто Света, – первой назвала себя мама девочки.

После чего Аким услышал и имя её отца.

– Александр Константинович, – сдержанно представил свою особу мужчина средних лет чуть великоватый для комфортного путешествия в поезде дальнего следования.

Ну и прекрасно! – подвел итог состоявшемуся знакомству Аким и забросил свой туго набитый рюкзак на верхнюю полку.

– Настя, пожалуйста веди себя скромно, – теперь уже несколько жеманно попросила мам-Света свою дочь и плотно прижала её к себе.

– А мы и есть самые что ни на есть скромные пассажиры вагона номер 7 поезда дальнего следования, – повернувшись к маме с дочкой, лукаво подмигнул Аким Настеньке – Мы и есть эти самые скромные пассажиры и сейчас будем есть арбуз. Правда Настенька? – как-то нарочито строго посмотрел он на вновь начавшую подбрасывать себя на месте маленькую девочку.

– Правда! Правда! – громко поддержала Акима маленькая Настенька, уже начавшая поедать жадными глазенками полосатый арбуз, прижатый рукой Акима к купейному столику.

Но на этрт раз в повидение маленькой Настеньки решил вмешаться её папа – его правая рука, удерживавшая до этого газетные листы, тяжело опустилась на хрупкое плечико девочки – и та вмиг успокоилась, уткнувшись носом в край теплого маминого платка.

Александр же Константинович, успокоив дочь, с отсутствующим лицом продолжал сидеть на своем месте, не выказывая ни малейшего желания вступать в беседу с этим ни в меру общительным соседом по купе. Молча сидел он так, как и с самого начала, и только один раз с едва заметной ухмылкой на лице покосился в сторону своей жены, начавшей кокетливо улыбаться Акиму. И сразу стало видно, что у него пропало всякое желание читать газету. И он, поднявшись на ноги, положил её к себе на верхнюю полку.

– А вы куда? – остановил его вопросом Аким, которому показалось, что отец Настеньки собирается выйти из купе. – Вот мы сейчас с этим арбузом разберемся, – легко подняв его над столиком, крепко сжал, «полосатого» между ладонями рук Аким, – арбузы в этих местах, скажу я вам, – о – го – го! – поворачивая голову то в одну-то в другую сторону, стал рассеянно отыскивать он глазами то, что очень необходимо было ему в эту минуту.

– Вы ножик? – быстро догадалась Настенькина мама и начала суетливо отыскивать его у себя в сумках и пакетиках.

Но Аким уже сам успел принять необходимое ему решение.

– Минутку, – вернув арбуз на место, вскинул он вверх свой указательный палец и, подумав немного, просунул руку во внутренний карман своей джинсовой куртки и извлек оттуда небольшой обоюдоострый ножичек с декарированной какими-то затейливыми узорами, рукоятью, казалось.

При виде этого глаза родителей Настеньки вмиг округлились, а сами они, казалось потеряли дар речи.

В отличии от своих родителей маленькая Настенька, в очередной раз подбросив себя на месте, громко и радостно захлопала в ладоши. Ей явно очень даже понравился этот ножичек коснулся его и она, вскинув на него свои светлые глазки, собралась было попросить дядю Акима, чтобы он разрешил ей, хотя бы и дотронуться до него. Но дядя Аким уже занёс его над арбузом– и уже в следующую секунду арбуз, казалось, ожидавший этого удара, едва только ножичек к нему, с хрустом разломился на две равные половинки, обнажив внутри себя ярко– красную аппетитную мякоть.

– Вот он какой! -торжественно провозгласил Аким, приглашая своих соседей по купе ближе придвинуться к столику.

Мам-Света и особенно маленькая Настенька дружно переместили себя ближе к столику.

А вот Настенькин папа Александр Константинович в ответ на приглашение Акима вначале недовольно поморшился, но потом все же заставил себя переместить своё большое, но послушное ему тело вперёд к купейному столику.

– Первая скипочка тебе, – протянул Аким маленькую арбузную дольку нетерпеливо ерзавшей на своём месте Настеньке. И та, схватив обеими ручонками предложенный ей кусочек арбуза, тут же вонзила в него свои маленькие и остренькие зубки. И теперь уже она, казалось, не обращала никакого внимания на все то, что происходило вокруг нее.

– А вот вторая скипочка нашей мам-Свете, – все также весело улыбаясь, продолжал раздавать Аким равной величины арбузные дольки и заслужил при этом ещё один ревнивый взгляд со стороны Настенькиного папы.

Расправились с арбузом быстро и дружно. Он, как и говорил Аким, действительно оказался превосходного вкуса, достигнув в процессе своего созревания некой золотой середины – сорванный на день раньше или на день позже, он не был бы таким сочным и сладким, как теперь.

И очень скоро ото всего не малой величины арбуза остались лежать на небольшом узеньком купейному столике только арбузные корки. И Аким, как единственный виновник этого купейного арбузопоедания, свалив горку арбузных корок в целлофановый пакет, чуть потянувшись, взял со своей полки казенное полотенчико и стал протирать им свой обоюдоострый ножичек.

– Дядь Аким, а дядь Аким, – жалобно запричитала тут маленькая Настенька и протянула к нему свои просящие ручонки, – а дай я потрогую твой красивый ножичек?

Но мам Света, как бы в испуге, не сильно, а будто бы играючи ударила по протянутым к Акиму ручонкам своей дочери.

– Он очень острый Настя, – строго сказала она, – не дай-то бог! Этим не балуются.

– А я и не бауюсь… – опустив свои ручонки, тут же надула губки Настенька, бросив опасливый взгляд в сторону Александра Константиновича.

– Острый?.. – как-то очень внимательно стал разглядывать свой ножичек Аким, будто бы увидел его впервые. – Да вовсе и нет, если хотите?.. – протянул он его мам-Свете.

– Упаси боже! – остановила взглядом движение руки Акима молодая женщина и, чуть отодвинувшись назад, кокетливо попросила его: – А вы лучше расскажите нам Аким, как он оказался у вас этот ваш ножичек, – ведь он какой-то музейный у вас?

Несколько игриво прозвучавший голос жены не понравился Александру Константиновичу и он, не сказавший за все это время ни одной фразы, подчёркнуто сухо заметил:

– Это не ножик – это кинжал.

– Кинжал?.. – искренне удивилась Мам-Света.

– Ки – и – жал! Ки – и – жал! – попыталась войти в разговор взрослых и Настенька и, спрыгнув вниз с полки купейного вагона, стала быстро прикладывать друг к дружке ладошки своих рук. – Хочу ки – и – жал! Хочу ки – и – жал!..

– А ну успокойся же ты наконец, – одернула девочку её Мам-Света и вновь обратилась к Акиму со своей просьбой: – А не расскажите ли вы нам все же откуда он у вас этот кинжал, как говорит мой Саша? – впервые за все время назвала она по имени своего мужа.

– О! – быстро упрятав свой кинжальчик во внутреннй карман джинсовой куртки, Аким уже как-то нехотя продолжил разговор: – Это знаете ли целая история …

– Ну и хорошо Аким– посмотрела просительно снизу в верх на Акима молодая женщина. – А вы и расскажите нам эту вашу «целую» историю …

Ты бы лучше ребёнком занялась – в этот момент, бросив ревнивый взгляд в сторону Акима, поднялся со своего места и Александр Константинович. – Найди ты ей какое нибудь интересное занятие – не видишь разве, как она капризничать начинает …

При этом голос Александра Константиновича прозвучал как-то хрипловато, как у человека уже долгое время не говорившего ни с кем-так и хотелось, чтобы он немногл прокашлялся.

– Ну тебя, – недовольно отмахнулась от мужа мам-Света. – Вот ты бы и занялся ею. Не видишь разве, что спать она хочет …

– Не хочу – у… не хочу – у спать … – тут же нахохлилась маленькая Настенька, отодвигаясь от матери.

И тут мам-Света как-то очень нехотя поднялась тоже со своего места и примирительно обратилась к мужу:

– А давай Саша мы ее к тебе на верх положим: может там она уснет скорее?

– Не хочу не хочу спать, – на этот раз уже горько запричитала Настенька, наотрез отказываясь переселяться на верхнюю полку.

– Давай Настя давай … – пока еще ласково начала уговаривать девочку её мама, безуспешно пытаясь приподнять ее на верхнюю полку.

Мам-Света некоторое время безуспешно пыталась подсадить свою дочь на верхнюю полку, но та стала отчаянно противиться этому, цепляясь за руки своей матери.

– Ну что ж ты стоишь? – уже в сердцах была вынуждена обратиться к своему супругу молодая женщина. – Неужели ты ничего не можешь сделать с этим– ведь она просто сведет меня с ума?

– Гм – м – м … – как-то неопределенно в ответ на это промычал Александр Константинович и близко почти в упор посмотрел на свою жену и при этом глаза его и без того не очень светлые стали быстро темнеть от на бежавшего в них чувства злости.

– Вот ты опять … – зарделись щеки мам-Светы и, покосившись на Акима, она сильно нашлепала по ягодицам повисшую у неё на руках Настеньку.

Назревал маленький семейный скандальчик и Аким, прихватив с собой целлофановый пакетик с арбузными корками, предусмотрительно удалился из купе.

И когда он минут через десять-пятнадцать, вдоволь накурившись в тамбуре, вернулся наконец в купе, то по выражению лиц супругов сразу догадался, что они успели уже обменяться обычными в таких случаях словами и теперь оба они молча и бездумно провожали глазами быстро сменяющие друг друга картины за купейном оконцем.

И даже маленькая Настя, казалось, осознав всю серьезность сложившейся ситуации, притихнув, сидела между родителями, свесив вниз с полки свои крохотные ножки.

«А вот и этот дядя!» – радостно встретила она Акима, вернувшегося в купе.

– Ага! – сказал этот дядя и, быстро нагнувшись, подхватил Настеньку и поднял её на верхнюю полку. – Вот здесь Настенька, – сказал он, – тебе будет очень хорошо– оттуда ты сможешь увидеть вон те синие горы, – вытянул Аким руку в сторону купейного оконца. – Ты не представляешь себе Настенька какие они … какие они …, – остановившись, казалось, не мог подобрать он нужные ему слова для описания горной гряды, видневшейся далеко у горизонта по ходу движения поезда. Они, Настенька, просто обалденно красивые! И благодатные, – наконец смог подобрать он нужное ему слово. В свое время, Настенька, дядя Аким буквально исходил их вдоль и поперек. А в какие попадал он истории в них Настенька– это трудно даже передать. Но я попробую: однажды он просто чудом остался жив и спас его тогда Настенька вот этот ножичек, – и, сказав это, Аким извлек из кармана куртки этот очень понравившийся Настенька ножичек. – А все это Настенька потому, – стал Аким постепенно переходить на убаюкивающие нотки в своем голосе, – все это Настя потому, что он не простой, а волшебный и тот, кто притронется к нему, сразу же становится счастливым и быстро засыпает.

С этими словами Аким подставил под ладошку девочке рукоять своего волшебного ножичка и Настенька, счастливо улыбнувшись, перевернулась на другой бочок и под убаюкивающий перестук колес поезда дальнего льно набиравшего скорость, глазки и ещё через какое-то короткое время закрыла глазки и крепко уснула, подложив под голову свою ладошку.

Настенька уснула, а ее высокая и стройная мам– Света, встав со своего места и чуть приподнявшись на носки, нежно коснулась рукой до своей дочери и подвернула край матраца, чтобы та не дай бог не скатилась вниз. И только после этого заняла своё прежнее место на нижней полке у окна.

Молчание в купе сохранялось ещё некоторое время, сохранялось оно, пока первым не выдержал Аким.

– Вон там вот видите, – вытянул он руку в сторону окна, обращаясь сразу к обоим супругам. – Видите вы две эти горные вершины, что возвышаются над всей горной грядой? Посмотрите …

Мам-Света молча подняла свои глаза на Акима– лицо её было теперь словно окаменевшим от какого-то внутреннего напряжения. По всему было видно, что ей нелегко давалась эта её сдержанность.

Александр же Константинович продолжал сосредоточено смотреть в купейное окно и делал при этом вид, что ничего особенного между ним и женой не произошло.

– И Аким оставил на время свою попытку разговорить супругов, совершенно не понимая, как ему продолжить этот разговор.

В этот момент в дверь коротко поступали и в купе вошел высокий и подтянутый, как спортсмен молодой проводник поезда дальнего следования, набравшего скорость, и, ничего не говоря, поставил на столик поднос с чаем в граненых стаканах с позвякивающими в них ложечками. Выставил он также на купейный столик четыре полосочки поездного сахара.

– Чай! – каким-то казенным голосом заключил он и быстро удалился из купе.

Проводник ушёл и Аким, подсев ближе к столику прямо напротив супругов, и придвинув к себе ближе один из принесенных подстаканников с чаем, как ни в чем ни бывало, продолжил:

– Ага, так вот там между двумя этими горными вершинами и произошло то, что объясняет появление у меня этого кинжальчика, – дернул левым плечом Аким, как бы прилагая к своему повествованию и сам предмет этого повествования, спрятанный у него во внутреннем кармане его куртки.

На этот раз, уже несколько успокоившись, молодая женщина ближе придвинулась к окну и стала пытаться как-то рассмотреть то, что показывал ей Аким, пыталась она рассмотреть, но по ее не совсем осмысленному выражению лица Аким понял, что смотрит она вовсе ни туда, куда надо было ей смотреть.

– Нет – нет, смотрите чуть правее, – привстав со своего места, показал рукой Аким. – Вот – вот теперь я вижу вы смотрите именно туда– довольный подтвердил Аким, – там и есть эта горная седловина, а за ней … – мечтательно продолжил Аким, – а за ней расстилается огромная песчаная пустыня.

После этих слов Акима папа Настеньки, Александр Константинович, оторвав свой взгляд от купейного окна, в большом удивлении посмотрел на Акима.

– Позвольте – позвольте какая там может быть пустыня, если мы видим эту горную гряду?.. Ведь …

– Да– да, – не дал договорить Александру Константиновичу Аким, – именно что пустыня – можно сказать: маленькая Сахара! Вы не поверите, но я и сам страшно удивился, когда впервые увидел ее. Как только начинаншь спускаться с той стороны вниз с этих гор, так сразу и видишь ее– ласковую и в то же время грозную очень. Вы вот например когда-нибудь видели настоящую пустыню? – близко в упор посмотрел Аким в глаза молодой женщине.

– Н– н – нет, – покачала она головой.

– Гм – м – м … – с какой-то скрытой жалостью в голосе промычал Аким и, положив ладони обеих рук на гладкую поверхность купейного столика, очень мечтательность посмотрел на мам – Свету. – Вы попытайтесь только представить себе такую картину: насколько далеко могут видеть ваши глаза расстилаются волнистой поверхностью желто – бурые пески. Смотришь это ты на них и начинает казаться тебе, что никаких признаков жизни на них нет и все мертво. А над всем этим безжизненным пространством низко свисает без единого облачка на нем фиолетовое небо с пылающим и слепящим вас диском солнца на нем. Смотришь, знаете ли, на все это и приходишь к мысли о какой-то вселенской обреченности. Появляется это у вас такая мысль и возникает внутри вас какое-то щемяще-тоскливое чувство одиночества и даже и смертельного ужаса! И …

– Ужас! – испуганно остановила Акима мам-Света, – Но как вы туда попали Аким?

– Как попал я … – как-то без особого желания стал возвращать себя к прошлому Аким. – а вот так и попал– пришлось мне– уже с некоторыми нотками грусти в голосе продолжил он. – Заблудился я …

Как?! – чуть привстав со своего места, удивленно посмотрела на Акима мам– Света.

– Да, заблудился я, – решительно подтвердил свои слова Аким. – Пошёл на охоту – и заблудился. Пусть не покажется вам это странным, но у нас в партии такое происходило: к примеру уходит человек на охоту и долго не возвращается – значит заблудился, заплутал он. И в этом случае все свободные от вахты отправляемся на его поиски и ничего, – распрямил пальцы левой руки, лежавшей на купейном столике Аким. Слава Богу! всегда находили– без каких-либо трагических сдучаев.

– В партии?.. – непонимающе посмотрела на Акима Настенькина мама. И Аким тут же поспешил с разьяснениями.

– Химгеологонеруд, партия 16/87, – с шутливой торжественностью в голосе провозгласил он.

– Ага, теперь понятно все с вами– вы геолог! – Почему-то очень обрадовалась этим словам Акима молодая женщина.

– М – м – м …н – н – н … – на короткое время замялся Аким, но встретив испытующий взгляд Александра Константиновича, ограничился интригующим: – н – н– не совсем …

Услышав это, мам-Света как-то разачарованно вздохнула и положив, как и Аким, обе руки на столик, несколько раз нервно сжала и разжала пальцы.

– Так вот значит, – продолжил Аким свой рассказ после вынужденной паузы и, как бы собирая свои воспоминания воедино, стал быстро помешивать ложечкой чай в своем стакане. – Заплутал это я в тот раз, сильно заплутал– печально вздохнул Аким, – а охота в тот день удалась на славу – дичи набил так много, что в рюкзак всю с трудом сложил. Иду это я обратно, а рюкзак спину мне тянет. Несу это я его на горбу, а сам думаю: «вот ребят всех в партии дичью побалую» Замечтался это я и иду себе я и иду. Иду это я – и вдруг почувствовал, что не той дорогой обратно иду. Не знаю знакомо ли вам это чувство или нет, но со мною это всегда так бывает: вначале каким-то своим внутренним чутьем начинаю понимать я, что не то совсем делаю. Вначале я чувствую, а уж потом соображать начинаю: тут не проходил, да и тут тоже … и так далее и так далее …А в горах, знаете ли, заблудиться ничего не стоит. А в горах, знаете ли, сделать точную привязку это очень сложно: ведь кругом скалы, скалы, скалы почти одинаковой формы. И поэтому нормальный человек в горы один не пойдет – обязательно с кем-то еще или собаку с собрй берет. Та тебя к дому обязательно выведет с помошью своих меток, но в этот раз я Джека нашего красавца взять с собой не смог, потому как прихворал он немного – ходит это он по лагерю с хвостом опущенным и ни ест ничего. Забьется где-нибудь в тени за палаткой и весь день и пролежит там. А бывало только за ружье возмешься– а он тут как тут: подпрыгивает и весь трясется от радости. Вообщем иду это я и иду один, – закончив с лирическим отступлением, продолжил Аким. – Иду и не понимаю, куда это я иду. Тут, знаете ли, или память нужна хорошая или интуиция чтоб хорошо работала. Ведь запоминать надо все: вплоть до вышербинке на скале и камешка на тропке, но ни каждый раз это получается.

Вообще скажу вам сильно заплутал я и долго ходил кругами по одному и тому же месту и выйти к хорошо известной мне точке я так и не смог. А тут, знаете ли, ещё и жажда мучить начала – ведь я всего лишь одну фляжку воды с собой прихватил и ту пополудни ещё до дна всю осушил. Жажда меня мучить начала и конечно же мысли все на эту тему пошли: как бы где водицы испить? Да – а … – перестав на время говорить, в глубокой задумчивости обвел Аким глазами тесное пространство купе и после этого вновь продолжил свой рассказ:

– Иду это я иду, жаждой томимый, и по сторонам поглядываю, поглядываю это я, но хорошо знакомую мне тропку горную так и не обнаруживаю. Уже и сумерки опускаться начали, а я все иду и иду-то вниз спускаюсь, то опять на верх поднимаюсь. Да – а … – опять немного помолчав, постучал Аким пальцами по крышке купейного столика и потом очень быстро продолжил:

– Уже в очередной раз сползаю я вниз и … и … – вопросительно посмотрел Аким на сидевших напротив него супругов, – и что вы думаете: каким-то влажным все вокруг меня сделалось. А это, знаете ли, – радостно блеснули глаза Акима, – а это оказывается я по колено в густой траве, влажной от обильной росы стою. Ну и что вы думаете я делаю? – загадочно посмотрел Аким на супругов. Конечно же сбрасываю я со спины рюкзак мой дичью набитый – и падаю на высокую и влажную траву эту. Падаю и, как корова, выщипывать её начинаю. Отщипну это я как можно больше стебельков, пожую их немного и выплевываю, пожую и выплевываю. Жажду свою я, конечно же, не утолил, а вот горло своё немного промочил. Промочил это я горло своё и мне, знаете ли, как-то полегче стало. Перевернулся я на спину и лёжу и думаю себе, как ребята мои меня уже и потеряли– ни живым – ни мертвым найти меня уже не надеются. «Господи, – думаю я, – на все воля твоя».

И как только подумал я так, сразу же и увидел его, этот огонёк крохотный, чуть ли не на самой вершине горы. «Ну, – думаю, – улыбнулась удача мне наконец– там, видно, пастухи местные костерок разожгли».

Вскочил это я на ноги, рюкзак за плечи закинул и давай туда на огонёк взбираться. И откуда не знаю силы у меня на это взялись. Поднимаюсь я туда на огонёк этот, поднимаясь и вдруг!.. – в этом месте Аким прикусил губу и посмотрел испытующе на мам – Свету. – Вопль! Не человечий вопль! Звериный какой-то душераздирающий! Вот вы бы например как поступили? – на тот раз Аким посмотрел уже в глаза Александру Константиновичу.

Но не дождавшись ответа сам продолжил: – Замер это я и никак с места сдвинуться не могу. Я с места сдвинуться не могу, а они вопли эти все повторяются и повторяются.

И что скажите мне делать было– обратно вниз сползать, где я не знаю сколько ещё времени продержусь или все же посмотреть мне, что же здесь на самом деле происходит?

Выбрал я, конечно же, второе и в верх дальше полез.» Поднимусь, – думаю туда, а там видно будет, что мне делать.

Но полез я уже на верх, как вы понимаете, очень тихо и очень осторожно. Йепляюсь это я за острые скальные выступы и в верх вскарабкиваюсь.

Вскарабкался это я до небольшой скальной ниши почти что у костерка самого и замер там. Замер я там и жду, когда этот воплеиздающий появится.

Жду это я и жду, но дождаться никого не могу – ни единой души вокруг, только костерок этот ярким огнём полыхает. «Ну, – думаю, – хватит отсиживаться тут» и к костерку этому собрался было шагнуть, как вижу … – снова испытующе посмотрел Аким на мам– Свету, не зная, как преподнести ей с ужасом в глазах ловившей каждое его слово, следующие его слова. Она сидела теперь, плотно прижавшись к своему мужу, которому ещё недавно высказала очевидно все то, что накопилось у неё за эту их дальнюю поездку. Её совсем ещё недавно розовое, щедро обработанное косметикой лицо, теперь, казалось, потеряло все свои краски и засветилось изнутри, как алебастровая вазочка вытянутой в верх формы.

Её муж, Александр Константинович, уже давно отложивший в сторону обязательную для его статуса газету, теперь тоже не мигая, смотрел на рассказчика. При этом брови его, успевшие к этому времени взлететь высоко вверх, застыли теперь в этом положении.

Супруги с неподдельным интересом слушали Акима, а он, продолжая оставаться совершенно спокойным, продолжил свой рассказ:

– Стою это я и вижу, как появляется, наконец, и сам этот воплеиздающий. Выходит он к этому костерку откуда то из темноты, а я смотрю это на него и никак понять не могу, что же это такое предо мной: то ли человек, как он есть, в лохмотья какие-то обмотанный, то ли то, что осталось от него – просто спичинка какая-то, скелет человеческий … Но не вор он, – думаю я, – и то уже хорошо. И уже с любопытством жду, что он дальше делать будет?..

А он тут, вижу я, вроде как пританцовывать у костерка начал. Смотрю это я на него, сам думать начинаю: может это ритуал какой-то он совершает? Думаю я это так и вдруг вижу: перестал он пританцовывать как бы, замер на одном месте и призадумался над чем-то, призадумался– и вдруг вижу, как он губами зашлепал – слова какие-то проговаривать начал. Я, к сожалению, не очень близко от него стоял и не понял, что это он говорит. Да и вряд ли разобрал я, потому что очень плохо местными языками владел.

А он все бормочет себе да бормочет что-то. Бормотал – бормотал и вдруг вижу насторожился весь: «Не меня ли, – думаю, – он учуял это?» Подумал я так и себя ко всяким неожиданностям приготовил. – настороженно посмотрел Аким на супругов.

– Но нет, вижу не учуял– отошёл в сторону и, подобрав там мешок большуший, – развел Аким обе руки в стороны, – подтощил к костра поближе и вывалил все его содержимое на землю перед собой.

А я в каменной нише стою и мне все это хорошо видно, знаете ли – части человеческого тела я вижу это: руки, ноги, внутренности все эти, голова чуть в сторону откатилась … – с застывшим выражением ужаса на лице продолжил Аким. – Стою это я … – сделал небольшую паузу Аким и в упор заглянул в глаза каждому из супругов, – стою и чувствую: как-то нехорошо мне делается и вот – вот заблевать все вокруг я готов. А он ещё и наклоняется вниз ко всему этому, отрезает от задней части кусочек маленький и ко рту подносить его начинает … тут, поверите ли вы мне, – зажмурил на какую-то долю секунды свои глаза Аким, – тут у меня и оборвалась что-то внутри, – ближе придвинулся к своим слушателям Аким, – но как только пришёл я в себя, то тотчас же диким зверем выпрыгнул я из своего укрытия и покатился вниз со своим рюкзаком уже с обратной стороны горы этой. Скатился это я вниз с горы этой и понеся неведомо куда, полетел можно сказать. И сколько я летел не знаю, но к рассвету уже. Далеко я был от того места.

– Не представляю даже, как можно сохранить чувство самообладания после всего того, что пришлось увидеть вам, – , привстала посмотреть на крепко уснувшую Настеньку мам-Света.

– Ха! А что же мне оставалось делать? – Встретил Аким с печальной улыбкой в уголках губ вернувшую себя на прежнее место молодую женщину. – В таких случаях лучшим средством является движение. Человеку бывает необходимо что-то делать, обязательно делать, а не ждать, ни в коем случае не ждать и не расслабляться, не впадать в панику. И вот я тоже не ждал, – пришлепнул ладонь своей руки к гладкой поверхности купейного столика Аким. Не ждал я, а двигался, – поводил он туда – сюда плечами, как бы показывая себя в быстром движении. – Вот лечу это я себе, лечу и не знаю, куда это меня вынесет. Остановился я, только когда светать начпло. Остановился и стал понемногу приходить в себя. Пришёл я в себя и чувствую, что жажда во мне ещё сильнее стала, – ведь со вчерашнего вечера только несколько росинок во рту побывало. – И как бы заново переживая все это, Аким облизал языком свои пересохшие губы и поднес ко рту ещё не выпитый до конца стакан с чаем. – Такое, знаете ли, моё состояние сделалось, – отпив несколько глотков, продолжил Аким: – Такое оно сделалось, что я и не представляю сейчас, как передать мне его вам: в ушах шум падающей воды стоит, а в глазах колодцы! Много – много колодцев с ледяною водой в них.