Текст книги "Брегет хозяина Одессы"

Глава 7

Вознесенск, 1965

Олег Будченко жил с матерью в ветхом одноэтажном доме, возле которого росла парочка чахлых яблонь, уже потерявших медную листву. Везде чувствовалось запустение, которое бросается в глаза, когда не хватает рабочих рук. Оперативникам было известно, что мать Олега уехала в небольшой городишко, находившийся в пятидесяти километрах от Вознесенска, чтобы ухаживать за парализованным отцом, и Будченко был предоставлен самому себе. Впрочем, вряд ли присутствие матери его удерживало от воровства. По неухоженному крыльцу с налипшими комьями грязи (местами от него отлетела штукатурка) милиционеры поднялись к входной двери и постучали.

Вдовин почему-то не верил, что на стук кто-то откликнется – так и случилось. Горемыкин постучал еще раз, громче, а потом забарабанил в дверь, крикнув:

– Будченко, открывай, милиция.

Его крик тоже ни к чему не привел. Никто не спешил впускать милицию в дом, никто не шуршал в коридоре, и Вдовину стало не по себе. Он не мог объяснить, почему его вдруг охватил страх, липкий, противный. По логике вещей, Будченко мог куда-нибудь отлучиться, например в магазин или в кино – тоже человек, пусть и рецидивист, однако плохое предчувствие не покидало молодого опера. Максим взялся за ручку и дернул ветхую деревянную дверь на себя. Она оказалась незапертой, и Вдовин вбежал в темный сырой коридор, буркнув под нос:

– Ну вот, так и знал.

Горемыкин устремился за ним. Старый дом встретил их тишиной, гробовой, пробирающей до дрожи. Так тихо, противно тихо, не бывает даже в заброшенных домах. На секунду остановившись возле вешалки, коллеги устремились в большую комнату и застыли. Олег Будченко (это был он собственной персоной, они узнали его по фотографиям) сидел за столом, уронив голову на скатерть.

«Может быть, жив, но пьян?» – мелькнуло в голове Вдовина, и он, подойдя к рецидивисту, приложил руку к артерии на его шее.

– Мертв? – с придыханием спросил Горемыкин, прищурившись.

– Мертвее не бывает, – отозвался Вдовин. – Ох, чуяло мое сердце… Потом обливался, когда на крыльце стоял.

– Откуда ты мог знать, что он умер? – удивился коллега.

– Шестое чувство, – пояснил Максим. – Бывает у меня такое. – Он наклонился над трупом, всматриваясь в бледное лицо. – Интересно, как же так получилось?

– Для рецидивиста умереть в собственном доме, а не в тюряге – счастье, – усмехнулся Андрей.

– А по мне – так без разницы, – буркнул Вдовин, дернув себя за золотистую шевелюру. – Беги к телефону-автомату, я на остановке будку видел, вызывай эксперта и Беспальцева.

* * *

Панков бросил саквояж на пол и с неудовольствием склонился над трупом.

– Испортил-таки мне обед, гаденыш, – прошипел он, глядя на Вдовина.

– Много есть вредно, – тон в тон ответил оперативник. – Кстати, один бутерброд ты все же проглотил.

– Змей ты, – буркнул судмедэксперт и повернулся к Беспальцеву, мерившему шагами комнату с облезлыми обоями. – Гена, я не нашел на его теле видимых повреждений и поэтому не могу сообщить точную причину смерти. Умер он не сегодня, мне кажется, около суток назад, во сне.

– Понятно, – кивнул следователь, косясь на вынырнувшего из соседней комнаты Горемыкина с каким-то свертком в руках. – Андрей, нашел что-нибудь интересное?

– Как ни странно, – съязвил оперативник. – Вот, полюбуйтесь. – Он тряхнул холстину, и из нее посыпались какие-то причудливые отвертки, иголочки и шурупы. Обычный человек не знал бы, что с ними делать – уж больно маленькие, миниатюрные. – Не буду настаивать, но похоже, что это инструмент Гольдберга.

Беспальцев растерянно взял одну отвертку и принялся вертеть в длинных пальцах.

– По показаниям его племянницы, инструменты должны быть в кожаном саквояже, – констатировал он. – Мы должны найти его, а заодно и каминные часы.

– Странно, правда? – Вдовин, поправив золотистый чуб, упавший на лоб, наклонился к Беспальцеву. – Инструменты должны быть в саквояже из натуральной кожи, дорогом, как утверждает племянница. Возможно, он для них и приспособлен. Зачем Будченко вытаскивать их оттуда и заворачивать в холстину?

– Только не говорите, что он нашел покупателя на саквояж, а не на инструменты, – хихикнул Горемыкин и показал трехлитровую бутыль мутного самогона. – Эта любушка стояла рядом с инструментами. Видно, наш покойник любил выпить.

– Любил, – отозвался Беспальцев с сожалением. – Вот именно, что любил. Теперь для него все в прошедшем времени.

Он подумал, что смерть рецидивиста помешала раскрытию преступления. Вот как бывает – нашли вещдок, причем очень важный, сняли отпечатки пальцев, вполне возможно, что эксперт признает на нем пальчики Будченко – любой следователь о таком подарке может только мечтать, – но допросить подозреваемого, выдавить из него признание и закрыть дело уже не получится. Дело закрыла смерть – неплохое название для детективного фильма. Убийство часовщика, считай, раскрыто. Но раскрыто ли?

Пока остаются вопросы, на которые нет ответа, так утверждать нельзя. А вопросов как собак нерезаных. Куда, спрашивается, делись саквояж и часы? Неужели Будченко действительно продал их и пропил? Почему же тогда оставил инструменты? По словам Софьи, они были очень ценные. Любой часовщик – не обязательно в этом городе – оторвал бы их с руками и заплатил приличную цену. Бывает, конечно, что покупатель на менее ценные вещи находится быстрее, но подходит ли это к ситуации с рецидивистом?

От напряжения лоб следователя прорезала глубокая морщина, сразу состарив его на несколько лет, и Максим, наблюдавший за майором, вклинился в его размышления:

– Думаете о том же, о чем и мы с Андреем? Почему саквояжа нет, а инструменты на месте?

– С тобой к гадалке не ходи, – усмехнулся Беспальцев и смахнул мутную каплю пота с хрящеватого носа. – Правда, Олег мог их и пропить, и продать. В пользу этого говорит эта красавица, – он указал на бутыль.

– Что-то подсказывает мне, что он этого не делал, – пробурчал Андрей. Геннадий махнул рукой:

– Давайте дождемся заключения нашего Панкова. Может быть, вскрытие направит нас в нужное русло.

– Хочется надеяться. – Максим скривил губы, тряхнув золотой шевелюрой, и все трое пошли к служебной машине, ожидавшей их у осиротевшего дома.

– Телеграмму матери отстучите, – попросил Беспальцев. – Если завтра приедет, нужно будет с ней переговорить.

– Сомневаюсь я, что о сыне она много знала, – сокрушенно отозвался Горемыкин. – Бывает: сын гад последний, преступник, но к матери относится трепетно, бережет ее покой. Разве мы это не проходили?

– Проходили, и неоднократно, – Геннадий открыл дверь машины и залез в салон на заднее сиденье. – И в таких случаях матери порой сообщали очень ценные сведения. Видишь ли, брат, материнское сердце не обманешь. Оно способно многое подмечать.

– Да я, собственно, и не возражаю, – ответил Андрей с переднего сиденья. – Сейчас выйду у почты и отстучу телеграмму. Останови, – попросил он водителя, и желтый автомобильчик притормозил у одноэтажного здания почты. – Ну, я пошел.

Он с трудом вылез из салона, в который раз пообещав себе похудеть, и, нахлобучив на лысину серую старую кепку, побрел к неказистому строению. Машина сорвалась с места, словно торопясь доставить следователя и оперативника в отделение.

Глава 8

Южноморск, наши дни

Дом дяди Виктора находился в живописной долине, окруженной, будто цепью, горами причудливой формы. На их склонах курчавился лес, в трехстах метрах протекала река, имевшая крошечный, но миленький песчаный пляж. Когда-то Виктор объяснил матери, почему построил дом не на берегу моря, а здесь.

– Понимаешь, со мной что-то произошло, – сказал он и виновато улыбнулся. – Попытаюсь объяснить. Там, где я родился, моря не было, и я с удовольствием ездил с родителями в Крым, купался до одури, готов был выпить море, думал, как забрать с собой хотя бы его кусочек… Потом моего отца, военнослужащего, перевели в наш город, и я несказанно радовался. Еще бы… море стало моим, я мог наслаждаться им в любой момент, что и делал. Мальчишкой целые дни я проводил на пляже, купался, нырял с такими же сорванцами. Если что-то мешало мне пойти на пляж, я считал, что день прошел зря. Так было лет, наверное, до сорока. А потом я начал себя заставлять. Внушал, что купание необходимо для моего здоровья. Лет пятнадцать заставлял… А потом резко перестал. Выстроил дом в долине, среди гор, далеко от моря, и не жалею. Прошлое лето просидел в нем, на море почему-то не тянуло. Если бы потянуло, сел бы в машину и поехал. Но не тянуло.

Сергей помнил, как мать улыбнулась его словам.

– Это возраст, Витя, – сказала она. – Мне хочется купаться только тогда, когда Сережа привозит меня на море. Я стала очень привередлива к пляжам, мне нужно, чтобы там было мало народа и чисто.

– И мне достаточно реки, – ответил Виктор. – Приезжайте ко мне, искупайтесь в серебряных струях, потом попейте чайку с горными травами – и вы поймете, что ничего лучше на свете нет.

Почему они с матерью так мало у него бывали? Размышляя об этом, Сергей выехал за город, любуясь морем, которое неожиданно открылось, как голубая лента. Он любил эту дорогу, пролегавшую по обрыву, и, глядя на море, подумал, что давно пора открыть купальный сезон. Говорят, вода уже градусов двадцать, в самый раз – бодрящая, но не холодная. К концу лета море нагревалось до двадцати семи, и в такую воду не хотелось заходить – она просто не ощущалась.

«Надо набраться храбрости и пригласить Марину», – решил он, вспомнив красивую однокурсницу, в которую был влюблен в студенческие годы и даже делал предложение. Разумеется, красавица его отвергла: что было у Сергея тогда? Квартира, где он жил вместе с мамой? Зато предложение богатенького Паши Битова она приняла с удовольствием, молодые поженились, и больше он о них не слышал. Отец Пашки, один из крупных бизнесменов Южноморска, обещал сыну и невестке обустроить их в Москве, и Ивашов очень удивился, встретив Марину несколько месяцев назад в центре родного города. Она постарела, на лице появились морщинки, но все равно осталась красивой.

– Здравствуй, Марина. – Он почувствовал, как сердце забилось от волнения, как несколько лет назад, когда он решился предложить ей руку и сердце.

– Ивашов? – она сразу узнала его и улыбнулась, немного грустно. – Рада тебя видеть.

– Вы с Пашей приехали повидаться с родными? – спросил он, ища глазами Битова. Было время, когда супруг следовал за ней, как тень.

– С Пашей? – удивилась она. – Ты разве ничего не знаешь?

– А что я должен знать? – он покраснел.

– А то, – в тон ему ответила женщина, – что я уже три года не имею к Битову никакого отношения. То, что так красиво начиналось, очень плохо закончилось. Я была самой красивой девушкой Южноморска, но не Москвы. Тамошние красавицы и бизнес-леди вскружили моему мужу голову. Мне надоели многочисленные измены, и я уехала. Теперь жду, пока благоверный подаст на развод, только он не торопится. А ты чем занимаешься?

– У меня адвокатская практика, – ответил Сергей. – Кстати, бракоразводными процессами я тоже занимаюсь.

Она покачала головой:

– Я сама юрист, если ты еще помнишь. Тружусь юрисконсультом в одной фирме. Платят неплохо – и ладно.

Тогда Ивашов не решился предложить ей хотя бы прогуляться по городу и сейчас об этом жалел. Хорошо, взял ее визитку. Теперь есть телефон девушки, о которой он когда-то мечтал. Интересно, согласится Марина пообедать с ним? Думая о ней, он не заметил, как въехал в дачный поселок, и чуть не проскочил добротный дом дяди Виктора.

Молодой человек нажал на тормоз, и любимая машина, недовольно взвизгнув, остановилась у забора из красного кирпича. Ворота сразу распахнулись, будто дядя Виктор ждал его во дворе (наверное, так и было), и плотный мужчина небольшого роста, с большими добрыми голубыми глазами и волнистыми густыми светлыми волосами, вышел на дорогу. Сергей вылез из салона – и попал в его крепкие объятия.

– Здорово, Сереженька. – Дядя Виктор светился от радости. – Как же давно я тебя не видел! Но я тебя не обвиняю, что забыл старика. Сам хорош! В городе часто бываю, а позвонить тебе недосуг. Столько проблем с этим бизнесом! – Он, наконец, отпустил гостя и подтолкнул к воротам:

– Да ты проходи, проходи. Я мясо еще утром замариновал в томатном соке. Помнишь, твоей матери этот рецепт подсказала коллега по работе? Мне понравилось, я только так и делаю. А мяско парное, у нас один татарин разводит баранов.

Сергей прошел на огромный участок – тридцать соток. Мать рассказывала, что дядя Виктор, собираясь строить дом, скупил несколько участков у пенсионеров, уезжавших в город к детям. Несмотря на отсутствие домработницы, все сияло чистотой и ухоженностью. Виктор начал разводить цветы, да так этим увлекся, что ездил в соседние города за рассадой и семенами.

– Эх, жалко, матери твоей нет в живых, – сокрушался он. – Как часто я возил ей букеты роз. Она очень любила сорт «глория», – хозяин коснулся одного из цветков на большом розовом кусте. Цветок был действительно красив: кремовый, с розовым оттенком, к тому же умопомрачительно пах. – А я любил суп, который она мне готовила. Кроме шашлыка я приготовил и его. Кстати, дорогой, ты помнишь, каким супом угощала меня твоя мама, когда я к вам приезжал?

Ивашов наморщил лоб, вспомнив, что матери никогда не нравилась его привычка так думать.

– У тебя прекрасная кожа, – говорила она. – Зачем ты портишь ее морщинами?

– Какая разница, есть у мужика морщины или нет, – усмехался Сергей. – Всегда говорили, что шрамы украшают мужчину.

– Поверь, когда тебе стукнет лет сорок, ты захочешь продолжать хорошо выглядеть, – уверяла его мать. – Посмотри на своего отца. Он никак не может успокоиться. Я слышала, он сделал несколько пластических операций.

Сергей отмахивался:

– Ерунда!

Сейчас он подумал, что отдал бы многое, чтобы мать еще раз укорила его за привычку. Дядя Виктор, конечно, ничего не заметил. Он сам постоянно морщился.

– Так помнишь? – повторил дядя Виктор.

– Кажется, это был… – Ивашов замялся, – борщ.

Честно говоря, он ничего не вспомнил. Борщ любила мама. Вполне возможно, она угощала им дядю Виктора. Однако мужчина покачал головой и недовольно буркнул:

– Очень жаль, что не помнишь. Она всегда к моему приходу варила суп с фрикадельками. Знаешь, моя жена тоже его часто делала, но фрикадельки не получались у нее такими нежными. Потом выяснилось, что она не добавляла свинину. – Он улыбнулся добро, грустно. – Ладно, пройдем на веранду. Хочу тебя удивить. Сегодня я решил приготовить суп с фрикадельками.

Ивашов заморгал от удивления.

– Надо же! Я не ожидал!

– Проходи, проходи, – Виктор подтолкнул его на веранду, как он говорил, самое любимое место в доме после сауны.

Ухоженная, уставленная цветами и вьющимися растениями, она напоминала летний сад. Стол и несколько стульев стояли среди зелени. Здесь всегда было прохладно и уютно. К веранде прилегала ванная комната, и Сергей вымыл руки. Виктор отлучился. Вскоре он принес дымящуюся кастрюлю, тарелки с причудливым узором уже стояли на столе, ложки лежали рядом, в хлебнице румянились лепешки. Сергей знал, что дядя Виктор никогда не покупал хлеб в магазине. Он платил татарину, проживавшему за речкой, и тот делал для него лепешки на тандыре.

– Ну, начнем священнодействовать, – приятель отца взял поварешку, зачерпнул ароматный суп и разлил по тарелкам. – Угощайся, дорогой. Я понимаю, что никогда не сделаю ничего похожего на суп твоей мамы, но я старался…

Сергей с удовольствием попробовал. Он почувствовал голод.

– Великолепно! Вы просто кулинар!

– Не преувеличивай, – усмехнулся Виктор. – Кстати, твой отец тоже любил суп с фрикадельками. Он вообще любил все, что готовила Дина.

– Свежо предание, а верится с трудом, – Сергей улыбнулся какой-то вымученной улыбкой. – Он бросил нас – и этим все сказано.

Дядя Виктор положил ложку на стол и нагнулся к Ивашову.

– У мужчин бывает такое, – примирительно сказал он. – Вроде бы дома все хорошо и поэтому скучно. А когда жена привыкает к тому, что может появляться перед мужем в домашнем халате и стертых тапочках, хочется чего-то…

– Чего? – встрепенулся Сергей. – Другую бабу?

– Ну зачем так грубо, – поморщился Виктор. – Паршиво, но даже не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты меня понял.

– Попытайтесь, если это возможно, – Сергей снова принялся за еду.

– Знаешь, Сережа, у меня тоже были любовницы, – признался Виктор и покраснел, как мальчишка. – Я не ушел от Зинаиды, потому что понял, что страсть – это далеко не любовь. Страсть со временем проходит. Знаешь, ее можно сравнить с огнем. Его может потушить вода, ветер, он может потухнуть сам, когда все сгорит дотла. А любовь – это крепкое чувство. Настоящая любовь со временем только крепнет. У нас с Зиной была настоящая любовь.

– Значит, мой отец не испытывал к матери ни страсти, ни любви, – констатировал Ивашов. – Впрочем, возможно, страсть и была – в самом начале их отношений. Но не любовь.

Виктор пожал плечами.

– Трудно ответить на этот вопрос, – произнес он, прикоснувшись к кончику острого носа. – Может быть, ты мне не поверишь, но однажды отец сказал: мол, он очень жалеет, что развелся с твоей матерью. Ты в курсе, что он приходил и просил прощения? Галина его не простила, выгнала вон. Потом он мне говорил, что волочился за молодыми бабами по привычке. Ни одну он не любил, даже страсти не было. Когда твой отец решил жениться на Анфисе, я уговаривал его этого не делать. Анфиса, хотя и безумно красивая, – типичная хищница. Ей от него ничего не было нужно, кроме денег. Впрочем, он это понимал и не написал завещания. Не удивлюсь, если скоро ты познакомишься с молодой женой своего бати. Вы оба – претенденты на наследство.

– Мне ничего не нужно, в отличие от Анфисы, – буркнул Сергей. – Пусть забирает все.

– Тц-тц-цт, – поцокал языком Виктор, таким образом выражая несогласие. – Я бы на твоем месте не торопился. Ты должен взять хотя бы часть наследства, чтобы поставить матери приличный памятник.

– Я сам на него заработаю, – процедил Ивашов. – Точнее, уже заработал.

Виктор пожал плечами:

– Как хочешь… Но ты можешь кое-что сделать для меня?

– Конечно, – кивнул Сергей. – Что именно?

– Пойдем со мной. – Виктор потянул его в дом, обставленный новой мебелью, с евроремонтом. Внутри не было ничего вычурного, такие дома часто показывают по телевизору, причем живут в них не самые богатые герои.

– Поднимайся на третий этаж, – попросил мужчина. Когда они остановились у деревянной полированной двери, Виктор открыл ее с благоговением:

– Проходи. Это моя святая святых.

Сергей вошел в комнату с некоторым трепетом. Интересно, что он увидит у приятеля отца? Египетские мумии? Однако вместо мумий он словно оказался в святая святых часовых дел мастера. Каких часов тут только не было! И старинные, швейцарские, и большие каминные, и настенные, даже советские, с кукушкой.

– Вы что, собираете часы? – удивился Сергей. – Вот уж не ожидал.

– Об этом знал только твой отец, – признался Виктор. – Зина не дожила до того времени, когда меня сразила страсть к часам. Началось все довольно банально. Один знакомый – твой отец знал его – привез мне из Швейцарии старые часы. Казалось бы, положи их на полку и забудь, – мужчина загадочно улыбнулся. – Ты не представляешь, что произошло. Они внушили мне страсть к коллекционированию. До этого дня я никогда ничего не коллекционировал. А тут сорвался, бросился к антикварам, стал скупать все подряд… Только потом остановился, начал читать литературу и гоняться за дорогими вещицами. Вот что удалось собрать за три года…

– Поразительно! – вздохнул Ивашов. – Никогда бы не подумал… Хотя почему бы нет… Но при чем тут я?

– Видишь ли, – Виктор доверительно положил на плечо молодому человеку горячую тяжелую руку, – твоему отцу достались по наследству от одного уголовника (ну, не совсем по наследству, за оказанные услуги) одни часы, брегет. Знаешь, что такое брегет?

– Конечно, – Ивашов наклонил голову. – Странно. Отец ничего об этом не говорил. Мне кажется, мать бы знала. Вы ничего не пута-ете?

– Да что там знать! – отмахнулся Виктор и посмотрел куда-то в сторону. – Часы старые, но недорогие, не особо ценные. Поэтому я и прошу тебя их забрать, если решишь отдать все Анфисе. У меня останется память о друге – это раз, и два – пополнится моя коллекция.

– Заметано, – пообещал Сергей. – Думаю, Анфиса согласится отдать мне единственную вещь, и то не очень ценную.

– Спасибо, – обрадовался Виктор. – Понимаешь, твой отец и сам бы мне их подарил, только не успел.

– Охотно верю, – кивнул Ивашов, и мужчина похлопал его по плечу. – Идем в сад. Кроме супа с фрикадельками, я замариновал мясо, ты об этом знаешь. Поможешь сделать шашлычок?

Ивашов развел руками:

– Вы меня закармливаете.

– Да что ты… – поразился Виктор. – Мой стол не ломится от закусок. Слушай, оставайся у меня ночевать. Отсюда не так далеко до города. Завтра у тебя есть работа?

– Работа всегда есть, вопрос в том, насколько она интересна, – поморщился Сергей, и опять его лоб прорезала морщина. – Что ж, думаю, приму ваше предложение. До смерти не хочется садиться за руль.

Виктор обрадовался и, как ребенок, хлопнул в ладоши:

– Тогда что скажешь о наливочке? Сливовая, сам делал.

– Только немного, – Ивашов улыбнулся. – Ну, пойдемте в сад. Шашлычка что-то захотелось.

Они вышли на участок. Время близилось к шести, и в саду умопомрачительно пахли розы, флоксы и другие цветы, названия которых Сергей не знал. Виктор притащил казанок с мясом, шампуры, и они вдвоем принялись нанизывать пахнувшие приправами куски, перемежая их маринованным луком.

– В томатном соке… – вздохнул Ивашов, – по ее рецепту… Знаете, я будто общаюсь с родным человеком… Вы были так близки с ними. Спасибо, что поддерживали маму.

– Мне было приятно с ними общаться, – Виктор положил шампур на мангал. Красные, кровавые угольки тлели в серой золе. – Кстати, Олег в последнее время увлекся геокешингом. Тебе известно, что это такое?

– Слышал, – отозвался Сергей с неожиданным интересом. – Серьезно, он этим занимался?

– И с радостью, с фанатизмом, – Виктор пригладил волосы. – Хотел в это дело втянуть меня. Я не втянулся, хотя вообще игра интересная. Говорят, ее придумали пираты. Ну, не конкретно геокешинг, а нечто похожее. Тебе известно, что они прятали сокровища, отмечая место, чтобы найти его позже. Современные технологии, скажем GPS, позволяют поднять эти действия на совершенно новый уровень. Но было у него и другое пристрастие. – Дядя Виктор тепло улыбнулся и взглянул вверх. – Олег стал сильно набожным, таким набожным, что исповедовался и причащался каждую неделю. А еще он совершал паломнические поездки, звал меня, но я как-то не удосужился составить ему компанию.

– А я так и не пообщался с отцом, не узнал о его пристрастиях, – вздохнул Сергей и потупился. – Простить себе не могу… Он хотел мне о чем-то сказать, о чем-то важном. Я подумал, что речь пойдет о наследстве, но уже не уверен. Возможно, отец не знал, как начать разговор, и решил сказать о том, что мне было неприятно, наверное, думал: мне, как и многим молодым людям, нужны деньги, и упоминание о них создаст доверительную атмосферу.

Виктор внимательно слушал, наклонив красивую голову. Его глаза были добрыми и печальными.

– Я так думаю потому, что ради наследства отец не стал бы приглашать меня в ресторан, – продолжал Сергей. – Мог бы позвонить, а мог бы ничего не говорить до своей смерти. Нет, теперь я уверен, что он хотел сказать мне совсем другое. А я не дал ему возможности. Никогда себе это не прощу.

Тяжелая рука друга отца в который раз ласково потрепала по плечу молодого человека.

– Не казни себя, – произнес Виктор, перевернув шампур. – Есть такое изречение, не знаю чье, кажется, Омара Хайяма: «Нельзя ни о чем жалеть в этой жизни. Случилось – сделали вывод и живите дальше».

Сергей криво улыбнулся:

– Да, Омара Хайяма, я знаю эту фразу, только мне от этого не легче. Не легче, потому что его убили. Может быть, я мог бы ему помочь, и он остался бы жив.

– Не говори ерунду, – буркнул мужчина и снова перевернул шампур, уже другой. – Я не знаю, как его убили, но уверен, что дело не обошлось без криминалитета. Сколько раз я предупреждал его, чтобы не связывался с бандитами, но он меня не слушал. Они, видите ли, хорошо ему платили.

– Его отравили, – сказал Сергей дрогнувшим голосом.

Виктор схватил его за локоть:

– Откуда ты знаешь?

– Я это видел, – прошептал Ивашов и побледнел. В памяти возник тот страшный день, проклятый Микки-Маус и Шахерезада. – Ему подсыпали яд в бокал.

– Кто? – Виктор чуть не уронил шампур с подрумянившимся шашлыком. – Ты видел убийцу?

Вздохнув (воспоминание было неприятно молодому человеку), Ивашов рассказал мужчине все: и о Микки-Маусе, и о Шахерезаде.

– Подсыпать могли только они, вернее, только аниматор, – твердо произнес он. – Я все вычислил. Завтра пойду к следователю, который почти обвинил меня в убийстве, и постараюсь все же доказать свою непричастность.

– Обвинил тебя? – снова удивился Виктор. – Но это же нелепо…

– Вы же знаете, какие встречаются следователи, – проговорил Сергей. – Им лишь бы побыстрее закрыть дело.

– Да знаю, конечно, – буркнул Виктор. – Ладно, это мы переживем. Если этот так называемый следователь пристанет к тебе, звони мне. С моими связями я смогу тебе помочь. – Он взял шампур и положил его на огромное белое блюдо. – Кстати, шашлыки уже готовы. Мы с тобой не так напились, чтобы разговаривать только о работе. Давай передохнем, еще пропустим по рюмочке и разделаемся с шашлыками.

Сергей не возражал. Они проговорили до полуночи, в основном говорил Виктор, вспоминая молодость и родителей Ивашова. И приятное тепло разливалось по телу молодого человека, почувствовавшего в дяде Викторе, которого он так давно знал, родственную душу. В ту ночь он спал спокойно и был благодарен за это пожилому мужчине, так много сделавшему для его несчастной матери.