Текст книги "Перемещенные лица"

Ольга Чернявская
Перемещенные лица

© Чернявская Ольга, 2021

* * *

Посвящается моим родителям, Александру и Лоре Чернявским

Молитва

 
Сын Человеческий, я твой смиренный раб,
Прости меня, я немощен и слаб…
 

Шоссе на Дахау

Рождество в Линдау

 
Белый Ангел альпийских заснеженных сел
На зеленом Рождественском небе
Пролетел, и нечайно, поскольку посланцем он не был,
Он нечайно, нам тихую радость принес.
 
 
Он ее обронил, как хозяйка роняет случайно,
Крутобокий, шершавый и полный кувшин молока,
Но свершилось – Земля содрогнулась от Тайны,
И заветного яблока нежно коснулась рука,
И качнулось, и сдвинулось все,
Все вокруг задышало,
Чтобы снова родиться,
И снова рассыпаться в прах…
 
 
Только Ангел летел и летел,
Но другая Земля проплывала
У него под ногами,
И нимб золотел в головах…
 

Мюнхен, 1993

Капуцинерштрассе

 
Классической поэзии фонарь –
Немецкая луна в окно глядела
Так пристально, как твой сосед Герр Штайн,
Чиновник социального отдела.
 
 
Зачем сегодня ночью я с тобой?
Наследник всех побед и поражений
Своих отцов, их пиршеств и сражений,
Любителей в прокуренной пивной
Вдыхать дымок минувших сожалений.
 
 
Над Изаром витает сонный дух,
И влажная трава под каблуками,
И нищие с безумными глазами
Мостятся на ночь, заполняя луг…
 
 
Страна перемещенных лиц и душ,
Просторных рыцарских подвалов,
Со сладким привкусом походов и привалов,
Волос девичьих и оленьих туш…
 
 
Я прах тебе и в прах твой ухожу,
Любя, и проклиная, и тоскуя…
Пропел петух, разбив крылом рассвет,
И все, что мне осталось это след
Холодного на сердце поцелуя
 

Мюнхен, 1993

Marienplatz

Памяти Генриха фон Айнзидля, Барона Бисмарка

 
Хорошая немецкая традиция
Все девушки привычны к амуниции,
Кто Лорелеи, а кто Гитлерюгенда,
И рыбий хвост, и форма им к лицу.
Холмы и водопады – декорация,
И стройный лес, и в небе авиация,
И памятник, и лошадь на плацу.
 
 
Ах, хитрая пивная экзекуция,
Ведет меня твоя кривая лоция,
По улочкам, по улочкам, по лестницам,
Такой вот непредвиденный экстаз,
Прощайся ж, милый Августин, с ровесницей,
Ты обещал, что все пройдет, как в песенке,
В классической немецкой философии,
Где делу время, а потехе час.
 

Мюнхен, 1994

Альпийский вальс

Памяти Фридриха Хитцера

 
В горах Баварии, где некогда бродил
Любимец очарованный мальчишек,
Несчастный Людвиг,
Снег траву укрыл
И деревень игрушечные крыши.
 
 
Февраль в Баварии, но кажется, что осень
Опять вернулась к нам – под снегом желтый лист,
Душа промерзшая тепла и хлеба просит
Под соловьиный свист.
 
 
О где ты, где ты, Родина моя,
Дворов ли южных темная прохлада,
Московских подворотен глубина,
Над Одинцовым полная луна
И в корке льда ночная эстакада?
 

Мюнхен, 1993

Мост Ватерлоо

Trafalgar Sq.

 
На уходящем в небо Трафальгаре
Горацио и я,
Всегда кого-то ждем…
Настоянное на крутом отваре
Ромашкового чая, за окном,
Уходит лето в бухты Борнемута,
И я еще пока должна кому-то
Но мне уже и это нипочем…
 

Лондон, 2000

House of Commons

 
Зачем, любовь моя, мы влюблены
Так в этот город, уходящий в дождь?
И в этот Зал, пропитанный насквозь
Викторианской смесью ароматов:
Засушенной лаванды для белья,
Фарфора в трещинках, проложенного ватой,
И старого на рейде корабля.
 
 
Здесь чернь и власть,
Здесь трон и суета,
И в библиотеке чья-то сигарета
И дрогнула твоя рука, задета моим плечом,
И карты жизни этой легли на стол,
И оказались в масть…
 

Лондон, 1996

Kensington Gardens

 
И к часу ИКС, вечернею порой
Мне кажется, что я бреду тропой
Без покаяний, и без сожалений,
И без любви какой-либо, без мнений,
С душой опустошенной, но живой…
Викторианский сад над головой
Он ранней черной зеленью, весной,
Цветеньем мелких роз не утешает,
Как утешал в былые времена
Когда безумцем рвался из окна,
И таяла прибрежная волна у наших ног,
от страсти умирая…
 

Лондон, 2005

Westminster

 
Корабль Дворца, сойдя со стапелей,
Улегся в воду и пошел к закату,
И старый БЕН был мачты пламеней,
И напряглись, и дрогнули канаты…
 
 
Безропотно он отмерял нам срок
От чая к чаю, от любви к могиле,
Но мы беспечно целились в висок
С самозабвеньем думающей пыли.
 
 
Меж тем корабль, как усталый кит,
Все плыл и плыл на запад, в бухты Торки,
А мы остались, опустился лифт,
Разверзлась тьма в подвальные задворки,
 
 
И мы шагнули внутрь,
Оставшись там втроем:
Ты, я, и пустота реторты…
 

Лондон, 2003

St. Katharine’s Docks

 
Иногда мы с тобой были счастливы,
Мы с тобой пили пиво
в Доках Екатерины,
На лавочках черных сидя.
В промозглом жемчужном заливе
Яхты толкались от чванства,
Мы нежились в этой сыри
Речного непостоянства…
Мы вспоминали снова
Твоих любимых поэтов,
Такси нас ждало терпеливо,
Прячась за парапетом.
Нас ждали тогда, сколько надо,
Нас тогда шибко любили,
Поскольку тяжелой монетой
Мы им всегда платили…
Мы им платили, платили,
потом еще, и до смерти…
 
 
Мы тогда счастливы были,
верьте или не верьте…
 

2015

Russell Sq.

 
Я называла тебя «Рыжей Собакой»
а ты подзывал меня свистом –
условным знаком,
чтобы не дать журналистам
какой-нибудь «Дэйли Мэйл»
повод к скандалу.
Дешевая карамель
в автомате в отельном холле,
кофе в стаканчиках и не более,
а то, что следят, несомненно,
делает все опаснее и крамольней.
 
 
Мы выходили на свет
как ни в чем не бывало,
забывая как выглядит номер
и цвет покрывала,
(поскольку в гостиницах
и больницах Вэст-Энда,
меняют постель
независимо от желания пациента).
 
 
Мы выходили на свет
из отельного жерла,
твой отцовский ПАТЕК
срок отмерял верно:
между речью Лорда-Спикера
и въездом Ее Величества
ровно час,
времени не было
на какой-нибудь
РИТЦ и ПАЛАС.
 

2015

St. John’s

 
Как Алиса в колодец,
Или на вечеринку к Макбетам,
Или на судилище над последним Стюартом,
Я к тебе возвращалась, мой Остров,
Как школьник за тесную парту,
Где тесно коленкам и локтем толкает соседка.
 
 
Здесь сердце разбито не раз, и не два, и не сотню,
Здесь все перехожено вдоль, поперек, и обратно,
Сердечные раны морскою посыпаны солью,
И медленно заживают,
Само собою понятно…
 

Лондон, 2007

Waterloo Bridge

 
И жизнь близка к потерянному раю,
И серая валлийская волна,
На берег брошена и тихо умирает,
Печать проставлена, доказана вина.
 
 
Ах, как терять бесшумно и беззвучно,
В трофейном фильме плавен поцелуй,
Маршрут намечен и баул навьючен,
Последний в ночь сменился караул.
 
 
И стоя на мосту, под аркой небосклона,
Прижавшись к ночи, поджидаю кэб,
Спиною чувствую копье центуриона,
Как я, в Империю задумал он побег…
 
 
Мы с ним чужие здесь, открывшие случайно
Белесый берег на исходе дня,
Все разрываемся меж Цезарем и Тайной,
Меж Родиной и местом у огня.
 
 
Там пыль дорожная пылится над обозом,
И ветер к ноябрю все в клочья раздерет,
Но там сильней любовь, и неподдельней слезы,
И все, что умерло – воскресло и живет.
 

Лондон, 2007

Indian summer

 
У «Шотландской пьесы»[1]

...

конец ознакомительного фрагмента