Текст книги "Ребята и зверята (сборник)"

Мишка покатился замертво.

Проезжавший мимо лесник услышал выстрел и бросился на помощь. Он увидел, что Мишка бьётся в судорогах, а столичный трус стоит над ним и с растерянным видом разглядывает банты у него на ошейнике.

Лесник помчался к отцу.

– Бегите скорей! Беда! Вашего Мишку убили! – закричал он, влетая во двор.

Отец оторвал повод привязанного к столбу Гнедка, схватил ружьё и, не помня себя от возмущения, бросился к месту происшествия.

Мама испугалась, что он в сердцах наделает беды, и побежала вслед за ним.

Она подоспела как раз к тому времени, когда натуралист уже выслушал от отца самое откровенное мнение о своих умственных способностях и, весь красный от стыда, лепетал какие-то извинения.

– И где только у этих горожан мозги помещаются?! Да разве дикий олень когда-нибудь сунет голову прямо в палатку? Эх вы, «натуралисты»!..

По счастью, натуралист был таким замечательным стрелком, что, даже стреляя в упор, не попал Мишке в лоб, а прострелил насквозь рог и отбил отросток, который висел теперь на кусочке кожи.

Отец высоко засучил рукава и принялся за операцию.

Натуралист принёс свою походную аптечку, сам сбегал за водой для Мишки и вообще всячески старался загладить свой поступок.

Мишке отпилили часть рога. Он страшно кричал. Кровь била такой сильной струёй, что забрызгала дерево, растущее в четырёх шагах.

Наконец всё было сделано. Рану залили лекарством. Мишка в полном изнеможении опустил голову и, казалось, потерял сознание. Всю ночь он пролежал на том же месте под навесом из парусины и жалобно стонал.

На другой день он смог уже встать и с помощью отца добрался до дому.

Рога в том году были у него неровные: один – как следует, а другой – коротенький и простреленный насквозь. Мы думали, что у него так и будут всегда неодинаковые рога, но ошиблись.

Следующей весной Мишка сбросил изуродованные рога, и у него к июлю выросли новые, прекрасные, тяжёлые и ветвистые.

Мишке шёл уже пятый год.

Этим летом Мишка особенно отличился. Как только в садах, окружавших дачи, созрели фрукты, он по целым неделям стал там пропадать.

Он спускался далеко по дороге к городу и, облюбовав местечко, перепрыгивал через забор, захватывал губами ветку, тряс её. Яблоки градом сыпались на землю.

А Мишка, подобрав всего две-три штуки, принимался за новое дерево. Он не столько съедал, сколько портил.

Увидев поутру массу ещё недозрелых фруктов, которые валялись под деревьями и были совершенно побиты и испорчены, садовники приходили в бешенство. Они узнали, что марал принадлежит нам, и стали являться к нам с жалобами.

– Что же я могу с ним поделать? – беспомощно говорил отец. – Гоните вы его от себя сами!

Он пробовал запирать Мишку за загородку и строго наказывал его, но Мишка был свободолюбивым животным, и неволя его только озлобляла.

Мы каждую минуту ждали новых известий с «театра военных действий», как в шутку называл сады отец.

И действительно, известия о Мишкиных подвигах не замедляли получаться: вчера он отколотил ребят каких-то новосёлов, сегодня утащил и пожевал чьё-то платье, третьего дня, танцуя где-то на земляной крыше погреба, провалил её и, обрушившись в погреб, перебил все кринки с молоком.

– Ну и фрукт! Ведь это же форменный разбойник! – сокрушались отец и мама.

Наконец, жестоко выдранный кем-то, Мишка присмирел и стал держаться ближе к дому.

Мы вздохнули свободнее, но ненадолго.

Однажды Мишка заявился домой и принёс на рогах огромный хомут со шлеёй. Он, наверно, увидел его у распряжённого воза и принялся бодать. Просунул рога, а вытащить обратно не смог и, испугавшись, примчался вместе с ним.

Когда он влетел домой с таким украшением на голове, поднялся дружный хохот. Хомут сняли. Сделали о нём объявление, но хозяин почему-то не являлся за ним. Так этот хомут и остался у нас и впоследствии пригодился в хозяйстве. Называли его дома «Мишкин хомут». Такое же происшествие случилось несколько недель спустя. На этот раз Мишка вновь посетил старика пасечника и унёс на рогах его шубу.

Мы работали около дома и вдруг увидели такую картину: по дороге к кордону важно выступает Мишка, неся на высоко поднятой голове тяжёлый меховой тулуп, а сбоку рысью бежит дед и громко изрыгает проклятия по Мишкиному адресу.

Мишку загнали во двор, отобрали у него шубу и отдали её хозяину. Он с ненавистью посмотрел на Мишку и ушёл, выразив ему горячее пожелание поскорее сдохнуть. Но Мишка и не подумал сдыхать.

Мы росли бок о бок с Мишкой и постепенно перестали его бояться. Когда он терял рога и становился беспомощным, мы жалели его, баловали и незаметно привыкали чувствовать себя его покровителями. Поэтому, когда рога появлялись снова и Мишка пробовал показать нам свою силу, мы, вместо того чтобы удирать, хлопали его по гладкому крупу и прикрикивали:

– Но, н-но, дурень! Не зазнавайся!

Зато чужие боялись его и моментально обращались в бегство. Их Мишка всегда догонял и лупил в полное своё удовольствие.

Однажды в горы приехала гулять большая компания городских нарядных барышень и кавалеров. Они разбрелись по лесу.

Одна парочка уселась, весело болтая, под елью. Вдруг барышня оглянулась и увидела идущего на них Мишку.

– Ай, ай, убьёт! Ой, подходит уже! Ой, что делать?

С отчаянным визгом барышня подбежала к развесистому дереву, ухватилась за нижнюю ветку и повисла на ней, как большая груша.

Кавалер решил защищать себя и свою барышню. Он махнул фуражкой, думая, что тот испугается и уйдёт.

Мишка поднял голову, высунул язык и зашипел.

Храбрый молодой человек швырнул в него еловой шишкой. Но, когда олень шагнул вперёд, он вдруг повернулся и во весь опор помчался вниз с горы.

Тогда Мишка обратил внимание на девушку.

Несчастная, видя, как резво умчался её защитник, со страху выпустила из рук ветку и свалилась прямо к Мишкиным ногам.

Он исполнил вокруг неё один из самых замысловатых своих танцев и собирался в заключение её поколотить, когда на помощь подоспела Соня и прогнала его.

Такие приключения часто случались с Мишкой в течение лета. В промежутки между ними Мишка забавлялся тем, что дрался с собаками, носился по горам или купался в реке. Купался он так: станет посередине реки и начинает разгребать передними ногами воду, поднимая фонтаны брызг.

Мы, играя, любили прятаться с ведёрком на крыльце и, когда Мишка проходил мимо, внезапно окатывали его водой.

Эх и отплясывал же тогда Мишка!

Ему было уже шесть лет, когда он вдруг ушёл из дому и пропадал целых два месяца. Мама очень горевала. Она решила, что кто-нибудь застрелил Мишку.

Ничуть не бывало. Однажды, возвращаясь домой с объезда, отец увидел столпившихся вокруг чего-то коров. Они стояли тесно друг к дружке, как заворожённые глядели в круг и изредка удивлённо мычали.

В кругу отплясывал Мишка. Он, видно, был очень доволен, что коровы так на него загляделись, и разошёлся вовсю. Он вертелся, наклонял рога, приседал, взвивался на дыбы, отскакивал и раскланивался на все стороны.

– Ах ты, шут гороховый! – расхохотался отец, обрадованный тем, что видит Мишку не только живым и здоровым, но ещё в таком весёлом настроении.

Услыхав голос, Мишка вздрогнул, перескочил через коров и убежал на кордон. Несколько дней он был особенно ласковым и милым, и мама не могла на него нарадоваться. Как раз в это время отец узнал, что в окрестностях появилось несколько диких маралов. Он рассказал об этом маме и предупредил её, что теперь Мишка, наверно, уйдёт.

Нет, мама не верила ему. Ну, пойдёт погуляет и вернётся опять. Но Мишка всё-таки ушёл. Навсегда ушёл за перевал. Он вступил в возраст, когда олень дерётся хотя бы с целым светом, ища себе подругу. Мишка был могучий и выхоленный марал, и мы утешались тем, что он победит всех своих соперников. Он будет самым главным среди всех маралов.

Прощай, Мишка, будь здоров!

Ишка и Милка

Мы с сестрой вернулись из школы. В доме никого не было: все ушли на огород. Мы побежали туда, держа наготове полученные награды.

– Ну, молодцы! – похвалила нас мама. – Подумайте, с первой наградой! За такие успехи действительно следует нам с папой подарить вам что-нибудь! А?.. Отец, что ты скажешь об этом?

Соня незаметно толкнула меня в бок:

– Скажи сейчас про…

Я кашлянула от волнения и выпалила:

– Никаких подарков нам не надо!

– Это почему же?

– То есть не то что не надо, а дайте нам по рублю. Мы теперь всё время будем переходить с наградами. Мы копим – ишака хотим покупать.

– Когда же вы начали?.. И много вы уже накопили?

– Зимой начали, и уже руп пытдесят пять, – с важностью доложила Наташа. Её, аккуратную и рассудительную, хотя ей было только пять лет, мы выбрали своим казначеем. – Полных руп пытдесят пять. Хоть сейчас могу показать.

– А ты разве тоже участвуешь? Ведь ты не в школе, ты на завтрак не получаешь.

– Моих пытнадцать, которые я нашла около ворот.

Отец воткнул лопату в грядку, выпрямился и начал искать в карманах.

– Вижу, что дело у вас солидно поставлено. Я хочу тоже внести свою долю. Принимайте меня в компанию. Тогда вот вам ещё пять рублей – это мой пай. Забирайте ваши сбережения и айда на базар!

– Ка-а-ак? Уже сейчас, сегодня?!

Через полчаса мы дружно шлёпали босыми ногами по мягкой горячей пыли, направляясь к скотному базару.

Впереди шла Соня. Она держала в руке деньги и напрягала всё внимание, чтобы не уронить и не потерять их как-нибудь.

Я шла рядом и не спускала глаз с её руки. Сзади, весело болтая и смеясь, поспевали рысцой младшие сестрёнки – Юля и Наташа.

Иногда нас вдруг охватывало страшное сомнение. Тогда мы останавливались посреди дороги, Соня разжимала потный кулак, и мы все ещё раз убеждались, что эта смятая, мокрая бумажка действительно пять рублей, что она цела и что сегодня у нас будет настоящий, живой ишак.

Базар был очень далеко – нам пришлось пройти через весь город.

По дороге попадались и прохладные, тенистые улицы, и раскалённые от солнца площади. Пыль на них была такой горячей, что по ней было больно ступать. Перебежав такую площадь, мы усаживались над арыком[2]2
  Арык – оросительный канал, ручеёк.


[Закрыть] и полоскали в воде обожжённые ступни.

Базар помещался на одной из таких площадей. Издали мы услыхали разноголосый рёв скотины, хлопанье бичей, выкрики и понукание погонщиков. Вся площадь двигалась от снующих взад и вперёд лошадей, коров и баранов.

Мы потерялись в этом шуме, сбились в кучку и стояли, не решаясь двинуться с места.

– Смотрите, наш Петька соседский тоже здесь… Пе-е-еть-ка!.. Петька-а! Петьку-у!

– Ну, чего галдите? Что это вся ваша компания сюда притащилась? – спросил Петька, подходя и надвигая для фасона фуражку с затылка на самые глаза.

Он прекрасно знал, зачем мы пошли на базар: от самого дома он бежал потихоньку за нами, а теперь притворился, что ему ничего не известно.

– Чего?! Ишака покупать? Это вы-то?.. Нет, брат, тут надо человека понимающего. А то живо обжулят.

– А ты, Петя? Ты ведь понимаешь в ишаках?

Петя этого только и ждал:

– И то, помочь разве вам? Тоже, главное, пошли и мне не сказались! Да тут вас одних враз ободрали бы! Ишака бы вам подсунули какого-нибудь больного.

Услыхав о таких страхах, мы сразу присмирели:

– Вот хорошо, Петя, что ты подоспел вовремя! Как это ты замечательно кстати всегда попадаешься, правда…

И мы все вместе принялись бродить по базару.

– Ишак продаётся?

– Продаётся.

– Сколько?

– Десять рублей.

– Отдавай за три.

– Пошёл вон, дурак!

Петька торговался бойко, и по его адресу то и дело раздавалась ругань.

– Петька, вон ещё смотри – чёрный большой ишак. Вот бы нам такого!

– За сколько продаёшь?

– Семь рублей.

– А вы за шесть с полови…

Петька разозлился и закричал на Соню:

– Если ты будешь вылезать, я уйду совсем! Делай тогда сама как хочешь!

Соня прикусила язык, и он снова обратился к хозяину:

– Красная цена твоему ишаку четыре рубля.

– Ну ладно, бери.

Соня с готовностью раскрыла кулак.

– Постой! Да подожди же ты, Сонька! Успеешь высунуться со своими деньгами. Нужно его ещё попробовать. Может, он и копейки не стоит.

– И это верно. Ну, садись на него, Петя, посмотрим, хорошо ли он бегает.

Мы расселись поодаль на земле, а Петька взгромоздился на ишака, чтобы проскакать перед нами. Но ишак оказался хромой.

Опять начались наши скитания по базару. Мне приглянулся маленький серенький ишачок. Он грустно стоял в стороне под огромными вязанками хвороста. Вязанки были прикреплены к бокам ишачка и, поднимаясь от земли, совершенно закрывали его. Стоит целая копна хвороста, а из-под неё выглядывает серенькая головка с большими умными глазами и мягкими, бархатными ушками.

– Смотрите, вон какой славный! – заметила Юля.

– Скромненький такой, стоит себе опустив хвост! – сразу восхитилась ишачком Наташа.

– Ну, такого-то, наверно, не станут продавать.

– А может быть, продадут. Давай спросим.

Спросили. И вдруг оказалось, что ишачок продаётся.

– А за сколько?

– За восемь рублей отдам.

Тут пять разных голосов принялись наперебой упрашивать хозяина, чтобы он уступил. Уж как мы его уговаривали, как упрашивали! Петька раз десять хлопал его по корявой ладони. Наташа ласково заглядывала ему в глаза, а Соня всё твердила:

– Шесть с половиной, а? Ладно, а?

И вот с ишака осторожно сняли тяжёлые вязанки, и нам был торжественно вручён конец верёвочного недоуздка.

Дорога домой нам показалась гораздо короче. Мы все разом громко говорили и смеялись безо всякого повода.

– Привели, привели! – закричала Соня, забегая и распахивая ворота.

Петька шёл впереди. Я и Юля вели ишака под уздцы, а Наташа сидела на нём верхом.

Наша покупка всем очень понравилась. Оказалось, что мы купили не ишака, а ишачиху.

– А это ещё лучше. В хозяйстве Ишка – самое хорошее. И сколько маленьких ишачков будет у нас от неё!

Ишка была очень молоденькая, чуть, может, постарше года. И совсем маленькая – с годовалого телёнка, только подлиннее.

Казахстанские ишачки вообще маленькие – не выше метра от земли.

Ишка стояла перед крыльцом и аппетитно хрустела чёрствыми коржиками, которые с Рождества приберегала для неё Наташа. А мы все разглядывали и прихорашивали её.

Она была серенькая, как мышь. На хвосте – пушистая кисточка. От хвоста до самых ушей вдоль всей спины шла яркая чёрная полоса и перекрещивалась с другой такой же полосой на плечах. Коротенькая курчавая стоячая гривка и длинные подвижные ушки были тоже тёмные. А низ живота, мягкий, атласный, и нос и губы были белого цвета.

Мы повыдергали у неё из хвоста и гривы комья репьёв и расчесали шерсть щёткой и скребницей.

Ишка принарядилась и стала ещё милее. На лбу у неё росла до самых глаз густая шёрстка. Ишка выглядывала из-под неё как будто исподлобья.

Мы отвели её в сад, выбрали местечко с самой лучшей травой и пустили её пастись.

Ишка пощипала немножко травку, оглянулась на нас и, закачав в такт головой, решительно отправилась на задворки. Это было очень непривлекательное место. Там находилась мусорная яма, росла высокая крапива, полынь и колючка-чертополох.

Мы в недоумении шли за Ишкой. Что ей могло здесь понравиться? А она сорвала большущий лист чертополоха и принялась его жевать.

– Отберите скорей! – испугалась Наташа. – Ах ты, несчастная Ишка! Заколют её теперь изнутри эти колючки!..

Мы бросились отнимать. Но Ишка рассердилась, прижала уши к затылку и мотнула головой в нашу сторону.

– Подождите! – Соня побежала к отцу узнать, что это с Ишкой. Уж не хочет ли она отравиться колючкой?

Вернувшись, она растолкала всех и сказала:

– Оставьте животное поступать так, как оно хочет. Оно никогда не съест того, что ему вредно. Ишаки живут в жарких странах, где солнце выжигает траву, а колючки этой там видимо-невидимо. И она вовсе не такая плохая: она сочная и вкусная. Об иголках тоже не беспокойтесь: Ишка не уколется.

Соня объяснила всё это так важно и умно, точно знала сама. С нами было много соседских ребят, и все слушали её раскрыв рты.

Мне стало невтерпёж:

– Форсунья ты, Сонька! Главное, ведь ты сама только что обо всём этом узнала, а тоже… И про жаркие страны… Какая же у нас жаркая страна?

Но тут – верно, от досады – мне сделалось так жарко, что вспотели даже волосы. Над мусорной ямой гудели шмели и мухи. Ишка поднимала облака пыли, катаясь на куче золы.

А Соня даже не повернула головы на моё ворчанье и продолжала очень научно и без запинки рассказывать про ишаков.

К вечеру мы устроили маленький загончик из досок, поставили вместо кормушки плетёную корзину, подостлали соломы и загнали туда Ишку. Новое помещение ей не понравилось. Ночью, когда все уже спали, она подлезла под одну из досок, покряхтела и вылезла во двор.

У сарая жевали клевер и громко фыркали лошади; посреди двора стояла корова; там и тут спали, свернувшись калачиком, собаки.

Ишка стала обходить их и расталкивать носом. Собаки сонно ворчали, но Ишка не унималась до тех пор, пока не поднимала их на ноги. Они вскакивали и раздражённо рявкали прямо ей в нос. Тогда она прижимала уши и махала на них оскаленной мордой: нно-но, мол, вы меня ещё не знаете, держитесь-ка лучше в границах!..

Потом Ишка обратила своё внимание на корову. Подошла к ней сзади и укусила за ляжку. Корова дёрнула ногой и повернула к ней рога. Тут уж Ишка показала себя подлинно страшным зверем: она вся как-то подобралась, оскалилась и так принялась колотить бедную толстуху копытами и кусать её, что корова беспомощно закрутила головой и ударилась в бегство. Ишка – за ней.

После этого стоило только Ишке хвостом мотнуть, как корова срывалась с места и бросалась наутёк.

Ишка этого только и добивалась. Ведь у неё, в сущности, не было никакого оружия для борьбы: ни клыков, ни когтей, ни рогов, а удары её маленьких копыт были совсем не страшные. И если бы не её смелость и настойчивость, всякий мог бы её обидеть. А между тем мы видели, что Ишка держалась очень независимо. И все животные относились к ней с уважением, а некоторые даже боялись её.

Это потому, что хитрая Ишка умела скорчить такую страшную мину и так стремительно бросалась на врага, что перед её натиском невольно отступали. Думали, верно, как в басне Крылова:

 
Ай, Моська! знать, она сильна,
Что лает на Слона!
 

Первую неделю на Ишке не ездили. Мы приучали её к себе. Ласкали, кормили сахаром и хлебом. Ишка вскоре научилась различать нас и заметно выделила в свои любимицы Юлю и Наташу.

Они целыми днями возились с ней: то стригут ей хвост, то расчёсывают гриву, то чистят копыта.

Раз мы с Соней купали лошадь. Привязали её к коновязи и обливали водой из арыка. Лошади очень нравилось купание. Правда, она косилась на ведро, когда мы размахивались, чтобы окатить её получше, но потом, когда вода струйками скатывалась по её крупу, она радостно фыркала, приплясывала на месте и разгребала ногами воображаемую воду.

Мы уже заканчивали купать – вдруг смотрим: Юля и Наташа тоже тянут свою Ишку. Привязали и давай купать.

Ишке это очень не понравилось. Она вырывалась и каждый раз, когда её окатывали водой, презабавно лягалась.

Мокрая, она походила на ощипанного цыплёнка: шея тонкая, голова большая, лохматая, а ноги прямо как спички. И живот арбузом…

Когда Юля подносила к ней тазик, она начинала вертеться, и вода пролетала мимо.

– Наташа, подведи-ка её сюда и держи. Я буду поливать прямо из арыка! – скомандовала Юля.

Она перешагнула одной ногой и, стоя над арыком, зачерпнула полный таз.

Наташа одной рукой (в другой у неё была булка) отвязала Ишку и подвела к берегу.

Юля с ног до головы окатила Ишку и опять зачерпнула. Ишка пришла в ярость и вдруг как кинется к ней! Юля вскрикнула, уронила тазик в воду, поскользнулась и… шлёпнулась в него.

Тазик вместе с Юлей поплыл по течению. Мы захохотали так, что лошадь шарахнулась. Наташа поперхнулась, а Ишка выхватила у неё булку и улепетнула в сарай.

Не переставая хохотать, мы бросились на помощь. Наташу начали колотить по спине, чтобы вытряхнуть застрявшую в горле булку, а Юлю, уплывшую в тазике, выловили внизу соседские ребята. Она промокла до нитки и зашибла коленку. Но, когда она выбралась из воды, первые её слова были:

– А Ишка где же? Эх вы, недотёпы!..

Ишка была на своей любимой куче золы. Она разгребла её копытом, улеглась и давай кататься – только ноги замелькали. Потом поднялась и стала отряхиваться.

– Наверно, жизнь в жарких странах не приучает ишаков купаться, – задумчиво заметила Соня.

Из ремешков и толстого войлока мы сами сшили для Ишки уздечку и седло.

Когда всё было готово, мы надели на Ишку уздечку, оседлали её и стали проезжать.

Бегала она очень хорошо. У неё была маленькая, «собачья» иноходь и очень лёгкий, быстрый галоп. Но, когда она была не в духе или ей не нравился всадник, она изобретала какую-то дробную, невозможно тряскую рысь. Эту рысь мы называли «трюх-брюх».

Очень скоро седло и уздечку мы аккуратно повесили на гвоздик в сарае и никогда больше уже не снимали, а ездили на Ишке без узды и без седла. Правили при помощи палочки, а то и просто рукой. Похлопаешь её по правой щеке или по правой стороне шеи – она заворачивает налево; по левой – направо. Если надо было остановиться, тянули за шерсть между ушами, и она останавливалась. Если же её тянули за шерсть по бокам у крупа, это значило – «вперёд, и поскорее». В таких случаях Ишка с места брала галопом.

Юля и Наташа прекрасно управляли Ишкой и очень любили ездить на ней. Мне и Соне это удавалось хуже. Нас Ишка не больно-то слушалась, брыкалась и возила всегда «трюх-брюхом», так что все кишки в животе перебалтывались.

Как-то меня послали разыскивать пропавших индюшат.

– Ты неправильно садишься, – сказала Юля. – Надо садиться подальше от шеи. Вот сюда. – И она хлопнула Ишку по крупу.

Я уселась, как она показала, на самый хвост и поехала. Палочка у меня была короткая и не доставала – Ишка и отправилась куда глаза глядят, да ещё, как нарочно, полным галопом.

Во время езды я передвинулась поближе к шее. Тут Ишка вдруг на полном ходу – стоп! – и подогнула голову. Я так с размаху и кувырнулась вперёд.

Ишка мигом повернула домой и поскакала посередине улицы. Голову она гордо закинула кверху и, как руль, поворачивала её то направо, то налево. И при этом победоносно трубила: «И-аа, и-аа, и-а-а-а!», точно в самом деле сделала очень похвальное дело.

А Соня и совсем не любила ездить на Ишке.

– Где у этого животного седловина? – говорила она с сомнением, разглядывая совершенно прямую Ишкину спину. – У лошади, по крайней мере, знаешь, что надо сидеть в седловине. А тут – сиди где-то на хвосте.

А Юля и Наташа не задавались такими научными вопросами. Целыми днями они скакали на Ишке то одна, то другая, а то усаживались обе сразу и в «третий класс» сажали ещё кого-нибудь из соседских ребят.

Ишка так привыкла к их обществу, что ходила за ними, как собака. Это было очень удобно – иметь всегда под рукой готовое средство передвижения.

Как-то мы подметали двор. Я отошла к Соне, а моя метла осталась около ворот, шагах в тридцати.

Наташа стояла рядом со мной. Она очень серьёзно села на Ишку, поехала и привезла мне метлу.

Мама очень над этим смеялась:

– Этак вы, детки, совсем разучитесь ходить на собственных ногах.

С Ишкой многое у нас изменилось.

Раньше, например, если нужно было кого-нибудь из нас послать в лавочку или на базар, никого поблизости не оказывалось. Приходилось долго кричать, звать, а потом мама начинала просить:

– Юленька, ведь ты меня любишь…

– Ну, это ещё неизвестно, – недовольно прерывала мать любящая дочка. – Только не на базар, пожалуйста. А в лавку сбегаю, если дашь на конфету.

Теперь же было совсем не то.

– Мама, тебе не нужно ли съездить на базар?.. Мама, давай я съезжу в лавку, – предлагали девочки по нескольку раз в день.

Если Юле давалось поручение съездить на базар за сахаром и нитками, Наташа провожала её до ворот и говорила:

– Ну, смотри же…

Потом через весь город скакала маленькая серая фигурка Ишки и мелькала красная Юлина шапочка.

Вернувшись, она отдавала покупки, и оказывалось, что нитки она забыла купить. В таких случаях Наташа была под рукой и уже почему-то в головном уборе.

И снова можно было видеть бойко скачущего вдоль улицы ишачка и подпрыгивающую красненькую шапочку.

С появлением Ишки наши игры стали куда интереснее. Теперь, если приходилось изображать, скажем, Индию, Ишку сейчас же разукрашивали перьями, яркими тряпочками, обрезками блестящей бумаги, покрывали ковром, на спину ей клали подушку и на подушку садилась Наташа.

Ишка была слон, а Наташа – раджа.

Если надо было удирать из плена, можно было сделать это по-настоящему – верхом на Ишке.

А путешествия! Ведь раньше это был просто смех один, а не путешествия: все верхом на палочках и воображают, что путешествуют. А теперь картина была очень внушительная: на Ишку нагружали палатку, съестные припасы и горшок для варки картофеля.

Впереди шёл предводитель отряда, сзади тянулся обоз (Ишка ведь была обоз), а дальше – все остальные путешественники.

Так мы ходили в горы за яблоками и за грибами, и ещё много было таких экскурсий.

Потом мы устраивали бега. Соня или я садились на старика иноходца и вызывали Ишку на состязание. Расстояние брали небольшое – ну, так примерно квартала два. Мы жили за городом, и за нашим садом сразу начинался выгон. На этом выгоне мы и гонялись.

Нередко случалось, что Ишка прибегала первой. Но и здесь она брала больше хитростью.

Выстроятся они рядом – иноходец и Ишка.

– Рра-аз! Два! Три!

Иноходец бежит прямо, а Ишка плотно подожмёт свой хвостик, завертит кисточкой и так и норовит юркнуть иноходцу под морду. Если только ей удавалось занять позицию перед мордой лошади, победа оставалась за ней. Она не давала дороги. Старик иноходец невольно замедлял ход и старался хоть куснуть назойливое существо, задорно скакавшее впереди.

За сараем, среди разной рухляди и обломков, мы откопали как-то переднюю ось маленькой тележки. Два передних колеса и оглобли были в полной исправности. В разных местах мы отыскали всё остальное и с помощью старших смастерили себе маленькую арбу.

Ишка очень удивилась, когда её запрягли. Она всё оглядывалась на тележку, но не брыкалась и не протестовала. Единственное, что ей очень не нравилось, – это зачем на неё надевают уздечку и вожжи. Она сразу глупела, становилась злой и упрямой и совершенно не слушалась вожжей. Если тянули за правую вожжу, она дёргала головой, поворачивала налево. Пришлось и в упряжи ездить без узды, с длинным прутом, которого Ишка прекрасно слушалась.

Как-то нас послали на базар за покупками. Мы решили ехать на Ишке. Заложили арбу. Юля уселась верхом править, а мы с Наташей забрались на арбу. По-ехали. Дорога шла всё под горку – Ишке было легко. Колёса тележки вертелись очень быстро. А пыль за нами поднималась прямо как от настоящей телеги.

Приехали на базар, стали ездить по рядам – покупать арбуз и дыни. Присмотрели один здоровый арбузище и заспорили с хозяином о цене. Во время спора об Ишке совсем как-то позабыли. Только вдруг я вижу – она засунула голову в корзину продавца и уписывает его виноград. Я подтолкнула Юлю. Она как ахнет да как стегнёт Ишку кнутом!

Ишка рванулась и сшибла с ног Наташу. А у неё в руках был арбуз. Он брякнулся на землю – и вдребезги…

Тут набежали продавцы:

– Платите за арбуз! Платите за виноград!

Требуют чуть не все деньги, которые нам дали для покупок. Мы говорим:

– Ведь арбуз же нечаянно…

А они:

– Нет, чаянно. Платите, и всё.

Что тут будешь делать? Пришлось заплатить.

Домой мы ехали печальные, присмиревшие. Главное, боялись, что не будут больше посылать на базар. А тут Ишка ещё кривляется, делает вид, что ей так тяжело везти – ну просто надрывается. Налегла в хомут, голову нагнула чуть не до земли и уши как-то особенно вывернула и стрелочками поставила на макушке. Это у неё был знак, что ей трудно. Я встала с тележки и пошла пешком, а Ишка всё уши выворачивает.

Тогда мы решили её надуть. Незаметно слезли с тележки все. А она всё равно показывает, что ей тяжело.

Тут уж мы рассердились:

– Будет врать-то! Пустую арбу везти трудно? Сколько из-за тебя ещё неприятностей будет дома… Айда, садитесь все, пусть потрудится!

Мы сели. Ишка окончательно стала.

– Что такое? Неужели она вправду не может нас везти?

Подошли к Ишкиной морде и видим: Ишка смотрит на землю, а у неё около копыта что-то блестит. Нагнулись – золотой пятирублёвик.

– Вот так Ишка!

Мы купили всё, что надо, угостили на радостях Ишку и поехали домой. Теперь она бежала прекрасно, а мы всю дорогу пели песни.

Зимой на Ишке ездили в санях. Потом пришла весна, и была такая грязь, что нельзя было ездить ни в санях, ни в тележке, ни верхом: грязь доходила Ишке до колен.

Месяца два Ишка была совсем без дела. Но она не скучала. Недалеко от нас, на кирпичном заводе, было много ишаков. Ишка свела с ними знакомство и каждый день уходила к ним в гости.

Как только подсохли дорожки, мы опять начали бродить по окрестностям. Ишка, конечно, была с нами. Но раз кто-то из старших сказал нам:

– Вы теперь Ишку сильно не гоняйте. У неё будет маленький ишачок!

– Как – ишачок?

– Ну как – очень просто: родится детёныш.

Наташа оглянулась на Юлю:

– Ага, что? Вот ты мне не давала ездить на Ишке, теперь она мне другого ишака принесёт, ещё лучше. Думаешь, она не видела, что мне завидно?

Все согласились, что Ишка это очень хорошо видела, а Наташа продолжала:

– Ну уж этот мой ишак будет – так действительно красота! Никому не дам ездить на нём. Лучше и не просите – всё равно не дам!

С этих пор она изо всех сил стала ухаживать за Ишкой. Сама кормила её, следила, чтобы её не ударили и не напугали. А если нужно было куда-нибудь поехать на Ишке, она всякий раз долго торговалась:

– Ну зачем непременно на Ишке? Не можешь ты, что ли, пешком пойти? Смотри, как она глаза закрывает. Может быть, она больная.

Сначала мы ждали ишачка каждый день. Наташа, как только вставала утром, сейчас же бежала к Ишке. Когда она возвращалась, мы спрашивали:

– Ну что, есть?

– Нету ещё, наверно, завтра.

Но вот прошло лето, осень, выпал снег, и мы с Соней уже давно ходили в школу, а ишачка всё не было.

Наташу стали грызть сомнения:

– Должно быть, она забыла. А то, может, обиделась на что-нибудь. Скоро год, как обещали, и всё никак она не раскачается.

Она пробовала объясниться с Ишкой, но ишачка всё не было, и Наташа перестала её навещать.

К началу весны живот у Ишки сделался как лодка. Она перестала задирать корову и собак, ходила осторожно и всё грелась на солнышке. Уйдёт на огород, выберет себе местечко посуше, встанет и греется.

Как-то в воскресенье отец сказал нам:

– Ну, теперь надо смотреть за Ишкой: наверно, уже скоро…

Не успел он договорить, как в комнату вбежала Юля:

– Рождается… на огороде…

Все побежали туда. В небольшой ложбинке, там, где летом росли огурцы, лежал чудесный чёрненький ишачок. Ишка металась вокруг него и всё старалась поднять его носом. Отец хотел помочь ей, но она завизжала от ярости и бросилась на него. Тут мы заметили, что ишачок всё время лежит неподвижно.