Текст книги "Я не ангел"

Глава 3

Скучно! Всю больницу уже почти обошла, даже в морге была. Последний, самый верхний этаж остался. Жаль не обратила внимания на название отделения на нем расположенного, а то не пошла бы. Что я людей в коме не видела? Сама такая лежу! Только меня на аппаратах держат, а они почти все сами справляются. Тишина на этаже жуткая. Две медсестрички дежурят за кружкой чая в тесном кабинетике и все. Все остальные спят «мертвым» сном. Тусклое освещение позволяет мне разглядеть всех постояльцев этих апартаментов. В каждой палате по шесть коек. Палат десять. Все койки заняты. Сильно старых людей нет, но зато есть дети. Подросток лет четырнадцати, из-за первой любви пострадал наверное, и девчушка лет пяти-шести. Лежат. Молчат. Разговаривать и на вопросы отвечать «не хотят». Приборы только еле слышно попискивают. Не интересно.

Собираясь уходить, обратила внимание на таблички, закрепленные на кроватях. Пошла в обход палат еще раз и обнаружила интересную вещь… Я еще вчера заметила, что сквозь стены, двери, мебель, то есть все неживое, прохожу не задумываясь, а вот живое меня словно окидывает. Так вот… Не всех лежащих на кроватях моя наглая сущность причислила к живым! Как я это поняла? А очень просто! Провожу рукой… Если рука встречает препятствие живой, если проваливается сквозь – условно мертвый. Тело есть, души – нет. А это может значить только одно, от комы он точно не очнется.

После этого своего открытия я всех условно спящих проверила. В самой последней еще раз внимательно прочитала то, что написано на табличке, прикрепленной к кровати, на которой лежит маленькая девочка. Оказывается, в коме она лежит уже больше пяти месяцев и не одна, а вместе с отцом и матерью. Вот они рядом. И что самое страшное… Отец – жив, а мать и девочка условно мертвые.

И ведь я их для надежности несколько раз проверила. А вдруг ошиблась?

Никогда в жизни не пугалась так, как в тот момент, когда позади меня в палате со «спящими куклами» заговорил ребенок. Была бы живая, поседела бы в момент. Я как раз склонилась, разглядывая молоденькую женщину, лет двадцати, очень худенькую, с короткими, рыжими и очень густыми волосами, пухлыми губками и милым личиком, – а если точнее, то ту самую маму.

– Мама ушла. Ее уже нет.

Заорать я не заорала, а вот в строну шарахнулась ну очень стремительно. Да так, что в коридор вывалилась. Честно сказать, вернуться решилась не сразу. Но хорошенько подумав, пришла к выводу, что умереть второй раз и уже от испуга я вряд ли сумею, а узнать, кто же там такой разговорчивый, очень хочется. Узнала.

В самом темном углу палаты сидела маленькая девочка, а если точнее, то тусклая копия той малышки, что меня так заинтересовала.

Присев на корточки рядом с ней поинтересовалась:

– Давно ты тут сидишь?

– Давно, – прошелестел безэмоциональный голосок ребенка. – Как мамочка ушла, так и сижу. Я тут прячусь.

– Зачем?

– Мамочка ушла туда, где много света, а я папу жду. Мне без него плохо.

– Она тебя с собой не взяла?

– Нет. Она просто ушла. Мама всегда говорила, что я ей всю жизнь испортила. Карьеру погубила. А папа меня своей принцессой называет, я без него не пойду. Ей там без нас сейчас, наверное, лучше.

– Тебе здесь не страшно?

– Страшно, но я все равно никуда не уйду. Меня здесь никто не видит. Я хорошо спряталась. Могу теперь долго ждать. Папочка обязательно меня заберет. Вот выздоровеет и заберет.

Что я могла сказать этому ребенку? Чем помочь?

– Конечно заберет. Ты извини, мне идти пора. Если я смогу, то навещу тебя еще раз. Можно?

– Можно.

Больше она ничего не сказала, и я ушла. Ушла к себе в почти уже родную палату и впервые за эти последние безумные дни заплакала. И плакала я из-за нее. Еще в молодости узнав о том, что из-за болезни я никогда не смогу быть мамой, я переплакала это известие, пережила его, стала жить дальше. И вот сейчас мое прошлое перехлеснулось с настоящим, причиняя боль.

Новый день я встретила так же, как и она, пытаясь спрятаться в темном уголочке.

Глава 4

Он дал разрешение на отключение меня от аппаратуры, поддерживающей мою жизнь. Мое сердце остановилось, и я окончательно умерла. Вот только уйти туда, куда меня так настойчиво после этого «приглашали», не захотела. Слишком сильно хотелось увидеть итоги моей мести, слишком сильно переживала за одинокую малышку, сидящую в темном уголке затемненной палаты.

Умерев, я наконец-то смогла покинуть как само здание больницы, так и его территорию. Даже на похоронах своих побывала.

Парик мне не понравился. Сэкономил зараза. Мои шикарные черные волосы обрили, а дрянь какую-то на мою головушку напялили. А ногти? Они же в тот день обломались все! Так никто и не подумал нарастить их вновь!!! Лежала словно голая. А макияж? Тому, кто его на мое лицо накладывал, я бы лично руки оторвала. А украшения? Он даже крестик с меня снял! Но это ладно… Пусть радуется. В доме все равно никаких подлинных драгоценностей не осталось, сплошная бижутерия, а эксклюзивные наборы – якобы в чистке. Пусть поищет, что и где… А где? Продала! Цветы, правда, были красивые. Батюшка симпатичный. Гости вежливые. Некоторые даже по-настоящему скорбели. Поминки шикарные. В конце, правда, некоторые поминающие кричали «Горько!», но мне лично даже понравилось. Никогда не понимала обычая говорить хорошо на похоронах о гадких личностях и мерзавцах. Тварь она и после смерти тварь, а стерва она и после смерти стерва.

А милый-то, с трудом дождался окончания скорбных поминок и, вздохнув с облегчением, сел в свою личную машину отбыл в мой личный особняк. Ну, по крайней мере, он еще до недавнего времени был моим. Вот там он и отметил мою кончину по-настоящему. Думаете, гостей позвал? Фигу! В одного нажрался и высказал моему портрету все, что обо мне думал!

Узнала о себе много нового. Вот так живешь, живешь… И на тебе! Получите и распишитесь!

Два дня пил. Не верил, наверное, до конца, что избавился от меня, а потом поскакал к адвокату и с облегчением узнал, что завещание свое я не изменила и все мое теперь его. Обрадовался. То, что от всего уже ничего не осталось, это уже дело десятое…

Веселье началось в этот же день ближе к вечеру. В дом к моему милому пожаловал солидный дядечка с крутой охраной и попросил его освободить занимаемый им дом, предъявив договор купли продажи. При чем, забрать из особняка мой муж мог только личные вещи: одежду, машину, опять же только свою, драгоценности. Как он не качал права, как не возмущался, а на выходе его вещи были тщательно проверены. В квартире, куда он приехал уже ночью, его тоже встретили новые жильцы, имеющие на руках документы в которых черным по белому было написано, что данная жилая площадь продана вместе со всем, что в ней имеется.

Ночевали мы с ним в гостинице. Ну, как ночевали? Он по номеру метался, а я наблюдала за моим красавчиком и его разочарованием, но все же самое интересное он узнал на следующий день, метнувшись в главный офис моей не такой уж и маленькой компании. Узнал, что она вот уже несколько месяцев принадлежит другому человеку. А уж на то, чтобы разузнать о том, что домик во Франции и вилла в Италии тоже проданы, много времени ему не понадобилось. Что он сделал? Нанял адвоката и детектива для того, чтобы один расследовал все случившиеся и узнал, куда я дела деньги, полученные от продаж, которые он надеялся найти и унаследовать, а другой проверил правомочность заключенных мною сделок.

Все! Кредиторы его нашли еще через неделю и заставили отдать последнее. Он конечно и сам попытался найти мои исчезнувшие деньги. Сунулся в конный клуб. Ведь это было последние место, что я посетила, но его туда не пустили. Да, в клубе было помещение с персональными сейфовыми ячейками для клиентов. Оно неплохо охранялось, но войти туда можно было только имея на руках маленький ключик с серебряной гравировкой, а мой муж такого ключика на руках не имел. Сейфовые ячейки в клубе не были именными, а потому никто даже в самом клубе не смог бы ему сказать какая из них моя. Нет, сказать ему, что ключ у меня на руках был, они могли и даже разрешить потыкать им в поисках моей ячейки, тоже. Вот только не было его и в моих вещах, которые он получил от следователя. Не повезло ему.

У меня в тот день, конечно, был такой ключ. Именно в клубной ячейке лежали несколько карточек на предъявителя и мои новые документы, но дело в том, что с некоторых пор я не носила его с собой. Он был спрятан в деннике моей лошади. Надежно спрятан. Найти его случайно, да и намеренно, не сможет никто. А детектив? Что детектив? Ничего он не нашел. Нет, узнать о том, как и где я совершала сделки, он смог, а вот проследить дальнейшие мои перемещения, о которых я не собиралась никому сообщать, нет. Матвей мог бы гордится мной. Я замела следы как матерый уголовник. Вот только теперь все это мне не к чему.

Очень скоро мне надоело мотаться вслед за своим бывшим мужем и слушать его стенания и ругательства. Денег у него теперь не было, от слова совсем. Вещей почти не осталось. Все, что можно – он продал, как и машину с трехкомнатной квартирой, о которой я даже и не подозревала, погашая кредит, потому как доказать, что он его не брал, не смог! Драгоценности мои он тоже не нашел. Не было в банках счетов на мое имя, не было и ячеек, которые он мог бы наследовать. Зарос. Оброс. Одежонка так себе. Не привык милый мой жить на копейки, а потому захомутал по-быстрому невзрачную тетку, торгующую на рынке, и пристроился на ее диване. Вот только миллионы мои пропавшие ему покоя не дают, и чтобы забыть их и меня, красу ненаглядную, и то, как он лоханулся, приналег красавчик Ваня на пивко и не только. Так что, думаю, убивца для него искать не стоит. Сам справится.

Да и не нужна мне его смерть. Старый продавленный диван и потная тетка в придачу намного более худшее наказание для него, чем смерть. Для того, чтобы подцепить богатую даму, ему нужно выглядеть богато и независимо. Одна беда, денег у него на классный прикид нет, а работать он разучился.

Глава 5

И все-таки я вернулась в ту больницу, где умерла, в ту палату, где осталась маленькая девочка по имени Василиса. Только тишины в этой палате больше не было. Ор стоял такой, что меня горемычную чуть не сдуло, когда я туда «вошла». Орали две особы похожие друг на друга, как родные сестры. Обе высокие, полные, громкоголосые, с крупными чертами лица. Только одна в белом халате с розовыми волосами, а другая в платье с волосами, выбеленными перекисью. Их бы на арену цирка, подковы гнуть, а они в палате, где больные люди лежат, разборки устроили. Я бы на месте этих полумертвых особей, что лежат на кроватях, повскакивала уже и по домам разбежалась, а они ничего… Лежат себе.

Девочку я нашла в том же уголочке, где и раньше. Присела рядышком и, дождавшись пока она на меня внимание обратит, и спросила:

– А это кто? И почему орут?

Ответ ошеломил.

– А это бабушка Лиза пришла к папе, а тетя доктор заставляет ее нас всех в другую больницу переводить или домой забирать. Говорит, не могут они за нами дальше смотреть. Или платить нужно, или забирать. Бабушка хочет только папу забрать, а нас с мамой советует в богадельню сдать. Говорит чужие мы, приблуды детдомовские. Вот и ругаются.

Ребенок замолчал, и я услышала, как ее бабуля спрашивает уже почти спокойно, может ли она забрать сына? И получает ответ, что если бы его жена была здорова, то тогда только с ее согласия, а так, хоть сейчас. Наоравшаяся и добившаяся нужного ей ответа, бабка, видимо не подумав хорошенько, ринулась оформлять документы. Докторша поспешила вслед за ней и в палате наступила тишина. Но вот была она не долгой. Малышка, сидевшая рядом со мной, захлюпала носиком, и слезы ручейками потекли из ее глаз.

– Мама больше не вернется, – разобрала я ее всхлипывания. – А мне нельзя просыпаться, пока папа спит. Бабушка всегда говорила, что такое отродье, как я, должно жить там, откуда выползла моя мамаша. Если я проснусь, она меня чужим теткам отдаст, а если нет, то папу заберет, а я насовсем здесь останусь.

Мне повезло, я услышала ее: «А мне нельзя…», и, боясь надеяться, спросила:

– А ты знаешь, как можно проснуться?

– Знаю, – ответил мне бесхитростный, доверчивый ребенок и продолжил. – Я знаю как. Тут раньше дяденька лежал, тоже сначала спал. Потом телевизор у его кровати как запищал, все забегали, забегали. Начали кричать. А он вдруг такой, как я у кровати встал и начал за всеми смотреть, а потом как все опять заработало и все ушли, он лег на кровать и сам в себя провалился. Все опять запищало. Назад все прибежали, а он уже проснулся. Его потом сразу куда-то прям на кровати увезли.

Мысли с бешеной скоростью завертелись у меня в голове. А вдруг ангелы пошутят, пока боженька спит?

– Василиса…

– Меня папа Васенькой зовет, мама Васькой, а баба девчонкой и отродьем, когда папа не слышит, – перебила меня она, но надежда уже захватила меня в свои цепкие объятья и я настойчиво продолжила:

– Солнышко, а давай и мы с тобой так попробуем. Если у нас получится, мы с тобой папку бабушке не отдадим, и сами от нее потом уйдем. Не будем больше с ней жить.

Судя по вопросу, раздавшемуся сразу вслед за моим предложением, я сумела ее заинтересовать.

– А ты в кого проваливаться будешь?

– Ну, раз мама твоя ушла, то в нее, наверное.

– А если получится, ты будешь моей мамой?

– Буду.

– И никому меня не отдашь? – обнадежено шмыгнуло дитя носом.

– Никому, моя хорошая.

– И папу заберем?

– Обязательно заберем.

– Давай. Но только сначала ты.

– Нет, давай вместе. Порадуем бабушку, – малышка засмеялась и подала мне руки.

Ну, что? У нас получилось. Мы провалились. Приборы пищали, персонал бегал, бабка заламывала руки. А мы смотрели друг на друга и очень старались улыбнуться. Наследующий день из шипения Елизаветы Васильевны я узнала, что виновата по определению всегда и во всем: в том, что был гололед, в том, что машину занесло на повороте, и мы перевернулись. В том, что у меня был всего один перелом, а у моего мужа, ее сына, три, а главное в том, что посмела выжить.

На десятый день после того, как мы очнулись, меня и ребенка выписали из больницы, а вот Кирилл остался. Я матери не дала разрешение забирать его. Было у меня очень стойкое подозрение в том, что если она его заберет, то мы с ребенком больше его не увидим, а это в наши с ней планы никак не входило.

Что мы делали с ней целых десять дней до выписки? Мы знакомились. Вернее, я узнавала от малышки все, что она помнила. И чем больше узнавала, тем сильнее мне нравился этот ребенок. В тот день, когда мы переступили порог больницы и вышли на ее двор, я поняла, что никогда и никому не отдам Василису, маленькое, зеленоглазое, рыжее солнышко, богом данную мне доченьку.

Глава 6

Все было не то и не так. Во-первых – я привыкла смотреть на людей с высоты своих ста восьмидесяти пяти, плюс каблуки, а теперь? Теперь табуретка выше меня! Метр в прыжке, и это если в вытянутой руке кепку держать. Дюймовочка, мать твою, как есть Дюймовочка. Маленькая, худенькая, слабая, как котенок и ребенок рядом такой же. Во-вторых – одеться нам пришлось черт знает во что! В больницу, теперь уже моя семья, попала зимой, а вышли мы из нее летом! Представьте – теплые брюки, футболки, зимняя обувь и зимние куртки, шапки и кофты в руках. Представили? Но и это еще не все! Добавьте ко всему этому наш изможденный вид. Все! Картина – «Сами мы не местные» или «Жертвы маньяка», во всей красе. Хорошо, что я в куртке деньги на дорогу нашла, за подкладку завалились, но в маршрутку нас все-таки попытались не пустить. Решили, что мы бомжи. А, что? Правильно решили! Бомжами мы чуть и не стали.

Как оказалось, прописаны мы в квартире Елизаветы Васильевны и проживали до аварии там же. И кабы не ее соседка по этажу, то ночевали бы мы в этот день во дворе на лавочке.

Ну, а если подробней, то… Добрались мы до «родного» дома уже ближе к вечеру. Встретила нас бабушка Лиза диким криком и сумкой с нашими вещами. Милая свекровушка все видимо хорошо продумала, и пускать нас на порог своего жилища была не намерена. В подъезд-то мы вошли вслед за соседями, а вот стоило нам только позвонить в квартиру, как мы сразу узнали все, что она решила нам сказать:

– Явились! Приблуды драные. Нет теперь моего сыночка! Угробили вы его, окаянные! Некому вас теперь содержать и потому в дом свой я вас не пущу. Ты, Ленка, все фотки делала. В модели собиралась? Сколько раз я тебе говорила, что такие, как ты, никому не нужны?!! Не берут в модели таких мелких, страшных, как рыжие тараканы, девиц! Тебя даже в поломойки не возьмут! Ты же ведро с водой не поднимешь! А тряпку выжимать так и не умеешь! Голодранка безрукая, бесполезная! Вон, нагуляла ребенка и моему сыну на шею повесила.

Она орала, а мы сидели на ступеньках. Отдыхали и ждали, когда ей надоест кричать. Самое поразительное было в том, что малышка, сидящая рядом со мной, на словоблудие старухи внимания не обращала совсем. Привыкла к таким концертам, что ли?

А бабка все никак не унималась, и мне это начинало надоедать. Вот только концерт в подъезде устраивать очень не хотелось и, слава богу, не пришлось. Из квартиры напротив, показалась не менее колоритная, чем наша бабушка, дама и в момент заткнула нашу горлопанку. А я из ее монолога узнала много интересного.

– Что, Васильевна… Опять девчонок грязью поливаешь? Молчаливые они у тебя. Плачут и молчат. А ты и рада, курва старая! Куда ты их вышвыриваешь? Хочешь, я в опеку позвоню? Расскажу, как ты малого дитя на улицу выкидываешь? Ведь живут они в твоей квартире не потому, что ты такая добрая, а потому что право имеют. Ты же эту Ленку, как родную облизывала, пока она положенную ей государством квартиру не продала и тебе деньги не отдала. Ты же с пятого на второй этаж не просто так переехала? Весь дом знает, что свою двушку на трешку ты поменяла с доплатой! Что? Разве не так? И оформила ты ее наверняка только на себя? Ленка! Ты на нее в суд подай! А я свидетелем пойду. Еще посмотрим, кто кого выселять будет!

Дослушать все, что думает всезнающая соседка, я не смогла. Бабушка Лиза затащила нас в коридор своей квартиры и захлопнула дверь. Орать больше не стала, а вот шипеть, за милую душу.

В маленькую комнату, в которой ничего не напоминало о том, что здесь раньше жила молодая женщина и ребенок, мы попали не сразу, но все же попали. Бросив на пол сумку и попросив Василису посидеть тихонечко на кровати, подождать пока я с бабушкой поговорю, а потом позову ее, я из последних сил потащилась на кухню, где «гостеприимная» хозяйка гремела посудой.

Неслышно ступая босыми ногами по линолеуму, проскользнула за ее спиной к кухонному столу и выбрала себе «помощника» для заключения мирного договора повесомее. А что может быть более весомым аргументом, нежели хорошо наточенный нож? И я говорю… Ни-че-го!

Елизавета Васильевна поудобнее устроилась на стуле, а я поудобнее перехватила нож. Крепко схваченные моей рукой ее волосы и демонстративное поглаживание ножом жирной шейки заставило женщину оцепенеть. Я же приступила к ведению переговоров. А, что делать? Разные весовые категории нужно было уровнять, и я уровняла!

– Поговорим?

– Ты… Ты… Не смеешь… Посажу…

– Ой… Да, ладно. Кто вам поверит? Ваша же соседка расскажет всем уже сегодня, как вы нас с дочерью на улицу выгоняли. А мы ведь после комы как две былинки на ветру. На нас даже вентилятор направлять нельзя, сдует к чертовой матери…

– Отпусти, дрянь! Я сыну расскажу!

– А и он, не поверит, – я прижала нож сильнее, намеренно порезав ее слегка. Капельки крови потекли вниз по шее, и моя очень любимая свекровь буквально подавилась своими следующими словами. За то я перешла на шипение. – Я совсем недавно побывала на том свете и теперь могу с легкостью отправить туда любого и даже дорогу подсказать. Изменилась я, измениться все вокруг меня и потому, пока мы живем с вами в одном доме, вы, моя дорогая родственница, больше не будете открывать рот без надобности. Кричать на меня и мою дочь, вы тоже не будете. С этого дня все денежные расходы на вас. Начнете нарываться на скандал, я из вашей необъятной задницы ремней нарежу! Попробуете на ребенке отыграться… Упадете с лестницы и скоропостижно скончаетесь. Квартира мне ваша не нужна, но долю мою в ней деньгами вы мне отдадите. Все, что вы на нас потратите в счет этой суммы пойдет. Месяца два – три мы поживем вместе с вами и уйдем. Ясно? И опять же… Одна ошибка и вы, мадам, умрете, не оставив завещания. Понятно? Отвечайте!

– П-по-о-ня-ла-а-а…

– Молодец, баба Лиза. Вещи наши где? Игрушки?

– Что-то про-о-да-ла… Остальное выкинула…

– О, как! Молодец! Сейчас принесете мне карточку, на которой у вас денежки на черный день копятся. Уйдете в свою спальню, и чтобы до утра я вас больше не видела. Пошла, уважаемая Елизавета Васильевна! – я разжала кулак, выпуская из захвата ее волосы. Опустила в низ руку с ножом и сделала шаг в строну, освобождая ей место для маневра.

Не смотря на приличный вес бабули, с места ее как ветром сдуло. На меня при этом она даже не взглянула. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось. Не зря мне Матвей в свое время говорил – «Горластые, нарывучие любители унизить и поиздеваться, зачастую сильны только горлом. Ты боишься, они на коне, но стоит только показать решимость, постоять за себя, и они уйдут в тень, стараясь не отсвечивать».

К тому времени, когда я искупала и переодела Василису в те немногие сохранившиеся вещи, найденные мною в собранной любящей бабушкой сумке, и привела ее на кухню. Карточка, оформленная на Елизавету Васильевну Крафт, лежа на столе. Сама же кухня порадовала нас полным холодильником вкусняшек, а квартира тишиной. Спали мы в эту ночь крепко и удивительно спокойно. Наследующий день притаившаяся в своей спальне наша бабуля добровольно назвала нам код от своей кубышки, и мы приступили к шопингу, сидя на диване. А что? Комп, как оказалось, есть. Деньги тоже! Посыльные, доставляющие нам покупки и ожидающие пока мы примерим и выберем нужное, иной раз даже сталкивались в тот день в дверях нашей квартиры. Но нас это мало волновало. Мы с Васяткой радовались обновкам потому как купили себе все самое необходимое: нижнее белье, платья, брюки, футболки, по паре кофт, обувь, постельное и, конечно, бантики, заколки и косметику. И самое главное! Мы купили игрушки! Медведя, три куклы, пазлы, игрушечную коляску с кроваткой и две толстые книги со сказками. Заснул мой ребенок в этот вечер почти счастливым. Почему почти? Потому, что перед сном малышка рассказала мне, как сильно она скучает по папочке и попросила помолиться за него вместе с ней. Глядя на нее, я впервые за последние годы молилась неистово, от души, а на утро поняла – «Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше».

Первые десять дней мы отъедались, набирались сил, «дрессировали» бабушку, устанавливали в доме свои правила и уже к концу месяца научились сосуществовать, не мешая друг другу. В первую неделю я с ужасом проскакивала мимо зеркала, боясь в него даже взгляд бросить. На себя родимую мне просто смотреть страшно было. Мало того, что маленькая, как дохлая мышь, ну или как свекровушка говорит, таракан рыжий, с тусклыми, неровно обрезанными волосами, обломанными ногтями, не щипанными бровями, так еще и кожа по всему телу шелушащаяся. Жуть же! А Васятка? Василисушка? Былиночка моя неухоженная! Мы с ней больше на анатомическое пособие похожи были, ну или на свежеподнятых зомби. Парикмахера и маникюршу на дом вызывать пришлось. А сколько я времени и денег потратила пока волосы и кожу в порядок привела? Вот как раз к концу месяца мы с ребенком и вес поднабрали, и себя облагородили. Да и между собой окончательно поладили. Сказка на ночь на русском, и песенка на французском, совместное приготовление вкусняшек, плюс изучение французского языка, девичьи секреты и косметические процедуры, занятия этикетом для юных леди и разучивание русского алфавита, все это помогло нам понять и принять друг друга. Теперь я для нее окончательно стала мамочкой, которой у нее, судя по всему, и не было никогда, а она для меня любимым солнышком и Васяткой.

Про нашего папу мы тоже не забывали и как только окрепли, начали навещать его так часто, как могли. Усаживались рядышком с его кроватью, и Василиса начинала рассказывать ему обо всем, что мы делаем, о том, что она выучила, а еще о том, как сильно мы его любим и как нам плохо без него. Ну, мне, например, плохо без него не было, но я внимательно слушала щебет ребенка и в нужных местах обязательно поддакивала. Потому, как никуда мне в этой жизни от него не деться. Он мой муж. Как там дальше пойдет предсказать вряд ли кто возьмется, а пока муж. Даже сейчас, худой, осунувшийся, бледный буквально до синевы, он все равно был безумно привлекательным. Черные густые волосы, брови и ресницы как у девчонки, прямой тонкий нос, четко очерченные губы и ямочка на подбородке. Ну, красавец же?!! И как он Ленку эту не послал подальше с ее беременностью? Что он в ней нашел? Вот чем больше думаю о нем, тем больше мне хочется познакомиться с ним по-настоящему. Действительно он такой весь из себя благородный или это его доченька только так видит? Только вот у людей в сказках красавицы спящие, а у меня красавец. Лежит, зараза такая, дрыхнет и не просыпается. Детеныш вон, извелась вся уже! И не сделаешь ничего… Мамочка его все же начала платить за дополнительный уход за сыном. Потому как забрать его домой я ей не разрешила. Угробим парня… Вот если бы он в себя пришел, чтобы хоть кушать сам смог, тогда да… Тогда дело другое, а так… Страшно.

Да и некуда мне его забирать пока. С мамочкой его жить я точно не хочу, а это значит… Значит, придется мне рискнуть и оставить девчушку мою с бабулей вдвоем. Очень уже мне нужно попасть в элитный конный клуб, да и Иван-царевича проведать бы не мешало. Узнать… Что? Где? Почему?