Текст книги "Совершенная crazy"

– Тише! – взмолился Славка. – За стенкой живёт бывшая сектантка, она слышит, как вы тут шумите!

– Радка, что ли?! Плевать! Она дохлая муха и мнительная корова. Пусть слышит, что хочет, ей никто не поверит. – Старуха потянулась к бумажному свёртку и достала пакет молока.

– Что это? – уставилась она на пакет. – Ты что мне притащила, болванка?!

– Болван, – обиженно поправил её Славка. – Это молоко, пятипроцентное, цельное. Пейте…

Пакет немедленно полетел в Славку, обдав его молочными брызгами и плюхнувшись маленькой бомбочкой на пол.

– Где кофе?! – заорала старуха и опять чуть не вывалилась из гроба, дав резкий крен влево.

– Кофе в вашем возрасте – смерть, – твёрдо сказал Славка, убирая бумажный свёрток подальше, чтобы старухе не пришло в голову метать в него всё, что он принёс.

– У моей смерти приключился склероз, так что кофе мне не поможет. Вернее, не навредит! – Ида Григорьевна ловко перекинула ноги через борт гроба и любовно оправила складки белого платья. – Чеши на кухню и свари крепкий кофе! – приказала она.

– Не пойду, – нахмурился Славка. – Кофе вредно.

– А ты молодец, с характером, – неожиданно похвалила его старуха.

– Просто я боюсь, что вы раньше времени копыта откинете и со мной не расплатитесь за сервис в гробу, – признался Славка.

– И честный! – восхитилась Ида Григорьевна. – Сейчас таких дуралеев днём с огнём не сыщешь. Тебя как звать?

– Зовите Орлик.

– Это кликуха?

– Фамилия.

– Красивая. И со смыслом!

Ида дотянулась до бумажного свёртка, вытряхнула из него булки, сигары, бутылку коньяку, вытащила из-под ритуальной подушки зажигалку и закурила, закинув ногу на ногу. – В тюрьме сидел?

– Нет, только в армии служил.

– В каких войсках?

– Строительных.

– Разве это войска? Лучше уж в тюрьме отсидеть, больше пользы будет!

– Вы так говорите, будто сами сидели, – прищурился Славка.

– Сидела! В двадцать восьмом году так жрать захотела, что спёрла калач в булочной. Какой был калач! С маком, с хрустящей корочкой! Сейчас таких не пекут. Я его прямо у прилавка съела, сил не было убегать. Меня там и повязали. Я на суде кричала, что дырка в этом калаче была больше, чем сам калач, но мои доводы оставили без внимания и дали десять лет.

– Десять лет? – ужаснулся Славка. – За одну дырявую булку?! Это несправедливо.

– Отсидела я пять. Вышла по ошибке, вернее, почти сбежала. В тюрьме сидела моя полная тёзка, она умерла за два дня до своего освобождения. Меня выпустили вместо неё. Э-эх! Всё бы сейчас отдала за тот голодный двадцать восьмой год, за калач с маком, за свою молодость…

Столбик пепла упал с сигары в гроб. Ида отложила сигару, взяла булку и с аппетитом стала жевать её, запивая коньяком прямо из бутылки.

– Вы, Ида Григорьевна, совсем не заботитесь о достоверности своей смерти! – возмутился Славка. – Уж не знаю, почему вы решили всех надуть со своей преждевременной кончиной, но зачем было затевать этот цирк, если в гробу крошки, пепел, а от покойницы несёт перегаром?!

– Ха!!! – Ида Григорьевна с размаху плюхнулась в гроб. В воздухе мелькнули её золотые туфли. – Моей смерти так заждались, дорогой Орлик, что на её достоверность всем глубоко плевать. Меня похоронят, даже если я буду распевать песни и играть на гитаре. Чёрт, что-то жжёт сзади… Сколько я Гошку просила, сделай мне подтяжку ягодиц, сволочь! Обвисшая задница доставляет женщине больше неприятностей, чем обвисшая морда. А он – нет таких методик, нет таких методик, в твоём возрасте наркоз противопоказан! Хочешь, говорит, я тебе уши отреставрирую? Это и без наркоза можно. Внук называется… Слушай, ты не находишь, палёным пахнет?

– Чёрт! – Славка рывком поднял Иду Григорьевну и вытащил из под неё тлеющую сигару. На белом платье, чуть пониже спины, красовалось прожженное чёрное пятно. – Вы, блин, тут пожар ещё устройте, покойница, – проворчал он, затушив сигару и выбросив её в открытую форточку. – Сигары тушить надо!

– Память-то девичья, – вздохнула старуха. – Скажи, о чём вы болтали в столовой?

– Да ни о чём, – отмахнулся Славка. – В основном все твердили о том, что им не нужны ваши деньги. А ещё никто не понимает, почему именно их вы захотели пригласить на свои похороны. Только ваш брат Феликс, да близнецы-хоккеисты честно признались, что не отказались бы от наследства.

– Феликс! – громко фыркнула Ида Григорьевна. – Бездельник, балбес, но душа-человек. А хоккеисты – сипматяги, если им зубы вставить! Значит, говоришь, никто на мои деньги не претендует? И не понимает, зачем я их позвала?! – Она подмигнула Славке, и ему опять стало жутко. А вдруг бабка на самом деле мертва, а болтает, курит, подмигивает, жрёт булки и пьёт из бутылки коньяк её неугомонный фантом?! Этот гроб, белое платье, фата, золотые туфельки, – господи, неужели он такой идиот, что согласился поить и кормить труп?.. Может, ну её, эту бабку, и этих гостей, может, удрать в своё общежитие, на свою продавленную, железную койку, и будь что будет! Сдадут его Гошка с Артёмом – сядет; не сдадут – продаст драгоценный крест, купит квартиру, мотоцикл и заживёт по-простому: клубы, девчонки, работа, дом… Ну их, этих богатых старух, и дома дворцового типа!

Он так проникся своими сумбурными мыслями, что невольно отступил к двери.

– Завтра всех ждёт сюрприз, – пробормотала старуха. – Слышь, Орлик, ты мой горшок вынеси…

– Что? – не понял Славка.

– Я ж не святой дух, Орлик! У меня ночной горшок под стулом припрятан. Вынеси его, а то негигиенично лежать.

Нет, не фантом, успокоился Славка, фантомам горшки не нужны…

Он припрятал за портьеру пустой бумажный свёрток, в котором принёс продукты, прикрыл старуху розовым одеялом, отыскал под стулом ночной горшок и приготовился незаметно выйти из комнаты, пока бабка не выдвинула новых требований.

– Во сколько завтра мои похороны? – спросила она, когда Славка взялся за ручку двери.

– В три часа дня, – припомнил Славка заявление Гошина.

– В пятнадцать ноль-ноль, темнота! – поправила его Ида и тут же громко захрапела, заснув внезапно и быстро, как засыпают только старые люди и младенцы.

– Какая разница? – проворчал Славка, брезгливо держа на отлёте горшок.

Он уже был в коридоре и осторожно оглядывался, чтобы не попасться никому на глаза, как «покойница» вдруг тихо сказала:

– У кого дракон, тот и убил…

– Что?! – обернулся Славка, но в ответ услышал лишь длинный выдох с присвистом и храп на вздохе.

Изображая покойницу, старуха не только ела, пила коньяк, курила в гробу и пользовалась горшком, но и говорила во сне. Усмехнувшись, Орлик быстро закрыл за собой дверь, чтобы никто случайно не услышал бабкину болтовню.

Не успел Славка сделать и двух шагов, как из соседней комнаты вылетела Рада Родимцева.

– Вы слышали?! – зашептала она, схватив его за рукав. – Нет, вы слышали?! Только что, из гостиной, где стоит гроб, раздавались голоса! Мужской и женский! Женским разговаривала Ида Григорьевна, я точно знаю! – Рада схватилась за свои пылающие щёчки и страдальчески закатила глаза.

– Вы коньяк на ночь принимали? – строго спросил её Славка.

– Нет, – ещё больше покраснела Родимцева и вдруг доверчиво сообщила Орлику: – Я боюсь!

– Чего? – не понял Славка.

– Понимаете, Женечка, – Рада доверчиво взяла Славку под руку и повела по коридору, как врач, желающий объяснить родственнику, что за больным нужен специальный уход. – Понимаете, если я хоть раз выпью, я сразу умру. Я пила, после того, как отписала квартиру секте, страшно пила, и Ида Григорьевна настояла на том, чтобы я закодировалась. Так что мне нельзя ни грамма спиртного, ни грамма! Хотя, иногда страшно хочется… Слушайте, а чем это так дурно пахнет? – Рада резко остановилась, принюхалась и уставилась на горшок. Славка быстро сунул его под фикус, очень кстати попавшийся на пути.

– У вас галлюцинации, – сухо сказал он Раде. – Слуховые, обанятельные и зрительные. Это часто бывает у закодированных людей.

– Да?! Значит, никаких голосов в гостиной не было?

– Нет.

– И вы не выносили оттуда ночной горшок, которым при жизни часто пользовалась Ида Григорьевна?

– Нет.

– И у вас на шее нет адамова яблока, которое бывает только у мужчин?!

– Нет!

– Хорошо, хорошо… – Сгорбившись и обхватив себя руками за плечи, Родимцева развернулась и шаткой походкой пошла в свою комнату. – Галлюцинации… Может, всё-таки я не умру, если выпью совсем чуть-чуть?

Славка припустил вверх по лестнице, не заботясь о женственности движений. Надо же – «адамово яблоко»! Рассмотрела, старая грымза! А он совсем забыл, что кадык на шее выдаёт принадлежность к мужскому полу.

Ворвавшись в свою комнату, он бросился к чемодану искать шейный платок или шарф. Не найдя ничего подходящего, Славка решил проблему, намотав на шею в три ряда крупные бусы. Впрочем, на сегодня событий хватит, решил он, но, – только хотел снять женские тряпки и рухнуть в кровать, – как в дверь постучали.

– Кто? – припал он ухом к двери.

– Откройте, Женя! Это Лидия Федина. Вы меня помните?

Из всей толпы, по большому счёту, он помнил только её. Её чёрные волосы, забранные в тугой хвост, её насмешливый взгляд из-под густой чёлки, её смуглую кожу и фантастическую фигуру. Впрочем, фигуру Славка толком не рассмотрел, но был уверен, что при такой чёлке она фантастическая.

Он чересчур поспешно открыл дверь.

Лидия оказалась чуть выше его – совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не лишать его шансов, окажись он опять мужчиной. Фигура её так и осталась загадкой, потому что оказалась упакована в длинный махровый халат.

– Привет! – улыбнулась Федина Славке. – Не спишь? Хочу позвать тебя в бассейн.

– Куда? – удивился Славка.

– Здесь есть шикарный бассейн с вышкой. Пойдём, попрыгаем и поплаваем.

– Пойдём, – обрадовался Славка.

Это был шанс побыть с ней наедине. Это была возможность рассмотреть нюансы её фигуры. Такие девушки не работали на заводе, таких девушек он не встречал в ночных клубах, туда, где они обитали, простым парням вход был заказан.

Славка выскочил за дверь, схватил Лидию за руку и потянул к лестнице.

– А халат? – засмеялась Лидия. – А сланцы? А полотенце? Куда ты несёшься, бассейн находится совсем в другом крыле дома!

– Почему ты позвала меня с собой? – Славка резко остановился и уставился ей в глаза.

– Ты мне понравилась, – ответила Лидия. – У тебя одной в этом доме простое, человеческое лицо – доброе и бесхитростное. Правда, чересчур сильно накрашенное. – Она рассмеялась.

Славка сделал вид, что обиделся. Он точно знал, что все женщины обязаны обижаться на замечания о своём внешнем виде, поэтому надул губы, нахмурил брови и нервно защёлкал пальцами.

– Не обижайся! – Лидия обняла его за плечи и простодушно чмокнула в щёку. – Просто с таким гримом ты выглядишь провинциалкой. Хочешь, я научу тебя краситься так, будто ты только что умылась и сияешь свежестью?

– Мне плевать, как я выгляжу, – буркнул Славка, едва не выдав себя с головой низким голосом и подозрительным равнодушием к тонкостям макияжа.

– Я же говорю, что в этом доме ты лучше всех! – Лидия схватила его за руку и увлекла за собой в нужное крыло дома, на первый этаж.

Бассейн оказался огромным.

Здесь можно было бы проводить чемпионаты мира по плаванью и прыжкам в воду, но он был собственностью богатой старухи.

– Ого! – восхитился Славка, рассматривая восьмиметровую вышку под потолком. – Зачем старушке такое сооружение? Она на досуге сигала в воду?

– Ида Григорьевна любила всё самое лучшее. Сама она, конечно, не прыгала, но гостям всегда предлагала развлечься, – объяснила Лидия и… одним незаметным движением скинула махровый халат, оставшись лишь в красных стрингах.

Славка про себя восхищённо присвистнул. Фигура у Фединой превзошла все его ожидания. Какие там к чёрту нюансы! Она была гармонична и пропорциональна как молодая пантера, от неё веяло естественностью и силой, а воздухе витали электрические разряды, словно во время шальной грозы. Танцовщицы бразильского карнавала выглядели бы рядом с ней неуклюжими коровами и щипанными курицами. Её загар был изысканного, бронзового оттенка, будто гениальный художник долго смешивал краски, прежде чем добиться такого эффекта.

Славка жадно прощупал глазами Лидию, женственно накручивая свой кудрявый локон на палец.

– Раздевайся! – закричала она и побежала на вышку.

Раздеться Орлик не мог. К сожалению, он осознал это только сейчас и понятия не имел, как из этой ситуации выкручиваться.

– Чего ты ждёшь, Женька?! Иди ко мне! Или ты высоты боишься?!

Можно было сказать «боюсь», но мужская Славкина сущность воспротивилась этому простому ответу.

– Тут так здорово, что дух захватывает! Скидывай тряпки, иди сюда!

– Я… – Славка вспомнил, что есть железная женская отмазка, но вдруг напрочь забыл, как она называется. Если бы эта Федина имела привычку носить лифчик, то такого конфуза с ним бы не приключилось. – У меня того... этого… ме… ме… ме…

Блин, это было какое-то сложное медицинское слово, употребляемое почему-то во множественном числе. Первый слог вспомнился, да и слово, в принципе, крутилось на языке, но Славка не мог его выговорить.

– Критические дни?! – выдала Лидия спасительную подсказку, раскачиваясь на упругом «языке» вышки.

– Они, сволочи, такие критические… – В волнении Славка сел на пластиковый стул, стоявший на краю бассейна в стайке таких же столов и стульев.

Оттолкнувшись от «языка», Лидия взмыла вверх, сделала два кувырка в воздухе и мягко, почти без брызг, вошла вводу.

Это был высший пилотаж. Для таких прыжков нужны были тренер, деньги и многочасовые, упорные тренировки. Славка, конечно, умел плавать, но так мастерски прыгать… Слава богу, что по легенде у него эти самые несчастные дни, и он может не плюхаться в воду с невероятной, головокружительной высоты.

Лидия подплыла к бортику, улыбаясь, блестя тёмными глазами и белоснежными зубами. Если бы всё-таки у неё была привычка носить лифчик, Славка был бы гораздо умнее, сообразительнее и смелее. Не то, чтобы он мало видел раздетых женщин, нет, просто Лидия была особенная – раскованная и свободная в движениях, мыслях, поступках; она не искала выгодных ракурсов и красивых поз, не подбирала умных слов, и в этом была удивительна и прекрасна, впрочем, может быть, она вела себя так только лишь потому, что Славка был для неё провинциальной простушкой, не умеющей краситься. Славка уже десять раз проклял свою женскую шкуру. Как она жмёт, как мешает, как унижает! Это только в фильмах смешно – переодеваться в женщину, а в жизни – обидно, противно и неудобно.

– Ты не знаешь, зачем Гошин заставил нас представляться друг другу? – спросила Лидия, подтянувшись на руках и усаживаясь на край бассейна. – Ведь мы уже были в таком составе чуть больше года назад, на дне рождении у Иды Григорьевны. Она не дожила до ста шести лет буквально несколько дней! До её дня рождения в этом году осталось меньше недели. Но главное, мы все друг друга более-менее знаем, неужели, дядя Гоша об этом не помнит?

– Да ну? – удивился Славка, стараясь не смотреть на Лидию, чтобы не выдать себя слишком заинтересованным взглядом.

– Я только тебя почему-то не помню, а так, всех, если не по именам, то внешне запомнила.

– Я болел, – быстро отреагировал Славка и мгновенно поправился: – Болела! Я не смогла придти на день рождения Иды Григорьевны в прошлом году, поэтому понятия не имею, кто у неё был. – Как же ему надоело выкручиваться и говорить о том, о чём он понятия не имел!

– Жаль. Ида Григорьевна такая чудачка! Пригласила на своё стопятилетие как гостей из светской тусовки, так и простых, никому не известных людей. Ну и что из этого получилось?! – Лидия беспечно поболтала ногами в воде, подняв фонтан брызг.

– Что?! – спросил Славка.

– Несчастный случай, вот что! – Она прыгнула в воду и поплыла размашисто и красиво, – то ли брасом, то ли кролем, то ли баттерфляем. Славка понятия не имел о стилях, зато он имел возможность любоваться длинной загорелой спиной, которая то уходила под воду, то выныривала на поверхность.

– А что случилось-то? – спросил он не столько из любопытства, сколько для поддержания разговора.

– Неужели не знаешь?! – Лидия оттолкнулась от противоположной стенки бассейна и начала заплыв в обратном направлении. – Об этом все газеты писали, в «Новостях» по телевизору рассказывали. На дне рождении у Иды Григорьевны погиб Павел Горазон!

– Горазон?! – поразился Славка.

Павла Горазона знали все. Причём, не только в стране, но и за рубежом. Горазон был одним из немногих российских актёров, которого приглашали работать в Голливуд. Романтические комедии, боевики, слезливые мелодрамы, – он не был актёром одного амплуа, ему по плечу были любые роли, любые оттенки чувств, а его сумасшедшее обаяние затмевало порой никудышную режиссуру и плохие сценарии. Каждый фильм с его участием становился хитом. Каждое его появление на публике – праздником. Его называли «человеком-фейерверком». Несмотря на возраст – а актёру было хорошо за сорок, – Горазона любили как молодые, так и люди в возрасте.

Каждый год он брал в своей стране все самые престижные кинопремии, а однажды был в шаге от Оскара – помешала голливудская вертихвостка, которая отличилась тем, что проигнорировав силикон, снялась со своим натуральным нулевым размером груди и это было признано верхом обаяния и естественности. Таким геройством Горазон отличиться не мог, но он и так был любимчиком миллионов зрителей. Может быть, удивительное сходство с Джорджем Клуни добавляло ему этой любви и обеспечивало участие в голливудских проектах.

У Горазона была «голливудская» внешность, хорошее знание английского языка, блестящие физические данные и прорва таланта, который режиссёры не использовали и на половину. Он всегда был немного глубже и чуть утонченнее, чем того требовала роль. Он играл взахлёст и взахлёб, будто шёл на эшафот, будто готов умереть на вздохе, будто эта роль для него последняя.

Славка обожал Горазона. Пиратские копии фильмов с его участием он покупал по дешёвке у знакомого барыги на рынке и бережно хранил под койкой, хотя особого смысла в этом не было. В общаге ДВД-плейеров не водилось, и смотреть диски удавалось только на заводе, в бывшей «ленинской» комнате, где стояли приличный видеоплейер и телевизор.

А ещё Славка любил представлять себя знаменитым актёром. Таким же знаменитым, как Горазон. Он принимал перед зеркалом эффектные позы, и – странное дело! – находил в себе поразительное сходство с Павлом Горазоном. Словно Славка был его младшим братом. Или племянником. Славка не очень разбирался в родственных связях, потому что являлся стопроцентным сиротой, подброшенным в корзинке к крыльцу больницы в возрасте двух дней от роду.

Была бы возможность, Орлик взял бы у Горазона автограф. Была бы возможность, он… выкрал бы у Горазона часы, бумажник, или бриллиантовый зажим для галстука, – не для наживы, нет! – просто на долгую и приятную память. А ещё Славка обязательно спросил бы Горазона как стать знаменитым артистом. Что почитать, куда поступить, к кому обратиться… Конечно, шансов для этой карьеры у Орлика не было никаких, но поговорить на эту тему с известным человеком очень хотелось.

Мечтам не суждено было сбыться. Однажды в новостях сообщили, что российский Джордж Клуни погиб. То ли утонул, то ли отравился, то ли на машине разбился….

Славка не имел интереса к чужим смертям. И хоть продолжал при случае смотреть в «ленинской» комнате фильмы с участием Горазона, прежнего интереса к личности актёра уже не испытывал.

Какой смысл интересоваться покойником?!

И перед зеркалом он перестал красоваться, отыскивая с ним сходство.

Какой интерес походить на героя, которого нет в живых?!

– В газетах писали, что он утонул! – крикнул Славка, и гулкое эхо бассейна донесло его слова до Лидии.

– Горазон не утонул, он разбился в этом бассейне! – в ответ крикнула Лидия.

– Да ну?! – удивился Славка. – Почему в этом бассейне? Что значит – разбился?!

Лидия легла на спину и поболтала ногами в воде. Зрелище было сумасшедшее. Славка закрыл глаза. Что толку смотреть, если…

Орлик с отвращением потрогал свою грудь с начинкой из туалетной бумаги.

Знали бы на родном шарико-подшипниковом, чем он тут занимается!

Славка решительно открыл глаза, протянул Лидии руку и резким рывком вытянул её на берег.

– Какая ты сильная! – восхитилась она, усаживаясь на пластиковый стул. – Хочешь, чтобы я рассказала тебе про гибель Горазона?

Славка кивнул, хотя не был уверен, что ему это интересно. Больше всего на свете он хотел, чтобы Лидия надела халат и перестала смущать его наготой мокрого тела. Больше всего на свете он хотел опять стать балбесом Орликом и перестать корчить из себя подружку-приятельницу, которой интересны сплетни из светской жизни.

– Тогда слушай, – оживилась Лидия. – Это очень странная история. Такая странная, что когда я о ней вспоминаю, у меня до сих пор мурашки по коже бегут! – Она вытащила из кармана сигареты и зажигалку. – Будешь?

– Не курю.

– А я завтра брошу. – Лидия прикурила, затянулась и, прищурившись, посмотрела на Славку сквозь сизый дым. – Ида Григорьевна принимала в карьере Горазона большое участие, – сказала она. – Когда он ещё не был известен, она свела его с нужными людьми и даже являлась спонсором первых фильмов с его участием. Конечно, Горазон был в числе приглашённых на её день рождения в прошлом году! Всего гостей было человек пятьдесят: члены семейства, все те, кто приехали сегодня на похороны, а остальные – знаменитости. Политики, писатели, певцы, композиторы, олимпийские чемпионы… Ида очень любила окружать себя такими людьми. И знаменитости любили её, потому что знали, что дружба с женщиной, входящей в десятку самых богатых людей страны, принесёт им успех и признание. Фуршетные столы были накрыты прямо на улице. Вокруг били фонтаны, в небо взмывали фейерверки. Время от времени кто-нибудь из гостей пытался произнести тост в честь именинницы, но Ида начинала громко хохотать на словах «Дорогая Ида Григорьевна!», или распевать «Очи чёрные» на призыве «Давайте выпьем за хозяйку этого дома!»

Она любила смущать людей. Ставить их в нестандартные ситуации, а потом наблюдать, как они себя поведут. Знаменитости в этих экспериментах не были исключением. О её чудачествах писали светские хроники, рассказывали байки и даже сочиняли анекдоты. В тот вечер всё шло по правилам светской вечеринки: выпивка, разговоры, сплетни, знакомства, шутки и танцы, пока… пьяный Фёдор Башка не задумал сказать тост. На словах «Умница ты наша, дорогая Ида!» Гошина вызывающе громко запела романс. Она сидела на кресле с высокой спинкой и аккомпанировала себе, притопывая ногой. Раньше у неё был красивый грудной голос, но с возрастом он стал скрипучим и очень противным. Павел Горазон, который к тому времени тоже прилично напился, вдруг оглушительно расхохотался. Наверное, он хохотал над Башкой и его неудавшимся высокопарным тостом, но Фёдор решил, что актёр смеётся над скрипучим пением Иды Григорьевны, и ринулся в драку. Оба были пьяны, а для мужиков в таком состоянии достаточно косого взгляда, чтобы зачесались кулаки. Они стали мутузить друг друга как подростки, затеявшие разборки во дворе. Гости расступились, со столов полетела посуда, фейерверки затихли. Горазон дрался красиво, используя приемы рукопашного боя и проводя удары так, будто его снимали на кинокамеру. Башка просто махал кулаками как мельница, и, кстати, небезуспешно. Пару раз он так засандалил Паше, что тот улетал в кусты и выползал оттуда на четвереньках. Ида обрадовалась неожиданному развлечению, сунула два пальца в рот и засвистела. Гости тоже повеселели, они мигом разделились на два лагеря: одни болели за Федора, другие за Горазона.

– Паша, морду береги! – орал кто-то. – Тебе ею работать!

– Фёдька, ты почему левой не бьёшь?! – кричала Ида Григорьевна. – Лупи его, шельму, левой, смотри, как он открылся!!

Вдруг сверкнула фотовспышка, и послышался характерный звук профессиональной камеры, делающей подряд несколько снимков. Кто-то сфотографировал драку! Это было невероятно, возмутительно и совершенно недопустимо на закрытой вечеринке, где все доверяли друг другу, не боялись за свою репутацию и уж тем более не опасались, что их фотографии в пьяном виде попадут в прессу!

Эта вспышка могла означать только одно – кто-то решил нажиться на пьяной драке знаменитого актёра Горазона с деревенским увальнем Фёдором Башкой!

Горазон и Башка застыли, перестав драться. Толпа возмущённо колыхнулась.

– У кого камера?! – грозно спросила в наступившей тишине Гошина и стукнула палкой, на которую опиралась. – Кто фотографировал?! – заорала она, но гости только молча переглядывались.

Башка растерянно развёл руками и зачем-то вывернул карманы брюк, будто подтверждая, что не он сделал снимки собственной драки.

– Если завтра в газетах появятся мои фотографии, я… я… – В приступе бессильной ярости Горазон начал боксировать воздух. У него был порван пиджак, волосы стояли дыбом, галстук съехал набекрень, а глаза светились бешенством. В таком виде он был лакомым кусочком для жёлтой прессы.

– Все в бассейн, – приказала Ида Григорьевна.

– Зачем? – удивился Фёдор, но ответа не получил.

Заинтригованная толпа потянулась в дом.

– Сейчас все разденутся и проплывут несколько метров! – объяснила Гошина. – У кого фотокамера, тот не сможет этого сделать, потому что одежду нужно будет вывернуть наизнанку, а в белье аппарат не спрячешь!

– Я не умею плавать! – возмутилась Алина Сметанина. – Я дико боюсь воды!!!

– Ничего, просто разденешься, – успокоила её Гошина.

Идея гостям понравилась. И хотя это смахивало на самосуд и несанкционированный обыск, все с энтузиазмом принялись раздеваться. Мужики с удовольствием демонстрировали свою мускулатуру и доведённые до совершенства в тренажёрных залах торсы, а у известных дам появилась возможность продемонстрировать дорогое бельё от лучших кутюрье.

Ида Григорьевна, стуча палкой о пол, обходила гостей и самолично проверяла карманы. Те, кто подвергся обыску, весело плюхались в воду. Даже Георгий Георгиевич, даже Полина, его жена, и их сумасбродная дочка Нелли не стали перечить бабке – разделись, и, показав все тайные закоулки своей одежды, прыгнули в бассейн. Они как никто понимали, какой скандал разгорится, если фотографии попадут в прессу.

– Ба, надеюсь, я могу не лезть в воду? – капризно спросил Крис и картинно закашлялся, изображая простуду. – Надеюсь, ты понимаешь, что мне ни к чему фотать пьяного Пашку, размахивающего кулаками?

– Выверни карманы, – приказала ему Гошина, дав понять, что ничем не выделяет своих домочадцев.

Крис вздохнул, повертел у виска пальцем и с трудом вывернул карманы плотно облегающих джинсов.

– Завтра вызову Фрадкина, чтобы он сделал тебе ингаляцию, – проворчала Ида Григорьевна.

– Кто это – Фрадкин? – поинтересовался Славка, увлечённый рассказом Лидии так, что почти забыл, что она голая и безупречно красивая.

– Сэм Константинович – семейный врач. Он работает у Иды Григорьевны много лет, знает болячки всех членов семьи и пользуется бесконечным доверием даже у дяди Гоши. – Лидия беспечно бросила недокуренную сигарету прямо в бассейн. – Так вот, ты не поверишь, но чтобы гости не почувствовали себя униженными, Ида сама разделась и демонстративно вытрясла своё платье. Никто глазом моргнуть не успел, как она доковыляла до края бассейна и свалилась в воду! Раздетая столетняя старуха – зрелище, конечно, не очень привлекательное, но на Гошиной было красивое, закрытое бельё и она так непосредственно себя вела, что никому в голову не пришло осудить её за этот дикий поступок. Наоборот, послышались аплодисменты. Горазон разделся, нырнул в бассейн и помог Иде Григорьевне выбраться за берег. Фёдор оттеснил Горазона и накинул на Гошину принесённый из раздевалки махровый халат.

И тут опять мелькнула вспышка!

Горазон просто озверел.

– Убью!!! – заорал он и начал оглядываться, пытаясь высмотреть у кого в руках фотоаппарат. Но все гости плавали, Крис ушёл, а на берегу оставались только Гошина, Башка, Горазон и Ксюня, которая держала поднос с шампанским и была вне подозрений.

Это не лезло ни в какие ворота!

Ида Григорьевна громко захохотала.

И опять вспышка! Непонятно где, и откуда…

Кто-то завизжал в бассейне, кто-то заматерился, некоторые вылезали из воды и убегали в душ, прикрывая руками лицо. Более скандальной ситуации трудно было представить.

Горазон побежал вдоль бассейна.

– Если эти снимки появятся завтра в газетах – засужу! Кто пустил гниду в дом?! Убью! В тюрьму засажу!!!

– Успокойся, Пашка, – тихо сказала Ида, – я выкуплю у редакторов информацию, кто продал им снимки, скуплю все тиражи и нашпигую ими негодяя по самое горло.

Горазон немного успокоился, схватил у Ксюни с подноса шампанское и выпил залпом целый бокал.

– Дрянь, – пробормотал он, и было непонятно к чему это относится – к шампанскому, или к фотографу-невидимке. – Нет, ну какая дрянь!

– Эй, Пашка! – закричал кто-то. – А слабо повторить трюк Дрога?!! Докажи всем, что в фильме ты сделал его сам! Пусть тебя сфотографируют, такая реклама только на пользу!

– Трюк Дрога! – восхитился Славка. – И он сделал его?! Действительно сделал?!

Иван Дрог был сериальный герой, отличавшийся крутым нравом и обезьяньей ловкостью. Художественного смысла в бесконечных злоключениях Дрога не было никакого, да и логики тоже, но невероятные кульбиты, которые он проделывал, спасаясь от приставучих злодеев, отличались невероятной сложностью и держали зрителей у экранов в напряжении на протяжении ста сорока серий. В своих интервью Горазон не раз заявлял, что работает без каскадёров и все трюки делает сам. Но то и дело всплывали спортивные ребята, которые тоже давали интервью и убеждали поклонников актёра в том, что Горазон пользуется их услугами в особо сложных и опасных эпизодах. Одним из самых запоминающихся трюков был прыжок со скалы. Бандиты пытались убить Ивана Дрога, но тот с завязанными глазами и связанными за спиной руками, под градом пуль, взбегал по узкой дорожке на вершину горы, нырял оттуда в бурную реку и выплывал через несколько метров живым и невредимым. При этом он умудрялся под водой развязать себе руки и снять повязку с глаз. Трюк снимался одним кадром, о монтаже не могло быть и речи, поэтому Горазон хвастался, что от начала до конца всё выполнил без каскадёра.

Лидия вздохнула и достала из пачки новую сигарету.

– Завтра брошу, – прикурив, сказала она и продолжила свой рассказ: – Знаешь, почему-то никто из гостей не воспротивился этому бредовому предложению – повторить трюк Дрога в бассейне. Кто-то платком завязал Горазону глаза, кто-то связал поясом за спиной руки, кто-то, подначивая, захлопал в ладоши. И только Фёдор, с которым Паша пять минут назад дрался, схватил Горазона за руку и попытался его образумить: