Текст книги "Плачущий ангел Шагала"

Четверть часа ушло на то, чтобы очистить авто. Потом еще пару минут Лика побуксовала в сугробе. Наконец рассвирепевший «Форд» рванул с места и помчался к дому несчастного антиквара.

Машинально следя за дорогой, Лика думала об Иване Никитовиче, и душу щемило от жалости. Корендо убили. Он мертв, его больше нет, и ничего не будет – ни интервью, на котором настаивала Лика, ни секса, которого хотел Иван. Но если внимательно присмотреться к этой жалости, то в ней различимы черные всполохи… пугающей радости.

– Он умер, а я жива, – бормотала Лика, паркуя машину возле элитной многоэтажки. Закрыв машину, она направилась к подъезду. – Придет зима, и вечная постель Ивана замерзнет. А я буду жить, и меня согреет бокал вина. Или чьи-то объятия. Интересно, это только я – такой моральный урод? Или что-то похожее творится со всеми?

– Нет! Когда умирает близкий человек, хочется оказаться на его месте. Да, это слабость. Возможно. Но сил не остается, их забирает смерть…

Раскрыв рот, Лика слушала монотонно бормочущую женщину и лихорадочно соображала. Ну да, она сошла с ума. Тихо сам с собою я веду беседу – да еще на такую тему. Но эта-то дама – она тоже, мягко говоря, малость не в себе!

Быстрый осмотр случайной собеседницы выдал в мысленном компьютере Вронской следующий результат. Лет сорок пять – сорок семь. Одета неправильно – мешковатое пальто делает высокую полную фигуру еще грузнее, черная юбка, край которой безнадежно намок, излишне длинна. И – вопиюще некрасива. Нет ничего завораживающего в крупных чертах кавказского лица, которое безжалостная старость уже начала оплетать паутиной морщин. Обычно хоть глаза выделяются у восточных женщин или черная копна смоляных волос. А здесь безнадежно: взгляд невыразительный, волосы стянуты в хвост, что с учетом высокого лба тоже вряд ли можно назвать удачным сочетанием.

– Я здесь потому, что у меня умер очень близкий человек. Он жил тут, в этом доме, – бормотала женщина.

Лика насторожилась. «Надо же, какое совпадение! – подумала она. – Или это не совпадение, а специально спланированная якобы случайная встреча? Но зачем?! Надо все выяснить».

Вронская сочувственно вздохнула и поинтересовалась:

– А как вас зовут?

– Нино, – ровно сказала женщина. – Нино Кикнадзе.

– Как-то сегодня прохладно, правда? – для подтверждения своих слов Лика опустила лицо в воротник куртки.

И женщина сказала именно то, чего дожидалась Вронская:

– Видите, вот там, у перекрестка, такое симпатичное кафе с замерзшими огромными окнами…

* * *

«Что я здесь делаю? – ужаснулась Нино Кикнадзе, согревая озябшие покрасневшие пальцы о тонкую фарфоровую чашку, наполненную янтарным чаем. – Что я говорю? Эта девочка. Худенькая. Короткая куртка, джинсы заправлены в высокие сапоги, красный шарф обвивает шею. Шик поздней московской осени. Таких девочек никогда не останавливает грозное милицейское: „Регистрация есть у вас?“ А я, всю жизнь прожившая в Москве, каждый день показываю документы. Всю жизнь в Москве, а люблю не так, как любят русские женщины. Иван вошел в мое сердце и в нем остался. Навсегда…»

– Я не представилась. Меня зовут Лика Вронская. – Девушка щелкнула застежкой рюкзака, протянула плотный бумажный квадратик. – Вот моя визитка, правда, она старая. Тут только мобильный правильно указан. С этой редакцией я больше не сотрудничаю, так сложились обстоятельства. Последние полгода жила во Франции, недавно вернулась. А еще я пишу книги, детективы.

Сердце Нино сжалось. Боже, какая же она идиотка! Не надо было откровенничать с незнакомкой. Писательница, журналистка. И что же теперь делать?

– Знаете, мне пора, – отодвинув чашку, решительно сказала Нино. – Я правда очень тороплюсь.

– Никуда вы не торопитесь, – на лице Лики появилось досадливое выражение. – Вы испугались, что я журналист. Жалеете о случайно вырвавшихся словах. Я могла бы вам ничего не рассказывать. Но это было бы нечестно! Давайте все-таки поговорим. Представьте себя на моем месте. Мой друг – следователь, занимается расследованием убийства Ивана Никитовича Корендо. И вот я вижу вас на месте происшествия. Понимаете, я ведь тоже не могу делать вид, что ничего не произошло. Вам, похоже, был очень дорог этот человек, да?

И все-таки в этой настырной девчушке было что-то, мгновенно вызывающее доверие. Потому что больше ничем нельзя объяснить, что Нино испытала неимоверное желание все рассказать. Рассказать то, в чем она не всегда признавалась даже самой себе. И уж конечно, эта тема никогда не обсуждалась не то что с посторонними – с самыми близкими родственниками.

– С покойной женой Ивана мы знакомы сто лет. Вместе в медицинском институте учились, вместе в обмороки в морге падали, вместе ночами просиживали над книгами. Но только диплом Таня так и не получила. Забеременела от однокурсника, расписались они…

…Танина беременность стала для Нино первой практикой. То, что специализироваться будет на гинекологии, Нино знала еще до поступления в институт. Дети – это ведь самое важное в жизни. Основа. Продолжение рода, смысл, счастье, любовь. Детки должны быть здоровыми. И репродуктивное здоровье женщины также надо постоянно контролировать. Чтобы, не приведи господь, никаких осложнений, чтобы женщина могла забеременеть, и выносить плод, и родить.

Но одно дело – гореть будущей профессией, с энтузиазмом постигать малейшие нюансы. И совсем другое – беременность лучшей подруги. Ответственно. Тревожно. Страшно.

Сама Татьяна, впрочем, ничего не боялась. Ожидание малыша придает женщинам силы, они психологически готовы к боли, да вообще ко всем трудностям и проблемам. Через все пройдут, все вытерпят. Лишь бы поцеловать крошечный лобик, и пушок волосиков, и атласные, в складочках, ножки.

Во время родов Танин муж, Сергей, потерял сознание. А ведь казалось бы – сам врач, должен был бы держать себя в руках.

– Устроили тут экскурсию, – ворчал принимавший роды доктор.

Ему, охая, вторила акушерка, а Нино, наблюдая за ходом схваток, гордилась и Сергеем, и Татьяной. Вот это правильно – всегда вместе, и в радости, и в горе. И боль, должно быть, не так пугает, когда рядом самый близкий человек.

В семье Кикнадзе такую ситуацию и представить нельзя. Отец, Вахтанг, всегда был для матери богом. Готовить ему еду, ухаживать, заботиться – вот в чем заключалась вся жизнь мамочки. И Китино даже о детях так не заботилась, как о муже. Московские друзья недоумевали: во время праздников столы для мужчин и женщин накрывали отдельно. Лучшие закуски – конечно же, мужчинам.

А здесь – роды, сложный, очень интимный процесс. И вместе. Уму непостижимо!

– У вас мальчик! – вытирая лоб рукавом халата, объявил врач.

В глазах Нино стояли слезы. Она знала и понимала мельчайшие подробности каждого действия медиков и даже помогала наложить Татьяне швы на разрывы промежности. Тем не менее ее не покидало светлое и волнующее ощущение праздника. Разве это не чудо, когда два любящих человека соединяются в ребенке! И вот он, мальчик, Филипка, почти четыре килограмма, пятьдесят восемь сантиметров. Чудо, счастье…

Ребенок быстро набирал вес, хорошо развивался. Все детские болячки – аллергии, простуды, воспаления – обходили малыша стороной. Дитя любви? Сын молодых родителей? Слава богу, что все складывается так удачно. Слава богу! Нино искренне радовалась счастью подруги. И заботилась о Филиппе, как о родном сыне.

Татьяна смеялась, когда Нино деловито расставляла на кухне банки с виноградным вареньем, бутылочки, наполненные ткемали, кругляши соленого сулугуни и несоленого имеретинского сыра.

– Куда нам столько! Себе оставь, – поддерживал жену Сергей и отщипывал кусочек мчади. – Как же вкусно!

– Грузинская кухня – самая лучшая в мире, это всем известно. И кукурузный хлеб мчади просто тает во рту, потому что его выпекают на специальных глиняных сковородках, кеци. Очень хорошо, что родственники из Грузии часто передают посылки. Такой сушеной хурмы на рынке никогда не отыщешь! Пусть Филипп кушает и растет здоровеньким!

Выпалив все это, Нино с умилением наблюдала за ребенком, колотящим крохотной ручкой по столу.

Сергей недоуменно пожимал плечами:

– Но он еще маленький, ты же сама понимаешь.

Нино все понимала, но очень сердилась, если от гостинцев пытались отказаться.

Филиппу исполнился годик, когда она подарила ему крошечный хевсурский костюм. Очень красивый, с маленькой курточкой из шерстяной материи, расшитой серебром. С гамашами, мягкими чувяками калмани. И куда же без папахи – лохматая, пастушечья!

Беда, беспощадная и непостижимая, пришла оттуда, откуда, по мнению Нино, уж никак не могла прийти.

Она боготворила горы. Величественные, со снежными макушками, заросшие зеленью. Они вызывали восхищение, немой восторг. Чистый прозрачный горный воздух. Своенравные шипящие реки, овалы озер. Все это дарило столько счастья. Горы ассоциировались у Нино с родиной. Даже многоголосое пение на свадьбе младшей сестры, Китино, запомнилось не так сильно, как изумительный пейзаж, от которого было трудно оторвать взгляд.

И эти прекрасные горы убили Сергея. Он увлекался альпинизмом. Его товарищам удалось уцелеть в снежной лавине. Тело мужа Татьяны нашли лишь спустя месяц после трагедии.

Сказать, что подруга переживала, – значило не сказать ничего. Казалось, что Тани больше нет. Только ее оболочка, исхудавшая, почерневшая, продолжает машинально совершать какие-то действия. Или, что бывало чаще, не совершать.

Филипп хныкал в промокших штанишках. На кухне скапливалась немытая посуда. Нино приходила к Татьяне каждый день, и только это позволило спасти квартиру от пожара. Примостившись на стуле, Таня безучастно наблюдала, как плавится на плите кастрюля со сгоревшей кашей…

Иван полюбил Татьяну такой – с пустыми глазами, погруженную в свое горе.

– Кто это? – нервно спросила Нино, увидев Филиппа на руках незнакомого мужчины.

Таня равнодушно пожала плечами:

– Не знаю. В магазине встретила, сумки помог донести.

В этот момент мужчина посмотрел на Нино, и…

Потрясающие глаза. Они заставляют сердце биться сильнее, перепутывают мысли, и дышать тоже получается плохо.

Он что-то объяснял, наверное. Оглушенная, Нино смущенно попрощалась. Все стало понятно: подруга не одна, рядом с ней настоящий, чуткий, внимательный друг. Не важно, кто он, все равно, что знакомы всего-ничего. Мужчина с таким лицом не сделает ничего дурного.

Татьяна оттаивала долго. Но любовь Ивана помогла ей если не забыть о боли, то научиться с ней жить. Проявлять интерес, улыбаться, работать, растить сына. Жить…

Татьяна оттаяла, а Нино… В тот же вечер она сообщила родителям, что разрывает помолвку с Томазом. Жених, из хорошей семьи «московских грузин», был придирчиво выбран отцом. Вахтанг договорился о свадьбе с родителями Томаза, через полгода все должно было свершиться. Нино приняла решение отца покорно. К Томазу оказалось просто относиться с приличествующим невесте уважением. Красивый молодой дипломат, он приносил охапки роз, возил ужинать в лучшие рестораны. Он был бы хорошим мужем и отцом, в этом у Нино не возникало ни малейших сомнений. Но после встречи с Иваном она поняла: свадьбы не будет. Не стерпится, не слюбится, никогда.

И Вахтанг, поначалу взвившийся на дыбы, как пришпоренный скакун, посмотрев в глаза дочери, сказал:

– Будь по-твоему. Я вижу, ты все решила и пойдешь до конца. Кто он? Не русский, надеюсь?

Нино промолчала. Как признаться, что мечтаешь о мужчине лучшей подруги. Позор, неуважение. Не надо родным ничего знать об этом.

Какое-то время в семье напряженно ждали, что Нино приведет в дом нового жениха. Но Иван приходил в другой дом.

Как проходила свадьба Татьяны и Ивана, запомнилось смутно. Загс, начало застолья в ресторане – это память Нино еще зафиксировала. Красивая счастливая пара. Радоваться за них надо бы. И Нино отчаянно пыталась радоваться. Пыталась – и опустошала бокалы вина, чтобы хоть как-то усмирить, усыпить свое отчаяние.

Интуитивно Таня чувствовала, что муж нравится Нино. Но никаких попыток отдалиться от подруги не предпринимала. Ваня ее на руках носил, какие тут другие женщины.

И Татьяна действительно была для Ивана единственной, самой лучшей, безумно любимой.

Когда подруга погибла в аварии, Нино казалось, что она снова попала в тот же самый кошмарный сон. Заброшенный Филипп, безутешный Иван. Он безучастно принимал ее заботу, и хотя сердце изнывало от любви, Нино ни словом, ни жестом не показывала своих чувств. В такой ситуации это выглядело бы кощунственно.

Она просто его любила. И ждала. Всегда.

Иван лечил свою боль работой, но позволял Нино быть рядом, готовить еду, убирать квартиру. Ей уже начинало казаться, что все-таки самое заветное сокровенное желание может реализоваться.

– Вот деньги, купи мне костюм, пожалуйста, – говорил Ваня.

Или:

– Нинок, приготовь на ужин лобио.

И она спешила, торопилась из роддома в магазин, на рынок. Для Ванечки, для милого, только бы он остался доволен.

А потом развалился Советский Союз, но Иван как-то очень быстро из искусствоведа стал преуспевающим предпринимателем. У него было уникальное чутье на старину и, как выяснилось, деловая хватка.

Как же Нино им гордилась! Людям зарплату по полгода не платят, а у Ивана дом – полная чаша.

Потом как-то все совпало – его первые шальные деньги, сорокапятилетие. После юбилея любимого как подменили.

– Понимаешь, – сказал он, расправившись с ужином, – я вдруг понял, что живу неправильно. Время идет. Танечку не вернешь.

Нино замерла. «Сейчас, сейчас, сейчас…» – стучало в висках.

– У меня появилась женщина, Нино, – сказал Ваня, – ты мой друг и, я надеюсь, поймешь. Будет не совсем удобно, если ты вдруг придешь, и… В общем, не могла бы ты мне отдать ключи от квартиры?

Потом, вспоминая все это, она поражалась собственной выдержке. Не зарыдала. Не упала перед ним на колени. Не целовала его ноги, не молилась на чуть постаревшее, но такое родное и любимое красивое лицо.

– Да, конечно, – пробормотала она. – Я помою посуду?

Задержаться рядом хотя бы на секундочку. Ради этого можно перемыть все, что угодно. Полы, посуду, унитаз и ванну. Все. Только бы еще секундочку.

– Отдыхай, Нино. Я сам.

Она пошла отдыхать. Выметаться вон. Уматывать. Как же больно, невыносимо, вот так бывает, оказывается…

…– И что, вы никогда больше его не видели? – спросила Лика, нервно постукивая пальцами по столу.

– Видела, мы общались еще какое-то время. Но потом он как с цепи сорвался. Менял женщин как перчатки, словно стремился добрать все то, от чего отказывался после смерти Тани. И я вдруг поняла, что того человека, которого я любила, больше нет. Это кто-то другой с его лицом, жуткий бабник, щеголь. Я не приходила в его дом, но общалась с Филиппом. Мальчик с гордостью рассказывал, что отец приводит в квартиру проституток. Я не понимаю, что происходит. Вы понимаете?

Вронская пожала плечами и сочувственно вздохнула:

– Седина в бороду, бес в ребро. Кризис среднего возраста. А вы замужем?

Нино покачала головой. Нет, мужа нет. Был раньше рядом хороший человек, звал. Но не пошла она за него. Она вообще не хочет замуж, потому что Иван, несмотря ни на что, живет в ее сердце.

– Я шпионила за ним. Да, это больно – видеть, как он каждый день ведет в свой дом новую женщину. Но я не могла этого не делать. Часами стояла во дворе. Лишь бы увидеть Ваню. Когда появилась эта девица…

– Какая девица?

– Даша, жена Филиппа. Так вот, она мне не понравилась с первого взгляда. И я не ошиблась. Она… Она была близка с Ваней!

Глаза Лики округлились.

– Как? Да вы что!

– Да. Я ничего не говорила об этом мальчику. Филипп очень хороший парень, очень добрый. И я решила: пусть ему сделает больно кто-то другой. А я не могу, не буду, – сказала Нино и на секунду закрыла глаза. Слишком тяжело вспоминать, как Ваня целовал эту девицу в своей машине. – Я думаю, она его и убила, эта тварь. Если может спать со свекром, то способна на все.

– А если Филипп? Узнал, пошел выяснять отношения?

Нино покачала головой. Филипп порядочный парень, он никогда не поднял бы руку на отца. Он любил Ивана. Знал, что тот не является родным отцом, но всегда называл его только папой.

Нет, его убила эта девка! Это совершенно точно!

«Лучше бы она убила меня, – подумала Нино и жестом подозвала пробегающего мимо официанта. – Я не могу без Ивана, вообще не могу. Его смерть меня уничтожила. Все повторяется, опять трагедия. Только рядом со мной нет никого, кто бы мне помог все это пережить».

* * *

Нино ушла, а Лика еще долго сидела в кафе. Подходила официантка, приносила очередную чашку кофе, и Вронская все рассчитывала, что вот-вот ароматный напиток окажет свой бодрящий эффект. Но энергии не прибавлялось.

Она даже затруднялась объяснить, что больше повлияло на нынешнее шоковое состояние. Трагическая история Нино? Или новость о том, что Корендо был не просто бабником, а циничным мерзавцем?

«Как так можно! Уму непостижимо! Я ничего не понимаю, – думала Лика, тупо разглядывая сгущавшиеся за окном сумерки, уже подсвеченные фарами машин и вспышками рекламы. – Получается, картина Марка Шагала здесь ни при чем. Ивана Никитовича убил либо сын, узнавший правду об истинном лице папаши, или невестка. Нино в этом и не сомневается. Впрочем, девчонка могла узнать о картине. И, говоря протокольным языком, у нее появился корыстный мотив. Невероятно! Я видела Филиппа и Дашу, когда они приехали в квартиру отца. Даша выглядела такой расстроенной. Не представляю себе ее в роли преступницы!»

Наконец она заставила себя расплатиться и на ватных ногах направилась к выходу. Больше всего Лике хотелось забраться в постель и спрятаться под теплым пледом от этого мира. Он гнилой, если в нем происходят такие вещи, он страшный, противный и мерзкий.

Но домой Лика не поехала. «Надо все рассказать Седову, – решила она, заводя двигатель. – Пусть опера проверят информацию. И это надо сделать срочно. Даже если теперь я не очень-то скорблю о смерти Ивана Никитовича, его убийца разгуливает на свободе. Мне будет спокойнее, если преступника найдут и отправят за решетку».

Еще подъезжая к прокуратуре, Лика заподозрила что-то неладное. Двухэтажное здание, в котором работал Володя Седов, располагалось напротив районного отделения внутренних дел. Очень удачное соседство – следователи и оперативники могли быстро решать все производственные вопросы. Да и кофе с сигаретами им стрелять было друг у друга очень удобно. В этот вечер почти все окна РОВД были непривычно темными.

Володя раскладывал на компьютере пасьянс.

Не здороваясь, Лика выпалила:

– Что-то случилось?

Чужим голосом Седов пояснил:

– Девочку четырехлетнюю какой-то ублюдок изнасиловал и задушил. Мало того, что ребенок – еще и ребенок лиц кавказской национальности. Таджики вроде бы. Дело расследуется на самом верху, личный контроль министра. Все ГУВД на ушах, уголовный розыск работает в круглосуточном режиме. Оперов нет вообще, все мобилизованы на поиск преступника.

Когда к Вронской вернулся дар речи, она сквозь зубы процедила:

– Вот скотина… Как можно вообще ребенка рассматривать как сексуальный объект, а? Наверное, наркоман, да?

Володя пожал плечами:

– Еще ничего не известно. Мать оставила девочку у подъезда буквально на пару минут. Мороз вдарил, снега навалило. Говорит, куртку хотела надеть потеплее, и вот…

Накатившее желание покурить было таким сильным, что Лика спрыгнула со своего любимого подоконника и переместилась за стол в дальнем углу кабинета. Оттуда пачка сигарет, лежащая перед следователем, почти не просматривалась.

Справившись с минутной слабостью, Лика приступила к рассказу о встрече с Нино.

– Час от часу не легче! – Седов нахмурился и с досадой отложил ручку. – Да, я все пометил. Конечно, будем проверять, разбираться. Но, если честно, не очень-то я верю в правдоподобность этой версии.

– Почему? Женщина выглядела такой искренней.

– Лика, эта история для твоего романа. В жизни так не бывает.

– Это еще почему?

Пальцы Седова забегали по клавишам. Он открыл базу данных и принялся за объяснения:

– Вот, пожалуйста. Мадам номер один. Пырнула сожителя ножом, потому что ей показалось, что он заигрывает с соседкой. Мадам номер два. Прирезала сожителя, так как он заявил о том, что прошла любовь, завяла морковь. Мадам номер три. Ей, кстати, я очень сочувствовал и даже дело оформлял так, чтобы ей срок скосить. Бывший муж-алкаш, проживал с ней в одной квартире, гонял и ее, и дочь. Она его боялась жутко. Он к ней с кулаками, она его ножом. У женской преступности есть ряд особенностей. Орудие убийства в большинстве случаев – нож. Вообще человека прирезать достаточно сложно. Но женщины умудряются это сделать. Один-два случайных, в порыве эмоций, удара, и все. Мужик в гробу, тетка на зоне. Корыстных мотивов в моей практике не было вообще. Женщины убивают из-за любви. А тут, с Корендо, все по-другому. Проломлен череп, картина исчезла.

– В любом правиле есть исключения, – разочарованно протянула Лика. – Я хотела тебе помочь.

Володя выразительно кивнул на пачку сигарет:

– Не возражаешь? Мать, так ты и помогла, спасибо. Но мне кажется, что у этой Нино с башней проблемы. Крыша у нее поехала на почве неразделенной любви. К тому же в деле Корендо есть такие моменты… Он ездил в Витебск, встречался с местным искусствоведом, специалистом по творчеству Марка Шагала. Но этот мужик показаний дать не сможет. Убили Петренко Юрия, если не ошибаюсь, Леонидовича. Нутром чуял, запросил у белорусских коллег информацию по недавним убийствам. В общем, нет больше Петренко. Пока там ни задержанных, ни подозреваемых. Мрачно. Я планирую выявить и опросить людей, крутящихся возле искусства. Может, Корендо на тот свет отправил какой-нибудь сумасшедший коллекционер. А что еще делать? Со свидетелями по месту жительства убитого совсем глухо. Их мало, и все дают очень противоречивые показания. Кто-то видел, как примерно в то время, когда убили Корендо, в подъезд входил мужик. Некоторые говорят о незнакомой женщине. Результаты работы криминалистов не радуют. Отпечатков пальцев на орудии убийства нет. Надо разбираться. Кстати, тот звонок на сотовый Корендо. Номер определить удалось, но легче от этого не стало. Звонили из таксофона. Труба, короче.

– Чик-чик-чик! – подтвердила с сейфа Амнистия и принялась чистить перышки.

Лика Вронская нервно заходила по кабинету. Внезапно ее осенило:

– Может, тебе съездить в Витебск?

– Тебе точно пора новую книжку писать! – рассердился следователь.

– Я и пишу!

– Оно и видно! Знаешь, у меня сколько дел сейчас в производстве? Только в твоих романах следователи – народ мобильный. Поехал туда, поехал сюда. Мать, спустись на землю! Мне с моими допросами и писаниной за булочками сходить некогда.

– Тогда я поеду в Витебск! Напиши мне, пожалуйста, все данные по Петренко. Кто занимается делом и все такое. Чтобы я в чужом городе точно знала, куда идти.

Володя с жаром принялся ее отговаривать. Говорил о том, что следственные материалы не предназначены для обсуждения с барышнями – пусть даже и с такими симпатичными, как Лика. Напоминал об опасности, о том, что она окажется совершенно одна, в другой стране, в незнакомом городе.

Когда он замолчал, Лика попросила:

– Ты данные-то напиши, пожалуйста.

Седов с отчаянием махнул рукой.

– Все бабы – дуры, – пробормотал он. – А ты – особенно!