Текст книги "Мертвая вода"

Часть третья. Прямо в бурю

23

Обнаруживший тело рыбак, давясь и всхлипывая, поглощал свой завтрак, укрывшись от посторонних взглядов за ближайшим деревом. Следственная группа на песчаном берегу поджидала только Шастен. Вокруг красной бочки высотой около восьмидесяти сантиметров и объемом приблизительно двести литров была протянута сигнальная лента ограждения. Поблизости лежала широкая крышка. Хотя действие происходило на открытом воздухе, от исходившего из бочки чудовищного тошнотворного запаха всех буквально выворачивало наизнанку. Буске протянул Ноэми пару латексных перчаток; прежде чем заглянуть в бочку, та предусмотрительно сделала глубокий вдох.

Внутри находились кости, органический материал в вязком и жидком состоянии, череп с лишенной зубов челюстью и несколько спутанных темных волос. Скелет и зловонная жижа.

– Место обнаружения?

– Примерно вон там, – ткнул пальцем Милк. – В воде, метрах в пятидесяти от берега.

– Слишком неточно, – раздраженно бросила Шастен.

– Увы, Фабр прицепил ее к своей лодке, чтобы вытянуть на сушу, не зная, что он тащит. А потом откупорил.

– Кто это, Фабр?

– Рыбак, который заливается вон там, за елками, – уточнил Ромен.

Отставив всякую деликатность, Ноэми потребовала, чтобы тот подошел.

– Вот у тебя девчонка, да? Ребенка какого возраста туда можно впихнуть?

– Я бы сказал, лет восьми-десяти… Даже двенадцати, если постараться.

– И никакого текущего заявления о пропавшем без вести, – добавил Милк.

Ошеломленная Ноэми опустилась перед бочкой на колени.

– Судя по состоянию тела, тут нет шансов установить хоть что-нибудь. Ни тканей, ни мышц, ни зубов – остаются лишь ошметки волос. Ребенок умер много лет назад. Задолго до того, как ты стал фликом.

Ноэми поднялась с колен, с громким щелчком стянула перчатки и продолжила протокольные мероприятия.

– Ни к чему не прикасаться. Вызываем сантранспорт, плотно завинчиваем крышку и предупреждаем их, чтобы прихватили ремни. Глупо будет, если все это разольется у них в фургоне. Следует отделить содержимое от содержащего сразу, как они доберутся до Института судебно-медицинской экспертизы в…

– Монпелье, – подсказал Валант.

– Ну да, Монпелье. А я сейчас составлю рапорт прокурору…

– Родеза[21]21
  Родез – административный центр департамента Аверон.


[Закрыть].

– Будет чертовски обидно, если мне не удастся сбагрить это дело судебной полиции… Родеза? Монпелье?

– Нет, Тулузы.

– Вот и хорошо. Это несложно запомнить.

В голосе лейтенанта Валанта прозвучала нотка разочарования:

– А я думал, вы захотите оставить это дело себе…

Разочарования, связанного не только с уголовным делом, от которого она уже стремится избавиться, но и с тем сложившимся в воображении Ромена образом заслуженного, опытного капитана полиции, жаждущего интересного расследования, которое помогло бы ему отвлечься.

– Выходит, вы меня плохо поняли, – бросила она.

А случайная задержка – это всего лишь чертова случайная задержка.

Она свалит отсюда, что бы ни случилось, хоть сегодня.

Милк и Буске остались на месте в ожидании сантранспорта, а Шастен поехала в комиссариат. Автомобиль исчез за поворотом, и Милк наконец высказал вслух свои мысли, обратив взор на воды озера:

– Это древнее место высвобождает своих призраков. Что не предвещает ничего хорошего.

– Кончай со своими деревенскими россказнями, – грубо осадил его Буске. – Не то прослывешь местным дурачком.

24

В кабинете следственной группы Ноэми провела видеоконференцию с прокуратурой. Поскольку Деказвиль находится на расстоянии почти сорока километров от суда большой инстанции Родеза, это оказалось лучшим способом связаться с прокурором.

Она вкратце изложила ситуацию: бочка, тело, давность фактов, отсутствие необходимых технических средств; и попыталась дать понять прокурору, что единственным верным решением будет передача дела под юрисдикцию судебной полиции Тулузы.

– Тулузы? Это невозможно, – ответил прокурор. – Я уже отправил им подкрепление из Монпелье, они просто задыхаются. Сведение счетов, изнасилования и гигантский незаконный оборот наркотиков – розовый город[22]22
  Тулузу называют «розовым городом», потому что многие дома в ней возведены из красного (розового) кирпича, цвет которого становится особенно насыщенным на закате, что придает городу специфический розовый «ореол».


[Закрыть] блекнет. К тому же нельзя сказать, чтобы ваши люди были чересчур загружены. Кто бы мог мечтать, что звезды так удачно сойдутся? У вас всего одно расследование и в вашем распоряжении целая служба. Сотрудник судебной полиции ничуть не лучше флика из комиссариата, и вам это известно.

– Вероятно, это убийство или сокрытие несчастного случая. И не дело комиссариата заниматься такими вещами, – сделала еще одну попытку Шастен.

– Слава о ваших парижских достижениях докатилась и до нас, капитан. И могу заверить вас в своем личном восхищении и уважении. Используйте багаж знаний, полученных за пятнадцать лет в судебной полиции, этого должно хватить, чтобы успешно провести первые следственные действия. А я подумаю, чем смогу помочь, если процедура усложнится. Вы согласны с таким решением?

– Вы задаете мне вопрос?

– Я предлагаю вам договоренность.

В ярости Ноэми хлопнула дверью и выскочила из кабинета, чтобы сделать еще один звонок. Разумеется, телефон Штаба она знала наизусть, а благодаря сквозным национальным картотекам шеф уже наверняка прослышал про это дело.

– Шастен!

– Вы сказали, тридцать дней, – рявкнула она.

Однако же этого оказалось недостаточно. Глава судебной полиции нашел множество укромных мест, куда можно было бы припрятать неудобного офицера, но не имел для этого никаких оснований. Ничто, абсолютно ничто не оправдывало ее удаления из столицы. Разве что оскорбительный провал, доказательство ее профнепригодности.

– Это дело всего лишь нескольких дней, – постарался он успокоить ее. – Ваша цель – доказать, что комиссариат там ни к чему. Ведь не с этими же сельскими фликами в заляпанных навозом сабо вы справитесь с таким делом. Особенно с висяком вроде этого, судя по состоянию тела. Запорите дело, всерьез наломайте там дров, пусть Тулуза отстранит вас – или жандармы, даже лучше. Ваш пост ждет вас здесь, как вам прекрасно известно. Нам же необходимо просто доверять друг другу.

Это давно забытое детское тельце в бочке становилось основным элементом плана шефа по окончательному и законному устранению капитана Шастен из судебной полиции. Единственным и непременным условием было только одно: чтобы она провалилась.

Когда Ноэми вошла в другой кабинет, к майору Розу, она застала там всю группу, ожидающую ее решения.

– Оставляем расследование за собой до нового приказа, – объявила она.

В восторге от услышанного Буске громко шлепнул по подставленной ладони Милка:

– Я знал, что вы не откажетесь!

– Молодчина, капитан, – добавил мальчишка-полицейский.

Один лишь Ромен понял, что новость эта хороша только для них, и Ноэми упорно старалась не встречаться с ним взглядом.

– Какие сроки обещают в Институте судебно-медицинской экспертизы?

– Вскрытие назначено завтра на десять утра.

– Хорошо. Буске, допросите рыбака. Милк, вы соберете для меня все протоколы дел о пропавших без вести в шести коммунах за последние пять лет. Валант, если в этих случаях производились пробы ДНК, предупредите лабораторию, что мы незамедлительно сравним образцы с обнаруженным телом. Подведение итогов каждый час.

Затем она обратилась к Розу:

– Знаю, что вам это не понравится, но мне бы хотелось также передать копию нашего расследования жандармам. Просто для консультации. Догадываюсь, что вы с ними мало сотрудничаете, но было бы обидно упустить какую-то информацию из-за вражды двух служб.

– Но если дать им какую-нибудь зацепку, они сразу же захватят все! – воскликнул Роз, извиваясь в кресле, словно на электрическом стуле.

– Да, это возможный риск. Но ведь главное – жертва, верно?

Роз сдался, а Валант все еще силился понять, что же на самом деле важно его офицеру. После месяца работы бок о бок с Ноэми он по-прежнему ничего не знал о ней и ее подлинных стимулах.

* * *

– Вы позволите мне говорить начистоту?

– Вы и прежде не были деликатны.

Ранним вечером Ноэми вернулась в дом у озера. Для начала она принялась пинать ногами чемоданы, затем с жадностью приговоренного к смертной казни стала курить одну сигарету за другой. А уж потом связалась с Мельхиором. Однако док был не из тех, кому свойственно заигрывать с пациентами или жалеть их.

– Чего вы в конце концов добиваетесь, капитан? Париж вас предал. Вам не кажется, что бегать за ним смешно? И для чего? Чтобы обнаружить там все того же Адриэля? В том же кабинете, в течение всего дня? Вы хотите быть полицейским, просто полицейским, как вы сказали. И вот вам предлагают команду, которая жаждет работать с вами; дело, за которое в другое время вы бы боролись; а вы все сердитесь и вечно раздражены. Хотя, может, это просто от страха? Вы боитесь, что уже не та, что прежде. Глава полиции полагает, что вы провалитесь. Вам хочется преподнести ему такой подарок? Вы по-прежнему стараетесь не разочаровать его? У вас только лицо изранено. Все остальное великолепно работает!

– Но если я останусь здесь, они выиграют.

– Если вы справитесь с этим делом, они проиграют. Тогда уж никто не сможет отказать вам в громком возвращении. Переведите дух, успокойтесь, а завтра, если хотите, подведем итоги. И примите снотворное, хорошо?

Перевести дух. Успокоиться. Ноэми, сжав кулаки, ощущая болезненные уколы в сердце, тщетно обошла гостиную по кругу, потом вдоль и поперек. Перевести дух, успокоиться… Легко сказать. Она находилась на грани нервного срыва, ей хотелось перевернуть все вверх дном в этом доме.

Потом завыла покалеченная собака. Опять. И в плохой момент.

Ноэми накинула пальто, побежала к дереву с наклонным стволом, где впервые увидела пса. Освещая себе путь фонариком мобильника, проскочила подлесок и оказалась перед каменным домом по другую сторону леса.

Снова нестерпимый вой.

Она перепрыгнула через стенку, ограничивающую огород, пересекла двор и замолотила кулаком в дверь.

– Полиция! – выкрикнула она, прежде чем изо всех сил заколошматить в деревянную дверь ногами.

Пес перестал выть. Послышались шаги, и дверь открылась.

В проеме возник мужчина лет пятидесяти в плотной рубашке и бархатных штанах, явно удивленный столь поздним визитом. Он открыл было рот, но не успел сказать ни слова. Ноэми дала волю своему гневу, грозно тряся перед его носом пальцем.

– Слушай меня как следует, выродок! Если эта собака завоет еще раз, я лично приду и оторву тебе яйца, чтобы они болтались на ретровизоре твоей тачки, а саму тачку подожгу на хрен.

Искалеченный пес подошел и прижался к ноге хозяина, верный ему до глупости. Нос его слегка кровил, ему было трудно дышать. Мужчина поискал что-то за дверью, и, когда Ноэми снова подняла на него глаза, он держал в руке охотничье ружье, направив дуло прямо на нее.

Ее тотчас будто отбросило в ту студию в предместье Парижа, с Адриэлем и бригадой у нее за спиной. Выстрел. Лицо разлетается в клочья, как горящая бумага. Оцепенение.

Пес мгновенно почувствовал ее уязвимость. Он судорожно двинулся в сторону Ноэми и тут же получил такой мощный пинок от хозяина, что откатился в глубину комнаты.

Не говоря ни слова, мужчина отступил на шаг и спокойно закрыл дверь. Ноэми трясло, она рухнула на землю прямо посреди двора, среди ночи, в разгар эмоциональной бури. Она потерпела неудачу, в который раз.

Потом медленно – так поднимается столбик ртути в термометре – сжались ее кулаки. В глазах у нее потемнело. И она наконец встала на ноги, полная решимости.

Да, она боялась, боялась всего: остаться здесь, вернуться в Париж. Взяться за оружие, взяться за это расследование. Противостоять тем, кто полагает, что она уже ничего не стоит. Разочаровать тех, кому хочется в нее верить. Больше не полюбить, больше не быть любимой. Да, она боялась. Этот страх существовал в реальности, как черное чудище, что пряталось в ее тени. Вездесущее, притаившееся, оно питалось ее силой.

На обратном пути полил сильный дождь и не стихал до самого дома.

Когда мужчина во второй раз за вечер услышал, как его дом с удвоенной силой сотрясается под ударами, он дал себе слово навсегда усмирить новую соседку. Он открыл дверь, Ноэми выхватила оружие и приставила ствол прямо к его голове. Однако в ее голосе не было ожидаемой твердости. Она почти плакала:

– Ну, давай, бери свое ружье. Доставь мне удовольствие.

Вид этой женщины, промокшей до нитки и дрожавшей, как осенний листок, держащей палец на спусковом крючке и явно более перепуганной, чем он сам, подсказал ему, что лучше не двигаться. Но была в глазах этого незнакомца какая-то жестокость, едва сдерживаемая ненависть. Бросая виноватые и тревожные взгляды на хозяина, пес проковылял к Ноэми, не решаясь подойти поближе, пока она не схватила его за ошейник.

– Если пойдешь за мной, задумаешь хоть что-то, убью на месте.

Чем дольше Ноэми оставалась там, тем ощутимее тяжелело оружие в руках. С минуты на минуту ее мог охватить приступ паники. Тогда она принялась отступать, постепенно, шаг за шагом, пока не исчезла во тьме.

25

Первое, что увидела Ноэми, открыв глаза, была кривая собачья морда с мокрым носом. Пес устроился на кровати у нее в ногах. Она крепко растерла себе щеки и разобралась в случившемся: так после пьяной ночи обнаруживают в постели незнакомого любовника.

– Случалось, я просыпалась с кем и похуже, – заверила она пса.

В последний момент ей удалось увернуться от мокрого языка и ласково оттолкнуть собаку.

Сперва она решила назвать его Адриэлем, но быстро передумала, потому что не испытывала ни малейшего желания повторять это имя по сто раз на дню. Подметив абстрактный окрас пса, она решила назвать его Пикассо, пообещав себе потом подыскать что-нибудь получше. Таким образом, подсознательно она только что допустила возможность этого «потом».

Теперь она была ответственна за кого-то. Мельхиор подсказал бы, что это такой же естественный способ принять свою судьбу, как любой другой. А она бы по привычке не согласилась с его мнением.

Кончиком ноги она заставила пса слезть с постели.

– Надеюсь, ты достаточно насладился спальней, потому что это в последний раз. Собака не должна жить в доме, говаривал мой отец.

* * *

Буске и Милк уже поджидали ее на парковке комиссариата, их лица не предвещали ничего хорошего.

– Тревога? Новое дело? – принялась расспрашивать Ноэми.

– Да ничего по-настоящему серьезного. Жалоба на угрозу смерти и кража собаки. От вашего ближайшего соседа. Какая-то байка про яйца и зеркало заднего вида. Я не совсем разобрался, но, похоже, он как раз вас имеет в виду.

– Мсье Видаль, – уточнил Милк, – специалист по генеалогии, которому нет равных в наших краях. Бывший легионер. Дело могло бы плохо кончиться. Всем известно, что он не слишком нежен со своими животными, однако было бы хорошо, если бы вы не имели к этому никакого отношения.

Именно в этот миг Пикассо поднял голову на заднем сиденье «лендровера». Со свисающим набок языком и приоткрытой челюстью он составлял полную гармонию с Ноэми.

– Вот черт, – присвистнул Буске. – Капитан, что теперь прикажете делать?

– Для начала пригласите ветеринара, а там посмотрим. Я мчусь на вскрытие, мы и так уже опаздываем.

Ромен уселся за руль, начало пути в машине без опознавательных знаков полиции прошло в молчании. Молодой лейтенант размышлял над одними и теми же вопросами, Ноэми тоже предавалась раздумьям.

– У меня есть собака.

– Да, я слышал.

Автомобиль выехал из Деказвиля и по национальной трассе направился в сторону Монпелье.

– И все-таки разве оружие, которым вы угрожали соседу, не должно было находиться в специальном сейфе? – спросил Ромен.

– Не будьте придирчивы. Завтра я его туда уберу, обещаю вам. И мы по-прежнему опаздываем, – добавила она.

– Вам хочется мигалку и сирену? Это доставит вам удовольствие?

– Угу, вполне.

Стрелка спидометра зашкаливала, а Валант очень осторожно, несмотря на скорость, прокладывал себе путь между машинами.

– Вы как-то странно выглядите.

– Странно?

– Заинтересованной. Увлеченной. И настоящей…

– Выбирайте.

– Тогда увлеченной. И настоящей…

* * *

Институт судебно-медицинской экспертизы Монпелье, представляющий собой неотъемлемую часть университетской больницы, не обладал обветшалой прелестью одноименного парижского заведения с его постройкой из старых камней и омывающей его подножие Сеной. Это была просто отремонтированная в прошлом году гигантская больница с белыми фасадами и нескончаемыми коридорами, как почти во всех подобных учреждениях.

По сравнению с этими прозекторскими, что сияли чистотой, как операционные блоки, и были оснащены оборудованием по последнему слову техники, парижский морг был похож за выставку редкостей или кабинет деревенского лекаря.

На столе из высококачественной нержавеющей стали покоились обнаруженные накануне фрагменты детского скелета, уже отмытые от органических жидкостей, которые теперь находились в больших резервуарах для отходов с этикеткой «Биологически опасно». К изумлению Шастен, которая еще не видела подобного устройства, огромный экран на стене позволял наблюдать за вскрытием в реальном времени.

– Значит, это тоже можно проводить в режиме видеоконференции?

– Вы бы предпочли такой способ? – спросил Ромен.

– Это дает возможность избежать запахов, – входя в помещение и протягивая руку для приветствия, сообщил судмедэксперт. – Впрочем, по моему опыту, следователи, как святой Фома[23]23
  Судмедэксперт упоминает святого Фому, который уверовал в Воскресение Христа лишь после того, как «вложил персты свои в раны Спасителя». После воскресения Иисус Христос являлся ученикам, среди которых не было апостола Фомы (Ин. 20: 19–24). Но, узнав об этом из рассказов других учеников, Фома проявил неверие, сказав: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин. 20: 25).


[Закрыть], любят увидеть все собственными глазами.

Этот корпулентный мужчина, раз и навсегда сказавший спорту «нет» и многажды «да» всему остальному, заинтересованно разглядывал Ноэми как новый случай из практики, стараясь понять происхождение каждого рубца. Она терпела, пока хватало сил.

– То, что вы ищете, находится на прозекторском столе, – уточнила она.

– Приношу свои извинения, капитан, – сказал он, возвращаясь к останкам.

Натянув перчатки и опустив защитную маску, он щелкнул пультом и запустил видеозапись вскрытия.

– Субъект, взятый на учет как Х. Костная зрелость не достигнута, так что я не могу установить пол. Между восемью и двенадцатью годами. Обнаружен в герметично завинченной и погруженной в воду пластмассовой бочке. Эта емкость изъята для снятия проб, после анализа мы узнаем, для чего она использовалась изначально. На уровне позвоночного столба я наблюдаю явный перелом вследствие жесткой деформации, как будто его попросту сложили вдвое. Для чего, по правде говоря, требуется много силы, голыми руками это почти невозможно. В любом случае причина смерти в этом.

– У вас есть какие-то соображения относительно датировки?

– При подобном состоянии трупа? Между многими годами и немалым количеством лет.

– А с еще меньшей точностью, если можно? – огорчилась Ноэми.

– Я судмедэксперт, а не гадалка.

– А что насчет ДНК?

– В моем распоряжении есть только остеобласт и губчатая костная ткань. Надеюсь, этого будет достаточно.

Он взялся за хирургический бур, выбрал из костей самую подходящую, на мгновение остановился и обернулся к Шастен.

– Огнестрельное ранение, – заявил он, словно только что нащупал кончиком языка нужное слово.

– Вы о ребенке или обо мне?

– Вы ведь и есть тот самый офицер из Парижа, верно? И уже в деле? Подумать только, а у меня ассистентка засела на больничный из-за банального насморка!

– Я бы поступила точно так же. Сопли страшно мешают.

26

Обнаружение трупа ребенка вызвало настоящее потрясение в регионе, и когда они прибыли в комиссариат, Пьер Валант уже беседовал там с майором Розом.

– Вот черт, мэр… – присвистнул Ромен на парковке.

– У него в коммуне происходят неожиданности, неудивительно, что ваш отец приехал справиться.

– Угу. Оставляю его вам. А себе чуть-чуть.

Ноэми присоединилась к начальству, не успев даже поздороваться. Не дав ей отдышаться, мэр засыпал ее вопросами:

– Известно, кто этот ребенок?

– Нет еще.

– Это убийство?

– Вероятно.

– В разгар переговоров с китайцами об инвестициях в «Mecanic Vallée» это катастрофа.

– Вы правы. Я отругаю семью, как только мы их идентифицируем.

– Приберегите свой сарказм для тех, кого это касается. Вам неведомо, какие усилия я вкладываю в Авалон. Вы же знаете этих китайцев, они такие суеверные. Недобрый знак – и вот уже сворачиваются, как ежи. Но этого следовало ожидать, о чем я говорил в муниципальном совете! Принимаем у себя всех без разбору, поэтому нечто подобное должно было случиться. С начала года у нас интегрировалось двадцать шесть сирийских семей, и когда я говорю «интегрировалось», я понимаю, что это значит. Наверняка это их дикие нравы. Вы намерены вести расследование в данном направлении?

– Не думаю, нет, – смягчилась Ноэми, вспомнив сцену из черно-белого фильма Джеймса Уэйла «Франкенштейн»[24]24
  «Франкенштейн» (1931) – классический американский научно-фантастический фильм ужасов, снятый режиссером Джеймсом Уэйлом. Одержимый ученый вместе со своим ассистентом Фрицем выкапывает трупы, чтобы из частей тел собрать живое существо. В результате получается «монстр Франкенштейна».


[Закрыть], когда разъяренные сельчане преследуют творение ученого. – Мне бы хотелось прежде всего узнать, когда он умер, кто он, а уж потом приступать к карательным операциям. Но обещаю, что при малейшем подозрении я приберегу для вас вилы и факел.

Никто никогда не разговаривал с мэром подобным тоном, и Ромен наслаждался, наблюдая за отцом, остолбеневшим на пороге комиссариата с разинутым ртом, словно заурядный гражданин, которого обуяло чрезмерное любопытство. Принеся извинения Пьеру Валанту, майор Роз бросился за Ноэми и обнаружил всю бригаду на рабочем совещании в кабинете следователей. Тут он сделал попытку немного остудить пыл присутствующих:

– Ладно, я не скажу, что он целиком прав относительно сирийцев. Зато Сен-Шарль уже пишет передовицу об этом деле, и беспокойство мэра очень скоро затронет и деревни. Убийство ребенка – такого в наших краях еще не бывало.

Ноэми достаточно было склониться к Милку, чтобы он восполнил лакуны в ее знаниях.

– Сен-Шарль, его зовут Юго. Это журналист газеты наших шести коммун «Ла Депеш», – шепотом сообщил он. – И мне неловко возражать вам, майор, – добавил он, – но у нас было убийство ребенка, в двухтысячном году, во Флавене. Один тип из ревности убил семью своей бывшей. Там был ребеночек пяти недель от роду. Так он его живьем сжег.

– Об этом я и говорю, – ответил Роз. – Девятнадцать лет назад и в сорока километрах от нас. Нет, в этом нет смысла!

Буске выложил на стол тощую папку и подпихнул ее поближе к Шастен.

– Как было приказано, мы вернулись на пять лет назад. Два упоминания об исчезновении детей. Одна случайная смерть в амбаре, другой ребенок спустя неделю был найден целым и невредимым. Побег.

– А я говорю, что это призраки старой деревни, – уперся Милк.

– Ну вот, ты снова хочешь выставить нас идиотами, – отчитал его Буске.

– А что такого? У них же в Париже есть призрак Оперы.

– Да, но призраки – это те, что летают, накрывшись с головой простынями, и кричат: «Бу», а не болтаются по волнам в пластмассовых бочках.

Из их перепалки Ноэми запомнила лишь один четкий пункт:

– А что вы называете старой деревней?

– Авалон не всегда находился на этом месте, – заговорил Роз. – Двадцать пять лет назад, в девяносто четвертом году, чертеж гидроэлектростанции еще не был разработан в деталях. Предстояло перекрыть речку Сантинель и создать искусственное озеро, затопив долину. Ту самую, где располагался старый Авалон. Поэтому такая же деревня была построена в нескольких километрах оттуда; население было перемещено, и мы оставили наши постепенно уходящие под воду дома. А потом зажили, как прежде, сохранив старое название Авалон. Морально это было не тяжелее, чем переезд.

Ноэми с трудом удалось скрыть изумление:

– То есть вы хотите сказать, что прямо напротив моего дома существует подводный город?

– Ну да, то, что от него осталось. Вместе с легендами о нем. Стоит случиться необъяснимому пустяку, как мы вытаскиваем на поверхность призраков своих предков. Но ведь в нашем расследовании это мало что меняет, правда?

– Труп ребенка, которого никто до сих пор не ищет, и деревня, замершая во времени четверть века назад. Или труп был брошен в воду недавно, или же больше двадцати пяти лет назад. Так что вы не правы, это меняет все наше расследование.

И Ноэми решительно отправила Буске в архив:

– Подберите мне все дела пропавших без вести за последние тридцать лет. Пока зона поисков сохраняется в пределах наших шести коммун, позже, если будет надо, расширим ее.

– А сирийский след? – ввернул Милк.

– Приложите его к делу о фантомах, они подружатся.

Шастен вышла из кабинета, чтобы сделать доклад дежурному судье, но вскоре ее нагнал заместитель:

– А знаете, мальчишка не так уж не прав.

– Насчет сирийцев?

– Нет, насчет призраков. Если зайти так далеко, как вы просите, вы разбудите того, кто был темой разговоров доброй части моего детства.

– Я вас слушаю.

– Превращение одного Авалона в другой не было безоблачным. Во время перемещения пропало трое детей.

– Почему вы не сказали об этом раньше?

– Прошло двадцать пять лет. Я не залезал так глубоко в свою память. Вы сами много происшествий помните из того, что случилось двадцать пять лет назад? В любом случае надо потихоньку разыграть эту карту, пока мы ни в чем не уверены.

– То, что вы рассказали, не выйдет за пределы комиссариата, если это вас беспокоит.

– Этого недостаточно. Мать Милка работает в магазине комиксов Деказвиля, она и распространяет все сплетни и пересуды. Если с утра что-то происходит, Милк в подробностях рассказывает ей в полдень за столом, и в два часа дня в курсе уже все. Поймите, что родные этих детей все еще живут в деревне. Представьте, какое землетрясение случится, если они прознают, что дело снова открыто. Особенно если станет известно, что оно поспешно переквалифицировано в похищение. Ни в коем случае нельзя подавать рапорт.

– Что за бардак! – взъярилась Ноэми. – Вы расскажете мне наконец всю эту историю, а, вашу мать?

Ромен уже попривык, так что его не смущали резкие выражения Шастен.

– Его звали Фортен. Он был сезонным рабочим и однажды утром почему-то сбежал, в самый разгар сбора урожая. Последнего перед затоплением. В тот же день внезапно пропали трое ребятишек. Разумеется, возможно, это и совпадение, но Фортен был хорошо знаком нашему брату-полицейскому. Бывший налетчик, освободившийся из заключения.

– Вооруженное нападение – и похищение людей. Это совсем другая песня.

– Людям на это плевать. Вам хотелось знать, какого призрака вы разбудите, я просто назвал его имя. Фортен.

– И никаких известий ни о детях, ни о Фортене?

– Никаких.

– О’кей. Не будем ничем пренебрегать. Останавливаемся на периоде в тридцать лет, и вы тащите мне это дело из архива. Незаметно передаете мне, а я вечерком спокойно его изучу.

– А приходите за ним сегодня вечером ко мне. Жена очень хотела бы с вами познакомиться. К тому же я приглашаю вас уже в третий раз.

– Она встревожена? Вы сказали ей, что моя внешность не опасна?

– Прошу вас, выпьем по стаканчику и разойдемся. Между коллегами ведь так принято? Зато потом она займется другими делами, а главное, прекратит расспрашивать об «этой загадочной мадам капитан Шастен из Парижа».

– Она так и говорит?

– Да. Не делая пауз между словами, как будто это ваше имя.

– Ну, если я могу спасти ваш брак… – сдалась Ноэми.

Она уже представляла, как позволит мадам Валант внимательно рассмотреть себя в лупу, чтобы умерить ее предполагаемую ревность, когда в кармане завибрировал телефон. Судмедэксперту было о чем сообщить.

– Несмотря на его опыт, – заявил он, – вы все же заставили побледнеть моего ассистента. Когда мы извлекли кости и пряди волос, ковыряться в этом органическом месиве стало сущим адом.

– И что вы там обнаружили, в этом аду?

– Только металлические предметы выдержали атаку желудочного сока и времени. Так что мы обнаружили…

Он зашелестел бумагами.

– …двадцать металлических колечек, наверняка обрамлявших дырочки для шнурков в обуви. Пряжку от ремня. Что-то вроде сплава, напоминающего зубную пломбу, и монетку в десять сантимов.

– Короче, ничего интересного.

– А что, если я скажу, что благодаря одному из предметов могу дать достаточно точную датировку?

Приняв вызов, Шастен замялась. Но ненадолго.

– Твою мать, десять су! Это ведь франки, верно?

– Браво! А я уж боялся разочароваться в вас. Да, это франки. А переход на евро произошел в две тысячи втором.

– Выходит, если ребенок не был нумизматом, он погиб не позже две тысячи первого года, то есть более восемнадцати лет назад. Это существенно сократит временной разброс поисков. Что-то еще?

– Отчет о пробах, взятых с бочки. Они содержали пропиленгликоль. Обычно его легко обнаружить у нас в организме: это пищевая добавка для молочных коров и овец.

Обменявшись информацией, Шастен и Валант бросились в подвал, где располагался архив. В длинном обшарпанном коридоре они миновали камеры временного содержания, фотолабораторию, где делались контрольные снимки задержанных, и гардеробные, чтобы оказаться наконец в помещении без окон. Там сидел Милк, окруженный стопками открытых дел и разбросанных вокруг листков отчетов, словно уже наступила осень.

– За тридцать лет пропало без вести четырнадцать человек. Номер один – несовершеннолетняя, спустя два дня обнаружена в Родезе у своего парня. Номер два был найден в Испании, номер три…

– Плевать на найденных, Милк. Нас интересуют незакрытые дела, в частности те, что начаты до введения евро. В кармане жертвы обнаружены старые сантимы.

– Старые? – удивился юный полицейский. – Так это, как минимум, пятидесятые годы прошлого века…

– Две тысячи второй, дурачок, – любезно поправила его Ноэми.

– Две тысячи второй год или четырнадцатый век – у меня в любом случае ничего нет. Ноль. За этот период не пропал ни один ребенок. В Авероне нет ни Эстель Музен[25]25
  Девятилетняя Эстель Музен пропала 9 января 2003 года. Расследование велось много лет, и лишь в 2020 году следователи выявили ее похитителя.


[Закрыть], ни Марион Вагон[26]26
  Десятилетняя Марион Вагон была похищена 14 ноября 1996 года. Ее следы так и не обнаружены.


[Закрыть] или Авроры Пенсон[27]27
  Аврора Пенсон родилась в 1981 году, в 1995-м сбежала из дому, больше ее никогда не видели.


[Закрыть]. Единственный случай, который подходит по датам, – вот это дело.

Он с трудом приподнял стопку из многих томов, на корешках красным фломастером было написано «ФОРТЕН».

– Но я знаю, сейчас вы станете говорить, что тут нет ничего общего, потому что это похищение.

Ноэми и Ромен обменялись досадливыми взглядами. С соблюдением тайны они, скорее всего, промахнулись: мальчишка обладал достаточным нюхом и теперь шел по тому же следу, что и они.

– Полагаю, мы это прибережем и распространим в департаменте? – заключил Милк.

– Нет, будем заниматься тем, что имеем, по порядку. Такое расследование ведется по миллиметру. В деле Фортена брались пробы ДНК детей?

– Чтобы снова не промахнуться, скажу, что автоматизированный учет генетических данных[28]28
  FNAEG – Национальная автоматизированная картотека генетических отпечатков. (Примеч. автора.)


[Закрыть] был запущен в девяносто восьмом году. У нас разрыв в четыре года, потому что похищение совершено в девяносто четвертом.

– Автоматическая картотека – да, – уточнил Ромен. – Но сравнения делались уже на пятнадцать лет раньше, особенно при пропавших без вести.

Милк, водя пальцем по строчкам, перелистал страницы толстенного дела и обнаружил ответ:

– Ты прав. Вот заключительный протокол анализа проб, взятых в ходе расследования. Фортен ночевал в одной из пристроек фермы Валантов, образец его ДНК найден во многих местах и тогда же зарегистрирован. Также имеются две пробы, взятые в спальнях каждого из трех пропавших детей. Один образец с зубной щетки, другой – с нижнего белья.