Текст книги "Тень Эндера"

Подумать только, а она-то считала, что самым высоким потенциалом обладает Ахилл! Такой малыш, такая кроха – это поразительно! Никто не поверит, что она нашла его на улице почти умирающим от голода.

Внезапно у нее зародилось некое подозрение. Когда очередной тест был завершен, она вновь подсчитала результаты и отложила листок в сторону. Затем, улыбнувшись, сестра Карлотта откинулась на стуле и посмотрела в тревожные глаза Боба:

– Кстати, а чья это была идея – организовать уличных ребят в семейные группы?

– Ахилла, – тут же ответил Боб.

Сестра Карлотта промолчала.

– Во всяком случае это он предложил назвать их семьями.

Она все еще ждала. Тут было главным не спешить, гордость сама все расскажет.

– А вот заручиться помощью старшего – это был мой план, – наконец сообщил Боб. – Я изложил его Проныре, она все обдумала и решила попробовать. Только она сделала одну ошибку.

– И какую же?

– Выбрала не того хулигана.

– Потому что он не смог защитить вас от Улисса?

Боб горько рассмеялся, и по щекам его покатились слезы.

– Да нет. Улисс сейчас где-нибудь похваляется тем, чего никогда не совершал.

И тут сестра Карлотта все поняла, хотя совсем этого не желала.

– Значит, тебе известно, кто убил Проныру?

– Я же говорил ей: убей его! Предупреждал ее, что он не годится! Я видел это на его лице, когда он лежал там на земле, я знал, что он никогда ее не простит. Но он очень расчетлив. Он ждал так долго… Правда, никогда не брал у нее хлеб. Это должно было ее насторожить. Ей не надо было оставаться с ним один на один. – Теперь Боб уже не сдерживался, он рыдал в голос. – Я думаю, это она меня защищала. Потому что именно я посоветовал ей убить его. И она пыталась меня спасти, отговорить его убивать меня.

Сестра Карлотта постаралась убрать из своего голоса все эмоции:

– Ты и в самом деле убежден, что Ахилл представляет для тебя опасность?

– Да, и я рассказал вам почему, – ответил Боб после некоторого раздумья. – Он не прощает. Он мстит всегда.

– Но ты понимаешь, Боб, что я вижу Ахилла совсем иначе, чем ты? И Хэйзи, то есть Хельга, – тоже. Он очень цивилизованный мальчик.

Боб посмотрел на Карлотту как на сумасшедшую:

– Почему иначе? А что еще означает быть цивилизованным? Это значит уметь ждать, чтобы получить то, что тебе нужно.

– То есть ты хочешь уехать из Роттердама и поступить в Боевую школу, чтобы быть подальше от Ахилла?

Боб кивнул.

– А как же другие дети? Ты не боишься, что им тоже может угрожать опасность?

– Нет, – ответил Боб. – Он их папа.

– Но не твой. Хотя и брал у тебя хлеб?

– Он тискал и целовал ее, – сказал Боб. – Я видел их в доке. Она позволяла целовать себя, а потом напомнила ему, что он ей что-то обещал. Тогда я ушел. Но потом, когда все понял, кинулся обратно. Наверное, меня не было очень недолго, ведь надо было пробежать всего шесть кварталов, но она была уже мертва. С одним выколотым глазом, она плавала в воде, стукаясь о стенку дока. Он способен вас поцеловать, а потом убить – вот на что он способен, когда ненавидит.

Сестра Карлотта побарабанила пальцами по столу.

– Вот так дилемма… – пробормотала она.

– Что значит дилемма?

– Я собиралась тестировать и Ахилла тоже. Чтобы проверить, годится он для Боевой школы или нет.

Тельце Боба напряглось.

– Тогда не посылайте туда меня. Или я, или он.

– Ты что же… уверен… – ее голос дрогнул, – что он попытается убить тебя?

– Попытается? – В его голосе прозвучало презрение. – Он не пытается. Он убивает.

Сестра Карлотта знала, что способность убивать без жалости – одно из качеств, которое высоко ценится в Боевой школе. Наличие этого качества могло сделать Ахилла еще более привлекательным, чем Боб. В школе знали, как обуздывать эту способность и направлять ее в нужную сторону.

Однако идея «одомашнивания» уличных хулиганов принадлежала не Ахиллу. Это была идея Боба. Невероятно, что такой маленький мальчик, почти младенец, смог придумать нечто подобное, а потом еще и воплотить. Такой ребенок – редкостный приз, он куда ценнее того, кто обречен жить лишь местью. Одно очевидно: брать их обоих нельзя. Конечно, можно взять Ахилла и поместить его в хорошую школу здесь, на Земле, чтобы изолировать от влияния улицы. Есть шанс, что постепенно он там цивилизуется, ведь это безжалостные законы улицы толкают его на подобную жестокость по отношению к своим товарищам.

Но Карлотта тут же поняла, что это полная ерунда. Вовсе не уличные законы заставили Ахилла убить Проныру, а гордыня. Каин тоже счел унижение достаточным поводом для убийства брата. И Иуда – тот тоже сначала поцеловал, прежде чем обречь на смерть. Она пыталась выставить зло механическим производным от нищеты. Все дети, живущие на улице, испытывают страх и голод, переживают беспомощность и отчаяние, но далеко не все становятся расчетливыми хладнокровными убийцами.

Если, конечно, Боб говорит правду. Но она в этом даже не сомневалась. Если же он все-таки лжет, значит ей пора умывать руки – она ничего не понимает в детях. А ведь действительно, в этом Ахилле изначально было что-то скользкое. Он льстил. Все его слова были тщательно подобраны с целью произвести впечатление. А Боб говорит мало и просто, да и разговорить его нелегко. Он так мал, но ужас и горе, которые выплеснулись из него сейчас в этой комнате, абсолютно искренни.

Конечно, он тоже предлагал Проныре убить Ахилла.

Но только потому, что тот представлял опасность для других.

«Имею ли я право судить? Разве не Христос является истинным судьей живых и мертвых? Почему мне выпала такая участь, если я не имею на то права?»

– Боб, а ты не хочешь побыть у меня, пока я передам результаты твоего тестирования людям, принимающим решения насчет Боевой школы? Со мной ты будешь в безопасности.

Боб долго рассматривал свои ладони, кивнул, а затем, уронив голову на руки, громко зарыдал.

Тем же утром Ахилл появился в «гнезде».

– Нельзя мне вас бросать, – сказал он. – Слишком многое может пойти не так, как надо.

Он, как всегда, сводил ребятишек на завтрак. Но ни Проныры, ни Боба среди них не было.

Вернувшись с завтрака, Ахилл отправил Сержанта на разведку. Тот послушал, кто что говорит, поболтал с ребятами из других семей, выясняя, не случилось ли чего интересного. Наконец в окрестностях дока он услышал, как портовые грузчики обсуждают труп девочки, который утром нашли в реке. Девочка маленькая. Ее тело прикрыли брезентом и положили неподалеку до прибытия полиции. Больше Сержант не стал прятаться. Он направился прямиком туда, где лежал труп, и, даже не спрашивая разрешения у стоящих рядом взрослых, приподнял брезент, чтобы взглянуть на лицо утонувшей.

– Эй, пацан! Ты чего делаешь?!

– Ее зовут Пронырой.

– Так ты ее знаешь? Может, знаешь и того, кто ее убил?!

– Парень по кличке Улисс. Это он ее убил, – ответил Сержант.

Он опустил брезент и направился домой. Нужно сообщить Ахиллу, что его страхи оправдались: Улисс нанес свой удар по их семье, нанес вслепую, наугад.

– Теперь у нас нет иного выбора, кроме как убить его, – сказал Сержант, заканчивая свой доклад.

– Крови и без того пролилось достаточно, – ответил Ахилл, – но, боюсь, ты прав.

Кое-кто из малышни заплакал. Другой пискнул:

– Помнится, я уже почти умирал, когда Проныра подобрала меня и накормила.

– Заткнись! – велел Сержант. – Мы теперь питаемся куда лучше, чем когда Проныра была вожаком.

Ахилл положил ладонь на руку Сержанта, как бы сдерживая его:

– Проныра старалась делать для семьи все возможное. Она была хорошим вожаком. И именно она привела меня к вам. В определенном смысле то, что я вам сейчас даю, дала вам именно Проныра.

Все серьезно кивнули, соглашаясь.

Кто-то спросил:

– Думаешь, Улисс и Боба убил?

– Тоже мне потеря! – фыркнул Сержант.

– Всякая потеря в моей семье – это большая потеря, – ответил Ахилл. – Больше их быть не должно. Либо Улисс немедленно уберется из города, либо он покойник. Распространи об этом слух, Сержант. Пусть все на улице знают, что вызов брошен. Ни одна городская столовка не пустит к себе Улисса, пока он не встретится со мной лицом к лицу. Он сам предрешил свою судьбу, воткнув нож в глаз Проныры.

Сержант отдал честь и убежал. Он был образцовым исполнителем приказов.

Он бежал, а по щекам его текли слезы. Ведь он никому не говорил, как именно умерла Проныра и что ее глаз превратился в кровавую дыру. Может, Ахилл узнал об этом от кого-нибудь еще? Может, слышал раньше, но решил ни с кем не делиться подробностями, пока не вернется с известием Сержант? Может быть. Все может быть. Но Сержант знал истину. Улисс никого не убивал. Это сделал Ахилл. Сделал то, что с самого начала предрекал Боб. Ахилл так и не простил Проныре, что она в свое время избила его. И он убил ее сейчас, чтобы свалить вину на Улисса. А теперь спокойно сидит и рассуждает о том, какая Проныра была добрая и как они ей все обязаны. Ведь то, что дает им Ахилл, дала им именно Проныра.

Значит, Боб был прав с самого начала. Во всем. Ахилл, возможно, и хороший отец, но по своей натуре он убийца и никого не прощает.

И Проныра тоже это знала. Ведь Боб ее предупредил. Но она все равно выбрала Ахилла им в папы. Выбрала – и погибла из-за этого. Она – как Иисус, о котором во время завтраков рассказывала Хельга. Она умерла за свой народ. А Ахилл… он – как Бог. Заставляет людей платить за грехи.

А к Богу надо быть ближе – разве не этому учила Хельга? Бог – это добро, а именно к добру следует стремиться.

«Я останусь с Ахиллом. Буду почитать отца своего, и это поможет мне выжить. А потом я вырасту и смогу уже обходиться без его помощи. А что до Боба, да, он умен, но не настолько, чтобы остаться в живых. Но если ты не настолько умен, чтобы выжить, не жалуйся, когда станешь мертвяком».

К тому времени, когда Сержант свернул за угол, спеша распустить слух о том, что Ахилл наложил табу на появление Улисса в городских столовках, – слезы на его щеках уже полностью высохли. Ведь речь шла о выживании. И хотя Сержант знал, что Улисс никого не убивал, он понимал: для безопасности семьи надо, чтобы Улисс умер.

Смерть Проныры была поводом разделаться с Улиссом – это была обязанность Ахилла, и остальные отцы семей должны были отойти в сторону. И когда это произойдет, Ахилл станет лидером среди старших Роттердама. А Сержант будет его правой рукой, потому что знает тайну Ахилла, но скрывает ее от всех, ибо благодаря этому и сам Сержант, и их семья, и все беспризорники Роттердама получат возможность выжить.

4
Память

– Я ошиблась насчет первого. Результаты его тестов достаточно хороши, но характером он не подходит для Боевой школы.

– Из тех тестов, которые вы мне показывали, этого не следует.

– Он очень умен. Он дает нужные ответы, но все они лживы.

– И каким же тестом вы воспользовались, чтобы выяснить это?

– Он совершил убийство.

– Да, это плохо. Но второй… Что мне с ним делать? Он же совсем малыш. Выудив такую рыбешку, правильнее бросить ее обратно в реку.

– Учите его. Кормите. Он подрастет.

– У него нет даже имени.

– Ошибаетесь.

– Боб? Это не имя. Скорее – чья-то шутка.

– Все будет иначе, когда он подрастет.

– Ладно, держите его у себя, пока ему не стукнет пять. Сделайте для него все, что сможете, а потом покажете мне результаты.

– Мне надо искать детей. Других.

– Нет, сестра Карлотта, не надо. За все годы поисков – это самая важная ваша находка. А время таково, что мы уже не можем тратить его на новые поиски. Доведите этого кандидата до ума, и с точки зрения Флота вы сделаете жизненно важное дело.

– Вы пугаете меня, говоря, что времени не осталось.

– Что тут такого страшного? Христиане уже несколько тысячелетий ждут конца света.

– Но он все не наступает.

– До поры до времени.

Сначала Боба интересовала только пища. Еды было много.

Сперва он съедал все, что ставили перед ним на стол. Он ел до тех пор, пока не наедался до отвала. «Наесться до отвала» – это было чудесное выражение, значения которого он до сих пор не мог представить. Он ел, пока в животе уже не оставалось места. Он ел так часто и так много, что на горшок ходил не только ежедневно, но порой даже по два раза в день.

– Я только и хожу: есть да по-большому, есть да по-большому! – как-то пошутил он.

– Как самая настоящая зверюшка, – ответила сестра Карлотта. – Но тебе надо учиться отрабатывать свой хлеб.

Конечно, она уже занималась с ним, занималась ежедневно чтением и арифметикой, стараясь «поднять его уровень», хотя никогда не поясняла насколько. Она отвела ему время для рисования, а иногда бывали и такие уроки, когда Боб просто сидел и старался вспомнить малейшие детали своего прошлого. Особенно сестру Карлотту заинтересовало «место, где было чисто». Но у памяти были свои пределы. Боб тогда был слишком мал, а его словарный запас слишком ограничен. Казалось, покров тайны не приоткрыть. Боб помнил, как перебирался через ограждение своей кроватки и падал на пол. В то время он еще плохо ходил. Ползать было лучше, но ему нравилось ходить, как это делали взрослые.

Руками он хватался за всякие предметы и стены и уже неплохо держался на двух ногах, а ползал лишь тогда, когда надо было пересечь открытое пространство.

– Вероятно, тебе тогда было восемь или девять месяцев, – сказала сестра Карлотта. – Очень мало кто помнит то, что происходило до этого.

– Я помню, все беспокоились о чем-то. Потому-то я и вылез из кровати. Всем детям угрожала опасность.

– Всем детям?

– Таким же малышам, как я. И взрослым людям тоже. Некоторые из взрослых входили к нам, смотрели на нас и начинали плакать.

– Почему?

– Что-то плохое случилось. Я чувствовал, что приближается беда, знал, что с нами, с теми, кто лежит в кроватках, произойдет что-то очень плохое. Поэтому я выбрался. Но я не был первым. Не знаю, что случилось с остальными. Я слышал, как кричат взрослые, очень расстроенные видом пустых кроваток. Я спрятался. Меня не заметили. Может, остальных нашли, а может, и нет. Все, что я увидел, когда вылез, – это пустые кроватки и темная комната, на двери которой висела светящаяся табличка с надписью «Выход».

– Ты что, уже умел читать? – скептически уточнила сестра Карлотта.

– Конечно нет, – ответил Боб. – Но это были первые увиденные мной буквы, я не мог их забыть. И, научившись читать, я понял, что они означают.

– Значит, ты был один, кроватки пусты, а комната темная?

– Потом взрослые вернулись. Я слышал, как они говорят. Однако большей части слов не понимал. Я снова спрятался. В следующий раз, когда вылез, в комнатах не было даже кроватей. Вместо них стояли столы и шкафы. Офис. Нет, тогда я не знал, что такое офис, но теперь знаю и понимаю, во что превратились те комнаты. Люди приходили туда днем и работали. Сначала их было мало, но потом мое убежище перестало меня устраивать – труднее всего приходилось в часы, когда люди работали. Кроме того, мне очень хотелось есть.

– И где же ты прятался?

– Да ладно вам, вы же и сами знаете.

– Знала бы – не спрашивала.

– Вы ведь заметили выражение моего лица, когда вы показали мне туалет.

– Ты прятался в туалете?

– Да, в водяном бачке. Еле поднял крышку. Внутри было не особо уютно. Кроме того, я не знал, зачем эта штуковина нужна. Но люди стали пользоваться туалетом, уровень воды то падал, то поднимался, какие-то железные детали двигались и пугали меня. Кроме того, я уже говорил, что очень проголодался. Воды для питья – хоть отбавляй, но ведь мне самому приходилось туда писать. Мой подгузник промок и свалился с меня. Я был совсем голый.

– Боб, ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты утверждаешь, что все это происходило с тобой, когда тебе и года еще не было?

– Это вы говорите, сколько мне было, а не я, – ответил Боб. – Я тогда о годах ничего не знал. Вы сказали: вспоминай. Чем больше я рассказываю, тем больше вспоминаю. Но если вы мне не верите…

– Я только… Нет, я тебе верю. Но кто были эти другие дети? Что за место, где ты жил, – «место, где чисто»? Кем были эти взрослые? Почему они куда-то унесли детей? Ясно, что там происходило что-то противозаконное.

– Возможно, – согласился Боб. – Так или иначе, я был рад выбраться из того туалета.

– Но ты был совсем голым, как ты сам только что сказал. И ты что, просто взял и вышел на улицу?

– Нет, меня нашли. Я открыл дверь туалета, и какой-то взрослый заметил меня.

– И что дальше?

– Он взял меня домой. Вот откуда у меня появилась одежда. То, что я тогда называл одеждой.

– Ты уже говорил?

– Немного.

– Значит, этот взрослый отнес тебя к себе домой и купил тебе одежду?

– Я думаю, это был уборщик. Теперь я уже кое-что знаю о профессиях и думаю, что тот взрослый был уборщиком. Работал он по ночам, а мундира охранника у него не было.

– И что же случилось дальше?

– Тогда я впервые узнал, что есть вещи законные, а есть незаконные. Он не мог держать ребенка, это было противозаконно. Я слышал, как он кричал на ту женщину. Они спорили обо мне, я многого не понял, но под конец он сдался, проиграл, а она выиграла, так что мне пришлось уйти, что я и сделал.

– Он просто выбросил тебя на улицу?

– Нет, я сам ушел. Теперь я думаю, что он хотел отдать меня кому-то еще, но я испугался и сбежал. Меня одели, накормили. Он был хорошим человеком. Надеюсь, у него не было из-за меня неприятностей.

– Тогда-то ты и стал жить на улице?

– Вроде бы так. Сначала мне повезло: я нашел два места, где меня подкармливали. Но всякий раз другие мальчишки – постарше – узнавали об этом, являлись туда, начинали тоже клянчить… Они кричали и шумели, и либо меня вовсе переставали кормить, либо старшие не пускали меня есть, отбирали у меня еду. Я очень боялся их. Однажды один мальчишка увидел, что я ем, и страшно разозлился. Он даже засунул мне в горло палку, заставив выблевать все съеденное прямо на мостовую. Потом попытался было съесть это, но не смог, его тоже вырвало. Это было самое страшное время. Я все время прятался. Прятался. Все время.

– И голодал?

– И наблюдал. Что-то ел. Иногда. Я ведь не умер.

– Верно, не умер.

– Но я видел многих умерших. Очень много мертвых детей. Больших и маленьких. И все время думал: а нет ли среди них тех – из «места, где было чисто»?

– Ты узнал кого-нибудь?

– Нет. Да и непохоже было, что они когда-либо жили там, где может быть чисто. И все они выглядели очень голодными.

– Боб, спасибо, что ты мне все это рассказал.

– Ну, вы же спросили.

– Но ты же понимаешь, что ты – такой малыш – не мог протянуть в таких условиях целых три года? Это просто невозможно.

– И что это значит? Что я умер?

– Я только… Я хотела сказать, что, должно быть, Бог хранил тебя.

– Ага. Возможно. Но почему же Он не позаботился о других умерших детях?

– Он прижал их к своему сердцу и возлюбил.

– А чего ж Он тогда меня не возлюбил?

– Нет, тебя Он тоже любит, просто…

– Раз уж Он так тщательно следил за мной, мог бы время от времени подкидывать кусочек-другой.

– Он привел меня к тебе. Наверное, у Него на тебя большие планы. Ты о них можешь и не знать, но Бог помог тебе выжить, значит Он ждет от тебя чего-то большого.

Боб уставал от разговоров на подобные темы. Сестра Карлотта выглядела такой счастливой, когда говорила о Боге, а он пока вообще ничего о Боге не знал, даже не знал, кто это такой. А она приписывала Богу каждое хорошее событие, зато когда случалось что-то плохое, она либо вообще не вспоминала о Боге, либо находила объяснение, согласно которому это плохое в конце концов оборачивалось хорошим. Но Бобу казалось, что умершие дети предпочли бы остаться живыми и сытыми. Уж если Бог их так любил и к тому же мог осуществлять все свои желания, почему Он не сотворил для этих малышей чуть больше еды?

И наоборот, если Ему так уж хотелось, чтобы они умерли, почему Он не уморил их быстрее? Почему вообще дал им возможность родиться? К чему им было переносить все эти муки, к чему думать о том, как и чем продлить себе жизнь, раз он все равно собирался вскоре вобрать их в свое сердце? С точки зрения Боба, во всем этом не было никакого смысла. И чем больше сестра Карлотта старалась разъяснить этот смысл, тем меньше он его понимал. Если уж кто-то берется отвечать за все на свете, он должен быть честен и справедлив, а ежели он несправедлив, то почему сестра Карлотта так радуется тому, что именно он за все отвечает?

Но когда Боб попытался высказать эти свои мысли сестре Карлотте, она жутко расстроилась и стала еще больше говорить о Боге, пользуясь словами, которых Боб вообще не понимал. Вот он и решил: пусть она говорит что угодно, спорить с ней бесполезно.

А вот читать было интересно. И считать тоже. Это он любил. Получив бумагу и карандаш, он писал что хотел. Это было увлекательное занятие.

И еще карты. Не то чтобы сестра Карлотта собиралась учить Боба картам, просто на стенах висело несколько штук, и странные очертания разноцветных пятен на них буквально завораживали его. Боб часто подходил к ним, читал написанные мелким шрифтом слова – и однажды наткнулся на знакомое название реки – Маас.

Тут он понял, что голубые линии – это реки, а еще более обширные синие пятна – это такие места, где воды больше, чем в реках. А еще чуть позже Боб осознал, что некоторые названия на карте звучат так же, как названия улиц, которые он видел на указателях, и тогда он догадался, что перед ним карта Роттердама. Все стало понятным, все обрело свои места. Это был Роттердам, такой, каким его увидела бы птица, если бы дома стали невидимы, а улицы опустели. Он даже отыскал место, где находилось его «гнездо», а потом док, где умерла Проныра. И много всяких других мест нашел.

Когда же сестра Карлотта обнаружила, что Боб понимает карту, то жутко разволновалась. Она показала ему другие карты, на которых Роттердам был изображен в виде небольшого пятнышка, от которого отходили какие-то линии, или в виде точки, а то его и вовсе не было видно, хотя Боб знал, что город должен был находиться примерно вот здесь. Бобу было очень трудно понять, что мир так огромен и что в нем живет такое множество людей.

Потом сестра Карлотта снова подвела его к карте Роттердама и попыталась выяснить, где расположены те места, которые были ему знакомы в самые далекие дни его детства.

Но это было не так легко, ведь на карте-то все выглядело по-другому. У Боба ушло много времени, чтобы определить места, где его некогда подкармливали. Он указал их Карлотте, и та отметила на карте их положение. И вдруг Боб заметил, что все эти точки находятся в одном районе, причем вытягиваются в линию, в тропу, ведущую оттуда, где он некогда нашел Проныру, обратно во времени туда, где…

…Где и находилось то самое «чистое место».

Но где именно оно находилось? Он тогда был очень напуган – когда покидал с уборщиком «чистое место». Его точного расположения он не знал. Кроме того, как заявила сама сестра Карлотта, сторож мог жить где угодно. Так что все, на что могла надеяться Карлотта, следуя по тропе, уходящей в детство Боба, – это найти квартиру сторожа или, вернее, то место, где он жил три года назад. И, даже найдя сторожа, что можно было извлечь из его слов?

Он мог бы рассказать, где находилось «чистое место», вот и все. И тогда Боб понял: сестре Карлотте очень важно было узнать, откуда взялся он, Боб.

Узнать, кто он такой на самом деле.

Только… Он же знает, кто он такой. И Боб попытался объяснить это Карлотте:

– Но я ведь – вот он. И я такой, какой есть. Я не притворяюсь.

– Я знаю это! – воскликнула она, смеясь и обнимая его, что ему, в общем, нравилось.

Это было приятно. Хотя, когда она сделала это впервые, он не знал, куда девать руки. Тогда она показала, что он должен обнять ее за шею. Он видел, как маленькие дети делают то же самое со своими мамами и папами, но всегда считал, что они просто хватаются за родителей, чтобы случайно не упасть на землю и не потеряться на улице. Боб не знал, что так делают, чтобы стало приятно. Тело сестры Карлотты было местами жестким, а местами мягким, и обнимать ее было странно. А еще он вспомнил обнимающихся и целующихся Проныру и Ахилла, но целовать Карлотту Бобу не хотелось – даже после того, как он привык с ней обниматься. Обнимать себя он ей разрешал. Но сам обниматься не стремился. Вернее, ему это просто в голову не приходило.

Но порой сестра Карлотта обнимала его, когда не хотела что-то объяснять. И вот это ему не нравилось. Она, например, не захотела объяснять ему, почему ей так хочется найти «место, где чисто». Вместо этого она лишь обнимала его и восклицала «ах, мой милый!» и «ах ты, бедняжка!». Все это могло означать только одно: дело было гораздо важнее, чем хотела показать Карлотта, а самого Боба она считала слишком глупым и невежественным, чтобы он мог понять ее объяснения.

Он изо всех сил пытался припомнить новые детали, но теперь уже кое-что скрывал от сестры Карлотты – она ведь тоже не была с ним откровенна, а справедливость должна быть для всех одинакова. Он сам отыщет «место, где чисто». Без нее. А затем, может быть, расскажет ей – если сочтет, что ей нужно знать об этом. Вдруг там выяснится что-то плохое? И она выбросит его обратно на улицу? Или помешает ему отправиться в ту орбитальную школу? Ведь сначала она пообещала ему это, но потом, уже после тестов, которые, по ее словам, были пройдены на отлично, неожиданно выяснилось, что Боб не может отправиться на небо, пока ему не исполнится пять. Да и вообще он может туда не отправиться, ведь это было не только ее решение, – тогда-то Боб и понял, что сестра Карлотта не всегда властна над собственными обещаниями. Поэтому, если она узнает о нем что-нибудь плохое, может случиться так, что она и другие свои обещания выполнить не захочет. Например, обещание защитить его от Ахилла. Вот почему он сначала должен сам все выяснить.

Боб опять принялся изучать карту. Рисовал в уме всякие картинки, восстанавливая прошлое. Разговаривал сам с собой, перед тем как заснуть, вспоминал лицо уборщика, комнату, в которой тот жил, ступеньки лестницы, на которых стояла та злющая дама, которая орала на них.

В один прекрасный день, когда Боб решил, что вспомнил достаточно, он отправился в туалет – ему нравились туалеты, нравился звук спускаемой воды, хотя и пугало, с какой скоростью все исчезало. Затем, вместо того чтобы вернуться в комнату для занятий, он прокрался по коридору и добрался до двери, которая выводила прямо на улицу. Никто его не задержал.

И тут же Боб понял свою ошибку. Он так сильно старался вспомнить место, где жил уборщик, что совершенно забыл выяснить одну простую вещь – где на карте находится дом, где живет он, Боб. Это была совсем другая часть города, не та, которую он знал хорошо. Более того, это был совсем другой мир. Вместо улиц с людьми, идущими пешком, толкающими перед собой коляски и тележки, едущими на мотоциклах и роликах, здесь тянулась широкая пустая дорога с припаркованными вдоль тротуаров машинами. И ни одной лавки. Только жилые дома и офисы, либо жилые дома, переделанные в офисы с маленькими табличками на дверях. Единственное здание, не похожее на другие, – дом, из которого он только что вышел: массивное, приземистое, намного больше остальных. И при этом вообще без вывески.

Боб знал, куда ему надо попасть, но не имел ни малейшего представления о том, как ему туда добраться.

Первой мыслью было: надо спрятаться. Но Боб тут же вспомнил, что сестра Карлотта отлично знает, как он прятался в «чистом месте», а потому сразу догадается, что он прячется и теперь, и немедленно обыщет все закоулки вблизи.

Тогда он побежал. Он сам удивился, поняв, каким сильным и быстрым стал. Казалось, он может бежать так же быстро, как летают птицы, и никогда не устанет, будет бежать хоть вечно. Промчался от угла до угла, свернул за угол, и вот он уже на совсем другой улице. Потом еще одна улица, потом еще и еще, и вот он уже сам не понимает, где он, – впрочем, он с самого начала не знал, где находится, так что заблудиться еще основательнее невозможно.

Боб то шел, то бежал трусцой, то стрелой проносился по улицам и переулкам, пока не сообразил, что ему надо отыскать какой-нибудь канал или речку, которые выведут его к главной реке или знакомому месту. С первого попавшегося мостика он определил, куда течет вода, и потом уже выбирал только те улицы, которые шли близко к воде и в нужном направлении. Пока он все еще не знал, где находится, но, во всяком случае, действовал по плану.

И план сработал. Боб вышел к реке и шагал вдоль ее берега, пока не понял: вон там вдали, скрытый за изгибом русла, тянется бульвар Маас, а уж он-то приведет его прямо к тому месту, где была убита Проныра.

Этот изгиб реки Боб хорошо запомнил по карте. Теперь он знал, где находятся те отметки, которые делала на ней сестра Карлотта. Он решил, что ему следует, пройдя по запомнившимся ему улицам, обойти по порядку все те места, где он когда-то обитал. Когда все это останется за спиной, где-то совсем рядом окажется район, в котором находится дом уборщика. Однако следует соблюдать особую осторожность, так как Боба могут узнать, да и сестра Карлотта почти наверняка свяжется с полицией, и его обязательно станут разыскивать там, где обычно собираются беспризорники, ибо решат, что Боб захотел опять вернуться к прежнему образу жизни.

Только они забыли, что он не голоден. А раз не голоден, то и торопиться ему ни к чему.

Боб сделал большой крюк в сторону. Подальше от реки, подальше от центральной части города, куда со всех сторон стекались бездомные. Когда ему встречались улицы пооживленнее, Боб тоже обходил их стороной. Боб заложил такой большой крюк, что шел весь вечер и утро следующего дня. Более того, в определенный момент он вообще вышел за пределы города и впервые в жизни увидел сельский пейзаж, похожий на картинку: пашни, дороги, лежащие выше окружающих полей. Сестра Карлотта рассказывала ему, что бульшая часть обрабатываемых земель находится ниже уровня моря и что только огромные плотины удерживают воду от того, чтобы прорваться и залить всю страну. Но Боб знал, что к плотинам он не пойдет. Во всяком случае, пешком.

Потом он снова вернулся в город уже в районе Шибрук и во второй половине того же дня наткнулся на знакомое название улицы – Рингдейк. К ней примыкала другая улица, чье название было на языке, которого Боб не понимал. Там был ресторан, вывеску которого теперь он мог прочесть, – ресторан был армянским, как, видимо, и язык, на котором разговаривала та женщина, что его кормила.

«Как же ты здесь оказался, Боб? Почувствовал запах еды, когда проходил мимо?» Боб прогулялся по улице сначала в одну сторону, потом в другую, оглядываясь по сторонам, пытаясь вспомнить хоть что-то.

– Эй, жирдяй, ты чего тут забыл?

Двое ребят, лет восьми. Воинственные, настороженные, но не хулиганы. Вероятно, члены местной банды. Вернее, семьи – перемены, вызванные Ахиллом, вероятно, дошли и сюда. Хотя кто знает, распространились ли они на эту часть города?