Текст книги "Суть островá"

Глава IV
В которой главному герою и нам наглядно продемонстрировано: на кулак плюют гораздо реже, чем в открытую ладонь

Зимы в Бабилоне мягкие и тяжелые, как намокший снег. Они и есть, в основном, намокший снег. До середины мая еще жить можно: осень у нас красива, дворники многочисленны, а хнычущие то и дело небеса – все-таки достаточно высоки для дневного света, не препятствуют. Но чуть только забрезжит июнь в календарях, как со стороны знойной Антарктиды валят в нашу сторону караваны туч, и все гуще они, все ниже, все чернее… Навстречу тучам и гусиным крикам бросается Эль Ниньо, течение, подтянувшее с далекого экваториального севера теплые потоки Атлантики… Оно, быть может, как лучше хочет для Бабилона, от лютого холода пытается спасти… И спасает, конечно, спасибо ему… Короче говоря, начинается многомесячный метео-шизофренический шабаш под прикрытием темноты и сумерек. Редко, редко когда появится над городом зимнее солнышко, и почти обязательно выбирает при этом стужу. Солнце есть – тепло пропало, оттепель пришла – солнца не дозваться.

Вот тут-то зимний отпуск в самую жилу мне придется: располовинит сезон снегов и сумерек, передышку даст, да еще одну зимнюю неделю заменит летней. К черту зиму, долой метели, мы с Шонной на море едем! У нас в Бабилоне – в какую сторону ни ткни – море за горизонтом, вернее, океан. И не просто океан, а всюду Атлантический: восточный атлантический, южный атлантический, западный атлантический и северный атлантический. Но морем принято называть лишь ту его часть, которая омывает северное тропическое побережье, где каждый день и круглый год – лето. Наш городской «бабилонский» океан – он рядом: вышел из дому, сел в мотор и через полчаса на побережье. Но он «неправильный», океан столичный, мелкий и пресный. Словно стихия, ставшая бомжом, – сер, некрасив и грязен.

Юго-западную часть Бабилона облизывает залив «Бабилонский Язык», или, по-простому: Заливной язык. Бывает, что и купаются там горожане, и загорают, и под парусами ходят на полуигрушечных плавсредствах… А все же морем называют северное побережье… Картагенцы очень любят именовать настоящим океаном только свои, восточные прибрежные воды, пустынные и штормовые, но провинция – она всегда такая: что в ней есть – тем и пыжится. Иневийцы неплохо освоили кроткое западное побережье, но кроме расписных купеческих дворцов и умеренного климата – там не слишком много достопримечательностей. Зато север… Я буду нырять. Я буду глубоко нырять! С маской, в ластах, с подводным ружьем… Поохочусь, для Шонны поищу всякой разной красивой подводной дребедени… Эх, вот бы жемчужину… Я, когда представляю море, всегда мечтаю найти и подарить Ши какую-нибудь невообразимо уникальную жемчужину… Почему нет – находят ведь люди?

Странное дело: наши два мелких отпрыска, возглавляемые Жаном, легко согласились пожить всю неделю с бабушкой и дедушкой, с моими тестем и тещей, покамест мы с Ши будем отдыхать на северном побережье. Видимо, романтики им захотелось, разгильдяйства, постоянных конфет и булочек, в противовес детскому саду и правильным, но строгим папе с мамой. Погодите, милые детки, вы еще – ох, как соскучитесь по нам, вы очень быстро поймете и прочувствуете разницу между эпизодическим сюсюканьем с подарками от бабушек-дедушек и постоянным родительским долготерпением… И мы с Шонной соскучимся по нашим зайчикам, суток не пройдет. А уж к концу недели… Бедные дорогие крошки, брошенные легкомысленными предками на произвол бабушек и дедушек! Но, с другой стороны, мы, осененные молодостью и премиальными, тоже имеем право на красивую бездельную жизнь среди пальм и слуг, под балдахинами, укрывающими нас от золотого тропического солнца!

Мышцы у меня не то чтобы совсем уж чемпионские – но имеются в достаточном количестве, и всегда подкачаны, поэтому я легко, почти без остановок, допер оба чемодана к стоянке такси (решили не строить себе лишних хлопот с мотором и долгой парковкой в аэропорту), а от стоянки к билетной стойке. В чемоданах наши вещи, мои и Шонны, потребные для недельного путешествия. С моей стороны это бритвенный прибор, зубная щетка, несколько пар носков, трусы-футболки, двое джинсов, две рубашки, скакалка, пистолет. Впрочем, пистолет в кобуре, а кобура на мне, под пиджаком, рядом с билетами и документами. А, еще шлепанцы и полотенце. Все. Остальное – предметы первой женской необходимости. Помню, дети уже спали, а я смирно следил, как Ши укладывает вещи. Все шло чудесно, да я не удержался и спросил: не подогнать ли, типа, грузовик, вместо чемоданов? О-о-о, это была коррида! Сначала она меня, мою презренную сущность, окончательно изобличила энергичными эпитетами, а потом добила морально, предметно доказав и показав, что все до единой тряпки жизненно потребны в нашем походе, и что из всех известных в мире женщин, меньшим количеством барахла довольствовалась одна лишь прародительница Ева!

– … и Лилит.

– Что? Ты издеваться, да, измываться надо мною вздумал…

Какие там бандерильи!? А вы бы удержались на ногах, если вам в грудь на всех скоростях врезался бы кружевной бюстгальтер третьего размера? Запущенный яростной рукою практически в упор? Вот и я пал, почти бездыханный… Хорошо еще, что слабеющими пальцами, случайно, зацепился за Ши, за ее локоток; это изменило траекторию моего крушения, и я рухнул на тахту. Тахта у нас прочная, хотя и не очень жесткая, к тому же и Ши, оказавшаяся между нами, самортизировала, самоотверженно и почти добровольно пригасила тяжесть падения моих восьмидесяти трех килограммов…

«Все включено». Это когда помимо номера с обязательной пятизвездочной начинкой, и шикарного набора тупых внутригостиничных развлечений, ты можешь безразмерно пить и жрать трижды, четырежды в день, до конца недели, или покамест не лопнешь. Я всегда из-за этого переживаю, в отличие от Шонны: она себе грейпфрутик возьмет, пирожное, пирожок, помидорчик, свежевыжатый сок, пиалушку с жульеном… Это за целый день! И все, и довольна по уши, и еще перед зеркалом потом скачет как коза, ищет следы целлюлита и ожирения… Там их, следов этих, еще меньше чем от инопланетян, да что толку говорить, «у тебя всегда все хорошо, ты всегда всем доволен, а потом оказывается, что…»

– Ну, что оказывается? Что?

– То, что я недостаточно хорошо выгляжу, и что ты только и зыркаешь своими глазенышами по сторонам… На всех этих… Я за два дня тоже загорю, не хуже чем они. И сброшу лишний вес.

– Ну какой в тебе лишний вес, самой-то не смешно? Здесь, что ли? Или здесь… О… вот тут все очень даже в норме… Вот здесь худеть не надо…

– Ай! Поосторожнее, господин медведь! Мне только синяков на попе не хватало.

– Я и так осторожно. Больно?..

– Нет. Не больно… У-у-м… Пожалуй, ты не медведь.

– А кто? А здесь тоже не больно?

– Ты медвежонок. И очень-очень хороший медвежонок…

Впрочем, мы отвлеклись. Почему я переживаю? Потому что еда – одно из любимых моих удовольствий, а поскольку я не взял с собой ни плеера, ни карандашей, ни красок, то и роль пищевых утех, как минимум, не понижается в этом нашем путешествии за зимним летом… Переживаю и ем, ем и переживаю, что – вон еще сколько всего нетронутым осталось… Но на самом-то деле я не обжора. Все эти жюльены, тортики, грейпфрутики – от всего этого я отказываюсь легко и с гордою душой. Но мясо… После иных казусов, во время нашего отдыха, неопытному глазу несложно было бы спутать меня с гоблином-людоедом. Расскажу на эту тему случай, как я проголодался, вернее, мы с Шонной проголодались.

На третий же день, в полдень примерно, мы с Шонной опять рванули, как и хотели, в очередное пешеходное путешествие вдоль побережья. Сумку с принадлежностями несу я, фотоаппарат – Ши. Все честно.

Городки по Северному тропическому побережью словно бусы нанизаны вдоль бесконечного песчаного пляжа, иногда сливаются один с другим, как Солнечный и Мариано, иногда разделены острым язычками заливов и бухточек…

Путь из Мариано, где мы остановились, в Солнечный – путешествие из простейших: вышел на приморский тротуар и шагай себе на запад, по фигурным каменным плиткам, вдоль кафешек и пляжей, как раз придешь в другой город, так и не коснувшись ногой первозданной поверхности земной… Легко, однако, не сказать чтобы очень уж интересно. Другое дело – из Мариано двинуть в Парадизо, на восток, где тротуары кончаются немедленно вслед за вторым километром пути. А всего этих километров одиннадцать…

Да неужели такие крутые ребята, как мы с Шонной, не отгуляем ничтожные одиннадцать? Играючи! Вот мы и пошли. Идем, такие, лимонаду и противосолнечного крема у нас полно, энтузиазма еще больше. Пляжи – изумительные; даже если они, кое-где, черного песка, это нам нисколько не мешает. Километров за пять-шесть от населенных пунктов, цивилизация почти заканчивается, и начинаются нудистские пляжи, между прочим, запрещенные законом, как противоречащие нормам нравственности праведного нашего государства. А раз запрещены – грешно было бы не нарушить. Ну, Шонна, разумеется, и подбила меня на противозаконные деяния. Сначала я артачился, сказал свое категорическое нет, но на третьем, по-моему, пляже согласился: мужиков на нем практически не было, кроме двух старых павианов-резусов, зато молоденьких телок – целый урожай, с десяток, примерно. Придраться ко мне, на мое согласие, невозможно, хотя Ши и попыталась… Йес, голышом купаться в открытом океане – в этом что-то есть! Единственное только чудится, что сейчас под водой кто-нибудь подплывет и жадно укусит в самое святое… Как будто надетые плавки надежная защита от хищников морских. Но, в остальном, привыкаешь быть голым меж людей – мгновенно, кажется, что именно так и должно быть среди песка и волн… А если что – окунул чресла в охлаждающую воду, или перевернулся животом в дюну – и полный порядок, никто не хихикает по сторонам, и никто не шипит зловеще в покрасневшее ухо… Да, но мне было совсем не в кайф понимать, что какие-то уроды разглядывают, или хотя бы могут разглядывать мою голенькую Шонну… Я утешил себя мыслью, что они стары и некрасивы, эти двое, и что пялятся они на весь цветник, и что никогда в жизни нам с ними не встречаться больше… Моя дорогая и несравненная испереживалась гораздо сильнее, заявив напоследок, что такое несносное животное как я, даже на приличный пляж нужно выводить в штанах и с повязкой на глазах.

– Вот что, вот что ты там такое узрел, что на тебя это произвело такое впечатление?

– На меня произвело? Я узрел?

– Не на меня же! На животе он загорал, бедненький! Артезианскую скважину не пробурил ли, загорая?

– Самая голая ходишь, прелестями виляешь, меня этим компрометируешь перед благонравными девицами, а потом еще и жалуешься.

– То есть, получается, это я виновата?

– Ты, и только ты. И сейчас я тебе это докажу…

– Ричик, ну ты что… Не сходи с ума… Здесь же люди ходят…

– Пусть не ходят, где не следует.

– Нет, я так не могу…

– Что значит – не могу? Надо.

– Кому – надо? Тебе? Пусти…

– Нам. М-моя прелесть… Стоять!..

Секс на открытых просторах в безлюдных местах, пусть даже и с риском поцарапаться о кактус, или быть застуканными случайным прохожим, это… Это – впечатляет, в хорошем смысле слова. Мне, нам – понравилось.

Парадизо ничем не отличается от нашего Мариано, только родного отеля не видать. Ну, мы решили не тратить лишние деньги на лишние калории, посидели в местной кафешке за чашечкой кофе (я – кофе, Шонна – сок), пофотографировались вокруг достопримечательностей третьего и четвертого сорта, и двинулись обратно. И дернул же нас черт «срезать» «ненужную» петлю на обратном пути, пойти не вдоль кривого ландшафта, а напрямик, через невысокую гору… С горки на горку, в какую-то лощинку-лошинку – заблудились! Нет, направление-то мы знаем, конечно: океан и шумит, и временами встает на цыпочки, подмигивает нам разноцветно, да вырулить на дорогу никак не можем, все колючки, трещины в почве, обрывы… И это бы не беда, но – тропики! Солнце – только что стояло на этом вот месте горизонта: ап! – и нет его, ночь кругом! Уличных фонарей – ни одного на пустырях, месяц узенький, ни тепла от него, ни света… Шонне-то хорошо, потому что ей есть к кому обратиться за помощью и пожаловаться, а – мне каково? Влипли крепко, ни вперед, ни назад. С точки зрения Робинзона Круза, проблема смешная и никакая: остановились, приняли горизонтальное положение на более-менее удобном кусочке теплой земли, обнялись – и лежите, дожидайтесь, пока солнце взойдет… Но мы, увы, не робинзоны, а изнеженные бледные росточки городской цивилизации, нам подавай джакузи, ужин, мягкую кроватку в двух метрах от телевизора…

– Ричик, мне страшно…

– Не бойся, птичка. Максимум риска для нас – опоздать к общему ужину и есть остывшее.

– Правда? Тогда ладно… А змеи?..

– Змеи тут не водятся, – уверенно объясняю я и делаю себе узелок: проверить потом в рецепции – правду ли говорю?

– Но ты найдешь дорогу?

– Уже нашел. Плохо только, что придется возвращаться по ранее пройденному и давать кругаля в обход трещины. Устала?

– Есть немножко.

– Я бы тебя на руках понес, да боюсь в темноте уронить. Хочешь – забирайся ко мне на закорки, будешь сидеть сзади и дорогу высматривать?

– Ты же сказал, что нашел дорогу? Нет, Ричик, я своими ножками, знаешь я какая сильная?

– Конечно, знаю. Осторожнее, по-моему, сейчас будет спуск, держись за меня крепче…

Долго ли, коротко, выбрались мы на твердый и ровный тракт, однако и здесь не удержались от приключения, вломились сослепу на чужую, плохо охраняемую стройплощадку. Лучше бы хозяева не экономили на сторожах, а то пока я втолковал старому дураку, что нам от него и от этой местности нужно, он чуть ли ни обделался, в обнимку со своей рухлядью, охотничьей «вертикалкой»…

Только возле рецепции мы с Шонной поняли, насколько устали и проголодались: надо, надо, надо всего-навсего лишь взять ключ, пройти десять метров к лифту, подняться на четырнадцатый этаж, умыться, переодеться – и обратно, ужинать. Всего делов! Но – вот они ресторанные двери и запахи, четыре метра, против десяти к лифту, и мы уже не в силах потерпеть… Слабаки.

– Ладно, – говорю, – сообразим.

Короче, изложил я в двух словах администраторам историю нашей поцарапанности, засоленности и запыленности, снискав вежливое и теплое сочувствие, омылись мы в ресторанном умывальнике, и, с тарелками наперевес, рванули к шведскому столу. Ши, естественно, в своем репертуаре: ну как можно, миновав гору с котлетами, тянуться за каким-то там овощным салатиком??? Впрочем, положила она и омлет, две сосиски, тостик… Женщины, что с них взять. Я же для начала размялся счетверенными свиными котлетами, потом взял барбекю, потом пару ломтей ветчины, и только после этого поменял тарелку на чистую, положил в нее салат из помидоров и капусты, вареной картошки с укропом и печенку в соусе. Соуса – побольше, соуса всегда надо набирать вволю, чтобы не сухо было жевать. Хлебца – один кусочек, и то под соус. Вот теперь можно спокойно поужинать.

– Ричик, ты просто дикий зверь, тигра полосатая. Если бы мы не нашли дорогу, я знаю, кого бы ты съел в темноте среди кактусов.

– И кого же?

– А ты сам не догадываешься? Не шевелись, ты соус на грудь посадил… Салфеточка… Во-от… Ричик, найди мне, пожалуйста, виноградный сок, что-то я не ви…Ой! ой-ёйёйёй!.. Ричик…

– Что? Что такое?..

– Тихо… Пожалуйста, тише… смотри… вон там… не так резко поворачивайся…

Я скосил глаза направо, у стойки с напитками мужик какой-то наливает себе… Бородатый, в темных очках… На фиг ему темные очки вечером? Ши явно на него и ни на кого другого пытается обратить мое внимание, хотя бы просто потому, что кроме нас троих и обслуживающего персонала, в зале никого не осталось, все на концерте иневийских эстрадных звезд, устроенном отелем в рамках ублажения постояльцев… Я уж грешным делом подумал на миг, что Бобби Жук тоже решил отдохнуть неподалеку от нас, в соседних номерах, и Шонна его увидела… Избил бы, не колеблясь, назойливого коллегу: только знакомых по работе рож мне и не хватало на отдыхе!

– Боже… это же Чилли Чейн…

– Угу. Будет тебе Чилли Чейн в занюханном курортном городишке по шведским столам скакать.

– Тише ты… это точно он…

Если и есть на бабилонском звездном небе сверхсупермегазнаменитость, ни с кем не сравнимая, то это Чилли Чейн. Ярче его – только два светила: Солнце и Господин Президент. Вернее, в порядке убывания: Господин Президент и Солнце. Но от старины Чейна – тоже сияние исходит будь здоров! Народный любимец, герой-любовник, рыцарь без страха и упрека, воплощенная романтика целлулоидного бытия. Да еще и поет.

Смотрю – вроде, он. А может и не он.

– Соку тебе? Одну секунду. – Встаю я, такой, и расслабленно ковыляю к емкостям с жидкостями: Шонне сок наливаю, себе кофе. Чувак стоит в полуметре от меня и, похоже, размышляет, чем бы ему свой кофе заправить…

– Сливки не берите, вкус у них не тот. Жирноваты, по-моему.

– Да? И мне так показалось. Ладно, тогда какао попьем. – Точно, его голос, этот тембр спутать невозможно…

– Великодушно прошу меня извинить, но… это ничего, что я вас узнал?

– Гм… Да нет, все нормально. А что, маскарад мой неважнецкий получился? – Мужик… вернее, кинозвезда Чилли Чейн, поправляет очки, трогает бороду…

Я подумал с полсекунды, прежде чем ответить…

– Главный ваш маскарад – отнюдь не усы и не борода, и не волосы на лоб, и не темные очки. Никому в мире даже в голову не придет, что вы – и здесь!

– Но вам же пришло? – Тут я рассмеялся, но негромко, чтобы халдеи не прислушивались.

– Вы слишком хорошо обо мне думаете. Это жена моя вас первая узнала, не я. Очень ценит ваши фильмы и ваши песни. – Дернуло же меня за язык Шонну вплетать!

– Спасибо. – Тут Чилли Чейн поворачивается и отвешивает моей Ши поклон, сопровождая его своей знаменитой улыбкой, которая, даже сквозь бороду, всех женщин подлунного мира пробивает насквозь. Говорят: светский лев, будучи вырван из привычной среды обитания, более всего походит на осла. Здесь это – категорически не тот случай! В полном блеске наш Чилли, безо всякого привычного ему антуража, только за счет великолепного собственного Я. Помню, про себя подумал в тот миг: если что – мир быстро обменяет харизматическую кинозвезду на память о мученической его смерти… Но, надо отдать ему должное: не было в его улыбке и поклоне флирта и обещаний… И Шонна под стать: теплая улыбка без экстаза и сдержанный кивок.

– Свободных мест масса, но, быть может, составите компанию нам с Шонной? Или вы уже поужинали? – Чейн опять царапнул пальцем дужку очков, потер переносицу…

– Не привык носить эту заразу… купил какие попроще, и вот мучаюсь. С удовольствием составлю вам компанию, одичал… Ужинать почти не хочу, я просто заскочил, полюбопытствовать, мясца вот отведал. А вы почему не на концерте?

Мы ему в двух словах рассказали – почему, а он про свое нежелание даже и объяснять ничего не стал, и так все понятно.

– А… Пишут… я слышала, что вы не едите животную пищу?

– Было дело, увлекался, в Индию даже ездил, за светом истинных знаний. Однако и сейчас я не просто поедаю фауну, но спасаю флору от травоядных! Кстати, судя по запаху и виду, это не кофе, дамы и господа.

– Но и не чай, – возражаю ему я, не с целью защитить вкусовые свойства весьма посредственно приготовленной бурды, а чтобы не терять нити разговора. Ши приторможена слегка, молчит, растерянная, не помогает, но я-то понимаю, что в любом случае сейчас мы раскланяемся, улыбнемся друг другу – и знакомство наше будет завершено… Так, поболтали ни о чем, называется… Все равно – событие. Уже не даром съездили!

– Может, если не возражаете, поднимемся ко мне, и я угощу вас своим? У меня в номере смонтирована моя личная кофеварка, я ее из дому захватил, единственная уступка моей изнеженности?..

Сам пригласил! Кр-р-руто! Как в кино! Ну, будет Шонне о чем подругам рассказать! Да и мне тоже! Не поверят ведь. Фотоаппарат, правда, есть, даже со свободными кадрами, но… посмотрим…

– Хм. От такого предложения грех отказываться. Ты как, дорогая?

Дорогая, конечно же, не против, но у нее свои резоны, которые иногда сильнее воли целого пантеона богов и триллиона соблазнов…

– Вот так прямо? В таком виде? Я… в затрапезе, нечесаная, лицо…

– Я тоже без грима, – смеется, – делов-то – по чашечке кофе пропустить.

«Делов»… Шонна потом призналась, что эти невеликосветские «делов» и решили вопрос:

– Ну, если и вы без грима, и если Рик не против, пойдем как есть. А вы где остановились?..

Чилли Чейн в три раза дольше его варил, кофе своего приготовления, нежели мы его пили, но за первой чашечкой пошла вторая, а потом по бокалу шампанского… Как-то так – разговорились все вместе, расслабились… Кофе отличный, даже я ощутил.

Чилли охотно поведал нам тайну своего здесь пребывания. Оказывается, временами ему во что бы то ни стало требуется выскочить из привычной среды обитания, «глотнуть воздуха свободы». Иногда он выезжает для этого за границу, но чаще остается дома, в Бабилоне и его окрестностях. В восточных горах есть у него имение (Еще бы! Знаем, конечно, телевизор-то смотрим: шале и пятьсот гектаров дикой, но ухоженной природы), на западном побережье еще одно, не хуже, да под Бабилоном-городом вилла… Но и там иногда все его достает, а вернее – напротив: он как в вату закутан, окруженный всеми этими секретарями, поварами, охранниками, коллегами… А когда и достает, даже сквозь вату: туристами и фанами, которые стаями бродят по окрестностям… Тоже ведь проблема не из приятных – фаны эти. В общественный туалет не зайти: организм отказывается очищаться на глазах у публики! Поэтому Чилли Чейн выбегает инкогнито в мир, в гущу народную, чтобы знать, как простые люди живут, и чувствовать то, что они чувствуют… Очки и борода, вполне этого хватает. Особенно, если забраться куда-нибудь в глушь несусветную, засесть, без челяди и охраны, в каком-нибудь захолустном отельчике без претензий…

Н-ну да, вообще-то говоря, все ведь от точки зрения зависит: это для нас волшебные пять звездочек, а для него – захолустье без претензий…

– Я третью зиму так сбегаю, и вы первые, кто меня узнал. Горячо надеюсь, что вы меня не выдадите!

Мы все дружно рассмеялись… Так вот почему он нас к себе-то позвал! Чтобы уговорить нас молчать… Но – резонное ведь желание, очень даже.

– Ни за что! Слово даем.

– Скажите, Чил… А… Потом? Когда мы вернемся? Было бы очень жестоко продолжать держать слово и в Бабилоне, у меня же подруги… – Ши такого жалобного тона в голос подлила, что мы с Чейном – опять в хохот.

– Помилуйте, ведь я не изувер какой, чтобы заставлять вас хранить вечное молчание по столь ничтожному поводу. Просто, пока я здесь, пока вы здесь – пусть только мы втроем и знаем. Хорошо?

– О, конечно, не сомневайтесь в нас.

– Да. – Тут я вылез из кресла и внимательно посмотрел на часы. – Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева? Пора, пора, пора. И так мы, как в голливудской сказке: целый день мечемся от приключения к приключению, одно другого ярче. У меня – и то мышцы ноют, а Ши завтра просто не встанет.

– Еще посмотрим, кто не встанет, это ты у нас сонюшка-сова. Я утренний бассейн ни за что не пропущу. Но это правда, нам пора.

И вот мы уже у дверей, отблагодарили друг друга как следует, самыми теплыми словами, и я уже за дверную ручку взялся…

– Послушайте… Боюсь показаться настырным, навязчивым… – Я оборачиваюсь, нет все в порядке: он смотрит на меня, а не на Шонну. – Есть просьба…

– Бросьте вы, дорогой наш Чили Чейн! Навязчивым… Если мы хоть чем-то можем помочь – всегда и на ура.

– Спасибо. Гм… А вы собираетесь еще куда-нибудь в поход, или ваша программа этого не предусматривает?

Мы с Шонной переглянулись… Черт возьми! Сам Чилли…

– Собираемся. Да, Ши? Не напугали тебя нынешние страсти?

– Напугали. Но я уже снова ничего не боюсь. Завтра у нас плановая экскурсия в аквапарк и в ботанический сад, и бездна покупок родственникам, а послезавтра мы с Риком именно что собирались попутешествовать. Но мы пешком, не на моторе.

– Вот-вот-вот, в том-то и прелесть, что пешком! Знаете, с телохранителями по бокам не больно-то погуляешь по нетронутой природе… Не расслабиться, как под конвоем.

– Местная природа дикая и нетронутая довольно условно, однако нам с Ши понравилась рассекать посреди нее. Если вы не возражаете составить нам компанию послезавтра – будет просто зашибись.

– Рик! Что ты несешь?

– А что я такого сказал?

– Не возражаю и даже буду счастлив. Это будет действительно, как вы изволили выразиться, зашибись!

– О, Боже! И вы! Великий Чилли Чейн – и выражается словно… словно… Никогда не ожидала. О-о, мужчины…

– Виноват, однако же герои моих ролей выражаются в некоторых фильмах куда как более кудряво.

– То – фильмы. Впрочем, мужчины – всегда подростки с маргинальным уклоном. Боже, неужели я доживу до ванны и душа?

– Да… Пора, идем. До послезавтра!.. Чил.

– Непременно, Рик!. Ваш номер четырнадцать двадцать пять? Я позвоню.

– До свидания. – В самое последнее мгновение я спохватился и успел его тормознуть вопросом:

– А как же вы умудрились избавиться от телохранителей? Им же запрещено подчиняться вам в этом вопросе?

– Вы правы, да, запрещено. Очень просто: я дал расписку в том, что временно прошу исключить исполнение пункта такого-то из нашего контракта номер такой-то с охраняющей меня фирмой такой-то. Вы даже не представляете, как хочется иногда побыть простым человеком.

– Иногда? Иногда – да…

Следующий день мы с Шонной провели как и собирались, в экскурсиях и покупках, а ближе к вечеру задумались: позвонит, или не позвонит?

– Может, сами позвоним?

– Нет, Ши, не хочу. Кроме того, с «люксом» внутри отеля соединяют только через коммутатор, мы же не знаем, под каким именем он в «ключарне» зарегистрирован. Забыл если – значит забыл, имеет полное римское право. Он ведь звезда, суперзвезда, представляешь, сколько в мире есть желающих свести с ним знакомство?

– Да, Ричик, конечно же ты прав. Но в любом случае – он был с нами очень мил и прост.

– И мы были очень милы и просты по отношению к нему. Не вздыхай.

– Да уж! Особенно ты. Надо же: «зашибись». Так подворотней и пахнуло.

– А ты сама только что повторила это невеликосветское слово.

– Повторить – вовсе не значит держать его в своем активном лексическом запасе… Рик! Возьми скорее!

– Але? – поворачиваюсь к Шонне и киваю: он!

– Да… Чил. То есть абсолютно. Угу… Мы тоже так думаем. Да, Ши? К десяти ноль-ноль соберемся? Хорошо. А, быть может, тогда не у рецепции, а прямо на улице, у тех двух пальм, возле парковки? Отлично. До завтра… Передам, она вам тоже…

Положил я трубку, да как хлопну я ладонью об ладонь: не забыл!

– Порядок.

– Что, согласился?

– Ты же слышала. Привет тебе передает. – Ши тоже в ладоши захлопала и даже подпрыгнула.

– Слушай, – говорю, – Шонна, а не из-за тебя ли он так с нами суетится? Знакомство, походы, то, се…

Я почти в шутку так сказал, но смотрю – порозовели щечки у жены, похоже, и она не исключает эту версию. О, как меня вдруг кольнула ревность! Впервые в жизни по-настоящему пробила. И сразу понял я, почему в истории человечества любовь непременно отождествляется с сердцем: прямо под левый сосок меня ужалило, острым и холодным.

– Если что – убью обоих.

– Господи, Рик, ты просто сумасшедший! Боже ты мой! Как ты мог подумать даже… Рик!

– Как мог, так и подумал. Была бы ты мне никто – не подумал бы, небось.

– А я тебе – кто?

– Да, кто. Ты и дети – смысл моей жизни, и я вас всех люблю. В том числе и тебя.

– «В том числе»! Ты неисправим, Ричик… «В том числе»… надо же… какое большое женское счастье…

– Ладно, извини. Люблю. Дорожу. Ревную, вот.

– В таком случае, закрой глаза.

– Не буду.

– Ну, пожалуйста…

– Зачем это?

– Ричик… – Я, по опыту прошлых размолвок, провижу дальнейшее, но послушно закрываю глаза и тут же получаю несколько чмоков в нос, в щеки, в губы…

– Я тебя очень люблю и никого в мире мне больше не надо. Никаких Чилли Чейнов.

– Ага! Испугалась!

– Нет, ты все-таки ненормальный. Да, представь себе: испугалась. Да, и все равно очень тебя люблю. Если бы я ревновала тебя с такой же силой и по таким же поводам, я бы давным-давно сгорела как спичка.

– А ты не сгорай.

– А ты не давай повода.

– Хо! – я еще и виноватым остался!

– А кто из нас пошел знакомиться? Кто на меня кивал и ручкой махал?

– Он. Я только сказал, что это ты первая его рассмотрела под маской и бородой.

– Почему – маской?

– Потому. Под очками. Хватит отвлекающих дискуссий, марш в кровать. Завтра рано вставать, а у нас еще секс впереди…

– Ричик, ну почему ты такой неромантичный? Секс… Ну разве так можно?

– Хорошо. У нас впереди половина ночи, напоенная ароматом цветов, любовью и фрикциями. Примерно до часу. Пойдешь в душ, или я первый туда?

– Ты неисправим. Давай, ты сначала, а то я долго…

Если интересно знать, первым на место встречи, под пальмы возле отеля, пришел Чилли Чейн, однако же и мы с Шонной ни на миг не опоздали, явились ровно, под бой часов, как говорится.

Идти мы решили все-таки в Солнечный, на запад: и путь проще, и расстояние восемь километров вместо одиннадцати. А пляжи и там попадаются на пути. Вот только перспектива купаться голышом на диком пляже – сегодня – ну совершенно меня не вдохновляла. Впрочем, как раз и Шонна…

– Но ты точно в порядке?

– Точно, Ричик. Ты же знаешь, у меня легко это все проходит, плюс я таблетку выпила. Клянусь, я в полном порядке.

– Тогда вперед, времени без трех минут десять. Некрасиво будет опоздать.

– Я готова.

– И я готов.

Мы изложили Чилли цель и структуру путешествия, он был в полном востороге. Ну, мы и пошли: у меня заплечная сумка, у него заплечная сумка, поменьше моей, что естественно, у Шонны фотоаппарат. Но моя девочка и безо всяких грозных взглядов с моей стороны не торопится щелкать виды окружающей природы на фоне Чилли Чейна, хотя в фотоаппарате именно с этой целью заряжена чистая пленка, да другая, ей на смену, в сумке дожидается. Все должно быть естественно. Да оно и было естественно: в отсутствие всей этой журналистской братии из великосветских «гламурных» изданий, вне досягаемости орд сумасшедших фанов, человек иначе держится, иначе выглядит, иначе говорит. А Чилли обаятелен, спору нет. Ну, идем, такие, обсуждаем сотни всяких пустяков, Шонна взялась за фотоаппарат, но – корректно, не придерешься… Пляж по пути попался – мы туда. Шонна отказалась купаться, хотя, коза такая, не преминула раздеться до купальника… А мы с Чилли нанырялись вволю: он тоже любит это дело. Странно, что маска-очки у него ничуть не лучше моей, такого же класса. А почему бы и нет, спрашивается? По здравому размышлению, оно бы и естественно, у меня маска очень даже качественная, не из дешевых, да эти проклятые великосветские хроники все кости проели: так и представляется нечто невообразимое, сшитое на заказ из лучших в мире кусков резины, украшенное жемчугами и расписанное покойным Энди Уорхолом…