Текст книги "Моя сестрица – серийная убийца"

Песня

В сравнении с кабинетами других докторов у Тейда самый маленький, но жалоб от него я никогда не слышала. Если он и чувствует несправедливость, то умело это скрывает.

Впрочем, сегодня размер кабинета нам на пользу. При виде иглы маленькая девочка бросается к двери. Ножки короткие, поэтому далеко она не убегает: ее ловит мать.

– Нет! – вопит девочка, пинается и царапается. Точь-в-точь бешеный цыпленок! Ее мать терпит боль, стиснув зубы. Интересно, что она представляла себе, когда позировала для беременной фотосессии или когда веселилась на бэйби шауэре [11]11
  Бэйби шауэр (англ. baby shower) – вечеринка для будущей мамы.


[Закрыть]?

Тейд запускает руку в чашу с конфетами, которую держит на столе для своих маленьких пациентов, но девчонка отмахивается от протянутого леденца. Не переставая улыбаться, Тейд начинает петь. Его голос заполняет кабинет, затопляет мне голову. Мир останавливается. Сбитая с толку девочка замирает. Она смотрит на мать, но и та обворожена голосом Тейда. Неважно, что поет он «У Мэри был барашек». У нас, его слушательниц, все равно мурашки по коже. Что может быть прекраснее мужчины с голосом как океан?

Я стою у окна и вдруг замечаю, что внизу собрались люди. Они глазеют на окно Тейда и показывают в нашу сторону. Тейд редко включает кондиционер, и окно у него зачастую открыто. Он говорил мне, что за работой любит слушать Лагос – неумолчное гудение машин, крики торговцев, визг покрышек по асфальту. А сейчас Лагос слушает его.

Девочка шмыгает носом, вытирает сопли тыльной стороной руки и вразвалочку подходит к Тейду. Когда вырастет, будет вспоминать его как свою первую любовь. Будет вспоминать благородный изгиб его носа, его проникновенный взгляд. Даже если забудется лицо, голос Тейда будет звучать в ее снах.

Тейд берет девочку на руки и платком вытирает ей слезы. Он выжидающе смотрит на меня – я стряхиваю транс и незаметно приближаюсь к ней со шприцем. Она не дергается, когда я протираю ей бедро проспиртованным тампоном. Девочка подпевает Тейду, но периодически срывается на шмыганье и икоту. Ее мать крутит обручальное кольцо, словно подумывая снять его с пальца. Может, дать ей салфетку, пока слюни не потекли?

Когда я делаю укол, девочка вздрагивает, но Тейд держит ее крепко. Вот и все.

– Какая ты храбрая! – восторгается Тейд. Девочка сияет и на этот раз забирает свой приз – вишневый леденец.

– Вы так прекрасно ладите с малышами! – воркует ее мать. – У вас есть свои детишки?

– Нет, но когда-нибудь будут. – Улыбаясь, Тейд сверкает безупречными зубами и щурит глаза. Этой женщине простительно думать, что столь ослепительная улыбка – для нее одной. Нет, Тейд дарит ее всем. Он и мне ее дарит. Женщина заливается румянцем.

– Так вы не женаты?

Мадам, вам нужен второй муж?

– Нет. Еще нет.

– У меня есть сестра. Она настоящая кра…

– Доктор Отуму, вот назначения и рекомендации.

Тейд смотрит на меня, удивленный такой грубостью. Чуть позже он мягко, как всегда, скажет, что перебивать пациентов нельзя. В больницу они приходят лечиться, и порой внимание требуется не только телу.

Засада!

Йинка красит ногти прямо за столом регистратора. Бунми замечает меня и подталкивает ее локтем. Бесполезно, из-за меня маникюр Йинка не прервет. На мое присутствие она реагирует хитрой улыбкой.

– Кореде, какие классные туфли!

– Спасибо.

– Это не фейки, значит, они очень дорогие.

Бунми давится водой, которую пила, но я на провокацию не поддаюсь.

В ушах у меня до сих пор звучит голос Тейда, успокаивая меня так же, как он успокоил девочку. Я игнорирую Йинку и поворачиваюсь к Бунми.

– Я на ланч схожу.

С едой в руках я поднимаюсь на второй этаж и стучу в кабинет Тейда. Сейчас он бархатным голосом позволит мне войти. Джимпе, еще одна санитарка (санитаров-уборщиков у нас столько, что больница должна блестеть и шипеть), поворачивается ко мне с дружелюбной понимающей улыбкой, подчеркивающей ее высокие скулы. На улыбку я не отвечаю: эта Джимпе знать меня не знает.

Я пытаюсь справиться с нервами и снова легонько стучу в дверь.

– Войдите.

В кабинет я захожу не как медсестра – я несу контейнер с рисом и овощами. Видимо, аромат долетает до Тейда мгновенно.

– Чем заслужил такую честь?

– Ты так редко ходишь на ланч… Вот я и решила принести ланч тебе.

Тейд забирает у меня контейнер, заглядывает внутрь и глубоко вдыхает.

– Сама приготовила? Пахнет восхитительно!

– Вот, возьми. – Я вручаю Тейду вилку, и он принимается за еду. Он жмурится и вздыхает, потом открывает глаза и улыбается мне.

– Кореде, так вкусно… Боже… Кому-то достанется замечательная жена.

Боюсь, моя широкая улыбка ни одно фото не украсила бы. Я аж в пятках ее чувствую!

– Доем чуть позже, – объявляет Тейд. – Мне нужно отчет закончить.

Я поднимаюсь с краешка стола, на который присела, и говорю, что позднее вернусь за контейнером.

– Кореде, спасибо огромное! Ты просто чудо.

В приемном покое сидит женщина и качает плачущего младенца, пытаясь успокоить. Только младенец не успокаивается. Его плач раздражает других пациентов. Меня он тоже раздражает. Я направляюсь к ней с погремушкой – вдруг малыш отвлечется? – когда открывается входная дверь…

Заходит Айюла. Все дружно поворачивают к ней головы и замирают в таком положении. Замираю и я, стараясь понять, в чем дело. Ощущение такое, будто Айюла принесла с собой солнце. Она в ярко-желтом платье-рубашке, совершенно не скрывающем пышность ее груди. На ногах – зеленые босоножки на каблуке, компенсирующие невысокий рост, в руках – белый клатч, в который запросто влезет девятидюймовый нож.

Лучезарно улыбаясь, Айюла направляется ко мне.

– Черт возьми! – бормочет какой-то мужчина

– Айюла, что ты здесь делаешь? – сдавленно спрашиваю я.

– Пришло время ланча!

– И что?

Айюла уплывает прочь, не ответив на мой вопрос, и направляется к сестринскому посту. Взгляды медсестер прикованы к ней, и Айюла улыбается самой очаровательной из своих улыбок.

– Вы подруги моей сестры?

Девушки беззвучно открывают и закрывают рты.

– Вы сестра Кореде? – тонким голоском спрашивает Йинка. Я вижу, как она сравнивает Айюлину внешность и мою, пытаясь нащупать связь. Сходство есть: у нас одинаковые рты, одинаковые глаза, но Айюла выглядит как кукла «Братц», а я – как кукла вуду. Йинка с носиком-пуговкой и пухлыми губками, пожалуй, самая красивая из работников больницы Святого Петра, рядом с Айюлой кажется незаметной тенью. Айюла это тоже понимает: она расправила плечи и накручивает на палец волосы, избалованные дорогим уходом.

– Какие у вас духи? – любопытствует Бунми. – Пахнут совсем как… совсем как…

Айюла наклоняется вперед, что-то шепчет Бунми на ухо, потом выпрямляется.

– Пусть это останется нашей маленькой тайной! – просит Айюла, подмигивая. У непробиваемо бесстрастной Бунми загораются глаза. Все, с меня хватит! Я направляюсь к посту. В этот самый момент слышится голос Тейда, и у меня пульс подскакивает. Я хватаю Айюлу за руку и тащу к двери.

– Эй!

– Тебе пора идти!

– Что?! Но почему? Почему ты так…

– В чем здесь де… – Тейд осекается, и у меня стынет кровь. Айюла вырывается из моих объятий, но все равно поздно. Взгляд Тейда устремляется к Айюле, глаза лезут из орбит. Тейд поправляет халат. – В чем здесь дело? – снова спрашивает он неожиданно сиплым голосом.

– Я сестра Кореде, – объявляет Айюла.

Тейд бросает взгляд на меня, потом снова поворачивается к Айюле.

– Не знал, что у тебя есть сестра. – Тейд обращается ко мне, а сам глаз с нее не сводит.

Айюла надувает губки.

– Думаю, она меня стыдится.

На губах у Тейда расцветает добрая улыбка.

– Конечно же нет! Кто стыдился бы такой сестры? Простите, я не расслышал ваше имя.

– Айюла. – Она протягивает ему руку, как королева – подданному.

Он берет ее руку и осторожно пожимает.

– А я Тейд.

Школа

Мне сложно назвать точное время, когда я поняла, что Айюла красавица, а я… нет. Зато я знаю, что о своем несовершенстве мне стало известно задолго до этого.

В средней школе порой царит жестокость. Мальчишки составляют списки девчонок с фигурами-восьмерками – как бутылка кока-колы, и с фигурами-единицами – как палка. Они рисуют девчонок, шаржируя их достоинства и недостатки, и пришпиливают рисунки на информационный стенд – вешают всем на обозрение, по крайней мере, до тех пор, пока учителя не сорвут. От срывания на кнопках остаются клочки бумаги, словно в насмешку.

Меня рисовали с губами, как у гориллы, и с глазами, перекашивавшими все лицо. Я твердила себе, что мальчишки – безмозглые сопляки. Поэтому неважно, что я им не нравлюсь; неважно, что некоторые таки пристают, уверенные, что в отсутствие внимания я с радостью соглашусь на все. Я сторонилась их всех. Я смеялась над девчонками, сохнувшими по парням, осуждала их за поцелуи и при любой возможности выказывала им свое презрение. Я была выше этого.

Ну кому я лапшу на уши вешала?

За два года я закалилась и была готова защищать сестру. Я твердо верила, что ее ждет такое же отношение, что меня, а то и хуже. Что после каждого учебного дня Айюла будет прибегать ко мне в слезах, а я – обнимать ее и успокаивать. Что мы будем против всех.

По слухам, в первый же день Айюлу позвал на свидание шестнадцатилетний старшеклассник. Такого прежде не случалось. Старшеклассники не интересуются девчонками помладше, а если уж вдруг интересуются, то почти всегда втайне. Айюла сказала «нет», но к чему идет, я поняла. Четко и ясно.

Пятно

– Я только хотела пойти с тобой на ланч.

– Нет, ты хотела увидеть, где я работаю.

– Что тут плохого, Кореде?! – восклицает мама. – Ты уже год в той больнице работаешь, а твоя сестра в глаза ее не видела! – Это ужасает маму, как и прочая несправедливость, выпадающая на долю Айюлы.

Домработница приносит с кухни суп и ставит на стол. Айюла тотчас наклоняется вперед и наполняет свою тарелку. Не успеваем мы с мамой налить себе, а Айюла уже развернула амалу [12]12
  Амала – мамалыга из сушеного ямса, подается как гарнир к густому супу и тушеному блюду.


[Закрыть] и макнула ее в суп.

За прямоугольным столом мы сидим на обычных местах – мы с мамой слева, Айюла справа. Во главе стола раньше тоже стоял стул, но я спалила его на костре за нашими воротами. Мы не говорим об этом. Мы не говорим о нем.

– Сегодня звонила ваша тетя Тайво, – объявляет мама.

– Ой, правда?

– Правда. Говорит, ей хотелось бы побольше общаться с вами обеими. – Мама делает паузу, ожидая реакции от нас с Айюлой.

– Пожалуйста, передай мне шпинат, – прошу я.

Мама протягивает мне блюдо с тушеным шпинатом и резко меняет тему, сообразив, что предыдущая ни у кого интереса не вызывает.

– Айюла сказала, что у тебя на работе есть симпатичный доктор.

Блюдо падает на стол, шпинат расплескивается – мутная темно-зеленая масса быстро впитывается в цветастую скатерть.

– Кореде!

Я промокаю пятно тряпкой, но маму едва слышу: слишком много тревожных мыслей. Почувствовав пристальный взгляд Айюлы, я пытаюсь успокоиться. Домработница спешно замывает пятно, но от воды оно только расплывается.

Дом

Я смотрю на картину, висящую над пианино, на котором никто не играет.

Он заказал ее после того, как сбыл автосалону партию восстановленных машин под видом новых, – картину с изображением дома, построенного благодаря его сомнительным сделкам. Ну зачем вешать изображение дома, в котором живешь, в этом самом доме?

Малышкой я частенько стояла перед картиной и мечтала попасть в тот дом. Я представляла, как наши альтер-эго живут за акварельными стенами. Я представляла, что за зеленой лужайкой, белыми колоннами и тяжелой дубовой дверью царят любовь и веселье.

Художник пририсовал собаку, лающую на дерево, будто знал, что прежде у нас был щенок. Милый, с мягкой коричневой шерсткой, он имел глупость нассать у него в кабинете. Больше мы щенка не видели. Художник об этом знать не мог, собаку он изобразил, и, клянусь, порой я слышу ее лай.

Нашему дому не сравниться с нарисованной мечтой. На картине вечная розовая заря, листья на деревьях никогда не вянут, сад обсажен кустарником с невероятными желтыми и пурпурными цветами. На картине наружные стены всегда белоснежные, а в реальности мы не смогли их перекрасить, и они пожелтели.

После его смерти я продала все купленные им картины. Невелика потеря! Я и дом продала бы, если бы могла. Но наш большой, в южном стиле дом он построил с нуля, то есть не надо было ни выплачивать ссуду, ни вносить арендную плату. Тем паче желающих купить дом такого размера не нашлось, ведь документы на участок, на котором он стоит, вызывают немало вопросов. Поэтому вместо переезда в квартиру поменьше мы старательно выкраивали деньги на ремонт нашего огромного, с богатой историей дома.

Направляясь из своей комнаты на кухню, я снова смотрю на картину. Людей на ней нет, и это хорошо. Хотя, если приглядеться, в одном из окон виден женский силуэт.

– Твоя сестренка просто хочет быть рядом с тобой. Ты ее лучшая подруга.

Мама… Она подходит и тоже останавливается перед картиной. Мама до сих пор считает Айюлу ребенком, а не женщиной, которой редко говорят «нет».

– Что плохого в том, если время от времени она станет заглядывать к тебе на работу?

– Мам, у нас больница, а не прогулочный дворик.

– Это мы слышали. Ты слишком часто рассматриваешь эту картину, – сетует она, меняя тему. Я перевожу взгляд на пианино.

Пианино нам тоже следовало продать. Я веду пальцем по крышке – в пыли остается дорожка. Мама со вздохом уходит прочь. Она знает: я не успокоюсь, пока на пианино не останется ни пылинки. Я направляюсь в чулан за салфетками и тряпками. Стереть бы ими все воспоминания!

Перерыв

– Ты не говорила, что у тебя есть сестра.

– Угу.

– Просто я знаю, в какой школе ты училась. И имя твоего первого бойфренда. Знаю даже, что ты любишь попкорн с сиропом…

– Обязательно его попробуй.

– …а что у тебя есть сестра, не знал.

– Теперь знаешь.

Я отворачиваюсь от Тейда и убираю иглы в металлический лоток. Вообще-то Тейд может и сам их убрать, но мне нравится облегчать ему работу. Он сгорбился за столом и что-то пишет на листочке. Как быстро он ни писал бы, буквы у него достаточно крупные, все петли и соединения на месте. Ручка перестает скрипеть, Тейд откашливается.

– Она с кем-нибудь встречается?

Я представляю, как Феми, спящего на дне лагуны, объедают рыбы.

– У нее перерыв.

– Перерыв?

– Да. Она решила пока ни с кем не встречаться.

– Почему?

– Ее романы, как правило, плохо заканчиваются.

– Ох, парни бывают полными идиотами! – Странно слышать такое от парня, но Тейд всегда отличался чувствительностью. – Если ты дашь мне ее телефон, думаешь, она не будет против?

Теперь я представляю, как Тейд опускается на дно лагуны к Феми, а мимо плывут рыбы.

Я осторожно кладу шприц в кювету, чтобы невзначай не уколоться.

– Я спрошу у нее, – обещаю я, хотя ни о чем спрашивать Айюлу не намерена. Если они не увидятся, Айюла растает на задворках его сознания, как дымка летним утром.

Изъян

– Так у вас с ней общие родители?

– Я же сказала: она моя сестра.

– Родная сестра? Полнородная? – в замешательстве уточняет Йинка.

Йинка начинает меня бесить. Печальнее всего то, что она не задает каких-то оскорбительных или каверзных вопросов. Айюла невысокая (рост – ее единственный изъян, если это изъяном считается), а я – почти шесть футов; тон Айюлиной кожи можно описать как лакомый микс густых сливок и карамели, тон моей – как неочищенный бразильский орех; ее тело – сплошь плавные изгибы, мое – острые углы.

– Ты сообщила доктору Имо, что рентген готов? – раздраженно спрашиваю я.

– Нет, я…

– Так сообщи! – Я ухожу, не дослушав ее оправдание.

На втором этаже Ассиби застилает койки, Мохаммед заигрывает с Джимпе. Они стоят близко друг к другу, Мохаммед склонился над ней, опершись рукой на стену. Так, это пятно он потом сотрет. Меня они не замечают: Мохаммед повернулся спиной, Джимпе потупила глаза, упиваясь комплиментами, которые он ей сыплет. Неужели она не чувствует, что от него воняет? Может, не чувствует, потому что воняет сама. От нее несет потом, немытыми волосами, бытовой химией; трупами, разлагающимися под мостом…

– Сестра Кореде!

Я хлопаю глазами. Парочка испарилась. Похоже, я задумалась и стою в сторонке довольно давно. Бунми озадаченно на меня смотрит. Интересно, сколько раз она меня окликала? Лицо у Бунми непроницаемое. Вряд ли в переднем отделе головного мозга у нее кипит работа.

– В чем дело?

– Пришла твоя сестра.

– Что-что?

Я не жду повтора ее фразы и лифт не жду – я бегом спускаюсь по лестнице. Дыхание сбивается, но в приемном покое Айюлы не видно. Может, коллеги заметили, как на меня действует присутствие сестры. Может, они прикалываются надо мной.

– Йинка, где моя сестра? – тяжело дыша, спрашиваю я.

– Айюла?

– Да. Другой у меня нет.

– А я почем знаю? Еще недавно мы вообще не представляли, что у тебя есть сестра. Может, вас в семье десятеро? Такое тоже не исключено.

– Ладно-ладно. Так где она?

– В кабинете доктора Отуму.

По лестнице я несусь, за раз проскакивая по две ступеньки. Кабинет Тейда прямо напротив лифта, поэтому, попав на второй этаж, я каждый раз борюсь с соблазном к нему постучать. В коридоре звенит Айюлин смех. Громкий, звонкий, заливистый – это смех человека, не знающего забот. На этот раз постучать в дверь я не удосуживаюсь.

– О, привет, Кореде! Извини, я похитил твою сестру. Вы ведь на ланч вместе собирались?

Я оцениваю обстановку. Тейд сидит не за столом, а на одном из двух стульев для посетителей. На другом устроилась Айюла. Мало того что Тейд повернул стул, чтобы сидеть к ней лицом, он еще подался вперед и оперся локтями на колени.

Сегодня на Айюле белый топ с открытой спиной и ярко-розовые лосины. Дреды она собрала на макушке. Хвост получился слишком массивный, но Айюла не сутулится. В руках она держит сотовый Тейда, в который наверняка забивает свой номер.

На меня оба смотрят без тени смущения.

– Айюла, я же сказала, что не смогу пойти на ланч!

Тейд явно удивлен моим тоном. Он хмурится, но не говорит ни слова. Он слишком вежлив, чтобы вмешиваться в разборки между сестрами.

– Ой, так все улажено. Я поговорила с той милой девушкой, Йинкой, и она пообещала подменить тебя на это время.

– Неужели?! Зря она так. У меня дел невпроворот.

Айюла надувает губки. Тейд откашливается.

– Знаешь, я на ланч еще не ходил. Если хочешь, за углом тут есть отличное место.

Тейд имеет в виду «Саратоби». Стейки там классные. Я повела туда Тейда через день после того, как открыла этот ресторан для себя. С нами увязалась Йинка, но даже она не испортила мне тот ланч. Тогда я узнала, что Тейд болеет за «Арсенал» и пробовал играть в футбол профессионально. Я узнала, что братьев и сестер у него нет. Я узнала, что он не жалует овощи. Я надеялась снова оказаться с ним в «Саратоби» – только без Йинки – и узнать о нем что-нибудь еще.

Айюла лучезарно улыбается.

– Отличная мысль! Ненавижу есть одна.

Вертихвостка

Вечером, ворвавшись к Айюле в комнату, я застаю ее за столом. Она рисует эскизы для своей линии одежды. Айюла сама рекламирует свою одежду в соцсетях и едва справляется с потоком заказов. Типичный маркетинговый трюк – смотришь на красивую девушку с хорошей фигурой и думаешь, что если правильно подобрать одежду и аксессуары, то будешь выглядеть как она.

Дреды свесились Айюле на лицо, но я и так знаю, что она жует губы и сосредоточенно морщит лоб. На столе у нее только альбом, ручки, карандаши и три бутылки воды, одна из которых почти пустая. Зато всюду, кроме стола, бардак: одежда торчит из шкафов, валяется на полу и целыми кучами – на кровати.

Я подбираю с пола рубашку и принимаюсь ее складывать.

– Айюла!

– Что? – Она не поднимает голову и не оглядывается. Я подбираю с пола еще одну вещь.

– Пожалуйста, не надо приходить ко мне в больницу. – Такая просьба привлекает ее внимание. Айюла откладывает карандаш и поворачивается ко мне. Вместе с ней кружатся длинные дреды.

– Почему?

– Не хочу смешивать дом и работу.

– Ладно. – Айюла пожимает плечами и снова поворачивается к своему эскизу. С моего места кажется, что это платье в стиле вертихвостки двадцатых годов.

– И с Тейдом, пожалуйста, не надо общаться.

Айюла снова поворачивается ко мне, склоняет голову набок и хмурится. Непривычно видеть ее хмурой, это зрелище редкое.

– Почему?

– По-моему, тебе не стоит заводить с ним отношения.

– Потому что со мной он плохо кончит?

– Я такого не говорила.

Айюла делает паузу и обдумывает услышанное.

– Он тебе нравится?

– Дело не в этом. По-моему, прямо сейчас тебе вообще не стоит заводить отношения.

– Я же объясняла, что мне пришлось так поступить. Я тебе объясняла!

– По-моему, тебе стоит сделать небольшой перерыв.

– Если тебе он нужен, так и скажи. – Айюла замолкает, приглашая меня застолбить свои права на Тейда. – Тем более он не слишком отличается от других.

– О чем ты?

Тейд отличается. Он добрый и очень чувствительный. Он детям поет.

– Не так уж он глубок! Ему только смазливое личико подавай. Как и всем остальным.

– Ты его не знаешь! – Мой голос звучит с бóльшим надрывом, чем я ожидала. – Тейд добрый, чувствительный, а еще он…

– Хочешь, докажу, что я права?

– Я только хочу, чтобы ты перестала с ним общаться.

– Ну, так, как хочешь, получается не всегда. – Айюла снова поворачивается к столу и берется за эскиз. Мне бы уйти, но вместо этого я методично собираю и складываю ее одежду, пытаясь справиться со злостью и жалостью к себе.