Текст книги "Лорд-дикарь"

Прошло несколько минут. Их дыхание стало ровнее, взгляды спокойнее. Еще минуту назад в глазах Ариэл был страх, но сейчас он исчезал и на его место приходила уверенность. По изменившемуся выражению ее лица Леон видел, что она пытается оценить ситуацию, и многое бы отдал, чтобы узнать, о чем она думает.

Совладав наконец с собой, она – воплощение смиренности и спокойствия – протянула к нему открытую ладонь и тихо сказала:

– Мои ножницы, сэр.

Заметив сомнение во взгляде Леона, Ариэл удивленно изогнула брови, демонстрируя тем самым, что не может понять, почему он отказывает ей в ее просьбе.

Леон с неохотой протянул ей ножницы. И сразу же понял, что допустил тактическую ошибку. Непроизвольно он подал их ей ручкой вперед. Она спокойно приняла ножницы, но в глазах ее мелькнула подозрительность. Какая ужасная оплошность с его стороны!

Он вел себя как хорошо воспитанный мальчик, которого приучили подавать острые предметы ручкой вперед. Но он не был ребенком и в данном случае повел себя как настоящий джентльмен. И эта мелкая деталь в его поведении навела мисс Холлидей на мысль, что она имеет дело с не совсем обычным дикарем.

Глава 6

– Вот почему я задалась вопросом, что за дикарь попал ко мне в ученики, – заключила Ариэл, глядя через обеденный стол на свою мать.

Она с радостью увидела, что в голубых глазах матери, так похожих на ее собственные, мелькнул неподдельный интерес. В последнее время у Миллисент Холлидей было мало поводов для улыбки, и Ариэл радовалась, что ей хоть ненадолго удалось отвлечь ее от бесконечных проблем.

Прошло две недели с тех пор, как мистер Пенроуз запретил ей ездить домой и приказал полностью сосредоточиться на работе с лордом Сейджем. Ариэл посылала родителям записки и часть своей недельной зарплаты. Но сердце у нее болело, и девушка волновалась, как они обходятся без нее. Наконец, совершенно отчаявшись, она без разрешения мистера Пенроуза ускользнула домой, поручив Сейджа заботам Фаррелов.

– Может быть, это какое-нибудь совершенно необычное племя дикарей, – предположила миссис Холлидей, – из породы хорошо воспитанных.

Она улыбнулась, и морщины, появившиеся у нее на лице в последние годы, разгладились.

Подобно Каролине, младшей сестре Ариэл, Миллисент Холлидей была необыкновенной красавицей.

Она принадлежала к тому типу женщин, мимо которых нельзя пройти без восхищения и которые заставляют даже мужчин, не обладающих поэтическим даром, браться за перо. Как и Каролина, она уделяла много внимания своей внешности. Так было до тех пор, пока не случилась беда с горячо любимым мужем. Теперь все ее силы и энергия были направлены на то, чтобы защитить его.

Ариэл искренне восхищалась преданностью матери, хотя и не соглашалась с ней, что болезнь отца является позором для семьи и что они любой ценой должны все держать в секрете.

– Воспитанный, – задумчиво повторила Ариэл. – Это определение абсолютно ему не подходит, даже несмотря на то что он правильно подал мне ножницы.

– А как бы ты назвала его поведение?

Ариэл глубоко задумалась, вспоминая те незначительные успехи, которые ей удалось достичь, работая с ним.

– Невероятным, – ответила она наконец. – Временами у меня опускаются руки. Он ведет себя как двухгодовалый ребенок. Он просто большой ребенок, – пришла она к заключению.

– Вот и относись к нему так, – посоветовала мать.

– Это нелегко. У него сильная воля, и он очень упрям. Улыбка исчезла с лица Миллисент Холлидей.

– О, дорогая, он, наверное, пристает к тебе?

– Совсем нет, – поспешила заверить мать Ариэл и, опустив глаза в чашку, задумалась.

Да, он то и дело пытается дотронуться до нее, иногда ласкает ее взглядом, даже, будучи совсем голым, держал ее в объятиях, но пока ни разу не приставал.

– Он сварливый?

– Как можно назвать сварливым человека, который совсем не говорит.

– Неужели совсем?

– Совсем немного. Он обходится всего несколькими словами: пошли, уходи, бренди, еще, сейчас и нет.

– Бедняга, наверное, ему очень трудно.

– Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого. Ты даже представить себе не можешь, как человек может настоять на своем, используя всего лишь несколько слов и недовольное фырчание. Бывают дни, когда он категорически отказывается от чая, от того, чтобы есть на серебре, вытирать салфеткой рот и уж, конечно, от услуг мистера Фаррела. Он настоял, чтобы носить только ботинки, брюки и рубашку с открытым воротом.

Миллисент Холлидей всплеснула руками:

– Господи! Ни пиджака, ни жилета?

– Даже шейный платок ему не по душе. Он не позволяет мне научить его правильно завязывать, словно боится, что я задушу его этим платком. Никак не могу понять, почему он так его боится, – добавила Ариэл, презрительно скривив губы.

– Значит, ты не достигла никаких успехов в его обучении? Хороший вопрос, подумала Ариэл. Она и сама часто им мучилась.

– Мне кажется, успехи все-таки есть, – ответила она. – Но иногда я думаю… я думаю… я думаю, что скоро сойду с ума. Этот человек может кого угодно лишить рассудка.

– Почему?

– Он очень быстро усвоил те вещи, которые делают его жизнь легкой и приятной. Вот, к примеру, он требует, чтобы всегда была горячая вода для его бритья, чтобы на десерт подавали лучший портвейн. Но когда речь заходит об учебе, он встает на дыбы. Еще хуже обстоят дела с элементарными знаниями английской грамматики. Здесь он моментально начинает скучать и делать вид, что она его совершенно не интересует. Я постоянно чувствую себя в роли собаки, которая бегает за своим хвостом.

– Будем надеяться, что скоро все изменится к лучшему, – сказала мать, тяжело вздохнув.

Выражение лица Ариэл стало задумчивым.

– Иногда мне кажется, что я вот-вот достигну успеха. Бывают моменты, когда в его взгляде появляется что-то такое…

– Ради Бога, Ариэл, перестань мучить меня. Что появляется в его взгляде?

– Не знаю, как и сказать. Это трудно выразить словами. Какая-то насмешка, а может, ирония. Иногда он пропускает меня вперед, что тоже очень странно для дикаря.

– Неужели он это делает?

Ариэл кивнула:

– И потом, когда ему кажется, что его никто не видит, он держится с врожденной грацией, которой никогда не научишь.

Мать Ариэл, вспомнив свои молодые годы, когда в моде были сплетни, интриги и разговоры о мужчинах, загорелась желанием узнать побольше о странном ученике ее дочери.

– Значит, это правда, что твой лорд-дикарь законный сын покойного маркиза Сейджа?

– Да, Джайлз Дюванн был его отцом. Говорят, что он держал это в секрете, чтобы не травмировать маркизу. Хотя я считаю, он боялся обвинения в двоеженстве.

– И он открыл свой секрет на смертном одре?

– Нет, как это ни печально. У Джайлза Дюванна был старший брат, поэтому ему не приходилось рассчитывать на наследство. Он подписал контракт с капитаном Куком и отправился на поиски приключений. Во время своего пребывания на Сандвичевых островах он встретил и полюбил Моник де ля Морни, дочь островитянки и французского миссионера. Они поженились. У лорда Каслтона даже есть свидетельство о браке. Перед самым рождением сына Джайлз вернулся в Англию и узнал, что его отец и старший брат умерли и он унаследовал титул маркиза Сейджа.

– И он никогда не видел своего сына?

– Нет. Он, вероятно, решил, что несет ответственность за род маркизов Сейдж и, вместо того чтобы послать за своими женой и сыном, женился на знатной и богатой маркизе.

– Я слышала, он был очень беден, перед тем как унаследовал огромное состояние.

– Навряд ли этим можно оправдать такое предательство, – заявила Ариэл. – По иронии судьбы английский брак оказался бездетным. Умирая, маркиз вынужден был признать, что все его труды, не говоря уж о том, что он бросил свою жену с ребенком, оказались напрасными. Все его состояние должен был унаследовать племянник, которого он не любил и которому не доверял.

– И тогда он позвал своего старого друга, графа Каслтона, и попросил его разыскать сына, – заключила Миллисент Холлидей. – О, Ариэл, у меня просто мороз по коже. Как это благородно!

– Благородно? Вот уж не думаю. На мой взгляд, это хамство. Вмешиваться в чужую жизнь, хватать человека и против его воли привозить в страну, которую он ненавидит, и лишь для того, чтобы удовлетворить свои политические амбиции, – разве это благородно?

– Право, Ариэл, ты становишься циничной.

– Циничной? Никогда. Просто я хочу быть честной. Я точно знаю главную причину, которая заставила Каслтона приложить столько усилий, чтобы разыскать Сейджа. Это его упорное желание воспрепятствовать Адаму Локби унаследовать титул маркиза и в связи с этим получить голос в палате лордов. Он считает Локби радикалом и незрелым политиком.

– Пожалуйста, дорогая, хватит о политике. Она вызывает у меня головную боль, – сказала мать Ариэл, потирая виски.

– У тебя от всего болит голова, кроме как от разговоров о моде, – ввернула дочь. – Но если ты настаиваешь, я могу и помолчать.

– Спасибо, дорогая. Расскажи мне лучше, заходит ли к вам мистер Пенроуз.

– Да. – Ариэл закатила глаза, вспомнив о визитах Пенроуза. – К счастью, это бывает редко и он пока не знает, как мало я достигла.

– Но он же не рассчитывает на мгновенную трансформацию. Он должен понимать всю трудность…

– Мама, – прервала ее Ариэл, – мистер Пенроуз понимает только то, что в данный момент ему выгодно. В этом отношении они очень схожи с лордом Сейджем. Иногда мне кажется, что все мужчины – большие дети.

– Тсс. – Миссис Холлидей заговорщически подмигнула дочери и приложила палец к губам. – Не раскрывай секрета, иначе ты только навредишь женщинам. Если мужчина ребенок, им легче управлять, но не надо, чтобы он об этом знал.

Ариэл улыбнулась, сраженная логикой матери.

– Хорошо, я буду об этом помнить, – сказала она.

– Вот и чудесно, дорогая, – ответила мать сладким голосом. – Ведь он тебе нравится?

Ариэл вздрогнула так, что чашка подпрыгнула на блюдце.

– Кто? – с испугом спросила она.

– Мистер Пенроуз, кто же еще?

– Конечно, больше некому. Не могу с уверенностью сказать, что он мне нравится, но… я… восхищаюсь им и думаю, что он…

Ариэл не успела закончить фразу, потому что мать, обойдя стол, подошла к ней и заключила в объятия:

– О, Ариэл, это же чудесно!

– Мама, пожалуйста, ты не понимаешь…

– Я все прекрасно понимаю. Я сама была молодой и пока еще помню, как это бывает. Мистер Пенроуз как раз тот, кто тебе нужен, дорогая. Я всегда это говорила.

Пенроуз? Тот, кто ей нужен? Какая нелепая мысль!

– Ты даже не представляешь, как мы с папой будем счастливы, когда ты выйдешь замуж и будешь жить своим домом, – продолжала тем временем мать.

Зачем лишний раз напоминать об этом?

Она всосала с молоком матери, что предназначение женщины – быть женой и матерью, именно в этом заключается ее жизнь. Все другое не для женщины, иначе она покроет позором не только себя, но и свою семью.

– Ты должна мне все рассказать, – заявила мать, возвращаясь на свое место.

Прежде чем сесть, она расправила платье, и от этого знакомого движения сердце Ариэл сжалось: как она может не оправдать надежд матери?

– Мне, право же, нечего рассказывать, – сказала она смущенно.

– Глупости. Он знает о твоих чувствах?

– Не уверена, хотя я ему намекала. Ты знаешь, я всегда во всем с ним соглашаюсь, хвалю его и стараюсь вести себя так, чтобы он обратил внимание на мое примерное поведение.

И это истинная правда. Сколько Ариэл перед ним пресмыкается и унижается, и все напрасно.

На лице матери промелькнула тень сомнения, и Ариэл быстро добавила:

– И конечно, я рассчитываю на успех с лордом Сейджем. После этого я предстану перед ним в более выгодном свете. Я понимаю, что мое поведение может показаться тебе несколько странным, но…

«Но я не ты. Мне чужды всякие романтические бредни. Я презираю их. Мне противно заигрывать с мужчиной, к которому у меня нет никаких чувств, и если бы не папины долги и твое упорное желание соблюдать приличия, чего бы это ни стоило, то муж – это самое последнее, что мне нужно».

– …Но, – заключила она, – только так я могу привлечь к себе внимание мистера Пенроуза.

– Филип Пенроуз… – мечтательно протянула миссис Холлидей. – Какое элегантное имя! Кажется, школа приносит ему хороший доход? Но зачем спрашивать, я в этом абсолютно уверена. И потом, ты будешь за ним как за каменной стеной. Плюс ко всему он строит для себя новый дом, я слышала, очень большой.

– Вот именно, – сказала Ариэл тоном, в который вложила все презрение к мистеру Пенроузу за то, что он посчитал ниже своего достоинства жить в уютном домике на школьном дворе.

– Представляешь, как ты будешь жить в таком доме?

– Я стараюсь об этом не думать.

– Уверяю, ты будешь жить там. И очень скоро. Миссис Холлидей через стол дотянулась до руки дочери и пожала ее:

– О, Ариэл, я уверена, что скоро все будет именно так, как я говорю. Я чувствую это. Ты не представляешь, как я буду счастлива, когда обе мои дочери будут хорошо устроены.

– Я знаю, мама. И сделаю все, чтобы вы с папой были счастливы.

– Не сомневаюсь, дорогая. Даже если тебе придется сделать из дикаря маркиза. – Мать Ариэл внезапно нахмурилась и сжала руку дочери: – Ведь ты сумеешь это сделать?

Ариэл почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой. Она с трудом выдавила улыбку.

– Конечно, сумею, – ответила она. Мать одобрительно закивала:

– Я нисколько не сомневаюсь в этом. Ты всегда была хорошей девочкой, и я рада, что ты сейчас делаешь что-то стоящее.

– Но все мои труды пойдут насмарку, если я засижусь здесь и мистер Пенроуз узнает о моем отсутствии. Я могу понадобиться ему в любую минуту, – поспешила добавить она, вспомнив, что не рассказывала матери о своем уходе без разрешения мистера Пенроуза.

– Конечно, конечно, дорогая. С глаз долой – из сердца вон, а мы ведь этого не хотим, не так ли?

Ариэл улыбнулась через силу, подумав о том, что никому нет дела до ее желаний.

Приехав сегодня домой, она увидела, что отец окончательно впал в детство и жил в своем выдуманном мире. Но еще более ужаснуло ее поведение матери, которая никак не хотела смириться с этим и делала вид, что ничего не произошло. Она на свой лад жила такой же выдуманной жизнью, как и отец.

Ариэл быстро убрала со стола посуду, помыла ее, что раньше было просто немыслимо, так как с полдюжины слуг исполняли всю работу по дому. Многое изменилось с тех пор, с печалью отметила она, отправляясь на поиски отца, которого Элиза вывела погулять.

Финансовые затруднения вынудили их продать карету и двух великолепных скаковых лошадей – гордость семьи. Это был шаг отчаяния, с которым они никак не могли смириться, и, по мнению ее гордой матери, позором, свидетельствующим о том, что семья находится в стесненных обстоятельствах.

Ариэл наделась, что продажа кареты и лошадей выведет отца из состояния апатии и психической неуравновешенности. Ей хотелось снова видеть его полным жизненных сил, таким, каким он был прежде. Он говорил с ней о политике, давал толковые советы. Именно к нему она бежала со всеми своими проблемами. Это были долгие разговоры, и сейчас Ариэл тосковала по ним больше всего на свете.

Но продажа кареты и лошадей вызвала у него странную реакцию. Когда никого не было рядом, он с вороватым видом бежал на конюшню, чтобы проведать лошадей, – именно здесь и нашла его Ариэл. С несчастным видом отец стоял у загона и держал в руках морковку.

Ариэл улыбнулась Элизе, и та, понимающе кивнув, отошла в сторонку, чтобы дать ей возможность поговорить с отцом.

– Папа, – сказала Ариэл, – я пришла с тобой попрощаться.

Он повернул голову и посмотрел на нее. Несмотря на небольшую сутулость, отец был на целую голову выше дочери. Его шейный платок был аккуратно завязан, седые волосы хорошо подстрижены и тщательно расчесаны, рубашка сияла чистотой. Мать следила за этим. Каждый, кто повстречает доктора Холлидея, должен убедиться, что он, как и в прежние времена, такой же щеголь.

Если бы только железная воля матери могла повернуть назад тяжелое колесо судьбы, выпавшей на его долю, и вернуть прежний живой блеск его глаз…

Ариэл широко улыбнулась отцу, надеясь, что в его голове блеснет лучик сознания, он узнает ее и улыбнется в ответ. Возможно, он узнает шляпку, которую сам купил ей перед тем, как они окончательно запретили ему выезжать в город. Но надежды Ариэл не оправдались: отец отсутствующим взглядом посмотрел на наемную карету за ее спиной и сказал:

– Это не наши лошади. – У него был такой вид, будто его сильно надули.

– Да, папа, не наши. Карета ждет меня, чтобы отвезти обратно в школу.

На его лице появилось выражение растерянности.

– В школу? – переспросил он.

– Да. В школу мистера Пенроуза. Я там работаю, как ты помнишь.

– Наши лошади у Каролины, – сказал он, равнодушно от нее отворачиваясь. – Она уехала на вечеринку к Бримсвеллзам. Эдвард Бримсвеллз от нее без ума. Все молодые люди влюблены в нее. Моя дочь Каролина – настоящая красавица.

– Да, красавица, – согласилась Ариэл. У нее упало сердце. С тех пор как Каролина была на вечеринке в доме Бримсвеллзов, прошли годы. Она уже давно замужем за Гарри Хаммертоном, живет в Дерби и либо не может, либо не хочет обременять себя несчастьем, свалившимся на их семью. Однако что толку говорить об этом отцу – все равно до его сознания ничего не дойдет.

– Мне нужно ехать, папа. – Ариэл встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку. – Обещаю, что на этот раз я не оставлю вас надолго одних.

Отец дотронулся до ее щеки, и в его глазах мелькнуло что-то осмысленное.

– Ариэл? – спросил он, пытаясь сфокусировать на ней свой взгляд.

– Да, папа, это я, Ариэл.

– Ариэл, – повторил он на этот раз более уверенно. – Ариэл. Мое созвездие Ориона, самое блестящее на небосклоне.

Орион. Как давно он не называл ее так! Орион считался их созвездием, приносящим счастье. В безоблачные ночи они с отцом часто стояли на крыльце, ища в небе свою звезду, чтобы загадать желание.

– Будь осторожной в выборе желания, – говорил ей тогда отец. – Не забывай, что оно всегда сбывается.

– Я хочу… – По лицу отца было видно, что он пытается что-то вспомнить. – Я хочу…

Ариэл затаила дыхание, ожидая, что скажет отец. Но его взгляд опять стал рассеянным, лицо наморщилось, и он снова посмотрел на карету за ее спиной.

– Нет, это не наши лошади, – повторил он.

Ариэл почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Боясь, что голос может выдать ее состояние, она молча дотронулась пальцами до своих губ, затем прикоснулась к его щеке и выбежала из конюшни.

– Наших лошадей взяла Каролина, – услышала она, садясь в карету. – Она поехала на вечеринку к Бримсвеллзам…

– Не могу сказать, чтобы я заметил какие-то изменения в его поведении, – сказал Фаррел, насмешливо фыркнув. – Нам повезло, что кто-то уже научил его подтирать задницу. Он тупой, как вот этот комод, – заметил он, постучав кулаком по дубовому комоду, стоявшему в гостиной, – и такой же сообразительный.

– Я уверена, вы ошибаетесь, – твердо заявила Ариэл. – Что вы скажете о вчерашнем случае, к примеру? Помните, когда я говорила всякую абракадабру? Он же улыбался?

– Помню, помню, – ответил Фаррел с той же издевательской улыбкой, – но я помню также, прошу прощения, как он смотрит на ваш зад, лишь только вы поворачиваетесь к нему спиной. Нормальная реакция любого мужчины, каким бы тупоголовым он ни был.

Ариэл от нетерпения притопнула ножкой:

– Вы хотите сказать, что, как бы ни был глуп человек, он будет улыбаться, слушая ту чушь, которую я несла?

Фаррел пожал плечами:

– Может, он улыбался, увидев, что улыбаетесь вы. Он, как обезьяна, повторяет все ваши движения.

– Обезьяна, – повторила Ариэл, нахмурив брови. – Мне так не показалось.

Почему, черт возьми? Этот вопрос чуть не сорвался с языка Леона, стоявшего, скрестив на груди руки, в дверном проеме и слушавшего, как обсуждают его достоинства и недостатки, будто он был бычком, которого торговали на сельской ярмарке. А почему бы им не пообсуждать его? Ведь если он чему-то научится, они все вместе отпразднуют победу и разъедутся по домам.

Но он вовсе не намерен доставлять им такое удовольствие. Ему бы очень хотелось знать, почему мисс Холлидей считает, что он не просто обезьяна, когда вчера вечером улыбнулся на ее шутку. Последние несколько недель Сейдж только и делал, чтобы у нее создалось такое впечатление. Почему она считает, что в его поведении есть заметные улучшения? Видно, догадывается, что он кто-то другой, а не законченный идиот. Ясно – в дальнейшем ему надо сменить тактику и вести себя осторожнее.

Однако ему все порядком надоело. Скучно наблюдать, как настоящая английская леди опускается до его уровня. Скучно постоянно валять дурака, наблюдать, как этот олух Фаррел постоянно следит за ним. Как он от всего этого устал!

Единственная, кто ему еще не наскучил, – это сама мисс Холлидей. Наоборот, он все больше восхищался ею и поэтому временами вел себя очень неосмотрительно. Как можно не восхищаться женщиной, которая без устали пытается сделать из поросенка человека, особенно когда этот поросенок сопротивляется изо всех сил.

Другая разумная женщина давно бы махнула на него рукой и убежала куда глаза глядят, однако мисс Холлидей по причинам ему непонятным с упорством, достойным лучшего применения, продолжала учить своего тупого ученика. Откуда у нее такой оптимизм и вера в успех?

Удивительная женщина. Неугомонная, невосприимчивая к его грубостям, она не опускает рук, его поведение не обескураживает ее. Все его попытки поставить ее в тупик провалились. Каждое утро она появляется с улыбкой на лице и, уперев руки в бока, спрашивает:

– С чего мы начнем сегодня?

И голос ее звучит так ласково, что ему часто хочется начать день с того, чтобы взять ее руки в свои, снять с нее белоснежные перчатки и перецеловать ее пальчики, после чего он повернул бы ее руки ладонями вверх и, поднеся ко рту, осторожно лизнул, удовлетворив тем самым свое горячее желание попробовать их на вкус.

Леон усмехнулся: если бы мисс Холлидей могла сейчас прочитать его мысли, то она бы наверняка поверила, что имеет дело с дикарем в полном понимании смысла этого слова.

Вот и сейчас ее руки плотно облегают белые перчатки, доходящие до самых манжет более чем скромного платья, синяя накидка глухо застегнута у подбородка и там же завязан бант из ленточек ужасного сооружения у нее на голове. Он давно заметил, что она имеет три шляпки, одна ужаснее другой, и меняет их каждый день. Сегодня, на его вкус, худшая. Ее жесткие поля загнуты вверх и поддерживают целые заросли цветов и перьев таких кричащих расцветок, что у Леона чуть не закружилась голова. Он ни капли не сомневался, что шляпка эта модная, просто она не вяжется с обликом мисс Холлидей – женщиной, по его мнению, разумной и обладающей хорошим вкусом.

Поначалу ее одежда казалась ему серой и скучной, но, приглядевшись, он понял, что она предпочитает простой покрой из тканей приглушенных тонов, оттеняющих ее неброскую красоту. Так черный бархат подчеркивает красоту и блеск бриллианта.

Как правильно заметил этот болван, он украдкой поглядывал на нее и каждый день открывал для себя что-то новое, приводившее его в восхищение. Он восхищался разлетом ее бровей, нежным цветом красиво очерченных губ, пушистыми длинными ресницами, обрамляющими голубые глаза. Единственное, что раздражало в ней, – ее шляпки. Сам факт, что она носила их, убеждал его в том, что все женщины, даже самые разумные, ненадежны и им нельзя доверять.

Беседуя с Фаррелом, Ариэл случайно посмотрела в сторону Леона. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку.

– Вы здесь, сэр, и уже в пальто и даже застегнулись на все пуговицы. Чудесно.

Она улыбнулась ему такой лучезарной улыбкой, будто он не пальто застегнул, а построил Тадж-Махал, причем один, без посторонней помощи. Как ни странно, ее одобрительный взгляд согрел его сердце.

Он подошел к ней и односложно сказал:

– Идем.

– Правильно. Сейчас время нашей прогулки. Ветер немного успокоился. Возможно, сегодня мы пройдемся немного дальше, чем обычно. Я знаю, что вы очень любите гулять.

Леон направился к двери.

– Лорд Сейдж.

Он резко остановился, чувствуя, как в нем вскипает ярость, как всегда, когда она так обращалась к нему. Выждав, чтобы немного успокоиться, он через плечо посмотрел на нее и увидел, что девушка стоит, где и стояла, а рядом с ней – Фаррел с наглой ухмылкой на лице.

– Вы кое-что забыли, – сказала Ариэл. – Вспомните. Вы должны предложить мне вашу руку. – Она согнула руку в локте, демонстрируя, как это делается. – Когда вы входите или выходите из комнаты вместе с дамой, вы должны предложить ей руку.

Леон не знал, как поступить. Ему совершенно не хотелось делать этого. Не хотелось чувствовать ее тонкие пальчики на своем рукаве, не хотелось, чтобы подол юбки касался его ног, когда они будут идти рука об руку. Он опасался каким-нибудь неверным движением выдать себя.

Однако маркиз подошел к ней и согнул в локте руку, в точности копируя ее движение, на которое она потратила столько дней.

Мисс Холлидей вздохнула и взяла его под руку. Ее плечо коснулось его тела, и все в нем напряглось.

– Ну что же, неплохо, – сказала она. – Теперь мы можем идти.

Фаррел, как всегда, немедленно двинулся вслед. Леон спиной чувствовал его присутствие. Он резко остановился и посмотрел на здоровяка, вложив в свой взгляд всю силу презрения.

– Фаррел – нет, – сказал он.

– Послушай, ты… – начал Фаррел, но мисс Холлидей взглядом остановила его.

– Возможно, вам лучше остаться дома и закрепить расшатавшийся ставень в комнате милорда, – предложила она.

Фаррел натянул на голову вязаную шапку:

– Я сделаю это позже, а сейчас пойду на прогулку. Так гораздо безопаснее. – Он бросил на Леона многозначительный взгляд.

Мисс Холлидей колебалась.

– Фаррел – нет, – упрямо повторил Леон, гордо вздернув голову. Сейчас он ей закатит сцену. Он не позволит, чтобы этот болван бежал за ними как собака и портил им всю прогулку.

– Я ценю ваше беспокойство, – сказала Ариэл Фаррелу, но думаю, что в вашем присутствии нет необходимости. Мы с его милостью погуляем сегодня одни.

– Но…

– Никаких но, мистер Фаррел.

Леон через голову Ариэл послал Фаррелу ответную наглую усмешку и был осыпан бранью, которая закончилась смачным плевком. Леон не мог сдержать смеха. В конце концов, что с него взять – он дикарь и может позволить себе любую выходку.

Они направились к выходу. Ее рука касалась его руки, а он делал вид, что ему это совершенно безразлично.

Воздержание, воздержание, мысленно повторял он. Только оно виновато, что его так влечет к этой женщине. Любой мужчина на его месте чувствовал бы то же самое. Как можно не реагировать на женщину, от которой так приятно пахнет и чьи легкие прикосновения волнуют кровь.

Остановившись на выложенной кирпичом дорожке, Леон полной грудью вдохнул свежий, холодный воздух. Грудь заломило, и это отвлекло его от беспокойных мыслей и несбыточных желаний. К тому же лучше холод, чем заточение. Пока он не мог решить, что его так раздражает в доме: стены, на которые он то и дело натыкался, или зловоние горящих дров со смесью угля, которое затрудняло дыхание.

Для него оставалось загадкой, почему люди по своей доброй воле выбрали для себя страну с таким ужасным климатом. Это можно было отнести только на счет их невежества, лучшего определения и не подыщешь. Конечно, не все англичане невежды, но это не меняет дела. Видимо, ему не дано понять, почему человек, который считался его отцом, покинул рай и вернулся в эту Богом забытую страну.

Они обогнули дом и пошли вдоль каменной стены, окружающей школьный двор, – их ежедневный маршрут. Леон любил эти прогулки, а сейчас, когда он наедине с мисс Холлидей, без болвана Фаррела, – разве это не счастье?

Из своего окна он часто любовался раскинувшимися вдали полями и аккуратными садами, обнесенными живой изгородью, пожухлой в это время года. Возможно, весной и летом здесь все будет в цвету и тогда он хоть немного поймет, почему людям нравится этот край. Возможно. Но он все равно их не поймет до конца.

Хотя они никогда не уходили далеко от дома, Леон хорошо знал окрестности. Со своего наблюдательного пункта у окна он изучил каждый холмик, каждую рытвину на земле, дальнюю полоску леса и открытое пространство, по которому человек может бежать до последнего дыхания, до усталости в теле, разгоняя застоявшуюся кровь. Он хорошо знал, где стена выше и крепче и где мальчишки разобрали кирпичи, проделав в ней проходы, чтобы сократить свой путь до школы.

– Сегодня гораздо теплее, вы не находите? – спросила мисс Холлидей, шагая с ним рядом.

Он издал нечто похожее на мычание и поежился.

– Если хотите, мы можем пройти вдоль всей стены, – сказала Ариэл.

Если хотите. Тоже мне, сторож. А если он захочет перемахнуть через стену и убежать? Можно подумать, она сумеет остановить его. Как она могла поступить так опрометчиво, оставшись с ним наедине?

Сейчас мисс Холлидей была единственной, кто стоял между ним и свободой.

В минуты, подобные этой, он с горечью отмечал всю абсурдность своего положения. Это чувство приходило к нему, когда Фаррел, более самодовольный, чем обычно, с важным видом подходил к его двери и устраивал целое шоу, прежде чем запереть его на ночь. Неужели они действительно думают, что обладают властью над ним? И могут держать в заточении против воли? Неужели им не приходит в голову, что замки и засовы не защитят никого, если однажды ночью он захочет убить их в собственных постелях? Ему стало смешно.

Чтобы сбежать, вовсе не нужно никого убивать. Сотни раз он мог просто оттолкнуть мисс Холлидей, и только его и видели. Его не удержать в этом осточертевшем доме.

Но все оказалось гораздо сложнее. Какая-то частица его стремилась к побегу, но другая удерживала от этого шага. Надо было бежать еще тогда, на корабле, когда он, дрожащий от холода и снедаемый жаждой мести, сидел в вонючем трюме, но то время ушло безвозвратно. Однако жажда мести и зверь внутри него сохранились. Он знал, что его время еще настанет.

– В такие дни, как этот, – сказала Ариэл, отвлекая его от тяжелых мыслей, – мне кажется, вот-вот наступит весна. Я с нетерпением жду ее прихода. Весна – мое любимое время года. Кругом все цветет, солнышко греет, птицы поют – как мне все это нравится!

Леон молчал, мучительно сознавая, что она совсем рядом, что ее рука лежит на его руке, и слова, сказанные ею, пробуждают в нем бурю чувств.

Какое ему дело до того, что она любит весну с ее цветением?

– Надеюсь, она скоро придет, – продолжала Ариэл. – Появятся первые цветы – крокусы. Я их так люблю. Они мне представляются символом надежды.

Леон бросил на Ариэл быстрый взгляд. Если бы он захотел, то рассказал бы ей о цветении имбиря и красного жасмина, лепестки которого размером с человеческую ладонь мягки, как шелк, о ночах, напоенных ароматом цветов, от которого захватывает дух, о раскинувшихся вдоль моря кроваво-красных зарослях антуриума, полыхающих, как большой искрящийся костер. Он мог бы рассказать ей о сияющей красоте своей родины, где лето круглый год.