Текст книги "Когда часы пробьют двенадцать"

– Ради бога.

– Когда Элиот вошел…

– Да, дорогая?

– Я была так несчастна… даже не думала, что можно быть настолько несчастной… но когда Элиот вошел, все изменилось. Как только увидела его, я просто до жути обрадовалась.

– Я заметил.

– О!..

– Дорогая, неужели ты правда думаешь, что никто не заметит, если ты, так сказать, зажигаешь сигнальные огни?

Она действительно их зажгла.

Филида проговорила негромко, со вздохом:

– Уже не важно… мне было все равно. – И она горячо добавила: – Вот почему я решила с вами поговорить. Наверное, я устала быть несчастной. Устала плыть по течению, не думая о том, без чего вроде бы нельзя обойтись. Вот что я хочу понять. Сами видите, тетя Грейс никак не успокоится, и я тоже, но я не знаю, есть ли Элиоту дело до меня. Может, уже нет.

– Я бы спросил у него, – быстро отозвался Джеймс Парадайн.

Он подался вперед, выдвинул один из ящиков стола и вытащил жестяную коробочку с гербом на крышке. Там лежали разноцветные карамельки. Джеймс выбрал лимонный леденец и протянул коробочку Филиде.

– Возьми конфетку, милая, и перестань думать о себе. Речь об Элиоте. Даже у обвиняемых есть права и чувства. Я бы на твоем месте выслушал его. Кстати, кто-то таскает у меня конфеты, я уже давно это замечаю. Альберт? Вряд ли. Любовь к карамелькам – естественная человеческая слабость. Но иногда я сомневаюсь, что Альберт тоже человек. А ты бы кого заподозрила? Как зовут ту румяную девицу, которая всякий раз багровеет, когда мы встречаемся в коридоре?

Филида рассмеялась, но голос ее дрожал:

– Полли Парсонс. Ей всего шестнадцать. Наверное, она любит сладкое.

– Придется выдавать ей паек. Как, по-твоему, она отреагирует, если увидит в ящике пакет с двумя унциями леденцов и надписью «Для Полли»?

Филида, отодвинув стул, встала.

– Думаю, она насмерть перепугается, – ответила она, и тут дверная ручка задергалась, а замок забрякал.

Выражение лица Джеймса Парадайна изменилось, когда он сказал:

– Подождите, я сейчас открою.

Джеймс приложил палец к губам, а другой рукой взмахнул, указывая на необитаемую спальню. Уходя туда, Филида услышала, как он сделал несколько шагов. Едва она закрыла за собой дверь, как услышала звук ключа, поворачивающегося в замке кабинета.

В комнате, куда она вошла, царила тьма – непроглядная тьма. Филида не помнила, чтобы хоть раз бывала здесь раньше. Изредка она заглядывала в эту спальню, стоя на пороге, но не более того. В детстве это была для нее запретная территория. Беглые взгляды из коридора заставили запомнить довольно жуткие тяжелые темно-красные шторы, огромную кровать с четырьмя столбиками, покрытую чехлом, и массивную мебель красного дерева. Гардероб занимал все пространство между дверью и окном по левую руку.

Сейчас Филида пыталась припомнить, где стоит другая мебель. Ей предстояло добраться до двери, выходившей в коридор, ни во что не врезавшись. Казалось, где-то тут был комод… да, вот он – высокий и тяжелый, справа от того места, где она стояла. Если сделать пять шагов вперед, затем повернуть и пойти прямо, она непременно окажется у двери.

Едва Филида собралась шагнуть, как из кабинета донесся голос Джеймса Парадайна и другой, тоже знакомый ей. Она быстро отсчитала пять шагов в темноте, повернула и пошла вперед, вытянув руки, пока наконец не коснулась двери.

Глава 10

Примерно в половине двенадцатого Элиот Рэй проснулся. Альберт вещал о том, как угри мигрируют в Саргассово море, чтобы там размножаться, но теперь его наставительная речь сделалась в высшей степени непереносимой. Как непрерывное падение капель в одну точку, голос Альберта сначала стал нестерпимым, а затем превратился в сущую пытку. Элиот встал и, потянувшись, сказал:

– Давайте выпьем.

Альберт уставился на него, явно продолжая думать об угрях. Сквозь толстые стекла очков глаза секретаря казались бычьими, только меньше. Они были точно такие же карие и выпуклые. Представьте быка с обиженным взглядом – и перед вами Альберт.

Элиот усмехнулся:

– Ну же. Лейн обычно оставляет поднос в столовой. Пойдемте разведаем.

Комнаты в этой стороне дома находились непосредственно над апартаментами Джеймса Парадайна, библиотекой и гостиной. Чтобы добраться до столовой, нужно было либо спуститься по лестнице в конце коридора, либо, повернув налево, сойти в зал. Именно этим путем они поднялись. Он был самым коротким и вдобавок избавлял от необходимости проходить мимо кабинета.

Элиот повернул налево и преодолел небольшое расстояние, отделяющее его комнату от центральной лестницы. Сначала обзор был преимущественно скрыт массивной золоченой люстрой. Она не горела и подсвечивалась снизу одинокой лампой. Но стоило выйти на площадку, как становился виден зал – и большая дверь красного дерева, которая вела в прихожую и на крыльцо. Правая створка двери подрагивала. Впоследствии Элиот старательно вспоминал эту минуту – насколько он уверен, что дверь двигалась? Он, подобно Галилею, упрямо твердил: «И все-таки она двигалась». Когда он достиг площадки и повернул, чтобы пойти дальше, створка замерла. Элиот подумал: если у Джеймса Парадайна гость, это не его дело, и в любом случае уже слишком поздно, чтобы понять, кто там.

Когда они спустились в холл, с верхнего этажа донесся какой-то звук. Как и движение двери, это было скорее ощущение, чем несомненный факт.

Элиот направился в столовую, где увидел разбавленное виски и содовую. Он наблюдал, как Альберт Пирсон варит себе на спиртовке какао. Альберт был не прочь продолжить разговор об угрях, но Элиот прямо сказал, что уже усвоил всю информацию, которую в силах вместить, и предупредил, что об алиби придется забыть, если ему придется выслушать еще хоть что-нибудь. Поэтому Альберт теперь с высокомерным видом молча утешался какао.

Когда они вышли из столовой, Элиот попытался проанализировать свои ощущения. Он не сомневался, что какой-то звук был – наверху, над гостиной. Там спали Грейс Парадайн и Филида. У каждой в распоряжении имелись отдельная гостиная и ванная. Больше там никто не жил. Комнаты слуг были дальше, в отдельном крыле. Если кто-нибудь и производил какие-либо звуки, то именно Филида или мисс Парадайн. Элиоту показалось, что наверху ходили. Он задумался, но ни на йоту не приблизился к разгадке. Что именно он слышал? Шаги? Или кто-то открыл либо закрыл дверь? Смутное, нечеткое впечатление. Он уловил какой-то звук – возможно, движение. Элиот вернулся в свою комнату и увидел на часах на каминной полке восемь минут двенадцатого.

Настал 1942 год. Альберт Пирсон больше не нуждался в алиби.

Глава 11

Чуть раньше, когда Элиот Рэй и Альберт Пирсон находились в столовой, Джеймс Парадайн все еще сидел за столом в кабинете. Минули три часа с тех пор, как в семейном кругу разорвалась бомба. Если старика и одолевали какие-то чувства или усталость, то он не подавал виду. Напротив, выглядел как человек, для которого время прошло быстро и приятно. Сидя в ожидании, пока часы пробьют двенадцать, Джеймс Парадайн, казалось, пребывал в мире с самим собой и с окружающим миром. Хотя он хмуро сдвинул брови, когда остановился беглым взглядом на хорошо заметном картонном тубусе на краю стола, выражение его лица быстро изменилось. Хмурая складка на лбу, как и саркастическая улыбка, исчезла. Взгляд упал на маленький ежедневник в кожаном переплете, лежавший поодаль корешком вверх. Ярко-синий переплет отчетливо выделялся на фоне темно-красной столешницы. Джеймс Парадайн потянулся к нему, перевернул, вопросительно посмотрел на дату – первое февраля – и опустил, уже закрытый, на промокашку. Потом он на некоторое время как будто погрузился в приятные размышления.

Наконец Джеймс Парадайн встал, вытащил из правого кармана брюк связку ключей, подошел к шкафчику, стоявшему у камина, отодвинул его от стены и открыл скрывавшийся за ним сейф. Он извлек несколько старомодных футляров из красной кожи, с золотыми инициалами «К. П.». Кожа выцвела, золото потускнело, но лежавшие в футлярах бриллианты по-прежнему ярко сверкали. Ожерелье, которое можно было носить как диадему, серьги с солитерами, кольца с бриллиантами, полукруглыми и овальными, браслеты, кулоны, броши… проведя двадцать лет в темноте, они сияли так же ярко, как и в те дни, когда Клара Парадайн надевала их, позируя для портрета, который теперь висел над камином.

Парадайн перевел оценивающий взгляд с подлинных драгоценностей на изображенные на портрете. Картина была хороша, Клара и бриллианты вышли прекрасно. Он выложил за камушки кругленькую сумму. Никто не носил их с тех пор, как Клара умерла. Парадайну даже в голову не приходило отдать украшения Бренде или Ирен; дочери или невестке Клары – возможно, но бриллианты принадлежали Парадайнам и составляли часть семейного капитала.

Джеймс убрал футляры обратно в сейф, запер и придвинул шкаф к стене. С ключами в руке он шагнул к камину, чтобы посмотреть на часы. Без двух минут двенадцать… Видимо, никто так и не постучит в дверь кабинета. Скоро Новый год. Необычный вечер, подумал Парадайн, но отнюдь не потраченный впустую.

Он подошел к стене и выключил свет. А потом по привычке раздвинул тяжелые шторы, отгораживавшие эркер, и отпер дверь на террасу. Выглянув наружу, Парадайн заметил, как изменился пейзаж с тех пор, когда он стоял здесь перед ужином. Слева еще виднелся молочный блеск, но сама луна скрылась из глаз. Поднялся ветер и прикрыл ее черными облаками. Скоро она полностью померкнет. За спиной, в комнате, послышался первый из четырех ударов, предупреждавших о наступлении нового часа. Джеймс Парадайн вышел на террасу, приблизился к парапету и постоял, глядя вниз. Последний отблеск лунного света отразился в реке, там, где она сворачивала у Хантерз-Ли. Парадайн почему-то подумал о бриллиантах, которые запер в сейф. Потом стало темно.

Когда последний, двенадцатый, удар часов замер в пустой комнате, темные облака расступились, и полил дождь.

Глава 12

Через полчаса все в доме стихло. Звук шагов в комнатах над кабинетом, шум воды, льющейся в раковину, урчание и бормотание труб… все прошло. Элиот, освеженный ванной, заснул сразу, как только голова коснулась подушки. В доме царила абсолютная тишина, которая окутывает жилье, когда мысли и движения людей замирают. Это – живая тишина, столь же отличная от пустоты и спокойствия необитаемого дома, как сон от смерти.

Филиде снилось, что она в сумерках гуляет по саду. Воздух был напоен ароматом роз, и она знала, что Элиот где-то рядом. Она чувствовала тепло его руки, но не видела лица. Потом какая-то женщина под длинной черной вуалью вышла из темноты и увела Элиота. Филида не рассмотрела ее, но подумала, что это Мейзи Дейл. Во сне ее гордость совершенно исчезла. Она побежала следом, окликая Элиота, но он исчез, а женщина повернулась и отбросила вуаль, оказавшись не Мейзи Дейл, а Грейс Парадайн. Она сказала: «Я никогда тебя не отпущу».

Филида проснулась, и в ее ушах эхом отдавалось нечто вроде крика. Она не знала, что именно услышала, и лежала в темноте, испуганная. Ощущение, что она едва-едва избежала опасности, преследовало ее и наяву.

Протянув руку, она включила лампу на столике. Уют и безопасность комнаты быстро успокоили ее. Сон прошел. Она моргнула, глядя на свет, и увидела, что стрелки маленьких хромированных часов указывают на половину первого. Ужасный год остался позади. Филида обрадовалась, что не пришлось сидеть и провожать его. Пусть он ускользнет и забудется, как нежеланный гость, который задержался чересчур долго и о чьем уходе никто не жалеет.

Она вновь выключила свет и задумалась, не повидаться ли с Элиотом с утра. Тогда никто им не помешает. Филида решила: «Я попрошу его зайти ко мне в гостиную». Она усмехнулась – как забавно планировать тайное свидание с собственным мужем. Очень забавно и мило. В ней крепло ощущение, что неприятности остались позади. Успокоившись, Филида погрузилась в сон без сновидений.

В обычае Лейна было заходить к мистеру Парадайну ровно в половине восьмого. Процедура оставалась неизменной. Преодолев дюжину ступенек, он ставил поднос, закрывал открытое окно, задергивал занавески и включал свет. В первое утро 1942 года Лейн совершил привычный ритуал, обернулся к кровати и с удивлением обнаружил, что она пуста.

Лейна охватили волнение и тревога, потому что в постель явно никто не ложился. Аккуратно откинутое одеяло, несмятые подушки, сложенная пижама в красно-белую полоску. Лейн так испугался, что счел необходимым подойти поближе и потрогать постель, после чего заспешил в ванную комнату, в полной уверенности, что у мистера Парадайна случился какой-то внезапный приступ. Но там царил полный порядок – непримятый ворс на коврике, сухая ванна, зубная щетка и паста в ящичке.

Лейн, не на шутку встревоженный, пересек кабинет и приблизился к высокой двери за занавесками. Он еще больше переполошился, потому что дверь оказалась не заперта и даже приоткрыта. В щель задувал ветер, холодный и слегка влажный. Должно быть, ночью шел дождь. Ветер пах грозой. Лейн распахнул дверь и выглянул.

Было очень тепло. До рассвета оставалось не меньше часа, и Лейн ничего не видел. Хотя прекрасно знал, какое расстояние отделяет его от парапета, который окружал террасу, он не мог его разглядеть.

Вернувшись в комнату, Лейн нашел фонарик, включил и снова вышел на террасу. Дождь, судя по всему, был сильный. Повсюду в углублениях истертого камня скопилась вода. Луч фонарика отражался от мокрых плит и только сбивал с толку. Лейна трясло, как он ни старался овладеть собой.

Он подошел к парапету, высотой не более двух футов, и постоял там с фонариком в руке.

– Я всегда говорил. Лиззи подтвердит, я тысячу раз говорил: небезопасно стоять на таком обрыве, если ограда всего два фута. Я предупреждал.

Слова вылетали беззвучно, хотя губы двигались.

Наконец Лейн поднял фонарик и направил луч вниз, через стену, вдоль длинного склона, на тропинку у реки. Там что-то было, какой-то темный ком лежал на тропке, неподвижный, как камень на берегу.

Лейн перестал дрожать. Внезапно он обрел удивительную уверенность. От правого угла террасы к маленькой лужайке вела лестница, от которой начиналась каменистая тропинка, доходившая до берега реки. Она то несколько метров шла прямо, то на ней появлялись деревянные ступеньки, скользкие от дождя. Лейн привычно спустился. Здесь ходили в хорошую погоду летними вечерами, направляясь к лодочному сараю, но никак не в темноте январского утра. Лейн вспомнил, что настал Новый год.

Он спустился к реке и осветил фонариком темное распростертое тело. Перед ним лежал Джеймс Парадайн, мертвый.

Глава 13

Филида проснулась в темноте от стука в дверь и инстинктивно пробормотала спросонок: «Войдите». Дверь открылась и закрылась, зажегся свет – к ней приближался Элиот, кое-как одетый, с растрепанной светлой шевелюрой и искаженным мрачным лицом. С первого же взгляда радость Филиды улетучилась. В сердце закралась уверенность, что произошло нечто жуткое. Филида даже не нашла ничего странного в том, что Элиот здесь. Она тут же выскочила из постели, ее волосы рассыпались по плечам.

– Что случилось? Элиот, в чем дело?

– Плохие новости.

Филида дрожала. Она схватила мужа за плечо, чтобы успокоиться.

– Мистер Парадайн… произошел несчастный случай.

– Несчастный случай?.. – Она изо всех сил цеплялась за него, и обоим это казалось совершенно нормальным.

Элиот сказал:

– Он мертв.

По щекам Филиды потекли слезы.

Элиот продолжил:

– Лучше сядь. Послушай, Фил, ты должна собраться с духом. Очень многое будет зависеть от того, что мы сделаем и скажем… мы все. Нужно крепиться и не терять присутствия духа. – Он подвел ее к постели, и оба сели на край. – Его нашел Лейн. Мистер Парадайн упал с террасы. Он лежал прямо на тропинке у реки. Ты же знаешь, что перед сном Джеймс всегда выходил подышать свежим воздухом и посмотреть на реку. Он не пропускал ни единого вечера, в любую погоду. Должно быть, у бедняги закружилась голова и он упал через парапет. Постель была не смята, дверь кабинета открыта. Лейн вышел с фонариком и увидел хозяина. Он позвал меня, а я разыскал Альберта. Альберт обзванивает тех, кого следует оповестить, – Моффета, Фрэнка Амброза, Марка и Дики, доктора Гортона и полицию.

Филида по-прежнему цеплялась за него. Ее хватка усилилась.

– Полицию…

Элиот произнес до странности спокойным голосом:

– Поскольку это несчастный случай… Когда происходит несчастный случай, нужно обязательно уведомить полицию.

Вздрогнув, Филида разжала пальцы и повернулась к Элиоту.

– Что ты имел в виду… когда сказал… что многое будет зависеть… от наших слов?

Элиот ответил не сразу. Он встал, взял светло-синий халат, лежавший на обитом ситцем кресле, и подал жене.

– Надень.

Набросив халат на плечи Филиды, он рассудительно произнес:

– Я считаю, ты должна обо всем известить мисс Парадайн. И всем нам нужно подумать, что мы скажем полиции.

Завязывая на талии поясок халата, Филида подняла голову и испуганно спросила:

– О чем ты?

– О том, что произошло вчера вечером за ужином. Мы не можем притвориться, будто ничего не было. То, что сказал мистер Парадайн, слышали все. Если мы намерены молчать, значит, всем придется держать язык за зубами. Если кто-то решит заговорить… если хотя бы один проболтается… у полиции возникнет множество вопросов.

Филида спросила:

– И что ты намерен делать?

Их взгляды встретились. Он смотрел жестко, сердито, неприязненно.

– Не знаю. – И, сделав паузу, внезапно добавил: – А был ли это несчастный случай?

– О!

Он продолжил, не сводя с жены суровых глаз:

– Вот именно. Ты не знаешь, и я не знаю. Если да, кому-то здорово повезло. Ты слышала, что он сказал. Мы все слышали. Кто-то в доме предал семейные интересы, и мистер Парадайн об этом открыто объявил. У него были свои представления о наказании, он намеревался решить проблему в кругу семьи, но виновный вряд ли отделался бы легко. Мистер Парадайн не собирался гадать, кто виноват. В том-то и дело: он знал. И пообещал сидеть в кабинете до полуночи. Пусть виновник признается и примет последствия – вот как он сказал. И кто-то пришел и сознался. Но наказания не последовало, потому что произошел несчастный случай. Так обстоят дела.

Краска сбежала с лица Филиды.

– Откуда ты знаешь… что кто-то пришел и признался?

Элиот ответил:

– Знаю.

– Но… откуда?

Помедлив, он сказал:

– Кое-что пропало. А потом оказалось на месте.

– Что пропало?

Он покачал головой:

– Не спрашивай пока. Но в любом случае мне известно, что вчера ночью кто-то побывал в кабинете.

Филида взглянула на Элиота и призналась:

– Я там была.

Его рука тяжело опустилась на ее плечо.

– Ты понимаешь, что говоришь?

Она кивнула:

– Конечно, понимаю. Я пошла в кабинет, поскольку хотела поговорить с дядей Джеймсом.

– После того, что он сказал за ужином, у тебя хватило глупости пойти к нему?

Отчего-то грубость Элиота оказала необыкновенно воодушевляющее действие на Филиду. Вежливые незнакомцы не ругаются. Вот он, Элиот, – в гневе. Нечто очень приятное и знакомое.

– Да перестань. Я ни о чем таком не подумала. Просто хотела с ним поговорить.

Ни один мужчина не в состоянии понять, какой хаос творится в голове у женщины. Элиот уставился на жену.

– Он объявил сама знаешь о чем за ужином, и ты «не подумала»? Ты просто хотела поговорить? О чем же?

– О нас с тобой.

Он отступил и стал расхаживать по комнате, пока не наткнулся на туалетный столик. Элиот остановился, повернувшись к Филиде спиной, перебирая мелочи, которые на нем лежали, – ножницы, пуховку, маленькую баночку с кремом, карандаш.

– Зачем тебе это понадобилось?

Улыбка на мгновение показалась на губах Филиды, дрогнула и исчезла, ее глаза увлажнились. Если бы Элиот взглянул в зеркало, он бы все увидел. Но он не отводил взгляда от дурацких безделушек, которые отчего-то бередили сердце и вызывали необъяснимую злость.

Филида ответила:

– Я подумала, что так надо.

Элиот развернулся и подошел к жене.

– Кто-нибудь видел тебя, когда ты приходила или уходила?

– Кажется, нет.

– Во сколько это было?

– Не знаю… в одиннадцатом часу. Я пробыла в кабинете минут двадцать, но, честное слово, точно не помню. Я тогда не смотрела на часы.

– Что значит «тогда»?

На лице Филиды отразился испуг. Она подошла ближе.

– Потом я легла спать… и проснулась… потому что приснился кошмар. А когда я открыла глаза, мне показалось, что я слышу крик. Элиот, ты думаешь, что…

Он быстро спросил:

– И ты посмотрела на часы? Сколько было времени?

– Едва за полночь… может, прошло всего полминуты. Я включила свет и выглянула. Значит… это случилось тогда?

– Похоже на то. Послушай… не распространяйся об этом ни с кем. Ты вернулась к себе около десяти, легла спать и проспала до утра. Ты ничего не слышала и ничего не знаешь – вот твоя тактика. Молчи как рыба. Ты меня слышишь?

Она отозвалась:

– Я… не уверена…

Элиот схватил Филиду за плечи и встряхнул.

– Ты слышала, что я сказал? Ты сделаешь то, что тебе велено! Я не хочу, чтобы ты в это впутывалась, и точка!

Что-то в глубине души Филиды запело. Если бы Элиоту было наплевать на нее, он бы так не злился. А он страшно разозлился. Ее муж стоял, до синяков стискивая ей плечо. Она опустила голову, скрывая то, что не желала выказывать. И в это мгновение открылась дверь – вошла Грейс Парадайн.

Успев собрать в высокий пучок волосы, она не нашла времени переодеться и была в халате сливового цвета и шлепанцах, отделанных мехом. То, что увидела мисс Парадайн, несомненно, могло подать повод к неверному толкованию: Филида стояла, опустив голову, а Элиот держал ее за плечи. Это напоминало незавершенные – или едва начавшиеся – объятия. Глаза Грейс Парадайн блеснули, когда она спросила:

– Что здесь происходит?

Элиот пожалел, что приличия воспрещают ему дать ответ, мгновенно пришедший на ум. Нельзя пикироваться с женщиной, которой предстоит узнать, что она только что лишилась брата в результате несчастного случая. Он лишь бросил:

– Филида вам расскажет, мисс Парадайн. – И вышел из комнаты.

Грейс Парадайн подошла к Филиде и обняла ее.

– Ну, девочка, не расстраивайся. Я даже не думала, что… Да как он посмел сюда прийти? Это возмутительно! Но, пожалуйста, не огорчайся, я уж позабочусь, чтобы впредь такое не повторилось.

Филида не поднимала лица. Она негромко ответила:

– Я расстроилась не из-за Элиота, тетя Грейс.

Грейс Парадайн застыла.

– А из-за чего?

Филида собралась с силами. Если именно ей предстояло сообщить страшную новость, нужно было сделать это быстро, поэтому она продолжила:

– У нас беда. Элиот пришел, чтобы рассказать. Случилось нечто ужасное. Дядя Джеймс…

– Что?! – в ужасе произнесла Грейс Парадайн.

– Тетя Грейс… он умер.