Текст книги "Воители безмолвия"

Пьер БОРДАЖ
ВОИТЕЛИ БЕЗМОЛВИЯ

Глава 1

Никому не ведомо, каким образом скаиты Гипонероса смогли занять столь важное место в жизни планеты Белла Сиракуза, Королевы искусств.

Как им удалось просочиться в ближайшее окружение семейства Анг, династии, которая царствовала уже пятнадцать стандартных веков?

Как они постепенно захватили ключевые посты в администрации?

Как они смогли стать необходимыми, создав функции мыслеуправителей и мыслехранителей?

Как они сумели незаметно установить террор, ибо все боялись их необычайных способностей?

Кто они были?

Никто не знал, где находится Гипонерос, никто даже не слышал об этом далеком мире, столь далеком, что многим он казался вымыслом. Однако случилось так, что один из пришельцев из этого мира по имени Паминкс был возведен в ранг великого коннетабля, в звание, которое до этого имел право получать лишь отпрыск самых знатных сиракузских семей.

Это событие произошло в правление сеньора Аргетти Анга.

И в ту эпоху мало кого возмутило подобное назначение. В кого превратились гордые сиракузяне времен завоевания? В прогнившие пустые стволы, в тени или в миражи?

Горе тому, кто вызвал беду.

Выдержка из ментального апокрифического текста, уловленная во время своих скитаний Мессаудином Джу-Пьетом, сиракузским поэтом первого периода постанговской империи. Некоторые эрудиты считают, что речь идет о «беглых» мыслях Найи Афикит, сиракузянки по происхождению.

Великий коннетабль Паминкс, чье лицо скрывал капюшон белого бурнуса, возник из темноты и приблизился к сеньору Ранти Ангу и юному Спергусу, которые ждали в окружении своих мыслехранителей на застывшей у выхода гравитационной платформе.

– Да соблаговолит, мой сеньор, последовать за мной, – произнес он с поклоном.

– Не очень-то вы спешили! – проворчал Ранти Анг. – Спергус, вы со мной?

Они вошли в узкую сумрачную галерею, за ними тенями последовали мыслехранители. Вскоре они оказались перед древней и массивной деревянной дверью, перед которой стояла решетка из мощных металлических пластин. Через мгновение, показавшееся Спергусу вечностью, решетка скользнула в сторону и исчезла в стенной нише. Влажный затхлый воздух темницы раздражал обоняние юного осгорита. Ему казалось, что плесень проникает внутрь него через каждую пору кожи.

Дверь распахнулась, и они оказались на просторном балконе, освещенном двумя плавающими в воздухе светошарами. На балконе уже находилась небольшая группа людей, чьи лица скрывались под белыми масками. На жестких нагрудниках их серых мундиров поблескивали посеребренные девятиконечные звезды, составленные из трех треугольников.

Змеиные глазки Ранти Анга впились в Паминкса.

– Господин коннетабль, вы – верховный хранитель закона! Следовательно, вам ведомо, что наемники-притивы не имеют права находиться на земле Сиракузы!

Сдержанное нетерпение в его голосе могло в любой момент перерасти в неконтролируемый гнев.

– Окажите мне по крайней мере милость ответить! Неужели этих убийц надо брать на службу ради общественного блага?

– Чуть позже вы поймете причины их присутствия здесь, мой сеньор, – безразличным тоном ответил Паминкс.

Балкон нависал над огромным круглым и пустым залом, в центре которого застыла фигура в черном бурнусе.

– Зловещее место, мой сеньор!

Спергус едва сдерживал дрожь. Вид призрачного существа, изваяния, застывшего на плитах, едва освещенных водолампами, разъедал душу впечатлительного осгорита ядом страха. В застоявшемся воздухе витал аромат смерти.

– Это и есть один из ваших пресловутых учеников, господин коннетабль? – осведомился Ранти Анг.

Паминкс кивнул.

– Можно ли увидеть его лицо?

– Пока рано, мой сеньор. Но не по причине неуважения к вам. Капюшон бурнуса будет прикрывать его голову до окончания опыта, чтобы наши мысли не мешали ему и не ослабили его психический потенциал.

– Боже правый! Он действительно обладает… теми способностями, о которых вы говорили?

Паминкс не обратил внимания на издевательское сомнение, звучавшее в словах Ранти Анга. Он извлек из складок своего бурнуса крохотное кольцо из позолоченного опталия и ударил им по хрустальному метроному. Словно под воздействием продолжительного звона часть дальней стены отошла в сторону, залив зал ярчайшим светом.

В проеме появились три новых силуэта: два наемника-притива и мужчина, чьи одежды из грубого коричневого полотна издавали чудовищную, почти животную вонь. Его обезьянье лицо посерело от ужаса.

Ранти Анг скривился от отвращения:

– Похож на миката?

– Он и есть микат со спутника Джулиус, мой сеньор, – подтвердил Паминкс. – Внесен в Индекс и объявлен раскаттой. Я подумал, что… для нашего опыта…

– Из того, что я вижу, а вернее, из того, что слышу, вы опять оправдываетесь, господин коннетабль! – прошипел Ранти Анг. – Кстати, разве вы не проводите большую часть времени, оправдываясь? По поводу всего… А чаще по пустякам!

Звонкий смех Спергуса поддержал слова властителя Сиракузы.

– Церковь Крейца считает, что микаты наделены душой, – возразил коннетабль. – Однако…

– К несчастью для вас, господин коннетабль, я не Аргетти Анг, а его старший сын! – резко оборвал скаита Ранти Анг. – Отец считал, что прав, назначая вас на этот пост. Согласимся с ним. Но если в полном соответствии с обещанием, которое он вырвал у меня перед смертью, я обязан уважать его выбор, то, напротив, ничто не принуждает меня уважать того, на кого этот выбор пал! А потому окажите милость не впутывать Церковь Крейца в ваши грязные интриги! В конце концов, разве этот микат не является одним из моих подданных? Поэтому я, и только я, могу решать, можно ли пожертвовать его жизнью ради общих интересов!

Паминкс скрыл свое недовольство за маской равнодушия и церемонно поклонился. Час реванша был близок. Надежда помогала ему проявлять терпение и сносить постоянные унижения и ежедневные оскорбления.

Пока шла перепалка, два наемника-притива подтащили перепуганного миката к статуе в черном бурнусе и остановились в нескольких шагах от нее.

– Спергус? – Голос Ранти Анга сразу стал мягче. – Вам хотелось бы знать, о чем думает сейчас микат?

– Это… было бы неплохим развлечением, мой сеньор, – промямлил юный осгорит.

Его накрашенные губы скривила едва заметная улыбка. Он пытался подавить ужас, который вызывал этот мрачный подвал.

Присутствие Спергуса раздражало Паминкса. Сеньор Ранти Анг счел необходимым притащить своего протеже на крайне важный опыт. А коннетабль считал, что не стоило вводить эмоции в первую публичную попытку казни, которая требовала нейтральной психической среды.

– Итак, господин коннетабль! Чего вы ждете? Сообщите нашему дорогому Спергусу о том, что происходит в голове миката. Конечно, если там что-то происходит! Неужели это невыносимое зловоние вызвано страхом?

Паминкс уставился на миката, чьи черные намасленные волосы были пострижены по традиционной моде Микатуна на Джулиусе: прямые и торчащие дыбом на затылке и бритые виски, которые подчеркивали выступающие надбровные дуги и выпученные глаза. Взгляд бедняги как испуганная бабочка перелетал из одной точки зала в другую. С балкона – на черную угрожающую фигуру, с черной фигуры – на двух наемников-притивов, чьи лица прятались за белыми масками.

– У него совершенно черная кожа! – пробормотал Спергус. – Потому что он ежедневно работает снаружи под лучами огненной звезды Ахкит ради того, чтобы Крейц одарил нас своей добротой, – разъяснил Ранти Анг.

Отвращение, которое внушало это существо с другого мира и из другой эпохи, вызывало у Спергуса тошноту. Но ему не удавалось отвести взгляд от массивной шеи, от мускулистых рук, от широких ладоней с короткими пальцами и перепачканными землей ногтями.

Безумные неконтролируемые мысли осгорита мешали Паминксу сосредоточиться и провести ментальное обследование. Два мыслехранителя, обеспечивающие безопасность Спергуса, похоже, не могли сдержать беспорядочный поток его мыслей. Коннетабль подавил недовольство: момент был крайне неподходящий, чтобы ставить под сомнение эффективность скаитов.

Паминкс, как все мыслехранители, был скаитом Гипонероса, чужаком, и его происхождение могло стать причиной снятия конституционной неприкосновенности, которую ему давал занимаемый пост. Аргетти Ангу пришлось задушить фронду сиракузской знати, назначив скаита великим коннетаблем, но его положение становилось все более шатким по мере того, как время стирало память об отце нынешнего суверена.

Паминксу нужна была поддержка Ранти Анга: она гарантировала приток финансов, необходимых для разработки структуры Великого Проекта. И реализации обширного и тайного замысла, который ему поручили хозяева, споры-прародители Гипонероархата. А возможность заткнуть глотку сеньору Сиракузы и отомстить за его злобное презрение вскоре представится.

– Мы ждем, господин коннетабль. Неужели вы забыли свои пресловутые способности в покоях салаунского борделя? Хотя вы – существо бесполое…

Спергус во второй раз звонко рассмеялся.

– Страх парализовал ментальный потенциал миката, – наконец сказал коннетабль. – Он не в состоянии связно мыслить. Могу только сказать, что он пытается вспомнить лицо и тело одной микатунки. Вероятно, жены…

– Великолепное открытие! – фыркнул Ранти Анг. – Стоит ли обучаться наукам о мозге, чтобы догадаться, что речь идет о его жене!

– Почему вы так считаете, мой сеньор? – с хитрецой спросил Спергус.

Сеньор Сиракузы саркастически рассмеялся.

– Пока Джулиус не был аннексирован Сиракузой, микаты не женились, а женщины принадлежали всем мужчинам сельского сообщества. Вот уже два века закон и Церковь обязывают их иметь всего одну жену. Это – первый закон генетико-морального кодекса на всех сателлитах. Вот почему, господин коннетабль, ваше утверждение, что этот недочеловек думает о своей жене, вряд ли тянет на чудо!

Паминкс не смутился и, игнорируя едкие высказывания Ранти Анга, продолжил:

– Вижу также лица детей. Три мальчика и две девочки…

Подавленный видом важных персон, которые наблюдали за ним с балкона, и пораженный словами коннетабля, которые точно описывали те несколько образов, что мелькнули в его мозгу, микат издал вопль загнанного зверя и рухнул коленями на ледяной пол.

– У него довольно грубый мозг. – Замечание Паминкса было лишним.

– Если он столь примитивен, как вы утверждаете, какова будет ценность этого опыта, когда мы столкнемся с высокоразвитым мозгом? Мы не нуждаемся в низкопробном колдовстве, чтобы раздавить миката с Джулиуса! Наши предки занимались этим, не нарушая предписаний святой Церкви!

Паминкс вдруг понял, как зыбко его положение. Занятый многими делами сразу, он пропускал мимо ушей многочисленные слухи о грозящей немилости. Ему не надо было проскальзывать в душу Ранти Анга – действие святотатственное, за которое полагалась смерть, – чтобы по модуляциям голоса определить его угрожающие намерения. Коннетабль недооценил силу заговора, который плел против него Тист д'Арголон, хранитель сиракузских традиций. Хотя он и перехватил несколько мыслей, относящихся к подпольной деятельности сиракузского соперника, Паминкс решил не вмешиваться, считая, что доверительность его взаимоотношений с Аргетти Ангом и долгая верная служба ставили его выше дворцовых интриг. И дал доказательство неприемлемой легковесности для скаита высшего ранга, для верховного резидента. Подобная неосторожность могла поставить под удар Великий Проект, универсальный проект, который веками готовили споры-прародители Гипонероса. Поле маневров резко сузилось. В данный момент вся дальнейшая деятельность зависела только от успеха опыта.

– Итак, господин коннетабль, время мечтаний закончилось!

– Мои ученики не смогут приступить к работе немедленно, мой сеньор, – возразил коннетабль. – Эта демонстрация предназначена только для ознакомления вас с их достижениями. Вы сможете убедиться, что деньги, выделенные на ментальные исследования, которые так раздражают некоторых ваших советников, потрачены не зря. Теперь мы приступим к исследованиям на более сложных и совершенных существах, чтобы полностью освоить эту технику.

– Что совершил этот микат, чтобы попасть в Индекс в качестве раскатты?

Мелодичный голос Спергуса резко отличался от металлического звенящего голоса коннетабля.

– Паминкс! Отвечайте, и поскорее!

Растущее раздражение Ранти Анга постепенно размывало хрупкую плотину его ментального контроля. Он с огромным трудом удерживал себя в рамках придворного кодекса эмоций, принятых на Сиракузе. Паминкс же не терял спокойствия и черпал новые силы в гневе своего августейшего собеседника.

– Могу я попросить вас чуточку потерпеть, мой сеньор? Данные по раскатта, зарегистрированным на вашей территории, хранятся у скаита-архивиста Маркиата. Надо только вступить в контакт с ним…

– Поторопитесь! Нам уже давно хочется вернуться на солнечный свет. Мы кажемся себе крысами, застрявшими в поганом, сточном колодце!

Тяжелые зеленоватые веки, испещренные темными прожилками, опустились на равномерно желтые глаза Паминкса. Капюшон его бурнуса сполз на плечи, открыв бесформенное лицо, удлиненный безволосый череп, обтянутый шершавой растрескавшейся кожей. Он походил на чудовище из осгоритских легенд, так по крайней мере считал Спергус. По его спине пробежала дрожь. Пурпурный диск Красной Луны Рок пробился сквозь туман его воспоминаний. На короткое время он ощутил себя на Осгоре, самом большом из спутников Сиракузы, главном промышленном центре. Обнаженный и свободный, он несся среди высоких сухих трав и обжигающих жаром камней в заброшенных садах, а за ним неслись, танцуя в теплых потоках, коричневые тени, веселые и шумные. Он полной грудью вдыхал тяжелый аромат распустившихся цветов, пил пьянящий сок из фруктовых фонтанов.

Спергус вдруг ощутил тесноту облегана, обязательного белья сиракузян, второй кожи, обтягивавшей их с головы до пят. Его фиолетовый головной убор со световыми полосами сжимал волосы, лоб, щеки и подбородок. Только два светлых локона, завитых в косички, единственная разрешенная фантазия, выпадали через отверстия у висков, обрамляя его женственное лицо.

Кожа Спергуса яростно требовала ласки Красной Луны Рок. Взяв себя в руки, он с трудом подавил охвативший его приступ ностальгии. Он не имел права на сожаления, он, сын скромных осгоритских торговцев, с которым обращались с большим уважением, чем со знатными придворными, чем с отпрысками древних и знаменитых сиракузских семей. Даже если милость суверена зачастую была тяжким грузом, даже если приходилось терпеть оскорбительные взгляды и слова дамы Сибрит, супруги Ранти Анга, даже если он ощущал себя неловко, будучи объектом постоянных и низких интриг придворных, даже если ему не позволяли передвигаться без мыслехранителей, укутанных в красно-белые бурнусы императорской охраны и похожих на вездесущие, безмолвные и опасные тени, он беспощадно изгонял из своей души печальные воспоминания о детстве. Он мирился с обязанностями и неприятностями придворной жизни из любви к своему сеньору. Из любви к абсолютному хозяину самой известной планеты в Конфедерации Нафлина и из любви к нему этого столетнего мужчины с чрезвычайно тонкими чертами лица, прозрачно-голубыми глазами и роскошными толстыми прядями сине-серебристых волос, покоящихся на муаровой ткани его головного убора. Из любви к человеку, бывшему живым воплощением знатности, грации и вкуса, главных добродетелей этикета и сиракузских традиций.

Миката сотрясали конвульсии. Только глухое постукивание его колен о плиты пола нарушало гнетущую тишину.

– Он – адепт религий Индекса, – вдруг сказал Паминкс, поворачиваясь к Спергусу.

От неожиданности осгорит вздрогнул. Он не смог вынести колючий и непроницаемый взгляд коннетабля. Телепатические способности скаитов, а Паминкса в особенности, его ужасали. Он инстинктивно повернулся, ища защиты у своих мыслехранителей.

– Очаги зловония! – прорычал Ранти Анг. – Их надо загасить раз и навсегда!

Тонкие пальцы сеньора Сиракузы, украшенные белыми кольцами из опталия, нервно играли с серебристым локоном, уложенным вдоль черных кружев головного убора. Щека подергивалась от тика, что предвещало неминуемую потерю контроля над собой.

– Этот микат – сторонник гудурамской ереси, – уточнил Паминкс. – Поклонник иконы Гудура, лжепророка, сожженного триста стандартных лет назад на огненном кресте. Его почитают как мученика.

– Животные! Глупые фанатики, не брезгующие человеческими жертвами!

– И где они скрываются? – вдруг заинтересовался Спергус. Неожиданный вопрос фаворита непонятным образом охладил гнев Ранти Анга.

– Представьте, друг мой, что даже на Сиракузе! В горах Тахеин и в Месгомии. Эти края труднодоступны, и еретиков трудно оттуда выкурить. Однако гудурамская ересь главным образом распространена на Джулиусе, хотя количество ее адептов заметно уменьшилось после усиления репрессий и казней на огненном кресте.

– Пара подробностей, если позволите, мой сеньор, – вступил в разговор коннетабль. – Первая: родители этого миката были сожжены на огненном кресте во время похода на Джулиус вашего отца, сеньора Аргетти Анга. Вторая, более живописная; его выдала собственная жена, о которой он сейчас вспоминает с такой тоской. И всего за сотню джулийских кели. Жалкая сумма, которая оказалась привлекательнее любви мужа!

Ранти Анг изобразил подобие улыбки. Пораженный жестокими словами Паминкса и раздавленный внезапным и отвратительным откровением, лежащий на плитах микат перестал дрожать. По его щекам потекли крупные слезы, оросившие начавшуюся пробиваться бороду.

– Но… но он плачет! Видите, мой сеньор? Он плачет!

– Конечно, друг мой. Он плачет! – оскалился Ранти Анг. – Он же не владеет, как вы или я, контролем над разумом. Как ни странно, но именно так некоторые существа выражают свои эмоции!

Спергус наклонился над прочными перилами балкона. Широко открыв глаза, он пытался разглядеть поблескивающие капли, вытекавшие из глаз миката.

По едва заметному знаку коннетабля скаит в черном бурнусе приблизился к лежащему телу. Спергус едва успел заметить два ярко-красных огонька, заряженных энергией. Две зловещие звезды в чернильно-черном небе.

– Мы готовы, мой сеньор.

– Готовы? К чему, великие боги?

Встревоженный микат поднял голову. При виде грубой черной ткани, почти касавшейся его, его глаза расширились от ужаса. Руки и ноги пленника вновь сотрясли конвульсии.

– Какое великое чудо! – усмехнулся Ранти Анг. – Только не говорите мне, что подготовили этот грандиозный спектакль с единственной целью запугать этого грязножопого!

– Если мой сеньор вооружится терпением…

Подспудное сомнение проникло в душу коннетабля, едкий яд, распространение которого он не мог сдержать. А ведь он с особой тщательностью выбирал Гаркота, скаита-экспериментатора, среди сотни других кандидатов с выдающимися ментальными способностями. Он сам следил за тренировками отобранного ученика, множил опыты на животных, потом на жетабланских человекозверях. Но у них не было времени испробовать воздействие на сложный мозг, самую высшую ступень эволюции. Поэтому риск провала был. Но Паминкс не имел права на провал. Он пожалел о поспешности, ему совершенно не свойственной, но ставшей неизбежной из-за недостатка времени в борьбе с многочисленными противниками и малочисленными сторонниками.

Из глотки миката донесся жалобный хрип. По уголкам его губ стекала серая пена и застывала на торчащем подбородке.

– Я попрошу вас сохранять полную тишину, – прошептал коннетабль, с облегчением наблюдая первые признаки ментального воздействия скаита-экспериментатора на жертву.

Постепенно конвульсии миката становились реже. Его дыхание стало прерывистым и свистящим. Он инстинктивно схватился руками за горло. Потом в отчаянном рывке попытался ухватить полу черного бурнуса, но скрюченые пальцы сжались в пустоте. Хрип агонии, последняя спазма: бездыханное тело упало на пол.

В зале повисла смертельная тишина. Первым нарушил ее перегнувшийся через перила Спергус:

– Что… что случилось с микатом? Он перестал шевелиться!

– Он умер, – отчеканил Паминкс, подчеркивая ужасающую простоту слов.

– Умер?

– Умер, мой сеньор.

– Как это возможно?

Успокоившийся коннетабль с извращенным удовольствием подогревал любопытство собеседников. Он немного помолчал, потом ответил:

– Этот микат был убит волей Гаркота, скаита-экспериментатора. Вы присутствовали при первой ментальной казни, мой сеньор.

Он произнес эти слова безразличным тоном, словно говорил о банальном безобидном явлении. Скаит в черном бурнусе с почтением поклонился, и Ранти Анг ответил ему коротким кивком.

– Вы надеетесь, что мы поверим в подобный абсурд, господин коннетабль?

– Вера не имеет места в наших лабораториях, мой сеньор. Я оставляю ее нашей святой Церкви. Для ученого, которым я пытаюсь быть, существуют лишь очевидные факты. Гаркот, если можно так сказать, взорвал мозг этой подопытной крысы.

– Вы говорите, что он может убивать мыслью на расстоянии? – с трудом выговаривая слова, спросил Спергус.

– Пока при условии, что это расстояние не очень велико. Интерференция паразитных мыслей может снизить, а то и аннулировать воздействие ментальных импульсов смерти. Но вы видели сами, что Гаркот, вашими же словами, убил на расстоянии, не пользуясь оружием. На данный момент этот способ может использоваться лишь для мозга первичного типа. Как у этого миката. Однако мы не отчаиваемся и вскоре расширим поле действия, займемся более совершенным мозгом. Даже самым совершенным.

Коннетабль вновь обрел уверенность и безмятежность. Несмотря на мыслехранителей, красных и белых призраков, призванных ставить психический экран, он улавливал обрывки мыслей Ранти Анга и не ощущал в них ни капли вражды. Перспективы, открывавшиеся после удивительного опыта, проведенного на его глазах, полностью занимали мысли сеньора Сиракузы.

– Все скаиты имеют такие возможности?

– Только те, чьи способности выше нормы.

– Это… колдовство! – бросил Ранти Анг.

Он высказал обвинение без особой убежденности, словно уже догадывался, каков будет ответ.

– Вам не стоит бояться муффия Церкви Крейца, мой сеньор. Эта чисто научная техника разработана физиками, работающими в области тончайших волн, а не деревенскими колдунами. Колдовство – синоним эмпирической, субъективной, смутной практики. И полностью противоречит нашей технологии, которая остается объективной, наглядной, повторяемой. Кстати, если пожелаете, мой сеньор, наши исследователи в деталях объяснят вам ментальные механизмы, используемые нашими учениками. И даже не встанет вопроса, – коннетабль говорил твердым голосом, – что наша святая Церковь занесет будущих ментальных убийц в Индекс. Нет нужды говорить, что мы бы не познакомили вас с этим нововведением, противоречь оно принципам крейцианства.

Паминкс особо не рисковал, упоминая о поддержке духовенства: уже давно Барофиль Двадцать Четвертый, муффий Церкви Крейца, был поставлен в известность о том, что творится в тайной лаборатории коннетабля.

– Мне хотелось бы услышать от вас об этой технике, господин коннетабль, – произнес Спергус.

– Боюсь, утомлю вас своими рассказами, – возразил Паминкс, воспользовавшись оказией немедленно взять реванш. Он хотел, чтобы его упрашивали.

– Ну, ладно, господин коннетабль, снизойдите до просьбы нашего дорогого Спергуса, – сказал Ранти Анг благожелательным тоном, убрав все когти.

Паминкс ликовал, тщательно скрывая свои переживания. Последствия неосмотрительности могли оказаться роковыми для исполнения Проекта, но ему удалось обернуть ситуацию в свою пользу. Об этом свидетельствовали поведение и тон Ранти Анга. Он выиграл главное – время. Более того, теперь он держал Тиста д'Арголона в своих руках, и такая перспектива наполняла его безграничной радостью.

– Эта техника восходит к одной забытой науке, широко распространенной за тысячи лет до Нафлина. Единственная античная наука, интересовавшаяся потенциалом мозга: индисская наука, следы которой мы отыскали на Матери-Земле, крохотной планете Солнечной системы, расположенной на задворках Млечного Пути. Как ни странно, но, похоже, индисская наука зародилась именно там. Короче, два скаита-этнолога случайно выяснили, что религиозные гимны одного из племен Матери-Земли, америндов, распевались на индисском диалекте, хотя на этом туземном языке уже не разговаривают последние шесть тысяч стандартных лет. Наши этнологи прибыли на Землю и обнаружили странное явление: гимны, похоже, оказывали геоклиматическое воздействие на окружающую среду, вызывая сезонные потрясения, к примеру, внезапные снегопады летом. Систематизируя свои наблюдения, они открыли потрясающие возможности некоторых индисских звуков, которые называются уктра или интра.

– Бога ради, ближе к фактам! – взмолился Ранти Анг, заметив, что Спергус полностью утерял нить рассказа.

И ему самому хотелось быстрее покинуть зловещую атмосферу этого подземелья.

– Я у цели, мой сеньор. Расставить эти вехи было необходимо, чтобы облегчить ваше понимание и понимание господина Спергуса. Мы быстро поняли, что америнды использовали определенные звуки для ритуальных жертв животных или наказания тех, кто нарушил закон. Конкретный пример: адюльтер. Виновный или виновная, или оба вместе привязываются к столбам в центре священного круга. Четыре амфана, так называют америндских жрецов, усаживаются в точках, обозначающих главные стороны света, и затягивают песню смерти, последовательность уктра, которая вызывает необратимые повреждения в мозгу и быстро приводит к смерти. Один из наших физиков недавно открыл, что эти же уктра действуют намного эффективнее и мощнее, если издаются на более высоком уровне.

Спергус вновь внимательно следил за словами коннетабля.

– Мы построили работу на следующем принципе: разрушительная мощь индисских уктра зависит от уровня безмолвия, при котором их начинают издавать. Америнды постепенно забыли, об этом фундаментальном свойстве.

Одно из главных качеств скаитов в том, что они опускаются на более низкие уровни безмолвия, чем остальные живые существа вселенной. Подверженные бесконтрольному возбуждению, поверхностные умы не могут использовать уктра правильным образом. Напротив, наши ученики, тренирующиеся в условиях полной тайны, что требует неприятного, но необходимого присутствия наемников-притивов, научились овладевать ими, стабилизируя полную отрешенность сознания. Вначале они пробовали себя на зачаточном мозге, потом на мозге млекопитающих, на человекозверях и, наконец, на этом микате. Кстати, я попрошу вас развеять беспокойство некоторых крейцианских миссионеров на сателлите Жетаблан. Нам пришлось…

– Уже проблемы с Церковью, господин коннетабль? – прервал его Ранти Анг. – Я думал, что опыты проходили в строжайшей тайне! Позволю на это надеяться, ибо если остальные государства, члены Конфедерации, узнают, что вы используете наемников-притивов, мы не получим кредитов на будущей асме в Иссигоре.

– Пятилетняя ассамблея не состоится, как было предусмотрено, на Иссигоре.

– Как? И почему?

Желтые глаза коннетабля вонзились в глаза Спергуса.

– Я объясню это позже, мой сеньор. В частном порядке. Чтобы получить достаточное количество подопытных, нам пришлось пообещать миссионерам, что вернем им этих человеко-зверей целыми и невредимыми. Увы…

– Благочестивая ложь, но все же ложь! – заявил Ранти Анг, пародируя высокопарный тон церковников.

– Я подумал, что для блага…

– Так больше не думайте! Опыты имели благородную цель – служить науке, не так ли? А гибель нескольких человекозверей во время опытов никак не нарушает наших крейцианских убеждений. Я решу это с муффием Барофилем. Разве я не его личный друг и защитник? Но вы абсолютно уверены в том, что никто другой не знает о ваших опытах?

– Полностью уверен. Единственный, кто мог нам помешать, был изгнан из Сиракузы. Вашими стараниями, мой сеньор.

– Моими стараниями?

– Полагаю, вы храните в памяти процесс Шри Митсу, смелла.

– Шри Митсу? Какая связь со всем этим?

Хотя он использовал все ресурсы ментального контроля, чтобы не выдать себя, Ранти Анг явно не любил вспоминать о процессе.

– Она есть, мой сеньор, – ответил Паминкс, от которого не ускользнуло это почти осязаемое смущение, поскольку он хорошо знал причину. – Индисская наука прошла через пространство и время, и еще живы три ее великих наставника. Шри Митсу – один из них.

– Мы бы об этом знали! – возмутился Ранти Анг. – Шри Митсу всегда отказывался от мыслезащиты: наши инквизиторы читали в нем так же легко, как в светокниге!

– Его исключительные психические способности, развитые практикой индисской науки, делали излишней защиту, мой сеньор. А если добавить его принадлежность к конгрегации смелла, то они были бы губительными для наших проектов. Именно по этой причине я так настаивал перед вами и Его Святейшеством муффием, чтобы состоялся громкий публичный процесс. Обвинения против него в противоестественной сексуальной практике были только предлогом, как вы, конечно, догадались. Удалить его было настоятельной необходимостью. И честное слово, все прошло, как мы предвидели: его аура смелла, его влияние на государства-члены, всеобщее уважение – все это на процессе обернулось против него, и его приговорили к вечной ссылке.

– А почему вы скрыли подлинные причины? Значит, вы не питаете ко мне никакого доверия?

В голосе Ранти Анга слышалась некая горечь. Паминкс скрыл свое презрение к сеньору Сиракузы, которого считал человеком поверхностным, фривольным, непостоянным и неспособным управлять наследством, доставшимся ему от Аргетти Анга. Втайне коннетабль давно трудился над возможностью опереться на более удобного для него наследника, чем тот, кто стал им по сиракузским традициям.

– Мне не хотелось перегружать вас, мой сеньор.

– А кто два остальных мастера этой… индисской науки? – спросил Спергус. – Вы сказали, что их трое, а пока нам известен лишь один!

– Второй – сиракузянин Шри Алексу, человек скрытный, который почти не появляется при дворе. Но живет поблизости, рядом с Венисией. Его не интересуют государственные дела. У него всего две страсти: его дочь, юная красавица по имени Афикит, и цветы. Мы постоянно следим за ним.

– А третий?

Настойчивость юного осгорита смутила коннетабля. Неужели он недооценил роль фаворита сеньора Сиракузы? Быть может, эта обезоруживающая наивность скрывала точный расчет и определенные намерения.

– Махди Секорам.

Ранти Анг не сдержал удивления, его восклицание было неуместным, бестактным и противоречило придворному кодексу эмоций.

– Боже! Вы отдаете отчет, о чем говорите, господин коннетабль?

– Почему? Кто он? Что он сделал?

– Великий предводитель Ордена абсуратов. Но успокойтесь, господин Спергус: мы постарались направить шпионящих за нами рыцарей абсуратов по ложному следу. И постоянно просматриваем их отчеты.