Текст книги "Тибул и его команда. Фантастические рассказы и древнесибирские былины"

Я бью правым локтем: с разворота, чуть вниз и насколько возможно за спину. Локоть находит пружинистую, но вполне осязаемую массу. Затем левым локтем. И кричу. Потому что чувствую, как саморезы, ввинченные в мою плоть, выдираются с мясом. Но сейчас эта боль целебная. Руки нащупывают за спиной что-то склизкое и холодное. Ничего, ухватить можно. И я хватаю, и отрываю, и сбрасываю на землю шевелящееся нечто. Он тут же поднимается: черный, трудно различимый в темноте, в свете почти потухшего костра. Но уже осязаемый, плотный. Как насосавшийся клещ. Терпи, говорил Старый Учитель, терпи, пока насосется твоих мыслей. Вытерпишь – сбросишь. И я вытерпел. И уже не так горят мнимые раны на спине, в которые Художник заставлял меня верить. Гораздо сильнее горит рана в сердце, о которой я однажды приказал себе забыть, которую давно забыл, и по которой эта тварь полоснула.

Я прыгаю вперед. Кулаки раз за разом находят цель, и с каждым ударом я кричу. Это не слова, я не утруждаю себя словами. Это вой, хриплый, срывающийся, то низкий, то высокий, идущий откуда-то изнутри грудной клетки, рвущий горло. Собираю пальцы в китайский нож. Теперь пришло время терпеть ему. За Катюшку, за ребят под домиком, за Хромого. За то, что лезет эта тварь восьмиголовая в чужой мир, за то, что сапоги с восьми ног не снимает, за то, что обозвалась Полынью, а это моя любимая трава, мой любимый запах. В отличие от обычного кулака указательные пальцы в китайском ноже пронзают плоть Художника. Еще и еще. Из проткнутой туши толчками бьет жидкость, пахнущая помойкой. Еще и еще. Пока туша не валится на меня. Пока я не валюсь на землю, поднимаюсь и с трудом заставляю себя сесть. Тело дрожит. По лицу что-то течет, по глазам, по щекам. Думаю, это не слезы. Я ведь никогда не плачу.

Нащупываю траву, рву изрядный клок и вытираю лицо. Во дела – полынь! Трава полынь. Горькая.

Тибул и его команда

Дольше всего ждали Тибула; в тринадцатом классе уроков восемь, девять – это норма. Блажка лежала на траве, считала облака; а Сыча сидел, прислонившись спиной к тополю. За пивом он уже смотался; три жестяные банки «Классного» стояли на траве. Но пиво – не для питья, а чтобы от обычных школьников не отличаться.

Я тоже лежал. Мне вообще нравится лежать на земле; то прижиматься животом (так хорошо и спокойно); то вдруг переворачиваться на бок и смотреть туда, где опрокинутая земля сходится с небом.

Но сейчас я просто наблюдал за Блажкой, пытался понять, о чем она думает. Вернее, не накатило ли на нее очередное видение. Было бы интересно послушать… Иногда Блажка видела слова. Так она рассказывала. Но слова шли не по порядку, словно каждое из них торопилось первым попасться на глаза. Все перепутывалось, и понять что-то было нереально. Я бы не смог, наверное. И Блажка тоже не могла: если случалось видение, долго потом сидела, молчала, а глаза – пустые-пустые. Но через какое-то время (день, два, неделя) беспорядочные слова вдруг складывались в связные отрывки, и Блажка пересказывала их нам.

Одно время спорили: правда ли в этих рассказах или нет. Потом Тибул (тогда его звали иначе, но я подзабыл как) сказал, что все – правда, потому что он, Тибул, хотел бы жить в том мире, а если кто считает, что все – неправда, пусть идет на урок демократии. И еще Тибул сказал, что берет себе имя Тибул (в честь одного из тех героев), и все, кто с ним, будут его командой.

Я повернулся и увидел, как из школы выходит Тибул: возбужденный, с горящими глазами. Бухнулся рядом с нами, рассказал, что собирали в актовом зале старшие классы, что выступал приглашенный регулятор. Сначала все было как всегда, будто еще один урок демократии, а потом (тут Тибул сделал паузу и посмотрел на каждого из нас) стали говорить, что в городе появилась банда пионеров!

Сыча присвистнул, мы с Блажкой переглянулись. Тибул выставил правую руку ладонью кверху, и каждый, кроме меня, положил на его ладонь свою. Негромко прозвучало древнее заклинание: «Один для всех, и все для одного!»

Однако долго обсуждать не стали – на сегодня было одно дело… Подобрали пиво и пошли через дворы к заброшенной водонапорной башне. Когда проходили перекресток у клуба «Луна», встретили регулятора. Он стоял под огромным щитом, на котором был изображен указательный палец и надпись: «Учись делать выбор!». Регулятор постукивал жезлом по ладони, отчего щит казался еще строже… Но к нам было не подкопаться – идем с уроков, пьем пиво.

Регуляторский жезл напомнил мне историю, как Сыча, однажды спросил на уроке демократии: «Правда ли, что жезл у регуляторов не белый с черными полосками, а черный с белыми?». Так и выдал. Слава богу еще не спросил: «Что главнее: демократия или правда?». Но все равно его повели к директору, где стали выяснять: пьян ли он, или к регуляторам захотел. Хорошо, у Сычи хватило ума сказать, мол, к регуляторам не хочу, и правдоподобно при этом пошатнуться.

Около компьютерного клуба «Клава» к нам подошли квакеры во главе с Мышем. Мыша со своей командой на той неделе выиграл в Quake какой-то крутой турнир, и теперь при встрече начинал разговор так: «И не спрашивай, просто мы были сильнее». Хотя его никто ни о чем не спрашивал… Тибул недолго поболтал с ним, договорился зарубиться на выходных, и квакеры спустились в подвал кирпичной высотки, чтобы присоединиться к другим таким же: уткнуться носом в огромный монитор, а руками управляться с мышкой, джойстиком и клавой не хуже, чем управляется с роялем пианист-виртуоз. Нет, вру – гораздо лучше управляться…

Тибул знал Мышу еще с садика, дружил, и поэтому сильно переживал, когда Блажка однажды рассказала, что пионеры враждовали с квакерами. Более того, оказалось, что одного из самых крутых врагов Тибула звали Мишка-Квакер, и хуже него были только Толстяки.

Это стало целой проблемой. Наверное, около месяца мы следили за квакерами, искали неправду. Больше всех старался Тибул: ходил с красными от недосыпа и ночных дежурств глазами, стал раздражительным. Ничего не нашли. Тогда Тибул сказал, что он считает квакеров нормальными ребятами, но если мы скажем, что истинный пионер должен квакеров мочить, он, Тибул, готов вести нас в бой. За всех ответил Крот (он к тому времени уже присоединился к команде), выразился в том духе, что, как известно, Тибул и его команда бились за правду: не за демократию и не против демократии, не за квакеров и не против квакеров, а за правду; но чтобы биться за правду, нужна неправда, иначе будешь биться с правдой; у квакеров же неправды нет, так что если Тибул хочет, может вести в бой кого угодно, кроме Крота, потому что Крот искал правду, и думал что нашел ее здесь, потому и остался, а теперь, видимо, уйдет опять. Тогда Тибул рассмеялся, и необходимость Кроту уходить отпала.

***

Водонапорная башня могла считаться заброшенной лишь с некоторой натяжкой. С недавних пор здесь обитал Крот. Он умудрялся проникать внутрь наглухо заколоченного строения совершенно незамеченным. Так же и появлялся – неожиданно, как будто из-за угла. Хотя углов-то в круглой башне как раз и не было. Чтобы расколоть этот фокус, мы устраивали засады, но безуспешно. Лично я подозревал, что существует какой-то подземный ход…

Крот был старше всех, но главенство Тибула признавал, и вообще с командой у него особых проблем не было. Проблемы были с народными избранниками. Вроде как случилась грязная история, когда пьяный насмерть задавил его девушку, или сестру (Крот никогда никому ничего не рассказывал, и приходилось довольствоваться слухами). Водитель оказался депутатом, и дело не то чтобы замяли, а даже и заводить не стали. Регуляторы спросили только, надо ли помочь с похоронами.

Конечно, все это повлияло на характер Крота. Мы ни разу не видели его улыбающимся. И взгляд на многие вещи у него был своеобразный. Так его очень зацепил рассказ Блажки про пионерские галстуки. Особенно та знаменитая речевка:

Как повяжешь галстук – береги его,

Он с твоею кровью цвета одного!

Когда ходили покупать ткань для галстуков, Крот перед витриной резанул ножом подушечку большого пальца, чтобы не промазать с цветом. Мне до сих пор кажется, что он каждое утро начинает с того, что режет себе руку и смотрит: пионерская ли у него кровь… Вот и задумаешься тут, а что будет, если кровь вдруг окажется не такой…

Заметили Крота. Он стоял чуть сзади нас, ждал. Одет был как обычно: в черные джинсы и черную футболку с длинными рукавами, которые почти полностью закрывали кисти. Когда здоровались, Тибул долго держал его правую руку, поглядывал на предплечье, закрытое рукавом, раздумывал, потом отпустил. У них был негласный договор: Крот носит длинные рукава, Тибул не спрашивает, где тот был ночью.

Все из-за октябрятских звездочек.

Крот вызнал, что пионеры их кололи за правильные поступки, и стал делать также – синенькая звездочка на предплечье за каждое доброе дело. Только, по понятным причинам, вместо портрета Крот выводил в центре звезды букву. В основном встречались буквы «Д» – депутат. На почве всего этого у Тибула с Кротом вышел самый непримиримый из споров – идеологический. Когда выяснилось, что Крот по ночам любит прогуливаться по крышам со снайперской винтовкой, а потом на руке появляется очередная октябрятская звезда, Тибул сказал, что так не пойдет. Крот пожал плечами. Тибул сказал: «Пионеры так не поступают». Крот хмыкнул. Тогда Тибул задвинул лекцию минут на пятнадцать, где подробно объяснил, что пионеры все делают своими руками: никаких винтовок, никаких ножей. Только своими руками. И хотя Крот стреляет по ночам, когда он не с командой, но все равно он в это время тоже пионер, потому что пионером нельзя быть с восьми до шести – это не работа. А потом еще: такие прогулки крайне рискованны, а раз Крот в команде, то и рискует вся команда. Нет, конечно, все понимают, что все спланировано… всякие там пути отступления, но риск есть… Хотя дело, все-таки, не в риске… Дело в команде. Один для всех, и все для одного. Либо в команде, либо индивидуалист… Все это Крот слушал, закусив губу. Затем он отозвал Тибула и они что-то долго обсуждали без нас. Ну а потом появились длинные рукава.

Между прочим, Крота я сегодня заметил первым, и, пока другие не видят, он успел задрать рукав и показал новую звездочку. Мне-то можно. В ответ я высунул язык.

Теперь, когда все были в сборе, мы сели в 5-й трамвай и поехали до Электоральной. Ехать надо было далеко, практически на другой конец города. В трамвайном окне качались тополя с отпиленными верхушками; серые девятиэтажки иногда расступались, и между ними вырастали высотки из красного кирпича; среди прохожих для поддержания порядка курсировали регуляторы. Увидев в витрине магазина безруких манекенов, я вспомнил одну из самых грустных историй. О том, как уничтожали пионеров.

Сначала организовали резервации, только назвали завуалированно: пионерские скверы. Пионеры стояли там на посту, на специально возведенных постаментах. Кто с барабаном, кто с горном, кто с флагом. И я так понимаю, они вынуждены были там стоять при любых обстоятельствах. Возможно, дали клятву. Чем их противники и воспользовались. Блажка рассказывала, что началось все так: ломали горны, рвали флаги, прокалывали барабаны, отбирали барабанные палочки. Но пионеры вновь и вновь заступали на пост. Потом стало хуже. История упоминает о скверах, где находили пионеров без руки, без ноги и даже без головы. Так, видимо, все и закончилось… И мне часто рисуется картина, как в замусоренный сквер, в дождливое утро приходит последний пионер. Уже без одной ноги, но с галстуком. Он прислоняет костыль к постаменту и пытается по нему забраться наверх, чтобы заступить на пост. Карабкается, и не получается… карабкается, и не получается… А из мокрых кустов за ним внимательно наблюдают. И это – последнее утро последнего пионера…

Хотя, если так подумать, все-таки не последнего.

С трамвая сошли за одну остановку до нужной и потянув время, походив кругами по дворам, вышли к «Крепости». Так назывались четыре примыкающих друг к другу дома, образующих квадрат. Дома были сложены из крупного серого кирпича, и в центре каждого была арка, ведущая во двор. И действительно казалось, что в случае осады откуда-то сверху, закрывая проход врагам, обязательно опустится дубовый щит, окованный железом.

Но мы вошли во двор вполне свободно, хотя и через разные входы. Эту фишку придумал Крот. Тибул, Крот и Сыча шли поодиночке, а меня прикрепили к Блажке. И заходили не одновременно – выдерживали паузу в 5 минут. Роли были расписаны заранее: они втроем заходят в первый подъезд, там где над крыльцом бело-синяя вывеска «Полет», а мы с Блажкой – остаемся во дворе.

Блажка села на скамейку у качелей в центре двора, а я устроился рядом на траве, отметив про себя, что положение стратегически удобное – равноудаленное от каждого из возможных путей отступления. Проходивший мимо мужик помятого вида посмотрел на Блажку с сальным интересом, но встретившись взглядом со мной, поспешил пройти мимо.

Я стал представлять что сейчас происходит в доме. Старая привычка. Блажка рассказывала как-то про «Мысленно вместе», наверное, это оно и есть.

Так вот… сначала будет полутемный подъезд. На первом этаже: объявления, рекламные расклейки, по стенам – надписи, возможно, граффити. Хотя, дом не старый, и к тому же на выборах тут устраивают избирательный участок, а потому стенотворчества будет по минимуму. Добавим тогда на стены и двери лифта пару, тройку агитационных листовок, оставшихся с прошлых волеизлияний. Что-нибудь из серии: «Выбирай меня, потому что я не такой как другие козлы, я-то точно не обману, не буду воровать, со мной будет счастье, потому что с другими будет несчастье…».

Штаб молодежного движения «Полет» находится на первом этаже, но ребята сначала поднимутся выше – этаж на третий, в закуток за мусоропроводом.

Тибул чиркнет зажигалкой, и они будут смотреть на огонь, чтобы язычок пламени отразился в зрачках словно далекий костер. Затем шепотом начнут повторять слова пионерского заклинания:

Сгиньте, развейтесь черные ночи!

Мы – пионеры, красные очи,

Красные звезды хмурых годов,

Крик пионеров: Всегда будь готов!

Затем повяжут галстуки, как это делали пионеры – два конца завязываются на затылке, так что с другой стороны красный треугольник, обращенный вершиной вниз, скрывает лицо ниже глаз. И вот тогда они уже спустятся на первый этаж.

Сыча будет снимать видео через камеру мобильника, а Тибул с Кротом ворвутся в двери с криком: «Всегда будь готов!». И как всегда, окажется, что кроме нас к такой встрече никто и не готов. Переполох, шум. Далее возможны варианты, но сегодня особых сложностей не будет. В клубе лишь несколько активистов, с которыми Тибул и Крот справятся шутя. Это не пивной ресторан «Три толстяка», где пришлось изрядно попотеть с охраной. Но даже там справились… Тибул готовится стать циркачом – занимается акробатикой, жонглирует, ножи метает, как Вилли Токарев, в яблоко. А Крот занимается чем-то восточным. Как он сам говорит – гоняет Ци. Ну, а тогда, в «Трех Толстяках», я еще немного помог…

Возможно, кто-то из «полетовцев» заладит обычное: «Да вы хоть знаете с кем связываетесь? Да мы…». Такому кляп сунут первому. Когда всех свяжут и уложат на пол, в дело вступит Сыча. Молодежное движение «Полет», кстати, согласно расследованию Крота, относится к категории умников. Излишне не наглеют, не ставят на силу, но всегда так ловко обстряпывают дела, что за руку их поймать очень сложно. Но Сыча поймает, Сыча неправду чует.

Когда Сыча найдет тайник с травкой, Тибул и Крот сложат наркотики в центре комнаты, и зажгут пионерский костер. Конечно, не такой большой и красивый, какой раньше зажигали пионеры. Но нам большие партии наркотиков пока что не по зубам. Пока что…

Хорошо бы так все и прошло… А то с утра было какое-то чувство дурацкое…

Блажка встала со скамейки. Из подъезда выходили Тибул, Крот и Сыча, и по всему было видно – что-то пошло не так. Во-первых, они возвращались слишком рано, во-вторых, у Сычи из кармана брюк торчал пионерский галстук.

Там регулятор! – шепнул Сыча, когда они подошли поближе.

Я невольно дернулся. Вспомнилось как однажды нас задержали регуляторы, долго выясняли, почему мы в день выборов оказались вдали от своего избирательного участка. Ребята провели ночь в обезьяннике, а меня даже бросили в вольер к овчаркам. Тогда, правда, все обошлось, но и повод-то был пустячный…

Но странный регулятор… – сказал Тибул.

Блажка показала рукой на выбивающийся галстук, и Сыча запрятал его поглубже в карман. Я решил, что команды «делать ноги» пока не будет. Стало интересно.

Как рассказал Тибул, когда они ворвались в «Полет», их встретил регулятор в черной маскарадной маске, и на крик «Всегда будь готов!», он произнес отзыв «Всегда готов!». С этакой улыбочкой. Правда, отзыв выведать несложно… Однако помещение уже было зачищено: столы и стулья отставлены к стенке, около сейфа сидели трое связанных активистов с кляпами во рту, часть ламината на полу была разобрана и там виднелось темное отверстие, а в центре комнаты из обломков стула и прозрачных пакетов с бурой травой было все подготовлено для пионерского костра.

Он уложил Крота на пол! – свистящим шепотом сообщил Сыча – Когда Крот хотел уложить его!

Я не старался. – буркнул Крот.

Тибул оглянулся – из подъезда выходил грушеобразный, одетый по-походному человек, напоминающий Карлсона, собравшегося на рыбалку. На левом плече у него болтался полупустой рюкзак, откуда торчал спиннинг.

Это он, – неуверенно сказал Тибул – регулятор.

Блажка вопросительно посмотрела на Крота, тот кивнул и пояснил: «Переоделся только…».

Как завещал Пелевин, – сказал Карлсон, подойдя к нам и приветливо улыбаясь – важнейшим из искусств для нас является конспирация! И для вас, ребята, тоже.

А я слышал, – сказал Сыча – что Пелевин, вроде бы, завещал тащиться, тащиться и еще раз тащиться?

Врут – сказал Карлсон убежденно – Пелевин не такой.

Он вытащил из кармана дождевика iPhone, стал тыкать пальцами в экран. А когда туда же попытался заглянуть Сыча – быстро убрал телефон обратно, и сказал: «Вот-вот приедут пожарные, надо ехать, поговорим по дороге».

Карлсон показал рукой в сторону одной из арок: «Машина там». Но никто, кроме Сычи, и не думал двигаться с места. Тибул с Кротом были невозмутимы, Блажка приветливо улыбалась, а Сыча, дернувшись было за рукой, вернулся и теперь виновато топтался на месте.

Карлсон поджал губы, смотрел какое-то время на ребят, на меня, щипал кончик носа, снова доставал iPhone. Наконец, он что-то тихо сказал.

Что? – переспросил Тибул.

Карлсон так же тихо повторил.

Не слышно. – буркнул Крот.

Карлсон поморщился, осмотрел двор, подождал, пока мимо нас пройдет женщина, ведущая за руку упирающегося малыша, потом сказал громче: «Слыхали когда-нибудь о Комзорге? Если вы пионеры, вы должны знать…».

Сыча хотел что-то сказать, но сдержался. Тибул посмотрел на Блажку. Она кивнула.

Я и есть Комзорге. – сказал Карлсон.

Сыча опять сдержался. Блажка что-то зашептала Тибулу на ухо, Тибул кивнул. А я давно уже понял к чему все идет. Как в сказке: «Иван-царевич, я тебе пригожусь!».

Грэй проверит – сказала Блажка Комзорге, показывая в мою сторону. Тот посмотрел на меня с интересом, протянул руку – дурацкий людской рефлекс. Что, хвостищем помахать?

Я тоже чую неправду, как и Сыча. Только он больше по неодушевленным предметам. Правда, и достоверность у него выше. Но что поделаешь, душа – место плохо освещенное.

В этот раз было непросто. Мне пришлось несколько раз обойти вокруг Комзорге. Мешали какие-то дурацкие мысли о рыбалке, рыбаке и золотой рыбке… В один момент вроде бы дрогнули лапы, но хвост не среагировал. Обошел еще раз – вроде бы ничего… Попытался расслабиться, и повторил… Наконец, я подошел к Тибулу и слабо рыкнул. Что-то вроде «Не сто процентов, но гораздо лучше чем фифти-фифти».

Обязательно расскажете мне, что вы еще умеете… – усмехнулся Комзорге.

Тибул, некоторое время думал, потом сказал: «Хорошо, мы пойдем», протянул руку Комзорге. После рукопожатия показалось, что в воздухе дзынькнуло и лопнуло что-то натянутое. Сыча вылез вперед и спросил: «А я слышал еще про Комзорро…».

Хм… – хмыкнул Комзорге. Потом прищурился и указывая на меня и Сычу сказал: «Ты и ты – можете называть меня Комзорро».

Я расценил это как комплимент.

Когда мы уходили, во двор с воем врывались красные, как пионерские галстуки, машины…