Текст книги "Вишенка. 2 том"

XXXII. ДАЧА В НЕЙЛИ

Зима прошла, скучно для одних, весело для других.

Для Сабреташа эта зима была приятна и благодетельна. Не было недостатка в работе, даже у Вишенки – доставляли ей шитье соседи и знакомые маляра. И так как молодая девушка старалась все делать как можно лучше, то скоро выучилась прекрасно шить и вышивать, вследствие чего у нее не переводились заказы. Занятие вернуло девушке душевное спокойствие и прежнюю веселость, известно, что труд самое лучшее развлечение.

Она не отказывалась выходить на улицу с Сабреташем, а иногда с Петардом. Но зимой друзья гуляли не долго, лишь бы подышать свежим воздухом.

Зато с наступлением весны начал высказывать разные предположения, где бы подальше погулять. Во-первых, думают отправиться по соседству в Елисейские поля, затем перейти за заставу, посетить Булонские леса и красивые деревни, расположенные по ту сторону Сены. Сабреташ давно заплатил долг Петарду. Дел у него так много, что теперь приходится иногда самому нанимать работников в помощь. Он занялся отделкой дома в Нейли и, конечно, старается угодить домовладельцу. Всякий раз, возвращаясь оттуда, Сабреташ говорит, потирая руки:

– Хорошо! Надеюсь, что господин Дюмарсель останется доволен.

– Кто этот господин Дюмарсель? – спросил однажды Петард у товарища.

– Очень честный господин… он оказал мне большую услугу… помог в нужде, как и ты, друг мой, Петард!

– Да… большая важность! Друзья должны помогать друг другу, а то и дружба была бы не дружбой.

– Правда, но я не имею чести быть другом этого господина, и он меня не знал.

– В таком случае – прекрасный поступок.

– Каков с виду этот господин? – спрашивает в свою очередь Вишенка. – Что, он кажется любезным… веселым?

– Признаться сказать, нелегко это определить. С виду ему, должно быть, лет пятьдесят: он высокий, худощавый и стройный мужчина… военный мундир хорошо, наверное, на нем сидел. У него красивое, но немного строгое, серьезное лицо. Не зная его, подумаешь, что горд, но когда заговорит, то такой у него приятный голос и доброе выражение глаз, что невольно возникает к нему расположение и полное доверие. Вообще, он не очень разговорчив, и по всему видно, что невесело у него, должно быть, на душе. Я думаю, что этот человек испытал горе на своем веку, и следы этого горя еще заметны.

– Вы часто видитесь с ним на даче в Нейли?

– Я только его встретил один раз с тех пор, как хожу туда. Он дал мне пятьсот франков вперед на расходы. Зная, что расходы будут, я вынужден был их принять.

– Пятьсот франков! – воскликнул Петард. – Он, верно, миллионер?

– Какой ты простак, Петард! Можно истратить каких-нибудь тысячу двести франков на отделку дома к не быть еще миллионером. Но, судя по его даче, должно быть господин Дюмарсель богат. О, дети! Как там хорошо… большие комнаты… в которых прелестные картины, статуи… прекрасная мебель, восхитительный сад… редкие растения, оранжереи, фонтаны, просто настоящий рай земной.

– О! Как бы я желала все это видеть! – воскликнула Вишенка.

– Это очень легко устроить… я всегда один в доме, садовник уходит, не знаю куда, и если бы даже там был, то я имею право приводить кого хочу. Господин Дюмарсель позволил. Теперь самая пора туда отправиться. Сирень цветет, и ее там множество, к тому же дней через двенадцать окончу работу, надо пользоваться временем. Завтра, если хотите, пойдем с вами в Нейли. Возьмете с собою работу, проведем там денек, пообедаем где-нибудь… неподалеку есть недорогой ресторанчик под названием «Белый кролик».

– А если придет господин Дюмарсель и застанет меня, может, ему не понравиться?

– Во-первых, господин Дюмарсель не придет до окончания работы, а во-вторых, если бы даже и пришел, то я уверен, что не найдет ничего дурного в том, что я вас привел… Какое же преступление гулять в саду, в котором никого нет? Завтра пойдем в Нейли, прогулка эта вам будет полезна.

– А мне позволите обедать с вами в ресторане «Белый кролик?»

– Пожалуй, приходи туда в семь часов.

Погода была ясная, тихая, когда на другой день рано утром Сабреташ с Вишенкой шли по дороге в Нейли. Молодая девушка в простом белом платье с голубыми цветочками, легкой шали и соломенной круглой шляпе была мила и грациозна, как пастушки, изображенные Ватто, прелестна и стройна, как восхитительные портреты Курта. Она с гордостью опиралась на руку Сабреташа, который улыбался, глядя на ее свежие щечки и блестящие глаза. Он видел, что она теперь счастлива, здорова и спокойна. Он предлагал ей нанять карету, но Вишенка предпочла идти пешком. Итак, наши спутники весело шли до тех пор, пока Сабреташ не остановился у высокой решетки сада.

– Вот мы и пришли, – сказал он, – повернем немного налево… там калитка… ворота отпираются только когда хозяин дома… А! Вот и садовник идет… Здравствуйте, дядя Лежуае!

Старый, сгорбленный крестьянин подал руку Сабреташу и заговорил хриплым голосом:

– Здравствуйте, служивый! Пришли на работу? Хорошо! Я оставил двери открытыми, а потом знаете, куда кладутся ключи от дома?

– Знаю, знаю…

– Так и прекрасно! А я иду сажать клубнику. А! Какая славная барышня! Ваша, что ли?

– Да, это моя племянница, ей хотелось подышать деревенским воздухом, я и подумал: «Беды никакой не будет, если возьму ее с собою в Нейли».

– Естественно, какая тут беда? Идите, барышня, идите посмотреть наш сад! Он стоит того! Идите, погуляйте, а я пойду сажать клубнику.

Старый садовник удалился, а Сабреташ повел Вишенку осматривать владения господина Дюмарселя.

– Видите ли, дитя, в нашем распоряжении весь дом! Садовник как уйдет с утра, так и не увидишь его целый день.

Вид очаровательной виллы произвел на Вишенку такое впечатление, что она даже растерялась; сердце у нее сильно бьется; она боязливо смотрит на прелестные лужайки, окаймленные цветами, на густые и тенистые аллеи, на дорожки, усыпанные песком. Она замерла изумленная, в восхищении, не смея двинуться вперед, наконец Сабреташ взял ее за руку.

– Пойдем же дальше, дитя мое, что с вами, вы точно чего боитесь?

– Да… я сама не знаю, что испытываю… удовольствие ли это, или страх…

– Какое ребячество!..

– Боже мой, как здесь хорошо!.. Какое счастье жить в таком очаровательном месте.

– Пойдем прежде в дом, надо вам его показать, а пока я буду работать, успеете погулять в саду.

Вишенка идет за Сабреташем в прекрасный павильон, выстроенный в итальянском вкусе, в конце липовой аллеи. Они поднимаются на крыльцо, оттуда входят в переднюю, где видят несколько дверей.

– Это столовая, – говорит Сабреташ, вводя молодую девушку в хорошенькую комнату, в которой стены еще не окрашены. – Эта комната еще не готова, но будет щегольски отделана! Покрашу ее наподобие резьбы по дереву, это будет эффектно и в хорошем вкусе. Но покажу вам гостиную, со всеми моими украшениями: розетками, золотыми полосками и каймами; кажется, господин Дюмарсель останется доволен.

Вишенка осмотрела гостиную, кабинет, бильярдную, затем Сабреташ повел ее на второй этаж, показал весь дом, заключавший в себе столько комнат, сколько именно нужно для удобной жизни в деревне. Вишенка восхищалась всем и вздыхала, говоря:

– Я бы хотела тут свой век прожить!

– Верю, дитя мое, – ответил старый солдат, – и мне бы хотелось видеть вас хозяйкою такого дома, но трудно достичь этого. Не слишком ли далеко заходят ваши мечты?

– Поверьте, друг мой, я не из честолюбия это говорю. И желаю жить здесь не потому, чтобы мне хотелось быть богатой, а потому только, что этот дом мне нравится… Не умею вам объяснить мое ощущение… Я бы согласилась на какую-нибудь работу… например, ходить за цветами, лишь бы иметь возможность поселиться здесь. Этот дом лучше дворца для меня. Но я так счастлива с вами, что главное условие – быть вместе.

Сабреташ поцеловал Вишенку и, надев куртку и рабочий фартук, принялся за дело. Вишенка взяла свое вышивание и села в саду у густого куста сирени. Работая, она наслаждалась и видом, и приятным запахом прекрасных цветов. День скоро прошел, и Вишенка очень удивилась, когда, подойдя к ней, Сабреташ сказал:

– Довольно работать, малютка!.. Пойдем теперь обедать.

– Как, пора обедать?

– Еще бы не пора, ведь семь часов, а кто проработал с девяти утра, с того довольно.

– Как скоро день прошел! Я думала, не более четырех.

– Это доказательство, что время здесь для вас незаметно было. Очень рад, но пойдем обедать; бьюсь об заклад, что Петард давно нас ожидает.

И в самом деле, Петард давно стоял, как часовой, у дверей указанного ему ресторана. Он радостно встретил Сабреташа и Вишенку. При ресторане был садик, куда друзья отправились, приказав себе подать туда же и обед. Свежий воздух немало способствовал увеличению аппетита. После обеда все вместе шли обратно в Париж.

Давно Вишенка не чувствовала себя так хорошо, не была так счастлива, как в этот день.

На следующее утро погода была так же прекрасна, и когда Сабреташ, одевшись, пришел проститься с Вишенкою, она со вздохом спросила:

– Ах, вы идете в Нейли?

– Да, у нас конец апреля, надо спешить, чтобы окончить работу через неделю. Если вам хочется пойти со мною, дитя мое, то не стесняйтесь, скажите прямо.

– Конечно, мне очень приятно было бы опять туда идти, но я не смела вас просить, может, мешаю, надоедаю вам?

– Разве может мне надоедать то, что вам доставляет удовольствие? Нехорошо делать такие предположения, Вишенка… извините, невольно все вас так зову.

– Но ведь для вас я всегда останусь тою же Вишенкой.

– Знаете, в наказание за то, что прежде сказали, приказываю вам каждый день со мной ходить в Нейли до окончания работы!

– О, я очень рада!

Девушка сразу повеселела, чуть не запрыгала от радости. Она спешит одеваться и через несколько минут идет опять с Сабреташем в Нейли.

Этот день они провели, как и вчерашний: маляр работал в доме, Вишенка гуляла в саду, все осматривала, шила, наслаждаясь в то же время благоуханием цветов и видом свежей весенней зелени.

В семь часов вечера они обедали в садике ресторана «Белый кролик». Затем довольные и веселые отправились в Париж.

Вишенка была всегда готова раньше Сабреташа, боясь его задержать, а он улыбался, видя ее поспешность, очень довольный тем, что эти прогулки доставляли ей такое удовольствие.

Несколько раз садовник говорил Вишенке нарвать себе цветов, но она не решалась, довольствуясь позволением гулять в этом чудном саду, и едва соглашалась иногда взять ветку сирени или одну только розу.

Пять дней одинаково прошли для Вишенки и Сабреташа на даче господина Дюмарселя.

На шестой день, когда Вишенка, работая, сидела у кустарника сирени и подняла глаза, чтобы полюбоваться садом, то увидала в нескольких шагах господина, идущего прямо к ней.

Деиушка сильно смутилась, догадавшись, что это должен быть владелец дачи; от страха она не знала, что делать: удалиться или остаться на том же месте. Наконец она встала и думала уйти, но господин Дюмарсель остановил ее, сказав:

– Останьтесь, дитя мое, мне садовник уже говорил, что Сабреташ приводит сюда свою племянницу, которая шьет в саду, пока дядя занимался отделкою дома. Если нравится вам эта дача, то Сабреташ хорошо делает, что берет вас с собой. Я не буду своим присутствием стеснять вас.

Вишенка все время не подымала глаз; но теперь, желая поблагодарить за ласковые слова, взглянула на предупредительного господина и, не сказав ни слона, вскрикнула от удивления, узнав в господине Дюмарселе того серьезного мужчину, который с таким участием заговорил с ней в конторе дилижансов в Париже, когда она отправлялась в Севр и которого потом еще раз видела в парке Сен-Клу. Господин Дюмарсель тоже узнал молодую девушку и немало удивился, что именно она племянница Сабреташа.

В одно мгновение тысяча мыслей, тысяча воспоминаний пронеслись в уме Вишенки. Ей всегда страшно было, когда встречала людей, напоминавших о прошедшем. Но скоро она оправилась, вспомнив, что господин Дюмарсель видел тогда только ее, когда под руку с Гастоном она выходила из парка Сен-Клу.

– Если не ошибаюсь, то имел уже удовольствие встречать вас прежде, барышня?

– Да, сударь… мне тоже кажется.

– Раз вечером на улице Риволи, в конторе дилижансов, вы еще не знали, куда ехать – в Севр или Сен-Клу?

– Правда, сударь… по вашему совету поехала я в Севр.

– Потом другой раз… кажется, вас видел в парке Сен-Клу.

Вишенка ничего не ответила, но покраснела. Господин Дюмарсель, заметив ее смущение, перестал расспрашивать о прошлом.

– Теперь вы живете с дядей? Хорошо сделали, барышня, что поселилась с этим честным человеком. Вы, должно быть, счастливы с ним?

– О! Да, сударь… он… дядя такой добрый.

– Сабреташ мне говорил, что вы даже замуж не хотите выходить?

– Нет… никогда не выйду замуж… всегда буду жить с дядей.

– Если вам хорошо, то не ищите лучшего.

Господин Дюмарсель молча простоял некоторое время, пристально всматриваясь в лицо девушки, и видно было, что чем больше на нее смотрел, тем больше она ему нравилась. Вдруг, прервав свои размышления, как бы стыдясь, что так засмотрелся, господин Дюмарсель вежливо поклонился и отошел, говоря:

– Пойду посмотреть работу дяди.

Вишенке стало свободнее, когда он ушел, несмотря на то, что доброе лицо его и приятный голос очень ей понравились, но ей как-то было стыдно, неловко при нем. Однако девушка была уверена, что робость эта скоро пройдет и что ей очень приятно будет разговаривать иногда с господином Дюмарселем.

Сабреташ прибежал на минутку с работы, чтобы узнать, понравился ли ей хозяин дачи.

– Этот господин, кажется, добрый… такой любезный… – ответила Вишенка.

– Он же нашел, что вы очаровательная девушка, и сказал мне: «Сабреташ, можно вас поздравить, какая у вас хорошенькая племянница! Да, кроме того, какое у нее доброе, кроткое выражение лица, невольно к ней чувствуешь расположение». Еще говорил он мне, что встречал вас до этого. Где же, дитя мое?

– В Париже, в конторе дилижансов… потом в парке Сен-Клу, он меня видел, идущую под руку с молодым человеком, который увез меня оттуда, когда оставалось у меня только десять су в кармане.

– В этом беды нет, что вы шли под руку с молодым человеком… это принято… господин Дюмарсель не только не рассердился, что я вас привел сюда, но, напротив, сказал мне, что если сад вам понравился, то надо часто нам летом гулять в нем: «Вы мне нисколько не будете мешать, да к тому же я часто уезжаю, особенно в это лето я раньше обыкновенного начну свои поездки. Итак, дача будет в вашем полном распоряжении. Доставьте мне удовольствие, если с вашей племянницей будете ходить сюда на целый день».

– Ах! Какой он добрый!

– Мне хотелось вам сообщить об этом, теперь бегу на работу.

Вишенка целый день не видела господина Дюмарселя, но вечером, когда собирались уходить, он опять явился с букетом в руке.

– Возьмите этот букет, – сказал он, подавая его молодой девушке. – Мне садовник говорил, что от него цветка даже не хотели принять… я буду счастливее… надеюсь… прошу помнить, что все цветы этого сада в вашем распоряжении и что цветы для девушек, а девушки для цветов созданы. До свидания, барышня.

Вишенка дрожащей рукой взяла букет, она до того была тронута его вниманием, что едва могла выразить свою благодарность.

– Что это значит? Вы плачете? – восклицает Сабреташ, смотря на Вишенку, когда они вышли из прекрасной виллы.

– Друг мой! Это слезы радости… я была так счастлива, слыша такие ласковые слова и испытывая такое доброе со мною обращение… Ах, позвольте мне поплакать.

XXXIII. ВСАДНИК

На другой день Вишенка думала, что из деликатности ей не следует идти в Нейли, но Сабреташ иначе решил:

– Как! Сегодня не хотите идти после встречи с господином Дюмарселем? – удивился он. – Нехорошо, нехорошо, неловко будет. Он был так ласков, предупредителен с вами. Садовник мне говорил: «Приходили сюда иногда дамы, но еще никогда никому он не дарил букета. Должно быть, ваша племянница очень ему понравилась». А вы за такую вежливость не хотите больше показаться.

– Если вы такого мнения, то с удовольствием пойду и сегодня. Я боялась, чтобы он не счел меня назойливой.

– Всегда можем смело пользоваться удовольствием, которое не делает никому вреда.

Вследствие этого разговора Вишенка опять отправилась на дачу господина Дюмарселя, которого, однако, в этот раз там не было. Зато ей привольно одной в саду; никто ее не стесняет, но отчего-то немного грустно, жалко, что не сбылась надежда увидать его. Она так была уверена, что застанет его в Нейли…

Еще не совсем смерклось, когда они возвращались в Париж. По той же дороге ехал всадник, щегольски одетый; он придержал лошадь и поехал шагом, как только увидел молодую девушку, идущую под руку с солдатом.

Это был молодой человек лет двадцати шести пли семи, очень красивой наружности. Из-под серой шляпы виднелись густые темные брови, прекрасные голубые глаза и правильный нос.

Когда молодой человек приподнимал шляпу, чтобы освежиться вечерней прохладой, то невольного наблюдателя поражало красивое очертание его лба и головы, покрытой чудными каштановыми волосами. Одет он был по моде и с большим вкусом, без эксцентричностей в костюме, сидел очень ловко на лошади прехорошенькой андалузской породы.

Увидев издали молодого человека, Вишенка покраснела и хоть притворялась, что не смотрит в его сторону, однако отлично видела, что он почти поравнялся с ними и едет шагом.

Почему Вишенка покраснела? Почему невольно, украдкой бросает взгляды на молодого всадника? Потому что как-то раз она шла в Нейли утром и всадник чуть было на нее не наехал, но, заметив испуганную девушку, мгновенно остановил лошадь и стал извиняться.

Тем бы и кончилось это приключение, если бы молодой человек не успел рассмотреть Вишенку и если бы при том не появилось у него желание еще полюбоваться молодой девушкой. На другой же день, когда она со своим спутником проходила Елисейские поля, тот же самый всадник, случайно или умышленно, опять ехал им навстречу, но в этот раз ее не напугал. Он повернул лошадь и шагом издали ехал за ними, провожая таким образом до самой дачи господина Дюмарселя молодую девушку, показавшуюся ему такой хорошенькой. И с тех пор всякий день Вишенка видела молодого человека, когда они с «дядей» шли в Нейли или возвращались в Париж.

Последние же дни стала встречать его и утром, и вечером, то пешком, то верхом всегда за ней следовавшего.

Как же Вишенке его не заметить? Не ясно ли, что он хотел ее встречать? Живительным может показаться, что Сабреташ не обращал внимания на молодого человека, но надо сказать, что прекрасный всадник действовал очень осторожно; он не заезжал вперед, чтобы показаться молодой девушке, похвастаться тем, как хорошо и ловко сидел на лошади. Многие молодые люди любят покрасоваться, но наш незнакомец ехал всегда позади и мог вдоволь любоваться грациозной походкой и стройной талией хорошенькой девушки, правда зато лицо ее видел только тогда, когда она оборачивалась в его сторону, что, впрочем, нередко случалось, а он ловил эти случаи.

Когда поклонник Вишенки шел пешком, то еще меньше был на глазах у Сабреташа. На Елисейских полях легко скрываться между деревьями и гуляющими, и нужна лишь маленькая ловкость, чтобы следить за кем угодно и самому не быть замеченным. К тому же известно, что мужчина, который не ревнует, не обращает внимания на молодых людей, постоянно попадавшихся ему на дороге, тогда как женщина, даже не кокетка, всегда заметит того, кому нравилась. Кажется, и не смотрит по сторонам, а всегда знает, где находится тот, который явно ею интересуется.

Но почему Вишенка, не скрывавшая ничего от старого солдата, не говорит ему о постоянной встрече с молодым незнакомцем? Почему она, такая боязливая вследствие прошлых несчастий, не боится, однако, постоянных встреч с ним?

Это объясняется симпатией, которую мы невольно чувствуем к некоторым личностям. Личности эти внушают нам доверие, и потому не пугают нас. Недостаточно быть красавцем, чтобы женщины вам симпатизировали. Но незнакомец был не только красив и ловко ездил верхом, у него было такое доброе выражение лица, он с такою нежностью и уважением смотрел на нее, что это не могло бы никого обидеть.

«К тому же мало ли кто гуляет на Елисейских полях, по дороге в Нейли, – рассуждала Вишенка, – может, совсем не из-за меня он туда ходит».

Однако она сама ничуть этому не верила.

На седьмой день господин Дюмарсель опять вернулся в Нейли и, осмотрев комнаты, пошел к Вишенке. Ей очень приятно было видеть его, застенчивость ее совсем прошла, и она приветливо с ним поздоровалась.

– Вы знаете, барышня, о чем я просил вашего дядю? – спросил господин Дюмарсель, пристально глядя на Вишенку.

– Да… я слышала… он мне говорил.

– Я просил его водить вас почаще на дачу. Знаю, что если я тут буду жить, то вы по застенчивости не будете здесь появляться, но предупреждаю вас, что я уезжаю отсюда двадцатого июня и, по крайней мере, месяца три проведу в разъездах.

– Как, в такое прекрасное время года вы оставляете вашу прелестную дачу? Разве она вам не нравится?

– Дача бы очень нравилась, если бы у меня было все, чего сердце желает! Ах, барышня, не всегда кто богат, тот и счастлив, и я бы с радостью отдал все, что имею, за то, чего судьба меня лишила!

Вишенка вздохнула, но не осмелилась спросить о причине его печали. На лице господина Дюмарселя при последних словах отразилось грустное настроение его души, и заметна была в нем какая-то озабоченность.

– Да, – продолжал он, – я путешествую… разъезжаю по всему свету, еще надеясь иногда… и всегда надежда моя обманута. Пожалуйста, извините, что я с вами заговорил о своей печали, в ваши годы лучше думать только об удовольствиях.

– Ах, мосье Дюмарсель, я не такая ветреница, как кажется… была бы счастлива разделить вашу грусть.

– Милая девушка! От души благодарю вас. До свиданья, но еще не прощаюсь с вами.

На восьмой день Сабреташ окончил свою работу, и господин Дюмарсель немедленно уплатил счет, поданный отставным солдатом, даже его не проверяя, вопреки желанию Сабреташа, которого тотчас же заставил принять деньги за работу и материал.

– А если я с вас дорого взял, ваше благородие? – спросил старый солдат, улыбаясь.

– Во-первых, я этому не верю, а во-вторых, если вы по ошибке сочли лишнее, то прошу за эти деньги купить какой-нибудь подарок вашей милой племяннице. Прощайте, барышня! Не забудьте, что я вам говорил… Эта дача в вашем распоряжении на все лето. Надеюсь, что вы будете ее посещать хотя бы для того, чтобы знать, хорошо ли садовник ухаживает за цветами.

Вишенка поблагодарила господина Дюмарселя, а он опять ей принес букет.

– Вернувшись, увижусь с вами, – сказал он, пожимая руку Сабреташу, – я дал ваш адрес и рекомендовал вас знакомым, верно, они дадут вам работу.

– Вы очень добры, ваше благородие! Я не стою ваших милостей!

– Вы честный, достойный человек, очень рад, что мог быть вам полезным, особенно с тех пор, как познакомился с вашей милой племянницей!

Сабреташ и молодая девушка, покидая Нейли, простились с этой местностью на более продолжительный срок. У Вишенки при этой мысли сердце сжалось. Она так привыкла отправляться с утра и проводить дни на даче, что настоящая перемена казалась ей большим лишением. К тому же господин Дюмарсель был такой добрый, ласковый; жаль было долго его не видеть. Возможно, имелась еще другая причина, почему она жалела, что приятные прогулки в Нейли закончились. Она часто посматривала по сторонам, как бы желая проститься с привлекательным всадником, которого так часто здесь встречала. Но, как нарочно, в этот день он не явился; не встретили его ни разу, ни утром, ни вечером, и лицо Вишенки сделалось очень серьезно и задумчиво, когда они вернулись на улицу Понтье.

Всю дорогу Сабреташ восхвалял господина Дюмарселя; говоря, что они ему всем обязаны: знакомство с ним содействовало улучшению их положения.

У дверей квартиры Вишенка и Сабреташ застали Петарда.

– Экое чудо, что вас дождался, все вас дома не застаешь; успел бы несколько львов истребить с тех пор, как с вами виделся! – закричал он им.

– Знаешь, товарищ, что у меня в Нейли дело было, а Агате там понравилось… вот и ходили вместе туда всякий день.

– Да, видно, мамзель Агате… Вишенке… нет Агате… я с ума схожу – не обращайте внимания… хотел сказать, видно уж очень вам там понравилось?

– О, да, очень, а если бы вы знали, какой там любезный хозяин!

– Вы видели его?

– Конечно, несколько раз; он такой добрый, говорил мне, что очень рад, что я хожу туда с дядей, взял с. нас обещание бывать на даче в его отсутствие.

– А, стало быть, звал к себе, когда дела не будет?

– Разве ты не понимаешь, товарищ, что он не хочет нас стеснять, он хорошо знает, что мы при нем посовестились бы часто бывать. Он уезжает на все лето.

– Ну, ну, ведь это очень приятно, точно своя дача у вас. Жаль, что этот господин не видел меня, может, тоже бы пригласил бывать в его отсутствие на даче.

– Но работа в Нейли окончена, и прогулки наши прекратятся на некоторое время.

– Признаться сказать, прогулки ваши были очень полезны барышне, ишь какая здоровенькая теперь!

– Он прав… здоровье ваше, дитя мое, совсем поправилось. Не будем ходить в Нейли, но гулять никто нам не мешает; движение, воздух… необходимы для вас.

– Не подлежит сомнению, что гулять необходимо.

Вишенка так рада была этому предложению, что сама себя упрекнула. Почему ей так хотелось теперь гулять, когда даже нё было приятной цели прогулки? Не потому ли, что она надеется встретить где-нибудь молодого всадника? Но к чему ей видеть его? Она ведь не хочет и не должна более ни любить, ни слушать любовных признаний: сердце ее не должно чувствовать любви по слишком важным причинам, чтобы ей можно было когда-нибудь изменить свое решение. И верно, чтобы быть непоколебимой в своем намерении, Вишенка не выходила из дому несколько дней. Но погода стояла великолепная, вечера теплые, и она вынуждена была наконец исполнить желание Сабреташа и отправиться с ним вечером на Елисейские поля.

– Как это вы сидите несколько дней без воздуха? – сказал он ей. – Привыкли выходить, так и не надо менять привычку во вред себе. За эти дни и щечки ваши побледнели, и той веселости уже нет! Надо пользоваться хорошей погодой – непродолжительна. Пойдем, погуляем. Пойдем на Елисейские поля.

Сборы оказались недолгими. Вишенка набросила шаль, надела соломенную шляпу и только раз взглянула на себя в зеркало. Но хорошеньким не много надо наряжаться… Выходя из дома, встретили Петарда… который, конечно, присоединялся к ним, и пошли все вместе.

В то время пробило восемь часов и совсем было еще светло.

На Елисейских полях было много народу, точно половина парижских жителей пришла туда в этот вечер. Вишенка не любила гулять в толпе, и потому они пошли боковыми аллеями, где им никто не мешал. Она шла под руку с Сабреташем, а с другой стороны печатал шаг Петард, стараясь идти нога в ногу с молодой девушкой.

Хотя Вишенка находилась под надзором своих спутников, это не мешало ей смотреть во все стороны и даже часто оборачиваться назад под предлогом, что нужно было поправить ленту либо шаль. Женщина всегда найдет способ узнать, идет ли за ней тот, кого желает или кош боится встретить.

Однако гуляли они довольно долго, а все еще Вишенка не видала того, кого глаза ее, украдкой, искали.

Вдруг Сабреташ остановился, заметив издали господина, у которого работал, и сказал Петарду:

– Иди с моей племянницей под руку, а я догоню этого господина, мне нужно с ним поговорить.

Петард очень обрадовался случаю, сделавшему его кавалером Вишенки. Они медленно шли, поджидая Сабреташа. Отставной солдат ломал голову, как бы ему сказать ловкую фразу в виде комплимента, а Вишенка в то время поспешно озиралась.

Видно, трудно было придумать Петарду; он еще и слова не вымолвил, как почувствовал, что рука молодой девушки вздрогнула.

– Что с вами, барышня! Ножку подвернули или, может, на камень наступили? – спросил Петард у своей спутницы.

– Ничего, господин Петард… мне попалось… что-то на дороге, от чего больно стало, – ответила девушка взволнованным голосом.

– Не снять ли вам башмачок?

– О, нет, не стоит.

И Вишенка стала смотреть направо, где увидела милого незнакомца; он шел пешком и, заметив Вишенку под руку с неизвестным ему спутником, перешел в их аллею, желая, верно, убедиться, точно ли это она.

Петард, не придумав приятной фразы, стал рассказывать про свои приключения.

– Случилось однажды, барышня, повстречаться мне с двумя львами… а со мной не было никакого орудия, только складной ножик, да и тот со сломанной ручкой… вышел себе, значит, так прогуляться – фиников поискать. Любите финики, барышня?

– О, да… они, должно быть, очень страшны!

– Что, финики? Нет, они сладки. Я ими просто объедался, два четверика[1]1
  Устаревшая русская мера объема сыпучих предметов – 26,2 литра (прим. ред.).


[Закрыть] в день съедал, даже товарищи насчет этого говорили мне каламбуры… Любите каламбуры, барышня?

– Нет… они слишком сладки.

– Что, каламбуры?

– Нет… львы.

– А вы знавали сладких львов?

– Я думала, вы о чем другом говорите.

Вишенка совсем не слушала рассказ Петарда, она заметила бледность и грустное выражение лица молодого незнакомца; ей пришло в голову, что, видя ее под руку с Петардом, он может сделать неверные предположения, а потому она остановилась и громко сказала своему спутнику:

– Однако дядя что-то долго не идет, не подождать ли нам его, господин Петард?

– А у льва-то, барышня, грива до самой земли висела, а глаза, словно огненные шары, пылали.

– Но если мы все будем идти вперед, то дядя нас не найдет. Подождем лучше его.

– Признаюсь, у меня не было желания дожидаться его, имея только складной ножик в кармане. Так я… так я…

– Ну и что же, господин Петард, вы не закончили?

– Извините, барышня… увидел вон там какого-то господина, точно высматривает нас, а с вас просто глаз не сводит. Пойду, спрошу у этого франта, чего ему нужно.

Петард заметил молодого незнакомца и собирался подойти к нему, но Вишенка остановила его.

– Что вы делаете, господин Петард? – сердито сказала она. – Дядя меня вам поручил, а вы хотите оставить меня одну? С чего бы взяли, что этот господин нами занят? Мало ли кто гуляет. Ни за что не позволю вам к нему подойти.

– Если не позволите, барышня, то я должен подчиниться вашему приказанию.

– Вот и дядя!

Вишенка побежала навстречу Сабреташу и взяла его под руку, чем, видимо, рассердила Петарда. Он покраснел и гневно поглядывал на молодого незнакомца, который теперь отстал, но все-таки еще шел за ними.

– Что с тобою, Петард? Ты точно сердишься? – спросил Сабреташ через минуту.

– Вот еще новости! Совсем нет.

– Господин Петард рассказывал мне про свое приключение со львами, а я слушала без внимания, вот он и рассердился.