Текст книги "Жизнь и клинические случаи"

Полина Дудченко
Жизнь и клинические случаи

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви №

ИС 13-312-1962

Четыре минуты

Когда-то одна доктор сказала: «Во время родов не может быть негатива». Это правда. Присутствие при рождении нового человека в мир – один из ежедневных роддомовских моментов вдохновения и прикосновения к чуду.

Наша ординаторская особенная. Эта комната с поворотом. Чтобы увидеть доктора, надо за этот поворот завернуть. Вот завернули, и можно лицезреть наш диван, которому столько лет, сколько и роддому, и стол, частично покрытый стеклом, под которым анализы, ценные указания и вечно собираемые на что-то деньги. Нежная непрозрачная занавеска развевается на ветру. Здесь всегда немного ветра и много света. Такая у нас ординаторская.

За окном, на холме, стоят дома, взгляд упирается в сам холм, поросший кустами и травой. Посмотришь вверх – увидишь маленькие домики, а посмотришь вниз – увидишь акушерский пропускник, где всегда есть машины и где никак не желают расти кусты белой сирени, высаженные на субботнике лично главным врачом. Еще из окна видны подобия клумб. Клумбы под роддомом никак не приживаются. Их вытаптывают посетители, вырывают старшие братья и сестры, пришедшие навестить свою маму и младшенького.

После пяти часов роддом несколько затихает. Это затишье не настоящее, потому что у нас нельзя отложить на потом. У нас всегда нужно сделать все здесь и сейчас.

А еще мы никогда не даем прогнозов. Мы наблюдаем и ждем. В палатах кричат дети. В любое время суток. С годами начинаешь воспринимать этот крик как нежную мелодию жизни роддома. У нас кричат дети. Пусть так и будет дальше!

Есть особый крик, на который доктор свернет в сторону источника, зайдет в палату и поинтересуется жизнью в ней. Здоровые дети не нуждаются в лечении. Они нуждаются в любви, уходе, внимании, теплоте и трепете. А мы – все, кто находится в роддоме, – нуждаемся в том, что получаем от них ежеминутно. Что это? Никто не знает. Наверное, безусловная любовь и добро, которое еще не испорчено жизнью на земле.

Звонок по телефону. Вы ж знаете, что телефон звонит по-разному? Это звонок не тревожный. Точно. Вызов в операционную. Плановое кесарево.

Плановое кесарево может случиться в любой момент. Здесь редко бывает что-то непредвиденное. Возможно, отошли воды или начались схватки у женщины, которую будут родоразрешать путем операции. Возможно, просто доктор, с которым договорилась женщина, заступил на смену и берет ее сейчас на операцию.

На стенке ординаторской прикреплена икона «Млекопитательница», а рядом слова матери Терезы Калькуттской о том, что какими бы ни были люди, помогай им, несмотря на них самих.

Перекрестилась. Пошла.

Отче наш, Иже еси на небесех…

Замок в двери плохо работает всю мою роддомовскую жизнь. Но я знаю, как его закрыть, чтоб потом еще и открыть можно было.

…да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Две палаты слева и две справа. Плачет ребенок. Прямо – ПИТ[1]1
  Палата интенсивной терапии. – Прим. авт.


[Закрыть] со слоником на стекле двери. Там тихо. Мне направо, вниз по лестнице.

..хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.

Господи, помоги мне, малышу, маме и всей бригаде. Пусть все будет хорошо!

До первого этажа прочитаю еще «Богородице Дево, радуйся…»

Спускаюсь в родзал. Операционная и родзал находятся в одной плоскости, чтобы можно было быстро доставить женщину, если вдруг что. Комнаты для персонала находятся тут же в род-зале, и еще в них никогда не закрывают двери, чтобы слышать. Тут только одна женщина ходит, а за столом улыбается красивая акушерка Лена. С ней в смене Ира. Я люблю эту смену. Чтобы их полюбить, с ними нужно познакомиться вначале.

За годы работы в роддоме я нашла куда больше акушерок, с которыми готова была бы рожать ребенка и делать то, что они советуют, чем врачей, которым бы доверялась так же, полностью.

Ира. Вот она во всей красе. Мощная, надежная и с удивительно доброй улыбкой. Эта улыбка тайная. Она для тех, кто рассмотрел за Ириной немногословностью и суровостью ее горячее сердце. Она чем-то смахивает на моего кота. Обнимаю ее, она улыбается и отпускает реплику по поводу работы. Акушерки как-то по-особенному держат руки. Скольких только что родившихся малышей они держали в руках? Кто ж считает…..

Лоток в операционную собран. Смотрю в историю родов. Тазовое предлежание, предположительный вес 4100, рубец на матке. Кесарево три года назад.

До операционной, если идти из родзала, два поворота, до закрытой двери. Иногда можно вот так спокойно идти, хотя определенное ускорение все равно есть. Иногда надо бежать, призывая всем своим видом кого-то в помощь.

В маленькой комнатке возле операционной стоит застеленная кровать. Иногда на ней сидит волнующийся папа. Сегодня есть только кровать. Женщина в операционной еще не спит. Она лежит, раскинув руки на столе, а Павлович – любимый мой анестезиолог – смотрит на женщину поверх очков своими добрыми глазами. Иногда мне кажется, что когда-то Павлович перестарается, и глаза-таки выпадут у него, причем окажутся они не круглыми, а длинненькими такими… Павлович умеет улыбаться глазами. Потому что рот у него закрыт маской, усиленно оттопыренной густыми павловичевскими усами.

Двери в операционную открыты, и мы с Ирой прислушиваемся к разговору. Ага, значит, он предлагает женщине не спать, пока не извлекут ребенка. Жаль, что она не соглашается. Ей хочется наркоза, потому как боится запаниковать.

Есть в медицине один закон. Я ощутила его рано и стараюсь придерживаться. Когда есть выбор в методах и средствах, то нужно прислушаться к тому, что, собственно, думает на эту тему пациент. И это должно повлиять на направление врачебных мыслей. Вот и Павлович: он не уговаривает женщину, а оптимистически соглашается.

Поймав мой взгляд, Павлович кивает:

– Вот пришли акушерка и неонатолог.

Женщина поворачивается к нам. Я улыбаюсь.

– Здравствуйте! Я неонатолог, Полина Владимировна.

– Я, наверное, вас в журнале видела!

– Наверное. – Журнал послужил роддому добрую службу, надо сказать.

– О, как хорошо! Давайте уже быстрее начинать!

Хорошо входить в наркоз с улыбкой.

Акушерство уже заходит помытым. Людмила Яковлевна, Лариса и интерн.

– Здравствуй, Полиночка! Как наш с тобой мальчик?

– Здравствуйте, Людмила Яковлевна, хорошо наш с вами мальчик. Спасибо большое.

Мой мальчик Давид действительно наш с ней. Потому как рожали мы его вместе, целых девять часов. И родили хорошего, розового и нежного. Спасибо вам, Людмила Яковлевна.

– Работаем!

Голос Павловича дает отсчет времени. Теперь начинается операция. Время пошло. Время внутреннего напряжения и ожидания. Слышна каждая секунда. Несмотря на слова, эмоции и четкие движения.

Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Ренет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его…

Теплый свет от лампы греет столик. Сейчас ты родишься…

Мешок Амбу, кислород, отсос – все готово, если вдруг что… хоть бы не понадобилось. Рядом на столике весы, оранжевый реанимационный чемоданчик. Под теплым светом греются пеленки, одеяло, шапка, распашонка и носки.

…Неубоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме приходящия, от сряща и беса полуденного. Падет от страны твоей тысяща, и тьма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое…

Ира, величественная и надежная, стоит в стерильном халате с лотком.

…Вышняго положил еси прибежище твое. Не прийдет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему…

Наверняка, каждая мама желает именно этого своему приходящему в мир ребенку.

…Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…

Пусть все будет хорошо, пусть это хорошо начнется прямо сейчас…

…На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия…

Последовательно – похожие движения. От операции к операции. Когда все идет по плану. Даже у санитарки, чтобы вытереть растекшиеся по полу воды. Вот подпихивает уже ткань под ноги доктору. Воды больше не нужны, сейчас человек родится на сушу. На ткани просто пятно. Неокрашенное. Чистые воды. Вот и хорошо…

Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

От начала операции до извлечения ребенка должно пройти не больше четырех минут. Тогда ребенок не спит точно. Бывает, что извлекают позже, и ребенок также не спит и издает столь радостный для слуха всего родзала громкий плач, оповещающий окружающих, что новый человек пришел в мир.

Но лучше пусть это будут четыре минуты. Часы на стене – с секундной стрелкой. Как это долго. Как много можно сделать за такое время. За это время можно извлечь ребенка из матки. Вот оно! Извлечение. Ягодичное предлежание извлекается по-другому. Акушер проводит рукой по спинке.

Ну вот. Как хорошо! Какое облегчение! Иди сюда, мой красавец! Кричи громко! Это такой прекрасный звук. Детский крик, ни с чем не сравнимый. Маленький рожденный лучик жизни! Как много всего должно было произойти, чтобы стал возможен этот миг. Должны были вот так же закричать те, кто стал потом твоими папой и мамой, а перед ними такой же счастливый миг подарили миру твои более ранние предки. Были долгие месяцы ожиданий, пока ты рос в темноте, покое и спокойствии, твое сердце билось. Как радостно увидеть на первом УЗИ эту маленькую, но верную примету жизни. Есть сердце! Услышала твоя мама! Что за чудо из чудес растет само, повинуясь тому неведомому сознанию закону, который положил от начала времен Господь.

…Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было. Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже, и как велико число их!

Да ты богатырь, настоящий! Обсушиваем орущего человека. Осматриваю его, проверяю рефлексы. Так, писать можно, конечно, только не на тетю Иру, видишь, она серьезная очень. Слушаю сердце и легкие.

Нет большего чуда на земле, чем человек. Нет большей ценности, чем его жизнь. Вот оно, начало земной жизни. Что ты принес из того таинственного мира, о котором никто из взрослых ничего не помнит? О, как прекрасно ты пахнешь! В волосиках, густых и черных, есть немного крови. Потом отмоем ее. Как прекрасны младенцы! Голова у него особенная, как у всех тех, кто решил расположиться в своей маме вверх головой. Смотрю суставы. Ты прекрасен. Вес 4400, 56 сантиметров.

– У нас все хорошо! Всем спасибо! Скажите нам время извлечения.

Единственным, кто знает время извлечения, обычно оказывается анестезиолог. Потому что остальные сосредоточены на ребенке.

На вид тебе все сорок недель. Некоторым людям нужно сидеть в маме больше времени, некоторым меньше. Одеваемся в теплую шапку, носки, памперс, кофту… да, зря я ее распашонкой обозвала, попробуй застегни еще. Пеленка и одеяло. Ну, иди сюда, дорогой. Чудесный пухлый малыш. Показываю его, завернутого в одеяло и пеленку, докторам. Теперь он будет ждать в кроватке свою маму. Детская медсестра будет за ним приглядывать, пока мама не приедет в палату. И тогда они уже по-настоящему встретятся и будут смотреть друг на друга. Впереди у них много дел и много минут. Все минуты будут разные и совсем не похожие на те четыре минуты, которые соединили для малыша вместе два мира.

Обход

Одним из самых любимых моих рабочих дел всегда были обходы. Я делала их с упоением и по возможности не спеша, поэтому самым лучшим днем для работы в роддоме я считаю субботу. В субботу можно не спешить. Нет пятиминутки, нет утреннего хаотического движения, нет начальства.

Один доктор брал на себя третий этаж и родильный зал, а я два вторых этажа, где лежит больше всего женщин. Много сотен новорожденных детей и их мам прошли через мои руки. Это монотонное действие, столь необходимое и простое одновременно, оставляет удивительный след. Помнят наши обходы только подсознательно.

Светлая первая палата. С нее начинается обход второго этажа. Каждый доктор ходит по-своему. Я хожу зигзагом. Пачка историй разложена в странной для постороннего последовательности палат. В каждой палате мама и ребенок. Роддом построен двадцать лет назад, но уже по типу индивидуальных палат. И это очень удобно. Мама сразу оказывается со своим малышом, и ей никто не мешает.

На пеленальном столике ровными стопками лежат детские вещи и стоят разные баночки и другие предметы ухода за малышом. Зачем люди тянут в роддом расческу ребенку?

– Здравствуйте! Детский обход.

Часть мам сразу после этого спрашивает к кому пришли, к ней или к ребенку, но нам не привыкать к такому вопросу. Мы его предусматриваем.

– Раздевайте ребеночка, мама. Будем его осматривать.

Мама медленно поднимается с кровати. Вот молодец! Есть такие, которые даже не думают подниматься. Они лежат весь обход. Надо дать им время. Очень скоро они придут в себя.

Медленные и осторожные движения. Маленькое сокровище. Не глядя в историю, могу сказать, что ребенок первый.

– Доктор, а можно задать вам вопросы?

– Конечно, можно.

Я и пришла за тем, чтобы ответить на вопросы, рассказать, показать и научить вас, новорожденных мам, нехитрым премудростям вечно женской заботы о младенцах. Да и вопросы обычно одни и те же. Вешать инструкцию на стенку – занятие бессмысленное. Уж лучше каждый раз рассказывать.

Вижу, что дело с раздеванием не очень продвигается, предлагаю свою помощь, и мама становится в стороне, заслоняя мне весь свет. Так становятся 99 %. Поэтому младенца я возьму на руки и поднесу к окну, чтобы лучше рассмотреть цвет кожи.

– Мама, у вас получается ухаживать за малышом или вам что-то показать?

– Лучше расскажите и покажите, если можно.

Показываю и рассказываю, как промывать глаза, как чистить нос, как протирать складки, как держать ребенка, когда он поел и когда голодный, как подмывать, как обрабатывать пупочную ранку, как массировать животик, как стричь ноготки.

Хорошо, что ребенок не против демонстрации моих навыков на себе. Особенно успешно проходит массаж живота с явным визуальным эффектом, после чего следует мытье под краном.

Волосики длинные и черные. Нехотя открывает один глаз. Демонстрирует рефлексы и цепляется за мои пальцы крепко всей ладошкой. Кожа суховатая, как у многих младенцев, проделавших недавно удивительный переход под названием рождение.

Взвешиваю малыша. Сейчас по новому приказу можно взвешивать не ежедневно. Это приводит периодически к большой потере массы тела, но надо же воспитывать в людях сознательность. Вот мы и воспитываем, начиная с роддома. Сообщаю маме вес и рассказываю, почему бывает потеря массы тела.

Мама слушает и что-то записывает.

– Доктор, вы можете показать как пеленать ребенка? Мне кажется, он лучше себя ведет, если запеленать.

Пеленание сейчас не в моде. Все многие века такого занятия признаны наукой неправильным и ущемляющим свободу ребенка.

– Да, бывают детки, которые любят пеленание. Оно напоминает ребенку матку. Поэтому малышу и спокойнее.

Показываю, как запеленать. Это напоминает замедленную съемку.

– У вас получается прикладывание к груди или надо помогать?

– Ой, покажите. Он мне всю грудь искусал.

Укладываю маму на кровать, показываю, как правильно лежать и куда деть свои собственные руки. Если правильно все показать и сделать, то больно не будет и ребенок захватит грудь самостоятельно почти всегда. Главное – не бояться.

Как странно, но ребенок часто лучше знает, что и как надо делать, чем его новоиспеченная мать. Вот он лежит довольный и сосет предложенную грудь. Какая умиротворяющая картина.

– Спасибо, доктор!

Я улыбаюсь и прощаюсь. Расти большим, малышок!

Древнее счастье

В саду на траве под яблоней лежат старые бревна. Если пройти мимо них, то окажется, что они густо покрыты красно-коричнево-черными бабочками. Бабочки вспорхнут и закружатся, а потом снова сядут на бревна, потому что на них хорошо маскироваться.

На бабочек идет охота. Не настоящая, а игрушечная. В охоте принимают участие мальчик Тимофей и кот Мур. Кот бы полежал, конечно, и погрелся на солнышке, но Тимоша мыслит иначе. Он бежит с котом на руках, а потом кидает его на траву, рядом с бревнами. Кот приземляется и поднимает в небо рой бабочек. Тимоша хохочет и ловит кота. Потом игра продолжается снова. Наконец коту это надоедает, и он удирает в сторону дома, пока Тимофей весело хохочет, глядя вверх сквозь ветки деревьев.

Я точно знаю, что Оксанка очень хотела ребенка. Запомнилось это со свадьбы, где кто-то объявил самое заветное желание невесты. Свадьба была замечательная! Летела в небо пара белых голубей, украинские мальчики танцевали зажигательную лезгинку, запавшую в их сердца в одном из походов в Грузию.

Сначала Оксана меня побаивалась, но потом, раззнакомившись и расслабившись, как-то доверилась мне, и стало нам обеим от этого доверия проще и теплее.

Беременность эта была местами тернистая. Частично из-за обычной материнской тревожности, потому что свойственно нам, женщинам, тревожиться заранее и печалиться о том, чего может совершенно и не произойти никогда.

Рожать они собирались у нас в роддоме. Помню, что это была среда. Потому что я ждала на смену себе Стасика.

Оксану, приехавшую с чем-то вроде предвестников, из роддома уже не отпустили, потому что на осмотре стало понятно, что ребенок родится в самое ближайшее время.

Помню картинку из окна старой ординаторской, выходящей на улицу и церковь: Оксана наматывает круги вокруг роддома. Много зелени, людей, и справа видны золотые купола храма. В праздники и воскресенья там бьют в колокола. И все, кто просто проходит рядом, становятся причастным к величественному, как бы исходящему из глубины веков звуку.

Действия – всегда впечатляют. В тот теплый июньский день было солнечно и тепло. Лето раззадорило людей, и все они двигались в каком-то быстром ритме.

Когда у нас только начинались партнерские роды, то не все восприняли это с радостью и пониманием. Но, к счастью, главный врач оказалась женщиной прогрессивной и деятельной, и спустила она директиву сверху: все, кто хочет вести партнеров в роды, их могут вести. Так и переучились наши работники – кто с радостью, кто скрепя сердце, а кто и с безразличием. Но как бы то ни было, родзалы были переоборудованы, сделали в них ремонт, и вот все чаще стали появляться там счастливые молодые отцы. Вид у них был самый разный, но их принимали, все показывали, помогали и поддерживали. А потом уже перестали удивляться, попривыкли и улыбались тем папам, которые приходили к нам уже второй раз. Прямо как родным радовались.

Родзал – место особенное. Тут начинается очень многое. И многое заканчивается. Переход, одним словом. Зашли мы туда все вместе: две Оксаны, одна из которых доктор, потенциальный папа Андрей и я.

Папа слегка в шоке, но я не обращаю на это внимания. Вот они обустроились. Тут пройдут несколько самых удивительных и ответственных часов в их жизни.

Окно открыто на проветривание. Солнце ушло в другую сторону роддома, нет уже такой жары. Слышно, как вдали едет поезд.

Сначала все спокойно, и схватки медленно нарастают во времени. Длиннее, еще дольше.

Мы с доктором выходим, оставляя беременную пару в родзале.

Ординаторская в родзале маленькая. В ней стоит диван – это место для ответственного дежурного, где он может принять горизонтальное положение, а если удастся, и поспать. Рядом акушерки пьют чай и ужинают. Двери открыты, и общая картина родзала слышна.

Роды – удивительная штука. Так и не понятая до конца и каждый раз новая, непредсказуемая. Можно выучить биомеханизм и наблюдать его, можно знать, что, как и почему бывает чаще, но нельзя дать никакого прогноза.

Сколько существует человечество – столько существуют роды. Меняются теории, способы и места родовспоможения, но остается перед лицом родов некоторый страх и трепет. Как тесно от того, что мы ограничены сейчас протоколами, историями родов и диссертациями на тему, как правильно участвовать в этом процессе! Какое счастье, что есть правила, открытия и методы, не позволяющие теперь умирать матерям и младенцам так часто, как это было на протяжении многих веков.

Через некоторое время Оксане становится больно.

Да, роды – это больно, констатирую я, но терпимо. Текут воды. Человек проводит целых девять месяцев в воде. Теперь пора на сушу. На схватках супруги ходят по палате кругами, а между схватками Оксана пытается отдыхать. Андрей ходит за женой со штативом. В коридоре родзала, на кушетке, лежит пила. Что тут делает пила?

Роддом полон всяких историй, потому что его составляют люди. Со своими радостями и трагедиями, мыслями, трудом, переживаниями и привычками. Но почему-то все мы собрались в этом месте, такие разные. Это место, с его чудом в центре, объединило нас всех.

Ведут себя хорошо. Я надеюсь, мои советы, дававшиеся в разной обстановке на протяжении беременности, все же легли в подсознание и всплывают теперь в нужном пространстве-времени. О, сколько всего было рассказано, переговорено, прочитано и записано! Но сейчас, на пиках боли, когда новая жизнь прокладывает себе неведанную доселе дорогу, в голове рождающейся матери есть некое марево, не дающее, к счастью, включить сознание полностью и до конца.

Понимаю, что Оксана молится. И я помолюсь вместе с ней. В такие минуты я думаю, что как прекрасно, когда тот, кто сейчас рядом и может тебе помочь, такой же, как и ты. Молимся мы обе Пресвятой Деве Марии… Когда-то на курсах в Донецке отец Никита рассказывал моим беременным девушкам историю, полную грусти и какого-то одиночества, – о том, что Христос пришел на такую Землю, где не было Ему даже места в гостинице. Мне кажется, что нужно смотреть на историю этого Рождения несколько по-другому. Разве был такой дом, который бы вместил рождающегося Христа?

– Оксана, выдохни боль! – Мои слова она слышит и кивает с закрытыми глазами. Вот и хорошо. Расслабься и дай мышцам возможность не бороться с тобой.

– Дышим и расслабляемся на выдохе. Пусть все стекает вниз.

Андрей поддерживает ее как может и периодически смотрит на меня, ища поддержки и одобрения. Я улыбаюсь и киваю ему. Все хорошо. Вы прошли уже часть пути. Просто последний кусочек – самый сложный. Так всегда бывает. Но в конце откроется второе дыхание.

Сидим в акушерской ординаторской и пьем чай. Роддом живет сутками. Они начинаются и заканчиваются в девять утра. Да, наши сутки другие. Самые сложные часы в сутках начинаются с трех утра. Человеческая усталость дает о себе знать. Но в самом сердце роддома – в род-зале – усталость бывает в любое время наших особенных суток, потому что роды – процесс непредсказуемый и мало поддающийся контролю и временным рамкам.

Прибегает Андрей и сообщает, что, кажется, потуга была. О, если бы ты себя видел, дорогой! Какое смешение чувств сейчас у тебя на лице. Мы идем в палату, чувствуя, что время, когда этот младенец появится на свет, уже совсем близко. Не остави мене, Господи Боже мой, не отступи от мене!

Смотримся. Полное раскрытие. Сумерки. Я люблю сумерки. Теперь надо дать возможность головке опуститься. Уже не отхожу далеко. Почему-то мне кажется, что женщина рядом ей сейчас не помешает. Ее тужит, но еще рановато. Выключаем свет. Еще немного, моя девочка. Пусть тебя ничто не отвлекает. Полчаса. Как тянется время. Длинные и тяжелые минуты. Как в непогоду. Давящие и тяжелые. Медленное время и боль.

– Выдохни, Оксана. Давай попробуем.

Учимся тужиться. Лучше всего получается с моей рукой на животе. Тогда понятно, что надо выталкивать. Головка врезывается.

Яркий свет лампы в родзале. Время пришло. Все, начинаем тужиться.

Господи, помоги нам! Красивая акушерка Лена. Мне нравятся спокойные люди. Мне кажется, что она всегда улыбается, а еще мне кажется, что родзал и потуги действуют на людей несколько специфично. Причем на всех. Но мы все придем в себя, когда будет надо. Так всегда бывает.

Тужится она слабо. Оксана! Соберись! Ребенок начинает страдать!

– Вдох и потужилась! Главная в родах – акушерка. Все слушаются ее команд.

Доктор Оксана слегка помогает, я складываю уставшую Оксану, потому что, закидывая голову назад, ребенка она не вытужит.

Родилась головка. Тужься, Оксана! Не теряй времени! Старайся, потому что никто не может сейчас тебе помочь так, как ты сама. Нельзя прожить чужие роды. Выводят плечики. Выскальзывает тельце. Плюх. Не кричит. Движение по спинке рукой. Обсушиваю его. Еще движение. Очищаю ротик от слизи. Вдох. Слава Тебе, Господи! Он дышит.

Вдох и крик. С Днем рождения, дорогой! Радуйтесь, новоиспеченные родители! 22:10. Родился человек в мир! Боже мой, какое это чудо и сколько эмоций, переполняя нас, вырываются наружу. Мальчик. Похож местами на папу. Ну, разговаривайте же с ним! Не хочет он реагировать на чужую тетку! Папа робко начинает говорить с ним. Почему они теряются и молчат? Что за всеобщее оцепенение нападает на большинство?

Маленький. Ты узнал? Папа разговаривает со своим сыном. Родзал наполнен нашей радостью. Она летит в открытое окно. Иногда мне кажется, что новому человеку радуется вся Вселенная. Величайшее чудо – по образу и подобию. Открывает глазки. Понемногу, робко. Смотри, смотри, дорогой. Вот мир, где мы живем. Мы все тебя очень ждали. Древнее счастье.

Роды еще не закончены. Краевое отделение плаценты. Плюх-плюх. Впереди кровь. Потом плацента. Целенькая. И небольшая.

Ребенка накрыли одеялом. Трогает грудь языком. Как тебя хотели назвать? Точно, Тимофей, Тимоша. Чмокает. Все закончено. Нажимаем на матку. Все нормально. Взвешиваем. 3380. Слушаю и смотрю его. Все нормально. Хороший ребенок. Маму кладут на кровать, где она была перед родами. Переодеваем в домашнее ребенка и возвращаем его к груди. Закройте окно! За окном летняя ночь и звезды. Оставляем их.

Историю я пишу автоматом. Сколько баллов? 8/9. Все хорошо. Ценные советы и просьбы. Спасибо акушерке. Доктор Оксана уезжает. Еще чьи-то роды. Вообще-то я не дежурю, я тут так, мимо проходила. Ладно. Ребенок уже родился, а Стасик не идет. Хороший ребенок. Пишу историю. До Оксаниных родов были еще несколько. Успела даже к груди поприкладывать одного малыша. Присасывался, аки пиявка. Ну, наконец эта девочка выезжает в палату.

Какая палата есть свободная? Девятая? Давайте. Люблю девятую. Когда-то я в ней лежала. Только не помню, с каким именно ребенком.

Оставляем маму. Мы собираемся (я и новоиспеченный папа). Из ординаторской вызываем такси. Выходим на улицу через акушерский пропускник. Вот окно. Там Оксанка и мелкий.

В родзал набежала куча народу. Хорошо, что мы уже родили. Едем домой. Музыка идиотская. Скорость машины сумасшедшая. Ничего. Умру я явно не сегодня. Как много машин и людей на улице! И сколько тех, кто сегодня родился. Поднимаюсь по лестнице, а внутри меня радость, мир и гармония. На сегодня все мои дела сделаны. Завтра будет новый день. И в этот мир придут, прожив свое рождение, новенькие люди.

Прошлое лето было жарким. Я спускалась на пропускник к ожидающим меня Оксане и Тимофею. Сколько раз я его слушала и осматривала, но, увидев меня в белом халате, он смотрит удивленно.

– Хрещена, ти шо, лiкар?

Мы все громко смеемся. Я, Оксана и двое молодых пап, оказавшихся рядом с нами.

– Так, мiй зайчику! I дуже особливий.