Текст книги "Небо из сюра. Дымка. Слова из ничего"

Небо из сюра. Дымка
Слова из ничего
Потап Пилигрим

© Потап Пилигрим, 2017

ISBN 978-5-4483-4634-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Небо из сюра

Предисловие

«Ты всего лишь тень – себя прошлого, себя будущего или какого-то другого человека;

все мы чьи-то тени»

(Д. Гракх)

Бессмысленная тень за гранью мировосприятия; ведь до тебя даже не дотронешься, а что сегодня в этом мире ценно из нематериального?

«автор тоже человек

автор может ошибаться»

(И. А. Ахметьев)

И автор ошибается. Любой. Абсолютно. Снова и снова, по кругу, словно пытается поймать себя за хвост.

Глава 1

Я сидел на диване и тупо глядел в потолок, пытаясь разглядеть хоть одно белое пятно. Довольно трудно сидеть так долгое время. Но я сидел и терпел жжение где-то внутри шеи. Я ждал хоть какой более-менее дельной мысли. А говорят, в наше время не бывает героев.

Густой и терпкий туман заливал округу, как дым от какой-нибудь неимоверно крепкой сигареты; ни черта не видно и тяжело дышать. Небо было застлано той же серой пеленой, ни намёка на солнце, хоть на самый маленький лучик. Из окна я видел только небольшую часть улицы, но было легко догадаться, что всю ночь шёл дождь. Асфальт, неровный и бугристый, делился на холмики и впадины, наполненные водой ночного дождя. Трава блестела блёклым сиреневым цветом. Привычный гул улиц совсем пропал, вместо него несла караул таинственная тишина.

Мне не спалось. Около четырёх утра я захотел прогуляться. Затхлый квартирный воздух осточертел, а открытые окна никак не влияли на ситуацию; на улице совершенно не было ветра. Меня воодушевлял тот факт, что я увижу пустой, спокойный, ещё спящий город. Без присущей ему суеты и нервозности, которая уже сидела в печёнках. Я быстро оделся и на моём лице проявилась странная улыбка.

Было воскресенье, бесплановое и совершенно свободное от каких-либо дел и забот. Вот, я уже спускаюсь по лестнице и как обычно открываю дверь подъезда, в сопровождении ещё такого же обычного писка после нажатия кнопки, которую, почему-то, не получилось подчинить с первого раза. Я вышел и тут же ощутил всей кожей влажный ветер и пар от асфальта. Навязчиво резко пахло травой и цветками неизвестного мне растения. Макушки высотных домов полностью спрятались в тумане, который заполонил абсолютно всего меня самого. Чувство полного сокрытия от мира поработило меня, захватило мою волю по моему же согласию. Я ощущал одиночество, оно было мне всласть. Очень странное чувство, которое я испытывал впервые. Обычно люди страдают от одиночества, всеми путями пытаются его избежать. Бегут в пустые компании и в людные места, чтобы чувствовать себя социально значимыми, чувствовать эту сакральную принадлежность к обществу, причастность к чему-то такому непостижимому, тайному и, как им кажется, уж точно не бессмысленному.

Но такое одиночество, которое испытывал я, не было похоже ни на какое другое. Этому чувству позавидовали бы многие. Когда ты знаешь, что на тебя никто не смотрит, когда ты сам ни на кого не смотришь. Я достиг почти полного расслабления, когда шея становится мягкой, как подушка, держит голову, свободную от мыслей и страхов, от страстей и от переживаний. Меня накрыла волна жажды получить всё от этого одиночества, абсолютный максимум наслаждения; уехать в тайгу, джунгли, в пустыню, тундру, на одинокий песчаный берег никому не известного моря. Эта волна накрыла меня, и я всхлипнул, точно захлебнулся. Всё это время я бродил по пустой дороге, прямо по самому её центру. Мне хотелось идти именно так, потому что в обычный день у меня бы не получилось. Я начал бежать изо всех сил, не видя того, что впереди из-за тумана. Всё происходящее было для меня необычным. Так почему же не воспользоваться этим и не получить всё возможное от этой необычности?

Часов в восемь я вернулся домой. Не помню, почему я решил, что пора возвратиться. Не помню, что чувствовал на пути к дому и не помню вообще как шёл. Странно, но я будто куда-то провалился и совсем потерял ощущение времени. Когда подходил к подъезду, сознанье вернулось и я заметил, что туман начал медленно рассеиваться, а солнце наконец показалось за тучами. С чувством полного опустошения и усталости я лёг ещё поспать. Я спал, а город просыпался.

«Когда сплю, складываю руки на груди

Руки положат точно так же

Словно бы улетаю в себя»

(Билл Нотт)

Глава 2

Я проснулся с непреодолимым чувством голода и жажды, будто сутки бродил по забытой Богом раскалённой пустыне. Но по привычке я пошёл умываться, а не на кухню. Моя маленькая ванная комната была устроена почти как у всех: ванна, стиральная машина, раковина, а над ней висело большущее зеркало на всю ширину стенки. На стиральной машине лежали все мои гигиенические принадлежности. Я взял щётку, помочил её под краном, выдавил немного едко-мятной пасты, от которой защекотало в носу и нехотя принялся чистить свои зубы. Закончив, я приподнял голову и увидел своё лицо в том самом зеркале. Оно казалось немного неправдивым и комическим, видимо потому что зеркало было не совсем ровным, скорее даже чересчур кривым. Волосы лежали на голове беспорядочно; мини-хаос на моей голове походил на древние и непроходимые джунгли. Глаза были не то чтобы сонные, скорее даже спящие. Веки, свисавшие вниз и мешки под глазами делали их меньше, что добавляло комичности выражению моего лица. Если бы я встретил такого человека на улице, я бы точно почувствовал отвращение. Мои ноги и руки слушали меня с запозданием. Пальцы же вовсе не подчинялись. Принимать душ, чтобы прийти в чувство, было лень. Я мысленно подтвердил своё нежелание тем, что мне сегодня никуда не нужно было выходить. После ванной меня ждала кухня. Из чайника я налил себе воды в стакан и выпил, но никакого удовольствия не почувствовал. Вкус зубной пасты стал сильнее при контакте с водой и, выпив её, я будто прополоскал свой рот ещё раз, только не сплёвывая. Моё лицо немного искривилось, излучая неприязнь, приподняв немного нос и верхнюю губу. Я подошёл к холодильнику и понял, что ничего, кроме колбасы и яиц в нём не было. Ну и что? Вполне себе завтрак. Я постоял и подумал, можно ли что-нибудь приготовить из этого. Я пришёл к выводу, что колбасу можно зажарить и разбить к ней пару яиц. Глазами начал искать сковородку. Когда увидел её в груде грязной посуды понял, что мне совсем перехотелось есть. Все мне говорили, что пора бы найти какую-никакую девушку, может, тогда моя квартира стала б похожа на пригодное хоть для самой примитивной жизни место. Я взял батон колбасы и начал грызть его, всеми силами отвергая эти мысли о девушках и всякой ерунде. Утро, подобное тем, что преследуют меня всю мою жизнь. Изо дня в день, из года в год, одна и та же серая картина. Её автор, видимо, решил подшутить надо мной.

За два с лишним десятка лет своей нудной и бестолковой жизни я не нажил себе ни одного настоящего друга, ни одной по-настоящему верной женщины, ни одной стоящей идеи. Мама умерла, когда мне исполнилось шестнадцать, чуть-чуть не успела проводить меня во взрослую жизнь. Я совсем не помню себя тогда. Не помню, что я чувствовал и чувствовал ли что-то вообще. Отец бросил маму, как только узнал, что она беременна мной. Мама была очень жизнерадостным человеком, таким лучиком солнца среди ночи. Она всегда учила меня не унывать и радоваться каждому мигу своей жизни, но эта наука мне была не ясна и постичь её мне явно не суждено. У мамы был рак и последние четыре года она жила с мыслью о том, что смерть уже на пороге и звонко скрежещет своею косой об дверной косяк. Но она не поменялась даже под страхом смерти. Это был скорее не страх, а смирение с данностью, которую она приняла всецело.

После её смерти попечительство на оставшиеся два года до моего совершеннолетия взяла на себя бабушка. Страшно сварливая, властная и грубая женщина, с которой мне так ни разу и не довелось нормально поговорить. Она делала вид, что я жив только благодаря ей. Ставила себя выше всего, что происходит вокруг, что происходит со мной. Она считала, что я обязан ей всем и жизнь моя подвластна только ей одной. Ну, я особо не задавался мыслями о том, какая жизнь меня ждёт, настраивая себя на то, что потерпеть придётся всего пару лет, а там я уже что-нибудь да придумаю. Изо дня в день я терзал себя такими вот мыслями. И в таком тумане находилась моя жалкая жизнь очень долгое время. С того самого момента, как я себя помню. И вправду, кому нужен такой друг? Такой спутник? Все люди ищут в жизни человека-опору да покрепче, а я походил на стул с болтающейся ножкой, починить которую никому или не хватает времени, или желания вовсе, что немудрено. Я всегда думал, что вот-вот и какой-нибудь случай, какой-нибудь человек, какое-нибудь новое чувство изменит меня. Изменит в лучшую сторону. Мне совершенно не приходило в голову, точнее, казалось абсурдным до смеха и слёз то, что я могу сам изменить себя. Захотеть и изменить. Напрочь. На корню. Эта мысль с того момента, когда она только начала зарождаться в моей голове, отвергалась мною с вышеназванным смехом через слёзы и полным неверием в перемены. В итоге дошло до того, что она перестала меня посещать совсем и этот туман поглотил меня. А как выбраться из него, если никто не хочет помочь? Как выбраться, если у всех такая же тюрьма, которая точно так же гложет душу и водит ножом по запястью, то слабее, то сильнее надавливая? Может, нужно всего лишь искренне попросить помощи? А вдруг это будет выглядеть, как унижение? Ведь все живут в таком же тумане одиночества, отчуждённости и безразличия. В этом все люди – братья.

Задайте себе вопрос, каков смысл вашей жизни? Мало кто способен ответить как-то вдумчиво и вкрадчиво. Да, можно говорить, что ты преследуешь какую-то великую цель и помыслы твои чисты и благорассудны, и что ты вообще весь такой хороший и добрый. Зачем тогда говорить о этих помыслах? Чтобы расположить себя в глазах других? Чтобы лесть полилась в твои уши? А может, это всё только моя паранойя и я вижу неправдивый, натянутый скрытый умысел, который просто мною выдуман и в реальности не существует вовсе? С другой стороны, можно говорить о том, что цель твоей жизни – просто жить, просто быть хорошим человеком. Да, услышав такой ответ, можно сказать, что всё гениальное просто и успокоится, отложить этот вопрос. Ведь, чем плох такой ответ? Но не кажется ли вам, что от него попахивает безразличием и равнодушием? Разит прямо. Просто жить? Ну, ты же не какой-нибудь комар. Просто жить? Пускай и допустимо сравнение такого человека с комаром; летаешь, жужжишь у других над ухом, оставляешь зуд на коже, раздражая и нервируя каждый Божий день. И в чём смысл? Пожужжишь, улетишь и кто вспомнит о тебе? Так если и вспомнят, что это будут за воспоминания? Они будут наполнены тем самым раздражением с нервозностью, от них захочется поскорее избавиться. Что останется кроме этого? Ох, загадка. Как и весь этот туман, который наводит мысли и подозрения о той самой паранойе.

А как насчёт жизни без цели вовсе? Когда человек, как маленькое пёрышко из книги Гампа летит на встречу ветрам и полностью зависит от них, полностью отдаётся им, потому что для него нет иных вариантов. Такая жизнь достойна уважения? Ох, не знаю. Лично я вижу тут то же безразличие, сухость и какое-то рабство, как бы парадоксально это не звучало. Ты вроде бы освобождаешь себя от всего, от всех тягот и оков, паришь беззаботно, как то перо, но всю власть над собой ты отдаёшь воле случая, удачи. Такая свобода была нужна?

Есть ещё такой тип людей, которые считают себя хозяевами жизни. Они безустанно верят, что всё в их руках и всё зависит только от них. Ну, это уж точно звучит абсурдно, не находите? Семь миллиардов людей и каждый себе хозяин? Глупо, наивно. Логично предположить, что все судьбы изначально переплетены. Это логично потому, что мы живём в обществе и так или иначе взаимодействуем друг с дружкой. Как пример можно привести обычную невзаимную любовь. Любовь, безусловно, стихия и стихия одна из самых всеобъемлющих. Не любит тебя человек, ради которого ты бы отдал всё, что дорого тебе, жизнь бы свою положил без раздумий. Не любить и всё тут. И что? Что ты сделаешь? Полюбить себя ты не заставишь никогда. Вряд ли что-то так кардинально поменяется в тебе или в том человеке, чтобы родилось то самое чувство любви, чистой, настоящей любви. Пустое это всё. В этом случае человек раб стихии, всего лишь жалкий раб, который неспособен что-либо поменять, подстроить под себя. Так же подойдёт сюда и смерть, и дружба, и ненависть. Если, конечно, говорить о настоящих, искренних чувствах, а не наигранных, сопровождающихся какой-то корыстной целью. Ну и какой тут человек хозяин? Раб человек, раб и точка.

Вы спросите, к какой же категории я отношу себя? Создадим тут некую интригу. Мы ведь должны в итоге как-то развеять эту завесу непонятности, а один я обречён на провал. Мы же должны хоть чуточку разогнать этот надоедливый туман.

А может, весь этот туман – это всего лишь мои страхи и расстройства с разочарованиями, которые всюду следуют за мной? Ответить на это сможете только вы, выступив прямо сейчас в роли психиатра, ставящего мне конкретный и опустошающий диагноз.

Видите ли вы тот же туман?

«Вечер

смотрю немые фильмы

в окнах противоположного дома»

(И. А. Ахметьев)

Глава 3

Осень близилась к концу. Вот-вот и декабрь. Странно, но пролетела она в мгновение. Проснулся я часов в восемь, была пятница. За окном пасмурно и даже воздух казался влажным, тяжёлым. Сразу же, как только встал с кровати, я почувствовал сильное недомогание; голова жутко кружилась и по телу пробегала судорога, от ног к рукам и обратно. Чувство тошноты раздражало больше всего. Нужно было как-то его заглушить. Я пришёл на кухню и взял чайник, чтобы выпить воды. Глоток дался с трудом; комок в горле засел прочно.

Я взял телефон, разблокировал его, и почувствовал острую резь в глазах от света экрана, который нарочно оказался максимально ярким. Никаких оповещений, сообщений, тем более звонков не было. В такие моменты я обычно мысленно говорю себе: «Правильно, а кому ты нужен?». Это обычно происходит само по себе.

Я вызвал врача. В таком состоянии я точно никому не пригодился бы. Думаю, я и так не отличаюсь особой полезностью, в общем-то как и все. Энтузиастов в наше время днём с огнём не отыщешь, а чтоб ещё и с руками и головой из нужного места; то мечты и грёзы. Я уж точно не из их числа.

Поскольку день освободился, я решил, что нужно найти себе хоть какое-то мало-мальски полезное занятие. Кому оно только будет полезно, чёрт его знает. Спать не хотелось. Есть тоже; комок в горле до сих пор меня не оставил. Я бродил по комнате взад и вперёд. Пытался сосредоточиться. Чёрт, как же это трудно – думать. Придумывать что-то. Я решил не ограничиваться рамками комнаты и вышел в коридор. Увидел себя в зеркале. Нужно было придать своему силуэту важное очертание, важную форму, я же занимаюсь мыслительной деятельностью, чёрт возьми. Я выпячил немного грудь вперёд и соединил руки на уровне поясницы. Как же это необычно – думать. Мой шаг стал всё больше походить на марш. Я зашёл на кухню и сперва меня посетила мысль приготовить что-нибудь этакое. От бабушки осталась какая-то книга с рецептами, старинная такая. Она всплыла в моей памяти довольно спонтанно. Такая ярко-красная и большущая. Большая быть может потому, что я тогда был совсем маленьким. Боже, как же тогда было хорошо. Мама жива, бабушка ещё не озлоблена старостью. Чудесные времена.

Но тут меня будто что-то тяжёлое ударило по затылку и я, пригнув голову понял, что стою один на кухне с важным видом павлина и не могу даже найти себе какое-то элементарное применение, какое-то занятие, чтобы попросту убить время, убить немного этого гнусного явления, которое придумал какой-то идиот. Время, которое надоело, которое выбешивает своей непомерной властью и мощью. Время, которое уничтожает всё вокруг, рушит надежды, ломает людей и играет с тобой в вечную игру, в которой ты заведомо проигравший. Мучайся, глупец, потому что от тебя ничего не зависит. И я хочу его убить, это время, которое ненавижу. Решено; с этого момента я объявляю войну времени.

Я сорвался с места и побежал искать ту бабушкину книгу в большую комнату. Стеллаж с книгами за стеклянными дверцами занимал половину комнаты. Странно, но я никогда этого не замечал, не замечал этой масштабности. Никогда он ещё не казался мне таким основательным и большим, хоть я вовсе уже не маленький.

Я искал её довольно долго. Насколько хватило у меня терпения. В итоге на глаза мне попались «Письма незнакомке» Моруа. Я наугад открыл страницу:

«…существует два разных подхода к людям.

Первый состоит в том, чтобы взирать на них критическим оком – возможно, это справедливо, но сурово – это подход равнодушных.

Другой соткан из нежности и юмора; при этом можно видеть все изъяны и недостатки, но смотреть на них с улыбкой, а исправлять мягко и с шуткой на устах. Это подход любящих»

А если добавить ещё и третий подход? Который включает и юмор во всех его проявлениях, иногда и критику. Подход, который не способен исправлять недостатки и шероховатости, что уже само по себе абсурдно, потому что кем мы будем без них? Это подход циников, но и тут не всё так однозначно. По большей части у людей в моде именно этот, третий подход. Да и как критика может быть равнодушной? Бред какой-то. Если б я был равнодушным, мне было бы плевать на всё, так ведь? Так на кой чёрт мне нужно было б напрягать мозг лишний раз, чтобы анализировать что-то, будь то деяние, фраза или что-то иное?

А юмор? Так он ведь разный бывает. Можно так пошутить, что человек тебя возненавидит до конца жизни. Ну, и как это вяжется с любовью? Разве что к самому себе. Какой-то абсолют в этих словах из книги. Не люблю абсолют, если это не водка.

К чёрту всё. Поеду куда-нибудь подальше. К чёрту эти книги, к чёрту квартиру и меня тоже к чёрту. К нему же врача, которого я вызвал, который должен прийти с минуты на минуту, ведь он всё равно мне не поможет. Да и справку эту на работу, как и саму работу… Можно долго и беспрестанно чертыхаться, но толку никакого, ей-Богу.

Я оделся и вышел из квартиры. Впервые ощущаю такое неистовое торжество; мне наконец хватило смелости признаться самому себе, что всё бессмысленно. Всё так глупо, однообразно и нарочито. Всё навязано мне этим треклятым временем. Временем и на часах, и в смысле эпохи. Всё это, всё, что вокруг, рано или поздно станет пережитком эпохи, следующей за нашей.

Я перешёл в наступление; держитесь все секунды, минуты и прочие деления тебя, о, время, которое скоро станет мне безразлично, а уж для этого я сделаю всё.

Часов шесть вечера. На улице темно, и пусто, что ночью. Все либо только едут с работы, либо разносят продукты из магазинов по своим современным холодильникам. Боже, как же это замечательно, когда выходишь утром из дома – темень, вечером с работы – она же, будто ничего не поменялось вовсе. И день за днём ты всё больше к этому привыкаешь, до такой степени, что потом вряд ли сможешь жить без этого.

Сажусь в трамвай и еду к метро. Вагоны пусты. Ясное дело, ведь все едут с работы от метро. Навстречу мне движется точно такой же трамвай, забитый людьми, я бы даже сказал заколоченный. Господи, идиоты. Пешком бы что ли прошлись хоть разок. Или они просто не знают, как же замечательно идти, когда в ушах играет любимая музыка? Отключать мир, словно у тебя за пазухой пульт из фильма «Клик» и ты властен над этим чёртовым временем. Лучшее оружие в этой войне – музыка, и оно у меня. Кто тут папа, а? О, да, один-ноль, время.

«я встретил двух маленьких близнецов

и хотя они были совершенно одинаковы

посмотрел на меня

только один»

(И. А. Ахметьев)

Глава 4

Открыв глаза, я увидел расплывчатый силуэт мужского лица. Я не понимал, где я нахожусь и кто этот человек. Я никак не мог разобрать, что он мне говорит. Движениям его рта не вторило звуковое сопровождение. Я чувствовал себя клоуном, на которого напялили кучу всяких причудливых штуковин, шляп, мишуры и пышных платьев. Контуженным клоуном, который не мог ни то что на ногах устоять, на заднице усидеть. А сидел я за барной стойкой неизвестного мне заведения. Машинально я одёрнул рукав, чтобы посмотреть на часы. Была глубокая ночь, почти три часа. Незнакомец продолжал говорить, выдыхая на меня дым вместе со словами. Всё смешалось и существование в этот миг потеряло какой-либо смысл. Такое чувство бывает, когда приходишь на концерт в какую-нибудь филармонию в первый раз. Может, даже билет достался тебе абсолютно случайно. Все вокруг осведомлённые завсегдатаи подобных мероприятий, настоящие ценители классики, элита общества (они любят, когда их так зовут) и ты такой весь испуганный, в ожидании чего-то сокровенного, секретного. Того, что далеко не каждому даётся. А когда концерт начинается, разочарование хватает твою душу. Да, всё это красиво, безусловно. Но как-то быстро ты с этой красотою свыкаешься и она начинает казаться тебе обыденной. И реальность опять не сходится с ожиданиями. Это чувство в данном случае и путается с разочарованием. И ты не понимаешь этих вздохов дам, непревзойдённых ценительниц искусства, восторг которых всего лишь показуха, достойная шквала иронии. Не понимаешь аплодисментов и оваций… но, сам того не замечая, аплодируешь. Потому что так нужно. Потому что что-то невидимое хлопает твоими ладонями вместо тебя. Тут как раз и начинается разоблачение тайн, причастие к тому сакральному. Ты будто хлопаешь себе. Ты молодец, ты теперь такой же ценитель и все вокруг поздравляют тебя.

– Знаешь, что я в людях ценю? Ты вот сказал или сделал какую-нибудь ерунду, за которую очень стыдно становится. Они-то поняли, что это за ерунда, но виду никакого не подали. Будто этого и не было вовсе, будто всё растворилось в воздухе по волшебству. Всегда восхищался этим талантом, а это несомненно талант, скрывать неловкости других. – Я начал разбирать слова того незнакомца, что сидел напротив меня и выдыхал табачный дым.

Я сидел и молча кивал, когда мой собеседник брал паузы, икая и всхлипывая. Странно, но я совсем не помнил, что было до этого момента. И как бы не старался восстановить осколки вчерашнего вечера, всё рассыпалось заново раз за разом.

– Тебя-то как звать? – спросил сидящий напротив, возвращая меня из раздумий.

– Вадим, – мой голос звучал необычно грубо. – Вас?

Незнакомца слегка смутило то, что я обратился к нему на «вы». Видимо, ему показалось, что задушевная беседа минутой ранее ввела нас в статус хороших знакомых. Но была проблема – беседы я не помнил. Он немного опешил и даже чуточку протрезвел. На мгновение его лицо приняло серьёзный вид. Выпрямившись в спине, он ответил монотонным, серьёзным голосом, явно рисовавшись:

– Очень приятно, сэр. Меня же звать Марк. Повторюсь, мне приятно, как никогда. – он встал со стула и со смиренным видом наклонился вперёд с вытянутой рукой, поглядывая исподлобья. На моём лице проступила то ли улыбка, то ли ухмылка, причины к появлению которой не было. Но руку ему я пожал. Выпрямившись, он принялся гоготать.

– Неплохой номер. – буркнул я.

– Благодарю.

На заднем плане веселье не умолкало. Улыбки, смех, восторженные вопли и пьяные покачивания, объятья и лобзания, несомненно наигранные. Всё это стало настолько привычным, что не вызывало ни отвращения, ни удивления, никаких эмоций. Абсолютное «ничего» парило всюду. В помещении довольно тускло горел свет и за столпом сигаретного дыма невозможно было разглядеть очертания лиц и фигур. Сонный бармен уныло разливал текилу по шотам, сдабривая хорошей щепоткой соли по краям каждую, и завершал он свою композицию кусочком лайма. Я не видел ничего и видел всё. Каждый вздох и тост отдавался в моей голове, словно морские волны билась о выступ горы. Но эмоций я не испытывал, а может просто убедил себя в этом.

Мне стало не по себе, и мой новый знакомый это заметил:

– Ты что такой бледный? Пойдём на улицу.

Я кивнул. Мы рассчитались в баре. Одевшись, я по привычке осмотрелся, не забыл ли чего, хоть и забывать было особо нечего. Мы направились к выходу. Путь лежал через самую гущу людей. Я взялся за карманы, чтобы меня, не дай Бог, не обворовали. Паранойя? Быть может. Передо мной мелькали лица; замученные, бледные и пустые. Они смотрели на меня и тут же отводили взгляд с презрением, но ни одно из лиц не прошло мимо, не взглянув мне в глаза. Крутая лестница отделяла нас от выхода. Мы поднимались, а по бокам были небольшие выемки в стенах. В каждой стоял столик и диван. Люди, сидящие там, смотрели на нас ещё более пристально, не отводя глаз. Я поправил шарф, поднял воротник и спрятал лицо как можно глубже, опустив взгляд под самые ноги. Пара секунд и мы на выходе. Шли мы молча, словно делая вид, что незнакомы вовсе. На чёрном небе уже проступали синеватые пятна – рассвет близко. И чем дальше мы шли, тем светлее становилось на улице. Я не знаю, куда мы шли, или просто не помню, но странным образом мы поворачивали одновременно, мы чётко шли в шаг друг другу.

«вот мы

и дали миру

великого борца

за мир»

(И. А. Астафьев)