Текст книги "Боль любви. Мэрилин Монро, принцесса Диана"

Огромное впечатление произвела одна реплика, она была брошена раздраженным режиссером не мне, а девушке, стоявшей впереди:

– Ну что за пустые глаза! Вы способны о чем-то думать, когда находитесь перед камерой, или в Вашей голове одна вата?! Мысль, где, черт возьми, мысль в глазах?!

Я моментально растеряла всю свою уверенность, осознав, насколько тоже пустая, толстая и неуклюжая, никакая. Как хорошо, что позорные кадры полетели в корзину и не попали на глаза продюсерам! Ничего, все впереди, в следующий раз я сделаю куда лучше, обязательно научусь чувствовать свое тело, научусь им управлять, а главное – поумнею, в моих глазах появится та самая мысль, которую требовал режиссер.

Если честно, я была даже рада, что не получила ролей в первые полгода, потому что усиленно занималась. Вся зарплата уходила не на обновки или развлечения, а на уроки танцев и вокала, на книги. Я же прекрасно понимала, что, бросив школу, в которой к тому же училась не слишком хорошо, осталась совершенно необразованной. Не знала многого, что знали даже девушки из самых простых семей.

Мне катастрофически не хватало образования, потому каждую свободную минуту приходилось тратить на чтение. Если бы тогда рядом оказался умный человек и направил мои усилия в нужное русло, я, пожалуй, сильно повысила бы свой образовательный уровень. Но кто мог подсказать? Тетя Энн сама не слишком грамотна, Грейс и вовсе быстро спивалась, все мои знакомые едва ли имели даже простое школьное образование, не говоря уже о чем-то большем.

Знаете, какой я нашла выход? Принялась читать справочники. Сначала это был общий справочник вроде энциклопедии, потом я сообразила взять в библиотеке справочник о кино – толстенный, страшно заумный, не помню название… Он наводил скуку, с которой я отважно боролась. Как и с постоянным желанием есть. Голод был обязательным спутником, на 75 долларов в неделю можно либо питаться, либо учиться, но тогда я спокойно выбирала второе, убеждая себя, что голод полезен для тонкой талии и нет ничего лучше плоского животика.

Ничего, вот пройдут полгода, повысят зарплату до 100 долларов в неделю, тогда я смогу выделять целых двадцать пять долларов на еду. Это казалось просто-таки роскошью – обедать каждый день! А ведь нужно еще одеваться и как-то поддерживать тетю Энн и маму в клинике.

Я уже не надеялась «показать всем» за первые полгода, хотелось только научиться как можно большему и закрепиться на студии.

Через пару месяцев у меня была даже крохотная подержанная машина, вернее, машинка, но своя! Нет, не своя, а взятая в кредит, который еще предстояло выплатить. За рулем этой букашки я казалась себе такой важной и успешной! О том, что не сумею выплатить кредит, и мыслей не было, ведь меня зачислили в штат, а через полгода повысят зарплату. Будущее казалось радужным, а впереди только успех, пусть не сразу (я уже поняла, что просто так ничего не дается), но я готова работать день и ночь, буду стараться, и все будет прекрасно.

Вот это моя машинка, немного не такая, конечно, но столь же маленькая. Без машины в Голливуде никуда, это всем известно.

Первое время я восторженно расписывала тете Энн свои перспективы и то, что происходило на студии. Подумать только – я работаю в Голливуде актрисой! Моя мечта почти сбылась, осталось только стать звездой.

Постепенно восторженный тон сменился на спокойный и даже критический. Нет, я не критиковала Голливуд, какой в этом смысл, он такой, какой есть. Я критиковала себя за неумение двигаться, запоминать текст, правильно произносить фразы, неумение выделиться из толпы таких же искательниц приключений и славы.

Но о том, что увидела изнанку Голливуда, не рассказывала.

В Голливуде девушку ценят не столько за то, что она собой представляет, сколько за то, как выглядит. Умеешь ты играть или нет, выяснится потом, сначала надо на площадку попасть, а роли дают за внешность. И за уступчивость…

Я выглядела беззащитным ребенком, но была достаточно умна, чтобы понять, что придется быть уступчивой, иначе дальше старлетки не продвинуться. Это практически обязательно и никого не шокировало. Напротив, большинство девушек сами искали такие контакты, потому что иначе обратить на себя внимание трудно.

Частенько возможность появлялась на разных приемах. Я любила приемы по нескольким причинам. Во-первых, там можно познакомиться или хотя бы попасть на глаза важным персонам (так я позже познакомилась с Джозефом Шенком), во-вторых, понаблюдать за поведением знаменитостей и либо взять с них пример, либо учесть ошибки и, в-третьих, попросту покушать. Подозреваю, что очень многие молодые актеры и актрисы ходили ради этого.

На приемы нужно что-то надевать, обычно я брала вечерние платья напрокат у костюмеров, это тоже стоило денег, на которые можно было поужинать, но игра стоила трат, ведь можно ненароком попасть в колонку светских сплетен, оказаться на снимке рядом со знаменитостью или даже быть замешанной в небольшом скандале, что играло на пользу популярности.

Я научилась приходить на приемы не сразу, а часа через два после начала, когда большинство гостей уже полупьяны, критических взглядов куда меньше, гости разделились на группы и легче обратить хотя бы чье-то внимание на себя.

Мне никакие приемы не помогли, видно, была слишком простенькой и молчаливой, знаменитости не обращали на меня внимания, и скандалов со мной тоже никто не затевал. Главное убеждение, которое я вынесла из этих мероприятий, – улыбки фальшивы, за приветствиями часто кроется самая настоящая зависть, а многие звезды никого не замечают, кроме самих себя.

Это тоже часть работы старлетки, в штат зачисляли, но пробиваться дальше нужно самой.

Все свободное от такой «работы» время я учила роли, забирая сценарии даже на дом и с сожалением убеждаясь, что память у меня плоховата. Хотя на съемках не нужна замечательная память, потому что за день даже преуспевающему актеру приходилось произносить всего с десяток фраз, а остальное время тратилось на бесконечное ожидание, пока поставят свет, оформят площадку, придет кто-то из опаздывающих актеров, режиссер и оператор решат, как лучше снимать сцену – общим планом или крупным, когда свое дело сделают гримеры, костюмеры и так далее. Казалось, за это время можно выучить не только десяток фраз, но и целую книгу даже тому, кто плохо запоминает текст. Я еще не подозревала, что со временем из-за большого количества употребляемого снотворного это превратится для меня в настоящую проблему.

Тогда я бессонницей не страдала, напротив, спала в любую свободную минуту, вовсе не мучаясь от яркого света или шума.

Мучилась я только от отсутствия ролей, первые полгода их не было вовсе, ни со словами, ни без. Кто-то невидимый наверху откладывал мою фотографию в стопку ненужных, когда проходило утверждение на роли в новом фильме. Позже я узнала, кто это был – всемогущий Даррил Занук.

Довольно долго в Голливуде многое определялось враждой двух руководителей студии «ХХ век – Фокс»: президента Спироса Скураса и Даррила Занука. Третий – Джозеф Шенк – был посередине, сдерживающей силой. Возможно, без Шенка эти двое перегрызли бы друг другу горло или пустили по пуле в лоб, а может, и нет, иногда мне кажется, что существовать без этой вражды они тоже не смогли бы.

«Фокс» – студия очень влиятельная, от ее успеха или неуспеха много зависело на кинорынке, ее мечтали свалить, а потому внимательно следили за всеми перипетиями и противостояниями внутри студии, тем более между руководителями.

И Даррил Занук и Спирос Скурас работали почти круглые сутки, отвлекаясь только на короткий сон, еду и девочек, но у каждого был свой подход.

Занук отвечал за производство фильмов, а Скурас за их прокат, и оба терпеть не могли вмешательства в свои дела. Официально президентом студии был Скурас, которого называли «старым греком». Это действительно бог сбыта: если Скурас сказал, что фильм будет иметь успех, значит, будет. Кажется, Скурас смог бы при желании продать прокатчикам чистую пленку, выдав за шедевр.

Сначала я столкнулась, конечно, с Даррилом Зануком. У Занука вовсе не бульдожье лицо, напротив, он красив, высоколоб, сразу чувствуется недюжинный ум и стальная воля. Весь вид Даррила Занука излучал уверенность в том, что он Хозяин. Хозяин всего: студии, производства, всей жизни, которая вокруг, как Занук решил, так и будет, причем повлиять на его решение, заставить изменить мнение невозможно. Те, кому он однажды показал на дверь, могут к студии больше не приближаться. Но и те, кому он эту дверь открыл, тоже не могут быть уверены ни в чем.

Вот именно так мне представлялся Даррил Занук: в виде паука с бульдожьей хваткой. Он держал в своих руках в студии все производство и судьбы актеров тоже

Нет, Занук не самодур и не капризен, но завоевать его благосклонность тяжело, а потерять очень легко. Работая по шестнадцать часов в сутки, практически живя в студии и ее делами, Даррил Занук и свои потребности удовлетворял там же, благо хорошеньких старлеток на студии хватало, и никто не смел отказать всесильному Зануку. Те, кто смел, больше в «Фоксе» не работали.

У Даррила Занука все было расписано по минутам, секс в том числе, он занимался плотскими потребностями строго с 16.00 до 16.30. Вызванная на это время старлетка прекрасно понимала, что нужно принять ванну и не надевать нижнее белье.

Ужасно? Ничуть, ведь все знали, что актрисам приходится спать с продюсерами и режиссерами, а уж с руководителем студии и подавно, но если другие это как-то скрывали (например, Шенк, у которого я часто дневала и ночевала в его роскошном доме с бассейном, и не я одна), то Занук все делал открыто. Зато о нем не ходили никакие сплетни и пересуды. Побывала девушка в кабинете в определенное время, отметили ее как вызывавшую интерес Занука и перестали болтать. Позовут в следующий раз – хорошо, но чаще если и звали, то очень не скоро, хватало других.

Никому не приходило в голову противиться, это воспринимали как должное. Думаю, спокойнее было и жене тоже, потому что два раза в неделю новая старлетка – это не любовницы, которых голливудские жены боялись, как лесного пожара. Опасно подцепить болезнь, но думаю, он не вставал с кресла, девушки просто становились перед всемогущим боссом на колени, недаром говорили (и говорят), что роли получают в позе на коленях.

Те, кого не вызывали к Зануку хотя бы раз, считались едва ли не пропащими, у них не было будущего на «ХХ век – Фокс».

А как же я?

О… это очень интересная история, едва не стоившая мне карьеры вообще.

Первые полгода меня никто не трогал, и Занук тоже, видно, выглядела уж слишком по-детски или простовато. Я училась, шлифовала свою внешность и свои умения. Ждала ли я вызова к Зануку? Если честно, ждала, но не получала. Не знаю, почему не заинтересовала его совсем, но контракт со мной продлили, это означало, что Даррил Занук меня на студии терпит.

Хотите, честно расскажу, почему меня вышвырнули со студии даже после двух вполне сносных ролей и долго не брали обратно. Приличную роль на «Фоксе» я получила только благодаря вражде Занука со Скурасом через несколько лет, помыкавшись перед этим и без работы, и на «Коламбии»!

На одном из приемов, оказавшись рядом с Зануком, я сделала все, чтобы он обратил на меня внимание. Возможно, все закончилось бы благополучно, но прежде чем это произошло, услышала, как Даррил презрительно отзывается о нынешних молодых актрисах, только и способных… в общем, работать стоя на коленях перед боссом, сидящим в кресле. Мол, за это ждут ролей, а потом проваливают фильм за фильмом.

И столько было в его голосе брезгливости, что я даже содрогнулась. Я знаю, что актрис, которых он любил, Занук мог хлопнуть по заду в знак симпатии и потом спокойно продолжить разговор. Это не казалось чем-то страшным, как и услуги, оказываемые старлетками, но презирать…

Через несколько минут один из знакомых буквально подтащил меня к Зануку и полушутя посоветовал:

– Ну, дайте Вы ей роль, мучается же без дела!

Роли уже были, потому что подходил к концу год работы, значит, Занук меня помнил (он помнил всех, кто работал на студии).

Наши глаза встретились. У Даррила Занука взгляд стальной даже после нескольких коктейлей и при разглядывании симпатичной девушки.

– Зайдите ко мне завтра в 16.00.

Это был тот самый шанс…

Знаете, я человек уступчивый и отказывала редко. Обычно всем нужно мое тело, но это оболочка, поэтому я дарила ее свободно, секс не задевал душу и не казался чем-то позорным. Никогда и ни с кем не спала за деньги, но Ли Страсберг, сказавший, что внутри я шлюха, наверное, был прав. Однако шлюхи тоже бывают разные – продажные и… вот такие, как я.

В ответ я спокойно… покачала головой. У Занука лишь слегка приподнялась бровь:

– Вольному воля.

Я прекрасно понимала, что контракт не продлят, но в глубине души теплилась надежда, что Занук, наоборот, оценит мою неуступчивость. Очень хотелось верить, что он заметит мое желание стать настоящей актрисой, готовность много работать, стремление стать лучше…

Но, наверное, таких устремленных, как я, Занук видел немало… Не оценил, а вот отказ запомнил.

Я никому не рассказала об этом отказе, потому что никто не понял бы. Девушка, готовая спать с другими, отказала тому, в чьих руках ее судьба? Дура, да и только! От меня не убыло бы, но что-то заставило помотать головой, внутри сидела уверенность, что если соглашусь, то потеряю что-то очень ценное.

Такое я делала трижды, и все три раза это дорого обошлось. Потом были еще Гарри Кон и Кроуфорд, которая вылила на меня в прессе столько грязи, сколько не смог никто другой.

Но пока контракт еще действовал, и я даже появилась в двух фильмах – «Скуда ху! Скуда хей!» и «Опасный возраст». Первым сняли «Скуда…», где я играла ученицу средней школы. Всего несколько минут, несколько реплик, но когда я попыталась в готовом фильме найти и услышать себя, то была потрясена: почти все сцены оказались вырезаны, а из реплик осталась одна: «Привет, Рэд!» Когда актер отвечал: «Привет, Пеги!» – меня на экране уже не было. Шикарно, не правда ли?

В «Опасном возрасте» немного больше, даже одна смешная фраза, но фильм прошел незамеченным и ни славы, ни новых предложений не принес.

Отдушиной стали мои занятия в «Лаборатории актеров». С начала 1947 года я по направлению «Фокса» начала посещать эту студию. В «Лаборатории» актеры, режиссеры и драматурги с Бродвея показывали свои работы как бы в черновом варианте, которые потом, будучи основательно переработанными, ставились на Бродвее, а еще вели неофициальные курсы повышения актерского мастерства. Не скажу, чтобы эти занятия были строго спланированы или продуманы, даже просто систематичны, но они очень много давали молодым актерам, желавшим научиться.

Мы под руководством и при участии опытных театральных актеров читали пьесы, анализировали их, пытались что-то играть. Я впервые в своей жизни увидела настоящую актерскую игру и поняла, как можно выразить чувства словом, взглядом, движением. В кино совсем иное, там все дробится на отдельные реплики, минутные съемки, которые снимаются вовсе не в той последовательности, которая должна быть по сценарию, а так, как удобнее режиссеру, реквизиторам, как позволяют условия. На съемочной площадке невозможно создать цельный образ, он неминуемо раздробится на мелкие осколки, и хорошо, если его удастся собрать, как красивую мозаику…

Здесь я видела иное: во время сценического действия образ рождался не за месяц съемки, а за час-полтора, он казался живым, казалось, игру актеров можно потрогать. Это было потрясением, потому что я никогда раньше не видела театральных постановок и поняла, что такое искусство несоизмеримо серьезнее и сложнее, что ему нужно долго учиться, а любую роль не просто схватывать на лету и наспех играть, потому что свет поставлен и камера ждет, а репетировать. А еще, что в спектакле ничего нельзя сиюминутно исправить, как сыграно, так сыграно, в следующий раз можно сыграть лучше или иначе, но каждый раз как единственный.

Это понимание меня потрясло. Возможно, я не сознавала тогда, но невольно встала перед выбором, который мучает меня до сих пор: долго и упорно учиться, чтобы играть серьезные роли в серьезных спектаклях, или добиться быстрого успеха яркими, но менее глубокими выступлениями.

Понимаете, Док, у меня уже было имя Мэрилин Монро, под которым я числилась на студии, но представлялась как Норма Джин и все еще была ею. Мне очень хотелось учиться, я училась, читала, слушала, репетировала сама.

Очень стыдилась своей необразованности, если бы кто-то умный и опытный посоветовал, как заняться самообразованием, какие книги читать, я быстро бы освоила многое, но никого интеллектуальный уровень Нормы Джин не интересовал. В «Лаборатории» мне пеняли на неразвитость, но и только. До сих пор я интуитивно читаю все, что вызовет интерес, даже Артур Миллер не стал заниматься моим образованием, хотя должен бы вместо того, чтобы пенять на интеллектуальную неразвитость супруги. Теперь уже бывшей супруги.

В библиотеке Голливуда не было в то время более жадной читательницы, хотя и там никто не посоветовал лучшие образцы литературы, не поинтересовался тем, как именно я читаю. Меня часто упрекали в поверхностном чтении, в том, что «проглатываю» книгу, мало что из нее вынося, но это из-за желания прочесть как можно больше, скорее догнать тех, кто начитан и образован.

Наверное, если бы не «Лаборатория», я позже не стала бы заниматься ни у Наташи Лайтесс, ни у Михаила Чехова, ни у Ли Страсберга, с меня вполне хватило бы уроков танца и вокала. «Лаборатория» зародила во мне желание научиться играть всерьез, что Голливуду тех времен не очень-то нужно, во всяком случае, от старлетки не требовалось вовсе. Меня не видели актрисой, а потому продлевать контракт еще на полгода отказались.

Лайон смущенно бормотал, что студия в тяжелых финансовых тисках, что приходится сокращать многих, не только меня, это было правдой, но жизни мне не облегчало.

«Мистер Занук считает, что Вы совершенно нефотогеничны и вряд ли когда-либо станете настоящей актрисой».

Если бы от чьей-то ненависти умирали, то Занук должен свалиться в ту же минуту! Не было в мире человека, которого я ненавидела больше, чем Даррила Занука. Он считал меня нефотогеничной! Меня, которую без конца фотографировали для обложек самых лучших журналов настоящие профессионалы! Мне практически не дали возможности показать себя и уже увольняют. Это нечестно, несправедливо.

Меня не видели в игре, увольняли только за нефотогеничную внешность. Это тоже была катастрофа, потому что я надеялась научиться играть, петь, танцевать, однако стать выше или фотогеничнее просто не могла. Получалось, что я зря считала себя привлекательной?

Несколько дней я просто прорыдала, уткнувшись в подушку. Успокоить некому, тетя Энн болела и вынуждена была лечь в больницу, причем все понимали, что это серьезно и надолго. Я оставалась одна, потому что общаться с постоянно пьяной Грейс не хотелось совсем. И вот теперь меня отвергла студия, вышвырнул вон Голливуд.

Понимаете, это страшно не только потому, что я оказалась старлеткой-неудачницей, таких тысячи, а потому, что отвергала очередная приемная семья, в которой я пыталась удержаться. Я столько раз в своей жизни оказывалась выброшенной вон, что казалось, этот уже не переживу. Тем более надежды не оставалось никакой.

Из зеркала на меня смотрела вовсе не красотка с журнальной обложки, а простенькая, глупенькая, ни на что не годная пустышка. Я снова не соответствовала требованиям и снова оказалась никому не нужна. Умения принимать выигрышные позы перед фотоаппаратом оказалось мало, а большего просто не было.

Однако реви не реви, жизнь продолжалась, в ней надо было как-то устраиваться.

Денег оставалось совсем немного, возвращаться снова к позированию для обложек журналов не хотелось, заниматься чем-то еще, кроме кино, тем более. Но это факт – ровно через год после появления на студии, сыграв всего две незаметные роли и не будучи даже упомянута в титрах (нет, кажется, была, но это почти насмешка), я оказалась на улице безо всяких средств к существованию и надежды вернуться обратно. Просто какой-то там новый закон запрещал студиям навязывать вместе с хорошими фильмами, которые прокатчики брали с удовольствием, второсортные дешевые картины. Это перекрывало путь к зрителю таким фильмам, как «Скуда ху! Скуда хей!», а значит, делало ненужным толпу старлеток. Большинство тех, кто играл слишком мало или не играл вообще, как и меня, уволили.