Текст книги "Отпуск"

Радий Радутный
Отпуск

На душе было примерно так же, как и на улице, – серо и холодно. На улице было еще и сыро, но душа моя высохла много лет назад. Высохла и очерствела. Может, еще и окаменела бы, да просто времени не хватило.

А на улице – о, там было даже не сыро, а мокро. Три дня морозов и метелей; снега насыпало столько, что замер неподвижно весь Киев. Десятки замерзших бомжей; снежные глыбы, свисающие чуть ли не с каждой крыши, несколько разбитых ими голов… а затем рррраз! – и все это безобразие начало таять. Не сразу, конечно, попробуй-ка, растопи сотни тонн снега, но все равно слишком быстро.

Тротуары превратились в канавы, полные снеговодяной смеси. Внешне – снег, а наступишь – вода. Сделаешь шаг – и нога мокрая, сделай два – и обе хоть выжимай. Пройдешь десяток метров – и мокрота ползет вверх по штанинам, до… нет, туда, к счастью, не доползает, останавливается чуть выше колена.

Впрочем, особой разницы нет, потому с неба сыплется такая же каша, а ветер услужливо носит ее горизонтально, еще и снизу поддувает, если, конечно, есть подо что поддувать. И под куртку, и под пальто. Хоть гидрокостюм надевай.

Давненько не надевал я гидрокостюма, уже даже не очень и хочется. Разленился.

Сыро было на улице, сыро и холодно. Неудивительно, что и людей мало.

Говорят, в такую погоду хороший хозяин собаку за дверь не выгонит… сущая правда. Сам видел. Запустил хороший хозяин собаку в дом, положил в уголке какую-то тряпку, пес хвостом помахал благодарно и аккуратно сел. Не вздумал ни бегать по дому, ни жрать просить. Просто залег себе в тепле и, наверное, благодарил за это судьбу. А может, и не судьбу, а собачьих каких-то своих богов.

А кот залез на антресоль под самый потолок и всю ночь так и сидел, уставившись взглядом в незваного гостя. «Как это? – наверняка думал он. – Собака – и в доме! Не может быть, ну не может, и все тут!»

Давно это было. Нет уже, наверное, ни собаки той, ни кота. Короток век домашних любимцев, недолго радуют они хозяев. Надеюсь, попал каждый из них в свой маленький рай, отдельный для кошек и, само собой, отдельный собачий. А вот ада, видимо, у них нет. Ну сколько там нагрешит безобидный пушистик? Разве что сардельку утащит со стола, ну так за это тапка полагается, а не котел с горячей смолой.

Нет для них ада.

А я пока что есть. И квартира у меня есть. Имеется также окно, потоки воды на нем и бутылка коньяка на столе.

А гостей у меня нет и не планируется, пусть даже и Рождество на носу.

И телевизора нет, потому что не люблю.

И звонок надо бы отключить, потому что скоро начнут ломиться посевальщики или щедровальщики, или как там их…

Говорят, мысль бывает материальной. Наверное, так оно и есть, потому что не успел я эту мысль додумать, как звонок мой задребезжал.

Именно задребезжал – старенький был звонок, советский еще, и работал на своем месте лет полсотни, и еще, наверное, столько же может – если не придет новый хозяин, не поставит домофон и не выбросит ненужного старичка.

А если не выбросит – то, может, еще немного подребезжим.

Пока я думал, идти прогонять гостей или подождать, пока самим надоест, звонок протарахтел еще одну очередь.

Настойчивые, ишь ты. Придется идти.

Пока шел, звонок продребезжал еще дважды. И знаете, что я скажу? После первого нажатия кнопки гость мог рассчитывать на вежливость, после второго – на то, что его не пошлют, после третьего – пошлют, но недалеко, а после четвертого – хорошо будет, если не заедут в морду.

Это я умею.

Умею я многое, хорошее и плохое, но как-то так сложилось, что применять приходилось главным образом всякие деструктивные умения.

Квартирка была старенькая, и дверь тоже старушка, и открывалась вовнутрь. Говорят, что раньше так строили по тайному приказу НКВД – чтобы тем удобнее выбивать двери во время ареста. Врут наверняка. В моем случае – точно неправда, потому что не знаю за саму дверь, а дом поставили еще тогда, когда и аббревиатуры-то такой не было.

Сейчас не так строят. Сейчас двери открываются только наружу. Строители ссылаются на пожарные инструкции; те, кто вставляет стальные двери, говорят, что так надо, чтобы дверь не выбили… но есть еще один фактор – психологический. Открывая дверь к себе, ты как бы приглашаешь человека, а открывая наружу – отталкиваешь.

Кто знает, что здесь первично, а что вторично, то ли дверь, то ли настроения в обществе, но сейчас все больше отталкивают друг друга, чем приглашают.

И я уже давно никого никуда не хочу приглашать.

Надо будет тоже поставить стальную дверь, и чтобы открывалась наружу.

А сейчас – открыть дверь и сделать шаг навстречу доставучему дребезжателю. Ох, быть сейчас чьей-то морде побитой… наглой, назойливой, непрошеной морде!

Я открыл и сделал шаг навстречу.

– Привет, – сказала морда. – Можно к тебе?

А не падал ли вам когда-нибудь на голову шкаф?

Вряд ли.

И ведро холодной воды неожиданно тоже мало кто получал. И… нет, с большими неожиданностями вряд ли можно сравнивать, потому что все-таки это не шкаф.

Далеко не шкаф.

Невысокая была женщина и достаточно стройная, а сейчас стала еще тоньше. На удивление похудела, и знаете, что я вам скажу? Не добиться такого эффекта никакими-никакими фитнесами-аэробиками, а только всякими препаратами-жиросжигателями.

Ох, девчата-девчата, что же вы с собой делаете? Поверьте, не нравятся нам худые вешалки для одежды!

Помню, давным-давно, еще в молодости, видел, как бросилась вся казарма к телевизору, когда там неожиданно показали Сабрину. Не слушать бросились – а смотреть. Тут как раз подоспел товарищ полковник, и заорали «смирно!». Какой там черт смирно!.. Засмеялся полковник и только рукой махнул: эх, мол, жеребцы!.. Ладно, смотрите. Я вам потом сделаю то, что вы хотите с бедной девушкой сделать!

Не говорю, что всем девушкам надо походить на Сабрину, но все же очень желательно иметь что-нибудь за пазухой, и я говорю не о камне.

Моя гостья когда-то имела, а теперь… вроде что-то угадывалось, но пока не присмотришься – не увидишь.

Эх, девчата-девчата…

В одной моей знакомой стране – все наоборот. Там считается, что замужняя женщина не должна быть худой. Мол – видите, кормит муж, обеспечивает. Все, как у людей. Оно с первого взгляда вроде бы глупость, но проститутки и незамужние там и в самом деле худые.

Последний раз, когда я узнавал что-то о моей нынешней гостье, она была замужем.

Эх, девчата-девчата…

Пожалуй, мы бы стояли в дверях и дальше, но хлопнула дверь подъезда, и сразу несколько звонких мальчишеских голосов начали выяснять, кто в какую квартиру звонить будет.

Я сделал шаг назад и сказал:

– Заходи.

Когда женщина сняла пальто, стало ясно, что грудь так просто не заметишь, даже если снять не только верхнюю одежду.

Если не знаешь, что с гостем делать, предложи ему кофе. Или чай. Вино – некоторые могут и отказаться, да и не всегда известно, что за разговор будет, стоит ли туманить мозги.

Чай или кофе.

Хотя, помню, однажды девушка напоила меня молоком.

Давно это было.

Гостья критически посмотрела на банку растворимого кофе и выбрала чай. Улыбнулась, оценив слой пыли на коробке с пакетиками, и сказала, что передумала. Я, видя такие дела, почесал затылок, залез по шею в антресоль и откопал пакет кофе молотого.

Относительно свежий. Года три прошло… хотя нет, пожалуй, что и все пять.

Туркой послужила алюминиевая кастрюлька с длинной ручкой. Когда-то я даже кипятил в ней молоко – когда еще продавали в магазинах разливное молоко.

В глубинах шкафа нашлись две почти одинаковые чашки.

Печенья не было, предлагать к чашке кофе бутерброд с колбасой я постеснялся, хотел было нарезать сыра, но заметил, что он немного того… еще не пикантный, но уже с плесенью.

– Коньяк?

– Давай…

– В кофе или так?

– И так, и так. А лимона у тебя нет?

«Откуда б ему взяться, лимону…» – мелькнула раздраженная мысль, и тут же проскочила еще более раздраженная, только уже на себя – вспомнил, что чуть ли не каждый вечер прохожу мимо лотка с фруктами. Под Новый год там наблюдалось мандариновое нашествие, и мандарины я покупал – потому что с юных лет въелась в голову устойчивая ассоциация – «Новый год – мандарины». Такой вот привет из детства.

Давно оно было, детство…

Сахар, к счастью, был. Еще не помешали бы шоколадные конфеты или просто шоколадка… да что я, соблазнять кого-то собрался, что ли?

Нет, все же тот, кто придумал коньяк, – определенно гений. Все последователи – и тот, кто придумал капать им в кофе, и заедать лимоном, и добавлять в торт, и обеззараживать раны, – стоят на плечах этого великана. Вот кому надо бы вешать мемориальные доски и ставить памятники. Только не сохранили имя неблагодарные потомки.

Да и давно это было.

– Как твои дела? – первой спросила она.

– Так.

Вместо ответа я мотнул головой – слева направо. От стопки книг в одном углу к вороху неглаженой одежды на стуле в другом. На втором стуле тоже лежал какой-то хлам, а на диване обычно лежал я.

Хороший был диван, а после того, как подо мной вылежалась котловина моих размеров и моего, опять же, рельефа, – диван можно было считать ортопедическим.

– А твои?

Женщина помолчала, вздохнула, выразительно посмотрела на бутылку с коньяком. Я немедленно налил, а она так же немедленно выпила. Пришлось и мне, хотя, между нами говоря, это не дело. Коньяк нужно пить не спеша. Один мой знакомый умудрялся цедить бокальчик с полчаса, и это при том, что рюмка была размером чуть больше двух наперстков, если их один на другой поставить.

Гостья посмотрела на бутылку еще раз, но я сделал вид, будто ничего не заметил.

– Дела у меня не очень, – сказала она, и я немного напрягся.

Когда-то… опять же – давным-давно, видел карикатурку в каком-то журнале. Мужчина в халате и тапочках открывает дверь, а на лестничной площадке – хаос и беспорядок, два пацана друг друга по мордам бьют; девочка с косичками на голове открыла ротик, словно бегемот пасть – не иначе как в крике; еще один ребенок неопределенного пола, но с такой же пасточкой лежит на руках у мамы; мама толстая, как свинья-рекордсменка, и под всем этим безобразием подпись:

«Привет. Помнишь, когда-то ты говорил, что, если я вдруг передумаю, ты всегда будешь рад меня принять. Так вот – я передумала…»

О хороших писателях говорят – он знает, о чем пишет. А вот интересно, можно так сказать и о карикатуристе?

Видимо, мужик знал, о чем рисовал.

Видимо, у меня на морде было написано, о чем я подумал, потому что гостья улыбнулась – чуть снисходительно.

И сказала:

– Помнишь родинку у меня на затылке? Ту самую, что ты любил целовать.

Наверное, у меня на физиономии опять появился ответ – помню.

– Так вот. Это была меланома. Рак. Маленький такой рачок, но расположился он довольно удачно. Резать нельзя, потому что метастазы уже в мозгу. Боли нет, но и надежды тоже. И осталось мне недели две, не больше. А потом – сам понимаешь.

Замолчала. Я тоже сидел, как мешком прибитый. А что тут можно сказать? Что нужно в больницу и лечиться, лечиться, лечиться? Или в церковь и молиться, молиться, молиться? Или к народным целителям и?..

Один черт. Здесь только на то может быть надежда, что диагноз ошибочный. Но от ошибочных диагнозов так не худеют.

Очевидно, это также отразилось на моей невыразительной морде, потому женщина засмеялась.

– Не надо о больнице.

– А…

– И о церкви не надо.

– А…

– И хватит об этом. Я хотела предложить другое. Но сначала налей.

Ну что тут скажешь? Я налил. И на этот раз не удивился, когда она опрокинула стопку, как будто там не коньяк был, а самогон.

Более того – я и сам так выпил. И не почувствовал вкуса, толь

...

конец ознакомительного фрагмента