Текст книги "Жизнь Чезаре Борджиа"

Глава 6. ПАПА И ЧУДЕСА

В середине марта 1495 года падение Неаполя стало свершившимся фактом. Французская армия расположилась на отдых, и измученное королевство получило наконец передышку.

Но теперь важные события развернулись на севере страны. Лодовико Сфорца, отныне уже законный государь Милана, сделал очередной ход в затеянной им большой игре.

Герцог начал переговоры с Венецией: как ему было хорошо известно, республика с возрастающим беспокойством следила за успехом Карла на Апеннинах. Мысль о соединении усилий против общего врага пришлась по сердцу венецианцам, и Совет десяти направил посла в Ватикан, чтобы выяснить намерения святейшего отца и по возможности перетянуть его на сторону Севера.

Карлу вскоре донесли о готовящейся коалиции, но он лишь рассмеялся – после победоносного и почти бескровного шествия через всю Италию он уже не принимал итальянцев всерьез. А те продолжали переговоры; двадцать шестого марта его святейшество послал дожу орден Золотой Розы, и в вербное воскресенье в соборе св. Петра уже служили праздничную мессу по случаю заключения нового союза. Договор, составленный в общих выражениях, не содержал статей, явно направленных против французов, – говорилось лишь, что он принят «по доброй воле всех сторон и ко всеобщему благу». Но сразу же после подписания союзники принялись собирать войска. Первым показал зубы Лодовико Сфорца, напав на стоящий у берегов Генуи французский флот.

Осознав опасность, король поднял армию и двинулся к Риму, оставив в Неаполе гарнизон под командованием маркиза Д'Обиньи. Успех всей кампании зависел теперь от того, удастся ли отколоть от Лиги Александра VI. Собственные военные силы церкви были невелики, но папа оставался признанным духовным вождем Италии, а потому был столь же опасным врагом, сколь полезным союзником.

В июне французы вошли в Рим, но, к ярости короля, выяснилось, что он опоздал – папа, весь его двор и священная коллегия уже покинули город и под охраной венецианской пехоты перебрались в крепость Орвието. Более того – там успел побывать посланник австрийского императора, который сообщил о желании своего государя присоединиться к борьбе итальянских городов за независимость. Король попытался начать переговоры, но французскому послу было отказано в аудиенции у его святейшества. После этого папа, понимая, что Карл не смирится с положением отвергнутого просителя, покинул Орвието и вместе со всей свитой перебрался в Перуджу.

Там он оставался во время битв в долине реки Таро и у Форново, где французская армия и итальянское ополчение сошлись наконец в решающей схватке. Последнее из двух сражений примечательно тем, что победу в нем приписывали себе обе стороны, имея для этого определенные основания. Если считать, что намерение короля состояло в том, чтобы продолжать движение на Север, то он, безусловно, вышел победителем, сумев пробиться через заслон итальянских войск. Однако в бою его армия понесла тяжелые потери и к тому же лишилась артиллерии и обозов, в том числе 20000 вьючных лошадей с добычей, захваченной в Неаполе. Все это попало в руки союзников под командованием герцога Гонзаги Мантуанского. Дальнейшее отступление Карла было столь поспешным, что сильно напоминало бегство. Лишенная пушек и трофеев, французская армия, огрызаясь, уходила к Альпам, оставляя о себе память в виде сожженных деревень, вытоптанных виноградников и полей, а также бесчисленных случаев венерических заболеваний – неизвестного дотоле зла, вскоре получившего в Италии название il morbo gallico – французская болезнь.

Но вернемся к Александру VI. Будучи в Перудже, он столкнулся с не совсем обычным аспектом своих профессиональных обязанностей – исследованием явлений, отнесенных молвой к разряду чудес.

В те годы в перуджанском монастыре сестер-доминиканок жила молодая монахиня по имени Коломба да Риети, чья слава вышла далеко за пределы округи. Сведения о ее жизни мы черпаем из хроники Матараццо. К словам этого историка следует относиться с известной осторожностью – он частенько давал волю фантазии, хотя в том, что касается событий в родном городе, его свидетельства неплохо согласуются с сообщениями независимых источников.

Итак, Матараццо повествует, что сестра Коломба не принимала ни воды, ни пищи и только изредка позволяла себе наслаждаться одной-двумя ягодами жужубы. «В день, когда она пришла в Перуджу, в 1488 году от Р. X., несколько молодых людей на мосту со смехом преградили ей путь, обратившись к святой с вольными и непристойными шутками, ибо была она молода и хороша собой. Не сказав ни слова, она бросила в обидчика ягодой, и в тот же миг все они, как один, лишились телесных сил и разума». Столь эффектное вступление в город сразу же принесло таинственной гостье громкую известность. О том, вернулось ли впоследствии здоровье к неудачливым донжуанам, хронист умалчивает.

Иногда Коломба впадала в своеобразный транс, продолжавшийся до часа и более; пульс не прощупывался, и девушка казалась мертвой. Затем ее тело сотрясала дрожь, Коломба возвращалась к жизни и пророчествовала, рассказывая собравшимся людям об «удивительных и страшных делах грядущего». А однажды утром ее нашли без сознания, в крови, с двумя выбитыми зубами. Оказалось, что всю ночь напролет Коломба сражалась с дьяволом! Эта история наделала много шума, но установить какие-либо подробности так и не удалось, да никто и не пытался это сделать.

Множество бед и несчастий, пишет Матараццо, было предотвращено ее молитвами, и весь город благословлял худенькую, молчаливую девушку – чудесную заступницу, посланную Перудже небом.

Местное духовенство оказалось в очень затруднительном положении. Игнорировать Коломбу не представлялось возможным, признать ее святой – и вовсе немыслимо, поскольку канонизация могла исходить лишь из Ватикана (и, кроме того, лишь уже умерший человек мог быть признан святым). Все больше прихожан соблазнялось рассказами о чудесах, творимых подвижницей, но до открытого конфликта с официальной церковью, к счастью, не дошло. Во-первых, Коломба оставалась ревностной католичкой, неукоснительно соблюдала все предписания церкви, ходила к исповеди и часами молилась. Во-вторых, на пожертвования перуджийцев вскоре был построен небольшой женский монастырь, куда она с радостью удалилась. Отныне популярность сестры Коломбы уже не подрывала авторитет приходского духовенства среди паствы.

Чезаре Борджа, обучаясь в Перудже, постоянно слышал рассказы о творимых монахиней чудесах и пророчествах. Более того, однажды он стал свидетелем удивительной сцены в церкви св. Катерины Сиенской, где восторженная толпа окружила Коломбу с крохотным голым младенцем на руках. Плача и смеясь, люди кричали, что она воскресила ребенка. Предыстория этого события неизвестна, мы не имеем возможности проанализировать сообщение хрониста. Но, по-видимому, горожане не сомневались в истинности чуда воскрешения, совершенного у них на глазах. Доминиканский приор, не зная, как отнестись к такому экстравагантному случаю, отказал жителям, которые упрашивали его отметить великое событие колокольным звоном со всех городских церквей. Но и без колоколов слава Коломбы прокатилась по всей долине Тибра, и люди приходили издалека, чтобы только увидеть ее.

Выразил такое желание и Карл VIII. В декабре 1495 года, находясь в тех краях, он собирался посетить монастырь доминиканок, но не осуществил этого намерения из-за более срочных и важных дел. Король считал себя очень благочестивым человеком, однако его отношение к чудотворцам, святыням и тому подобным вещам напоминало скорее любопытство, чем благоговение. Здесь достаточно упомянуть анекдотический случай: в свое время Савонарола получил предложение сотворить «хоть одно небольшое чудо» в присутствии христианнейшего короля – это-де развлечет его величество. Можно представить возмущение сурового проповедника! Разумеется, чуда не состоялось.

Во время «перуджанской эмиграции» вспомнил о Коломбе и Александр VI. Их встреча произошла в монастыре св. Доминика, куда папа явился в сопровождении Чезаре, нескольких кардиналов и дворян свиты. После торжественной мессы в монастырской церкви высокие гости вместе с приором – тем самым, что запретил звонить в колокола, – направились к келье сестры Коломбы. Увидев остановившегося в дверях папу, она опустилась на колени и поцеловала край его одежды. Александр помог девушке подняться и заговорил с ней «о божественных тайнах». Но беседа оказалась непродолжительной: не успел папа задать несколько вопросов, как Коломба побледнела, начала заикаться и, наконец, замолчала, дрожа с головы до ног. Нельзя было усмотреть никаких причин столь внезапного изменения ее состояния. Недовольный и обескураженный, Александр обернулся к приору и произнес: «Caveto, Pater, quia ego Papa sum!» note 11Note11
  «Остерегись, отче, ибо я папа!» (лат.)


[Закрыть] – слова, обратившие несчастного настоятеля в такую же бледную, дрожащую статую, как и сестра Коломба.

На помощь приору пришел Чезаре, упомянув о здравом скептицизме, проявленном тем во время достопамятного воскрешения младенца. Надо полагать, что приор преисполнился самой горячей благодарности к молодому кардиналу – конфуз в келье мог стоить ему места и всей карьеры.

Александр больше не возвращался к этой истории и никак не комментировал ее; не исключено, что окружающие ошибались, приписывая папе лишь негативное впечатление от встречи с Коломбой. Вместе с тем он действительно всегда проявлял определенное недоверие к сообщениям о чудесах, стараясь как можно тщательнее отделить факты от вымысла. Его деятельный и ясный ум был, в общем, глубоко чужд мистицизму – чужд в большей степени, чем у паствы, жадно впитывавшей любые, самые невероятные слухи. Очень показателен, например, такой эпизод: однажды папе доложили о чудесах, творимых во славу Божию некой Лючией из Нарни. Сограждане Лючии не сомневались в ее святости, но папа отреагировал на известие очень своеобразно – послал собственного врача с приказом «осмотреть упомянутую девицу и дать заключение о состоянии ее здоровья». Поступок, естественный для любознательного скептика XIX или XX века, но никак не для прелата конца XV!

Здесь следует упомянуть еще об одной стороне деятельности главы римской церкви – преследовании еретиков и инакомыслящих. Александр VI не снискал в этом в глазах современников никаких лавров, и неудивительно – редкий папа проявлял такое равнодушие и даже более того, расположение к иноверцам, как он. В эпоху, когда могущество инквизиции не ограничивалось ни светскими законами, ни общественным мнением, когда охота на колдунов и ведьм была не литературным сюжетом, а реальностью, папа последовательно выступал против религиозной нетерпимости. В Италии во время понтификата Борджа ни один человек, обвиненный в ереси, не сгорел в костре на рыночной площади, и несчастные мавры и евреи – первые жертвы большинства аутодафе – вздохнули свободнее. Конечно, им по-прежнему угрожала случайная ярость возбужденной толпы, но теперь они, по крайней мере, знали, что всегда найдут защиту и милосердие в Риме.

В этом отношении Александр VI сильно опередил свое время. Еще полтора столетия князья церкви и светские владыки во всем христианском мире будут посылать на костер людей, чья вера отличается от предписанной. Нетерпимость и ненависть к еретикам, ведьмам и колдунам в протестантских странах будет не менее ожесточенной, чем в католических.

Либерализм Александра в деле защиты религии был столь необычным явлением, что современники оказались неспособны поверить в его искренность. Папа, потакающий неверным, предает тем самым святую веру и делает это сознательно и неспроста – примерно таков был ход мыслей многих людей, обвинявших главу римской церкви в богоотступничестве. Непосредственная причина обвинений постепенно отходила на второй план, и в анналы истории, отредактированные врагами Борджа, вошли зловещие намеки на связь папы с колдунами, чернокнижниками и прочими приспешниками дьявола.

Кое-кто даже при жизни Александра старался довести эту «критику» до логического конца. Так, кардинал делла Ровере, сидя во Франции, развивал тезис об иудейском происхождении Борджа, относя его предков к марранам, а Савонарола, не вдаваясь в генеалогические подробности, попросту утверждал, что Александр VI – лжепапа, ибо он не христианин и вообще неверующий.

Мнение об атеизме Александра не раз высказывалось и позднейшими историками. Попытаемся разобраться в этом вопросе подробнее. Прежде всего заметим, что никаких прямых или косвенных свидетельств, подтверждающих такое предположение, не обнаружено. Зато имеется множество документов, отразивших усилия папы в деле распространения христианства и – уже вполне в духе времени – в борьбе с явными противниками католической церкви. В булле, утверждавшей испанское владычество над Америкой, специально оговаривалась обязанность их католических величеств – Фердинанда и Изабеллы – всемерно способствовать обращению языческих племен Нового Света в истинную веру. Такое же условие было поставлено португальскому королю Мануэлу Счастливому, собравшемуся завоевывать Африку. Монархи, начертавшие крест на парусах и знаменах, получали благословение святейшего отца, щедрую финансовую поддержку ватиканской казны и ратификацию своих притязаний на захваченные земли. И вместе с солдатами на борт каравелл всходили миссионеры.

По-видимому, Александр VI был против того, чтобы выискивать врагов среди людей, признавших, хотя бы формально, власть римской церкви, но он отнюдь не мирился с тем, кто активно отвергал католицизм. Богемским еретикам – продолжателям дела Яна Гуса, вальденсам, пикардам, приверженцам разнообразных демонических культов, – всем им не за что было благодарить папу. Александр неизменно поддерживал и одобрял репрессии, которые обрушивали на них собственные государи, хотя сам никогда не пытался выступать в роли вдохновителя религиозной войны; столь возвышенные порывы были не в его характере. На всех этапах своей жизни и карьеры он оставался в душе скорее политиком, чем священнослужителем.

Книгопечатание в конце XV века делало лишь первые шаги, но Александр сумел оценить возможности и опасности нового изобретения. В булле от первого июня 1501 года он под угрозой отлучения воспрещает печатать сочинения, которые «противоречат добрым обычаям и католической вере или наносят иной вред благочестию». Любопытно, что в данном случае кара направлялась против издателя, а не автора. Сомнительная честь создания первого в Европе списка запрещенных книг – «Index Expurgatorius» note 12Note12
  «Очистительный указатель» (лат.)


[Закрыть] – также принадлежит Александру.

В общем, насколько мы можем теперь судить, он относился к своему архипастырскому званию вполне серьезно, и приписывать ему безбожие нет никаких оснований. Истинный атеизм в средние века и в эпоху Возрождения был чрезвычайно редким явлением, в отличие от разнообразных сект и ересей. Очень трудно представить себе человека, способного всю жизнь, изо дня в день, играть труднейшую роль религиозного вождя миллионов верующих, не признавая при этом догматов церкви и тайно насмехаясь над собственным положением.

Родриго де Борджа, безусловно, всегда оставался христианином и католиком, но вера его была лишена фанатизма – а это было подозрительным недостатком в глазах современников.

Глава 7. РИМСКИЕ БАРОНЫ

Вытеснив Карла VIII из Италии, союзники приступили к наведению в стране прежнего государственного порядка. Предстояло восстановить трон Арагонского дома, и неудивительно, что Фердинанд и Изабелла пожелали внести в это свою лепту, выслав на помощь итальянцам войско под командованием знаменитого полководца Гонсало де Кордобы.

Высадившись в Калабрии в начале 1496 года, «великий капитан» соединился с отрядами папских гвардейцев и венецианцев, которыми предводительствовал Гонзага Мантуанский. Герцог Лодовико к этому времени счел за лучшее отделиться от Лиги – близость Милана к альпийским перевалам заставила его возобновить контакты с Францией. Но его двоюродный брат, Джованни Сфорца, с шестьюстами копейщиками находился в рядах папских войск, тем самым сглаживая впечатление от двусмысленных маневров кузена. Другим отрядом в 700 копий командовал молодой Жофре Борджа, именовавшийся отныне принцем Скуиллаче – титул он получил после свадьбы с донной Санчей Арагонской, юной особой королевского рода, но столь свободного нрава, что это вызывало нарекания даже при веселых и легкомысленных дворах итальянских владык.

Французы потеряли Неаполь так же быстро, как и захватили. Уже седьмого июля 1496 года Фердинанд II занял отеческий трон, а французский комендант д'Обиньи бесславно отбыл на родину.

Теперь у папы появилась возможность навести порядок в собственном доме и усмирить наконец мятежных аристократов, доставивших столько беспокойств и неприятностей. Первого июня консистория опубликовала буллу, объявившую вне закона Джентиле Орсини, Джанджордано Орсини и его сына Паоло, а также Бартоломео д'Альвиано. Земли и имущество перечисленных лиц, перешедших на сторону французов, подлежали конфискации в пользу церкви. Этот декрет необходимо было подкрепить военной силой, и герцог Гандийский получил приглашение срочно прибыть в Рим, чтобы возглавить экспедицию против Орсини. Он отплыл в Италию в начале августа, оставив в Гандии свою молодую жену Марию Энрикес, племянницу Изабеллы Испанской.

При въезде в Рим герцога и его свиту встретила кавалькада во главе с Чезаре, и оба брата, обменявшись приветствиями, направились в Ватикан.

Впоследствии распространился слух, что среди даров, которые привез с собой Джованни Борджа, был и особый сюрприз для папы – некая андалусийская красавица. Правда это или нет, сказать трудно – во всяком случае, в «Дневнике» Бурхарда на сей счет никаких упоминаний не имеется. Однако нельзя отрицать, что Александр был вполне способен по достоинству оценить подобный подарок. Но все же царственный прием, оказанный герцогу в Риме, объяснялся не личными, а государственными соображениями.

Непосредственное командование войсками святейшего престола папа поручил знаменитому кондотьеру Гуидобальдо Урбинскому. Молодому герцогу, формально разделявшему с ним пост главнокомандующего, предстояло на деле обучиться искусству войны под руководством признанного мастера. Двадцать пятого октября Джованни Борджа был торжественно провозглашен знаменосцем церкви, и в тот же день в соборе святого Петра состоялось освящение трех знамен – ватиканского, со скрещенными ключами и тиарой, и личных штандартов обоих полководцев. Два герцога – Гуидобальдо тоже носил этот титул – в полном вооружении, с белыми маршальскими жезлами в руках, склонив головы, приняли благословение святого отца.

На следующий день армия выступила из Рима. Поначалу военные действия складывались очень удачно для папских войск – в течение нескольких недель им сдались одно за другим десять вражеских укреплений. Но три последние крепости рода Орсини: Браччано, Тревиньяно и Ангуиллара – неожиданно оказали упорное сопротивление. Особенно ожесточенные бои разгорелись на подступах к Браччано – там оборонялся гарнизон под командованием отважного молодого воина, лихого кавалериста Бартоломео д'Альвиано.

Приближалась зима. Война затягивалась, постепенно принимая позиционный характер. Утрата инициативы всегда губительна для нападающей стороны – это фундаментальное положение военной теории подтвердилось в очередной раз. На помощь Орсини пришел Вителлоццо Вителли, тиран Читта-ди-Кастелло, вскоре к нему присоединился Бальони из Перуджи, затем сторонники делла Ровере – словом, постепенно зашевелились все враги Александра VI. Вдохновленные отвагой защитников осажденных крепостей, они начали стягивать войска. Но семейства Колонна и Савелли сохранили верность святейшему престолу, поскольку и сами имели кое-какие претензии к семейству Орсини.

Овладев Тревиньяно, почти вся папская армия сосредоточилась вокруг Браччано, полностью отрезав крепость от внешнего мира. Защитники голодали, и Бартоломео уже подумывал о капитуляции, как вдруг на далеких холмах появились всадники, и ветер принес звуки боевых труб – к осажденным спешили отряды Вителли и Карло Орсини. После короткой схватки союзники опрокинули войска Борджа и обратили их в бегство; Гуидобальдо, пытавшийся остановить своих солдат и организовать отпор, попал в руки врагов. Герцог Гандийский, раненный в голову, с трудом избежав плена, ускакал в Ронсильоне. С ним остались лишь Фабрицио Колонна и папский легат, кардинал Лунате.

Так бесславно закончилась кампания, начатая двумя месяцами раньше в столь выгодных условиях. Однако практический результат был не так уж плох. На долю Джованни Борджа выпал позор поражения, меж тем как папа оказывался в выигрыше – ценой единственной проигранной битвы он получил одиннадцать крепостей. Конечно, Орсини надеялись – и пытались – развить успех, но Александр окончательно лишил их шансов на стратегический перевес, призвав на помощь Гонсало де Кордобу, благо испанская армия еще стояла между Неаполем и Римом. После нескольких стычек испанцы рассеяли отряды Орсини, а вскоре пала последняя цитадель – крепость Остия, которую обороняли сторонники кардинала делла Ровере. Гонсало с триумфом въехал в Рим, ведя за собой в цепях коменданта гарнизона Остии и его офицеров.

Итак, Александр VI победил в борьбе, хотя и вел ее чужими руками. Убедившись, что военное и политическое могущество его противников окончательно подорвано, папа не стал судить и казнить побежденных – как мы уже говорили, он не был ни жесток, ни кровожаден. К тому же полная ликвидация одного из знатнейших родов была бы только на руку остальным римским баронам, а усиливать их позиции никоим образом не входило в расчеты Ватикана. В итоге Орсини остались на свободе и даже получили обратно захваченные у них города; правда, за эту любезность им пришлось внести в папское казначейство 50000 дукатов.

Вскоре после окончания междоусобицы Рим взволновало удивительное событие, которое вполне заслуживает названия скандала в святейшем семействе. Речь идет о бегстве мужа Лукреции – Джованни Сфорца. Однажды ночью, в апреле 1497 года, он вскочил в седло и, опустив капюшон плаща, пришпорил коня. Видимо, сильнейший страх всю дорогу не отпускал Джованни – он мчался, не останавливаясь, до своего родового владения Пезаро, и его арабский скакун пал на городской площади.

Что же произошло в Риме? Прежде всего надо отметить, что брак Лукреции и Джованни не принадлежал к числу счастливых. Согласия между супругами не было, и Лукреция не раз повторяла, что собственный муж для нее – «неподходящая компания». Что при этом имела в виду дочь Александра VI, сказать трудно, но, во всяком случае, семейные неурядицы едва ли могли стать причиной столь поспешного бегства. Возможно, ключ к разгадке дает история, изложенная Альмеричи в «Воспоминаниях о Пезаро».

Однажды вечером, когда Джакомино, дворецкий и доверенный слуга Джованни Сфорца, находился в покоях донны Лукреции, в комнату вошел Чезаре Борджа. Не заметив сидевшего за ширмами Джакомино, кардинал заговорил с сестрой, заметив, межлу прочим, что уже отдан приказ об убийстве ее мужа. «Ты все слышал?» – спросила Лукреция после ухода кардинала. Побледневший Джакомино лишь молча кивнул головой, и она приказала ему немедля предупредить Джованни…

Этот рассказ выглядит очень правдоподобно – куда правдоподобнее, чем выводы, сделанные на его основе.

Можно не сомневаться, что Борджа – отец и сын – действительно хотели избавиться от Джованни Сфорца. Честолюбивый и не блиставший никакими талантами, он нисколько не привлекал Александра VI в качестве зятя, а союз с герцогом Лодовико Сфорца в начале 1497 года казался уже не насущной необходимостью, а досадным пережитком. Изворотливый ум папы прозревал в будущем новые комбинации, важным элементом которых мог стать очередной династический брак. Но Джованни и Джоффредо уже получили жен королевской крови, а Чезаре – кардинал; он может завести себе хоть дюжину любовниц, однако никакого политического эффекта из этого извлечь невозможно. Другое дело Лукреция. Правда, она обвенчана со смазливым ничтожеством Джованни Сфорца, но кто, как не римский папа, наделен правом расторгнуть любой брак в католическом мире? Чувства дочери Александр или не принимал во внимание, или полагал, что она будет только рада избавиться от нелюбимого мужа.

Гораздо труднее поверить в реальность подготовки убийства Джованни. Во-первых, такой шаг сделал бы Лодовико Моро непримиримым врагом Борджа – герцог и сам знал толк во внезапных кончинах родственников, и, конечно, сумел бы правильно истолковать известие о скоропостижной смерти своего кузена в Риме. А во-вторых, невозможно понять, зачем, планируя покушение, сообщать об этом жене будущей жертвы. Не надо быть провидцем, чтобы предугадать, как в таком случае поведет себя женщина, пусть она и не слишком горячо любит своего мужа. Но ведь даже враги Борджа не ставили им в упрек глупость или нерасчетливость.

Скорее всего, история, приведенная Альмеричи, отображает нехитрую инсценировку, разыгранную Борджа – отцом, сыном и дочерью, – чтобы удалить из Рима молодого Сфорца. Джованни остался жив, поскольку никто и не собирался его убивать. Неизвестно, была ли Лукреция в сговоре с братом или приняла все сказанное им за чистую монету; последний вариант выглядит более правдоподобным. Идея и распределение ролей в этой маленькой драме наверняка принадлежали Александру. И надо признать, проделка удалась блестяще: Чезаре добросовестно произнес свой монолог, Лукреция отреагировала именно так, как надо, а подвернувшийся очень кстати Джакомино поверил всему, что услышал. Обман, таким образом, приобрел еще большую убедительность, и вот уже перепуганный насмерть Джованни Сфорца вскакивает в седло…

В начале июня Лукреция покинула дворец в Ватикане и поселилась в монастыре св. Сикста на Аппиевой дороге. Этот поступок вызвал самые разнообразные толки, но все они сходились в одном: между членами семейства Борджа пробежала черная кошка.

Папа, недовольный разладом с дочерью, перенес внимание на сыновей, осыпав их новыми почестями и богатствами. Обратив Беневентский лен в герцогство, он передал его, вместе с городками Террачиной и Понтекорво, «в вечное и наследуемое владение» герцогу Гандийскому. Кроме того, Джованни Борджа был назначен наместником Витербо и управителем земельного надела, принадлежащего приходу св. Петра – второй из этих постов пришлось срочно отобрать у кардинала Фарнезе, который, естественно, не возражал.

Чезаре к тому времени заслуженно считался одним из богатейших священнослужителей христианского мира; точнее говоря, он занимал третье место после самого Александра VI и кардинала д'Эстотвилля. Теперь к его прочим бенефициям прибавилась должность канцлера Святейшего престола, ибо прежний канцлер, кардинал Риарио, был прикован к постели, и надежд на его выздоровление не было. А после смерти Риарио папа не замедлил передать своему возлюбленному сыну мантуанский дворец покойного вместе со всей обстановкой.

Архиепископу Валенсийскому, знаменитому богачу, обладателю множества титулов и земель, шел тогда всего лишь двадцать второй год. Современники называли его одним из красивейших молодых людей Италии. Страстный охотник – любимой дичью Чезаре были медведи, – высокий, стройный и необычайно сильный, он, конечно, совсем не походил на духовное лицо. Не по возрасту проницательный взгляд темных глаз усиливал впечатление, производимое его незаурядной внешностью.

В первых числах июня в Рим пришла весть о внезапной смерти молодого неаполитанского короля Фердинанда. Теперь трон должен был перейти к принцу Альтамурскому, и кардиналу Борджа, в качестве папского легата, предстояло отправиться в Неаполь для официального коронования нового властителя – короля Федериго. Герцог Гандийский решил поехать с кардиналом. Братья собирались провести это лето вместе и вернуться в Рим в сентябре, после чего Джованни отплывет на родину, взяв с собой сестру – Лукреция выразила желание перебраться в Испанию.

Но не все людские планы осуществляются. Над родом Борджа уже был занесен молот судьбы.