Текст книги "В лучших семействах"

Рекс Стаут
В лучших семействах

Глава 1

В том, что миссис Рэкхем договаривалась о встрече, плотно прижав палец к губам, не было ничего удивительного. Что необычного может быть в этом жесте, если люди попадают в такой переплет, когда им не остается ничего другого, как обратиться за помощью к Ниро Вульфу?

Впрочем, в данном случае я несколько преувеличил насчет пальца, поскольку мы беседовали с миссис Барри Рэкхем по телефону. Все дело было в ее голосе, приглушенном и нервозном, к тому же она без конца повторяла, что вопрос у нее совершенно, ну совершенно конфиденциальный – даже после того, как я клятвенно заверил, что мы вовсе не всякий раз спешим известить прессу о том, что уговорились с кем-то о деловом свидании. Заканчивая разговор, она еще раз не поленилась напомнить, что предпочитает переговорить с мистером Вульфом с глазу на глаз, так что, повесив трубку, я решил, что не лишним будет позвонить в банк мистеру Митчеллу, а также в «Газетт» Лону Коэну, чтобы аккуратно навести справки о возможном клиенте. Естественно, главным образом меня интересовало, насколько она платежеспособна. Что ж, сведения оказались утешительными: стоила она добрых четыре миллиона, а то и все пять. Ладно, пусть четыре, и пусть даже Вульф выставит счет лишь на половину этой суммы, все равно этого хватит, чтобы оплачивать мое жалованье (а я являюсь помощником и доверенным секретарем Вульфа, а также по совместительству назойливым кусакой-оводом, который не дает ему бить баклуши) в течение ближайших ста шестидесяти семи лет; добавлю к тому же, что, постоянно проживая в доме Вульфа, я имею еще и стол и крышу над головой. Так что, как ни крути, я буду обеспечен по гроб жизни, если, конечно, она оценит оказанные ей сыскные услуги в два миллиона.

А она вполне могла позволить себе такое, судя по ее виду и поведению на следующее утро, в пятницу, в 11:05, когда раздался звонок и я открыл ей дверь. Рядом с ней на крыльце стоял какой-то мужчина, а она, метнув рысий взгляд на восток, потом на запад, оттеснила его плечом, резво проскочила в дом, уцепила меня за рукав и заявила громким шепотом:

– Вы не Ниро Вульф!

В тот же миг она отпустила меня, схватила за локоть своего провожатого, перетащила его через порог и громогласно повелела:

– Зайди и закрой дверь!

Ну точь-в-точь как герцогиня в лавке ростовщика.

Я, правда, всегда считал, что герцогиня должна выглядеть более привлекательной. Я успел как следует разглядеть эту парочку, пока развешивал взятые из рук мужчины пальто и шляпу. Выглядела миссис Рэкхем парадоксально: все, что выше шеи, было худым и костлявым, а ниже – наоборот, пышным и даже чересчур. На щеках, скулах и подбородке кожа была гладкая, туго натянутая, а вот вокруг рта и носа разбегались сеточки морщин.

Помогая ей снять меховое манто, я сказал:

– Послушайте, миссис Рэкхем, вы ведь пришли посоветоваться с Ниро Вульфом, не так ли?

– Да, – прошептала она. Потом кивнула и громко добавила: – Естественно.

– Тогда перестаньте дрожать, если можете, конечно. Мистеру Вульфу крайне неприятно, когда женщина дрожит: он может даже вбить себе в голову, что вы собираетесь закатить истерику, и тогда никто на свете не заставит его выслушать вас. Так что глубоко вдохните и постарайтесь взять себя в руки.

– Ты в машине всю дорогу дрожала, – добавил ее спутник приятным баритоном.

– Ничего подобного! – отрезала миссис Рэкхем. Не дождавшись возражений, она повернулась ко мне. – Это мой кузен, Кэлвин Лидс. Он не хотел, чтобы я приезжала к вам, но я тем не менее захватила его с собой. Где мистер Вульф?

Я указал на дверь, ведущую в кабинет, пошел, распахнул ее и провел их внутрь.

Мне до сих пор так и не удалось понять, чем руководствуется Вульф, решая, вставать ли ему на ноги или нет, когда в его кабинет входит женщина. Если причины у него на то объективны, то они слишком сложны для моего разумения, если же они личные, тогда их столько, что я даже не знаю, с какой начинать. На сей раз Вульф не счел нужным даже слегка привстать из-за стола в углу возле окна, а довольствовался сухим кивком и каким-то невнятным бормотанием в ответ на представления. В первый миг мне показалось, что миссис Рэкхем смотрит на него с укоризной за его дурные манеры, но потом я сообразил, что она попросту остолбенела, не в силах воспринять, что он такой необъятный и толстый. Я-то уже настолько привык к размерам его туши, что стал потихоньку забывать о том, как это зрелище поражает людей, которые видят Вульфа впервые.

Он ткнул большим пальцем в направлении красного кожаного кресла перед столом и буркнул:

– Садитесь, мадам.

Она приблизилась и села. Я тоже уселся за свой стол, стоявший под углом к столу Вульфа. Кэлвин Лидс, кузен, присаживался дважды, сначала на кушетку у двери, а потом на стул, который я к нему придвинул. На первый взгляд я бы рискнул предположить, что и он, и миссис Рэкхем появились на свет одновременно с двадцатым веком, хотя кузен, возможно, был чуть-чуть постарше. Кожа на его грубоватом лице казалась задубевшей, волосы, некогда темные, изрядно поседели, но при своем среднем росте и весе он сохранял вполне приличную резвость и живость. Он уже успел оглядеться по сторонам и теперь выжидательно смотрел на кузину.

Миссис Рэкхем обратилась к Вульфу:

– Пожалуй, вам не просто гоняться за преступниками, не так ли?

– Не знаю, – учтиво ответил он. – Я уже много лет этим не занимался, да и не собираюсь. За меня это делают другие. – Он указал на меня. – Мистер Гудвин, конечно, и еще кое-кто, когда требуется. А что, вам надо за кем-то гоняться?

– Да. – Она замолчала. Уголки ее рта подергивались. – Думаю, что да. Если, конечно, это можно делать без огласки, скрытно… Я имею в виду, чтобы никто об этом не знал. – Губы ее опять дернулись. – Мне страшно стыдно… в моем возрасте, впервые в жизни… обратиться к частному детективу по личному делу.

– Тогда тебе не следовало приходить, – мягко сказал Лидс.

– Тогда вы пришли слишком рано, – поправил Вульф.

– Слишком рано? Почему?

– Нужно было дождаться, пока дело не примет для вас такой срочный оборот или не сделается настолько серьезным, что вы больше не будете испытывать стыд, обращаясь ко мне, тем более, что я ценю свои услуги весьма дорого. – Он покачал головой. – Слишком рано. Возвращайтесь тогда и в том случае, когда поймете, что иначе нельзя.

– Ты слышишь, Сара? – спросил Лидс, не слишком, впрочем, настойчиво.

Не замечая его, она наклонилась и выпалила:

– Нет, нет, я уже пришла. Я должна знать! Я должна знать о моем муже!

Голова Вульфа резко дернулась, и он ожег меня испепеляющим взглядом. Я не отвел глаза и с достоинством ответил:

– Нет, сэр, это не так. В противном случае она солгала. Я предупредил, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем и женой, но она заявила, что ее вопрос совсем в другом.

Отвернувшись от меня, он воззрился на нее:

– Желаете ли вы, чтобы мы установили слежку за вашим мужем?

– Я… я не знаю. Не думаю, что…

– Вы подозреваете его в измене?

– Нет! Ни в коем случае!

Вульф хрюкнул, откинулся на спинку кресла, поерзал, устраиваясь поудобнее, и буркнул:

– Расскажите обо всем по порядку.

Подбородок миссис Рэкхем мелко задрожал. Она взглянула на Лидса. Тот вскинул брови и потряс головой, но не отрицательно, а как бы представляя дело на усмотрение кузины. Вульф снова хрюкнул. Она посмотрела на него и уныло пролепетала:

– Я неврастеничка.

– А я не психиатр, – огрызнулся Вульф. – И я сомневаюсь, что…

Она оборвала его.

– Я всю жизнь была неврастеничкой. Я росла в одиночку, без братьев и сестер, моя мать умерла, когда мне было три года, а отец не уделял мне времени из-за моей отталкивающей внешности. Когда он умер – мне было двадцать, – я плакала на похоронах… не потому, что он умер, а потому, что он воспротивился бы тому, чтобы я стояла в такой близости от него – при отпевании, по дороге на кладбище или возле могилы.

Губы ее опять затряслись, но она уняла дрожь и взяла себя в руки.

– То, что я рассказываю, тайны ни для кого не составляет, но я хочу, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилась помощь. Я так до сих пор и не знаю, почему мой первый муж женился на мне, так как он был вполне обеспечен и хорошо стоял на ногах, но прошло совсем немного времени, и он уже не выносил одного лишь моего вида, так же, как и мой отец. Поэтому я…

– Это вовсе не так, Сара, – вмешался Кэлвин Лидс. – Ты просто себе внушаешь…

– Вздор! – отмахнулась она. – Уж не такая я психопатка! Поэтому я подала на развод, который он, по-моему, воспринял с радостью, хотя был слишком хорошо воспитан, чтобы в том признаться, и я спешила покончить со всеми формальностями, чтобы скрыть от него свою беременность. Вскоре после развода у меня родился сын, и это, конечно, кое-что осложнило, но я воспитывала ребенка одна… и он был мой, только мой, до тех пор, пока не пошел на войну. Он никогда не проявлял ко мне неприязни, даже чисто внешне, в отличие от моего отца или мужа. Он не стыдился, что его мать такая уродина. Ему было хорошо со мной. Не так ли, Кэлвин?

– Конечно, – заверил Лидс и, кажется, вполне искренне.

Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вульфа:

– Да, перед тем, как отправиться на войну, он женился, причем на очень пригожей девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня, но, естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабель просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына – это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я ее ненавижу, но это неправда. Таких нервозных людей, как я, нельзя судить по обычным меркам. Поймите меня правильно – я вовсе не виню Аннабель, так как прекрасно знаю, что когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, ее потеря была более велика, чем моя. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.

– Прошу прощения, – вежливо, но решительно вмешался Вульф. – Вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?

– Нет, конечно! Я… – Она спохватилась. – Ох! Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.

– Попытаюсь. Давайте поговорим о нем.

– Его зовут Барри Рэкхем, – она произнесла имя так, словно владела на него авторским правом или, по меньшей мере, получила его в пожизненную аренду. – Он играл в регби в Йельском университете, потом получил место на Уолл-стрит и оставался на бирже до самой войны. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в 1946 году – три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.

Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вульфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вульф лишь сделал попытку подстегнуть ее, глухо произнеся:

– И потом?

– Я думаю, – сказала она, словно сдаваясь, – во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я точно знаю, поскольку я очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват и его это не раздражает, даже…

Она прервалась, и щеки ее вспыхнули. Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вульф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от нее глаз, чтобы она не подумала, что меня смутил ее девичий румянец.

Впрочем, ей было не до меня.

– В любом случае, – продолжала миссис Рэкхем, когда ее щеки приобрели прежний оттенок, – я все держу в своих руках. Дом записан на мое имя, я оплачиваю все счета и содержание машины и все прочее, но я не выделяю ему никаких средств – это мы нигде не оговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличились, а на третий – возросли еще больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала – я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своем. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?

– Не особенно, – пробурчал Вульф себе под нос.

– В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. – Она нагнулась вперед. – Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни единого разу! А тратит он много, больше прежнего. Причем, на что он только не тратит – на прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь мужчин в Университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляю, месяца два, но я не знала, что мне предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру, никому, но и сама я была бессильна, поэтому я обратилась к своему кузену, Кэлвину Лидсу. – Она метнула на него взгляд. – Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.

Все посмотрели на Лидса. Он поднял руку ладонью вверх.

– Ну, – начал он, не то оправдываясь, не то протестуя, – я же не профессиональный детектив. Я спросил его прямо в лоб, а он просто расхохотался. Ты же не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал, поэтому я даже не пытался наводить справки. Я сделал все, что было в моих силах, Сара, сама знаешь.

– Мне кажется, – сказал Вульф, – что мистер Лидс поступил вполне здраво – не мудрствуя лукаво, взял и спросил самого мистера Рэкхема. А вам такое в голову не приходило?

– Конечно, приходило. Еще давно. И он ответил, что вложение капитала, которое он сделал, превосходно окупается.

– Может, так оно и есть. Почему бы и нет, в самом деле?

– О нет, только не у моего мужа. – В голосе не было и тени сомнения. – Уж я-то знаю, каков он с деньгами. Ему ни за что на свете не сделать удачного вложения. И еще: он стал реже бывать дома. Теперь я уже не всегда знаю, где он находится. Не хочу сказать, что он пропадает неделями или даже сутками, нет – иногда его нет днем, а порой вечером… и еще у него несколько раз случались встречи, которые он ни за что не хотел отложить, несмотря даже на то, что я просила, чтобы он…

Вульф хрюкнул, и она напустилась на него:

– Я знаю! По-вашему, я считаю, что я купила его с потрохами и он – моя собственность! Ничего подобного! Я хочу только быть как все жены, как обычная жена – не красивая и не безобразная, не богатая или бедная – просто жена! А разве жена не имеет права знать, откуда берутся деньги у ее мужа – разве она не должна знать? Будь вы женаты, неужели вы не хотели бы, чтобы она знала?

Вульф поморщился.

– Позвольте вам сказать, мадам, чего я не хочу. Я не хочу приниматься за это дело. Мне кажется, что вы сознательно водите меня за нос. Вы подозреваете, что ваш муж вас обманывает либо в семейной жизни, либо в финансовых вопросах, и вы хотите, чтобы я уличил его. – Он повернулся ко мне. – Арчи, придется тебе изменить формулировку. Отныне, когда будут просить о встрече, не говори, что мы не беремся только за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой. Сразу предупреждай, что мы ни за какие коврижки не возьмемся за то, чтобы изобличать мужа или жену, под каким бы соусом это не преподносили. Могу я спросить, что вы делаете, миссис Рэкхем?

Раскрыв сумочку коричневой кожи, она извлекла из нее чековую книжку и изящную золотую ручку. Затем положила чековую книжку на сумочку и принялась писать. Вопрос Вульфа так и остался висеть в воздухе, пока она не кончила писать. Потом вырвала чек, сунула книжечку и ручку в сумочку, защелкнула ее и посмотрела на Вульфа.

– Я вовсе не хочу, чтобы вы изобличали моего мужа, мистер Вульф. – Она держала чек кончиками пальцев, словно боясь обжечься. – Богом клянусь, что не хочу! Но я должна знать. Я безобразная, закомплексованная и вдобавок неврастеничка, а вы такой крупный, красивый, отважный, и вам сопутствует успех… Когда я осознала, что мне нужна помощь, а мой кузен не в состоянии мне помочь и обратиться мне некуда, я все тщательно взвесила. Я тайком навела о вас справки, так, чтобы никто про это не прознал, или, во всяком случае, не догадался, зачем мне это понадобилось. Конечно, если мой муж замыслил против меня что-то дурное, я с ним порву; но я вовсе не хочу, чтобы вы пытались вывести его на чистую воду, я хочу лишь знать правду. Вы величайший сыщик в мире, и вы честный человек. Я хочу заплатить вам только за то, чтобы вы выяснили, где и как мой муж зарабатывает деньги, и все. Вы не вправе отказать мне в этом. Просто не вправе.

Она встала с кресла, подошла и положила чек на стол.

– Здесь указана сумма в десять тысяч долларов, но я вовсе не считаю, что этого достаточно. Как вы скажете, столько я и заплачу. Но не вздумайте говорить, что я прошу вас изобличить его! Боже мой – изобличить его…

Я ей даже немного посочувствовал, хотя она относилась к той породе людей, которые искренне убеждены, что богачам все дозволено, стоит лишь потрясти мошной. Простые служащие, вроде частного детектива, например, таких обычно на дух не переносят. В некотором здравом смысле этим богатеям, конечно, не откажешь, но вот одного они никак не способны уразуметь – что нельзя всех мерить одной меркой.

Данный случай, впрочем, к таковым не относился, и я надеялся, что Вульф тоже это поймет. Он понял. Его банковский счет еще не оправился от кошмарного потрясения, случившегося пятнадцатого марта[1]1
  Последний срок уплаты налогов за прошедший год; теперь – 15 апреля.


[Закрыть], каких-то три недели назад, не то бы он, конечно, заупрямился. Вульф нагнулся вперед, чтобы взглянуть на чек, перехватил мой взгляд, прочитал мои мысли, тяжело вздохнул и сказал:

– Блокнот, Арчи. Проклятье.

Глава 2

На следующее утро, в субботу, я сидел в кабинете и печатал итоговый отчет о деле, рассказывать о котором, извините, не стану, поскольку получил строжайший запрет упоминать о нем даже в миле от ближайшего газетчика или микрофона. Мы уже ввязались в дело миссис Рэкхем, благо я депонировал ее чек днем в пятницу, но пока еще ничего не предприняли, даже не позвонили ни по одному из телефонов, что она нам оставила, так как Вульф решил, что прежде всего мы должны познакомиться с ее мужем. Поскольку у Вульфа есть железное правило никогда не покидать дом по деловым вопросам, а у нас не было приличного предлога зазвать Барри Рэкхема к нам, завязать знакомство он поручил мне, и я уже придумал, как это устроить.

Миссис Рэкхем настаивала на том, что ее муж не должен ни знать, ни даже подозревать, что за ним ведут слежку, да и вообще никто не должен об этом знать, что, конечно, усложняло мою задачу. Она также решительно отвергла мое предложение пригласить меня на уик-энд в ее загородный дом в Вестчестере, где должна была собраться небольшая компания, под предлогом, что кто-то может опознать Арчи Гудвина как подручного Ниро Вульфа. И тогда Кэлвин Лидс внес предложение, которое было принято. В одном из уголков владений миссис Рэкхем ему принадлежал небольшой клочок земли, Хиллсайд Кеннелз[2]2
  Псарня на склоне (англ.)


[Закрыть], где он разводил породистых собак. Месяц назад кто-то отравил одну из собак ценной породы, и мы решили, что в субботу днем я отправлюсь туда под собственным именем – детектива Арчи Гудвина, который занимается расследованием отравления. А потом кузина пригласит Лидса в свое имение, Берчвейл, на ужин, и Лидс прихватит меня с собой.

И вот ясным субботним утром я сидел в кабинете (Вульф, как обычно, с девяти до одиннадцати торчал наверху, в оранжерее), заканчивая печатать отчет без особых помех, за исключением пары телефонных звонков, с которыми я справился сам, и одного, из-за которого мне пришлось побеспокоить Вульфа: некто из ресторана «Муммиани» на Фултон-стрит сообщил, что им только что завезли восемь фунтов свежей колбасы от Билла Дарста из Хэкеттстауна, и они готовы поделиться с Вульфом. Поскольку Вульф почитает Дарста за лучшего колбасника к западу от Шербура, он потребовал, чтобы колбасу немедленно доставили с посыльным, только ни в коем случае не в сухом льду.

Когда в одну минуту двенадцатого послышался шум спускающегося лифта, я положил перед собой на столе большой словарь, раскрыл его на букве «К» и уткнулся в него, не обращая внимания на Вульфа, который вошел в кабинет, прошествовал к изготовленному по специальному заказу креслу и сел. Он не сразу заметил, чем я занимаюсь, поскольку мысли его витали где-то далеко. Прежде чем позвонить Фрицу, чтобы тот принес пиво, он спросил:

– Колбасу доставили?

Не поднимая головы, я ответил, что нет.

Он дважды придавил кнопку – сигнал Фрицу о пиве, – откинулся на спинку кресла и хмуро воззрился на меня. Выражения его лица я видеть, конечно, не мог, так как был полностью поглощен чтением словаря, но оно легко угадывалось по тону.

– Что ты там разглядываешь? – спросил он.

– Да так, смотрю одно слово, – небрежно бросил я. – Проверяю вашу клиентку. Мне подумалось, что она невежда, коль назвала вас крупным – помните? Ан нет – оказалось, что она просто вам польстила. Вот, смотрите, черным по белому: «Крупный – большой, значительный, рослый, внушительных размеров». Например: «крупная сумма денег». Так что, выходит, вы и впрямь крупный детектив, то есть «внушительных размеров». – Я захлопнул словарь и водрузил его на место, жизнерадостно присовокупив:

– Век живи – век учись!

Увы, я зря старался. По всем правилам мне полагалось получить нахлобучку и еще долго выслушивать нравоучения, но, видно, сейчас он был слишком поглощен своими мыслями. Возможно, он даже не слышал меня. Когда Фриц принес пиво из кухни, Вульф достал из ящика стола золотую открывалку, которую преподнес ему благодарный клиент, и изрек:

– Хорошие новости, Фриц. Нам доставят колбасу от мистера Дарста – целых четыре фунта.

Глаза Фрица засияли.

– Вот это да! Сегодня?

– С минуты на минуту. – Вульф налил пива. – И это вынуждает меня вновь вернуться к вопросу о гвоздике. Твое мнение?

– Я против, – твердо отрезал Фриц.

Вульф кивнул.

– Возможно, ты и прав. Подчеркиваю – возможно. Кстати, помнишь, что говорил на сей счет Марко Вукчич в прошлом году? Надо пригласить его на пиршество. В понедельник к обеду?

– Пожалуй, да, – согласился Фриц, – хотя мы договорились о том, что в понедельник нам доставят плоды ирги с икрой…

– Да, да, помню. – Вульф осушил стакан и вытер платком губы. Он всегда считал, что мужские платки должны пахнуть только пивом. – Значит, послезавтра за обедом Марко сначала полакомится колбасками, а потом отведает утку по-мондорски. – Он наклонился вперед и погрозил пальцем. – Теперь о луке-шалоте и свежем тимьяне: на твоем месте я не стал бы полагаться на мистера Колсона. Нас могут опять подвести. Арчи придется съездить к…

На этом месте Арчи пришлось идти отпирать дверь, что я сделал с превеликим удовольствием. Я высоко ценю, причем почти всегда, результаты глубокомысленных кулинарных бесед Фрица и Вульфа, когда блюда подают на стол, но сама болтовня действует мне на нервы. Так что, когда в дверь позвонили, я охотно оторвался от стула и заспешил в прихожую. На крыльце стоял моложавый субъект с приплюснутым носом и свертком в руках, в шапочке, на которой было написано «Служба доставки Флита». Я расписался на квитанции, закрыл дверь и двинулся к кабинету, перед которым меня ждал уже не только Фриц, но и сам Вульф, который проявляет недюжинное проворство в тех случаях, когда, как ему кажется, дело того стоит. Он принял сверток из моих рук и торжественно направился на кухню, сопровождаемый по пятам Фрицем и мною.

Небольшая картонка была заклеена липкой лентой. Вульф установил ее на длинном столе, достал со стойки нож, перерезал ленту и приподнял края крышки. Я всегда гордился своей реакцией, и в тот миг, когда послышалось шипение, я рванул Вульфа за руку и крикнул Фрицу:

– Ложись! Бомба!

Вульф, как я уже упоминал, когда захочет, способен передвигаться с поразительной быстротой для человека его габаритов. В мгновение ока мы очутились с ним в прихожей, Фриц пулей вылетел следом и даже успел захлопнуть за собой дверь, а взрыв еще не раздался. Не замедляя хода, мы пересекли прихожую и ворвались в кабинет, где притормозили, чтобы перевести дух. Взрыва по-прежнему не было.

– Эта штука все еще шипит, – заметил я и начал подкрадываться к двери.

– Назад, Арчи! – проревел Вульф.

– Тише, – отмахнулся я и, опустившись на четвереньки, выбрался в прихожую. Там я повел носом по сторонам, втягивая воздух, подполз на один ярд к щели под кухонной дверью и снова принюхался.

Секунду спустя я принял вертикальное положение, отряхнулся, вернулся в кабинет и снисходительно поведал:

– Пустяки. Слезоточивый газ.

И шипение прекратилось.

Вульф возмущенно засопел.

– Значит, колбасы не будет, – мрачно промолвил Фриц.

– Окажись в этой картонке настоящая бомба, колбасы было бы предостаточно, – заверил я. – Только не для нас, а из нас. Тем не менее хлопот нам все равно задали. Так что посидите пока здесь и почешите языки.

Я решительно протопал в прихожую, прикрыв за собой дверь, отомкнул парадную дверь и оставил ее раскрытой настежь, подошел к кухонной двери, постоял перед ней, потом, набрав в легкие воздуха, вошел на кухню, пробежал через нее к черному ходу, распахнул дверь, выходящую во двор, и бегом вернулся в прихожую. Там стоял удушливый запах газа, так что я ретировался на крыльцо. Не прошло и минуты, как меня окликнули:

– Арчи!

Я повернулся. Голова Вульфа с мясистым, немного удлиненным лицом торчала из окна гостиной.

– Да, сэр, – радостно осклабился я.

– Кто принес картонку?

Я не стал выгораживать Службу доставки Флита.

Посчитав, что сквозняк уже достаточно очистил воздух, я воротился на кухню, где ко мне присоединился Фриц. Внимательно изучив внутренность картонки, мы пришли к выводу, что устройство было довольно нехитрое: металлический цилиндр с клапаном, который приоткрывался, как только кто-то пытался раскрыть картонку. Вблизи картонки еще ощущался резкий запах газа, и Фриц отнес ее в подвал. Я же прошел в кабинет, где застал Вульфа, который сидел за столом и оживленно беседовал по телефону.

Я плюхнулся на свой стул и промокнул носовым платком слезящиеся глаза.

– Ну что, разоблачили этих лицемеров? – поинтересовался я, когда он положил трубку.

– Я с самого начала знал, что Флит здесь ни при чем, – проворчал Вульф.

– Конечно. Позвать полицейского?

– Нет.

Я согласно кивнул.

– Вопрос был чисто риторический. – Я снова протер глаза и высморкался. – Ниро Вульф не обращается в полицию. Ниро Вульф сам вскрывает все посылки с колбасой и оставляет своих врагов в дураках. – Я еще раз высморкался. – Правда, в один прекрасный день Ниро Вульф вскроет не ту картонку и тогда то, что от него останется…

– Твой вопрос был не риторический, – грубо оборвал меня Вульф. – Слово «риторический» имеет другой смысл.

– Вот как? Но вопрос-то задал я. И я хотел, чтобы он звучал риторически. Кстати, как вы докажете, что я не знаю значения слова «риторический»? Всякий раз, когда вы задаете мне вопрос, а Бог тому свидетель – это случается сплошь и рядом, должен ли я предполагать, что…

Зазвонил телефон. В миллион моих обязанностей, за которые мне платят жалованье, входят и секретарские функции, так что я снял трубку. И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Нечего и говорить о том, что этот голос потряс меня, так как я вдруг ощутил, что под ложечкой у меня предательски засосало. Сила шока во многом определяется его внезапностью, но я никак не могу сказать, что голос, прозвучавший в телефонной трубке, оказался для меня сюрпризом. Напротив, я думаю, что мы оба, Вульф и я, сидели и переливали из пустого в порожнее в ожидании, пока раздастся именно этот голос.

Все, что он произнес, было:

– Могу я переговорить с мистером Вульфом?

В желудке у меня что-то оборвалось, но я охотнее сгорел бы в геенне огненной, чем проявил свою слабость. Я ответил, не слишком, впрочем, учтиво:

– А, приветик. Если это вы, конечно. Кажется, вас когда-то звали Дункан?

– Да. Мне мистера Вульфа, пожалуйста.

– Минутку. – Я прикрыл трубку рукой и сказал Вульфу:

– Это он.

– Кто? – рявкнул Вульф.

– Вы уже догадались по выражению моего лица. Мистер Икс. Мистер Зек. Он.

Стиснув зубы, Вульф потянулся к телефону.

– Ниро Вульф слушает.

– Здравствуйте, мистер Вульф. – Я продолжал держать у уха параллельную трубку, и резкий, холодный, педантичный голос звучал точно так же, как и четыре предыдущих раза за последние три года, когда мне доводилось его слышать. Он отчетливо произнес, чеканя каждое слово:

– Вы узнали меня?

– Да, – отрывисто сказал Вульф. – Что вам угодно?

– Хотел напомнить вам, что я умею быть великодушным. Сами понимаете, что в картоночке могло оказаться нечто большее, чем безобидный газ, но я решил ограничиться предупреждением. К тому же, год назад я говорил вам, что без вас наш мир во многом утратит свою привлекательность.

– Согласен, – сухо бросил Вульф.

– Несомненно. Кстати, я не забыл, как вы блестяще изобличили убийцу Луиса Роуни. Впрочем, тогда ваши интересы совпали с моими. Теперь же, когда вы занялись делом миссис Барри Рэкхем, они не совпадают, так что я не могу с этим примириться. Из уважения к вам я не хочу, чтобы вы лишились гонорара. Возвратите задаток, откажитесь от дела, и через два месяца, начиная с сегодняшнего дня, я вручу вам десять тысяч наличными. В прошлом вы дважды пренебрегли аналогичным предложением с моей стороны, но обстоятельства спасали вас. Больше не советую вам рисковать. Придется вам понять, что…

Вульф отнял трубку от уха и аккуратно поместил ее на рычажки. Буквально тут же я последовал его примеру, чтобы наш собеседник не заблуждался насчет того, что произошло.

– Дьявольщина, опять началось, – простонал я. – Что за невезение…

– Замолчи, – прорычал Вульф.

Я повиновался. Вульф оперся локтями о подлокотники кресла, сплел пальцы над самым выпуклым местом необъятного живота и уставился в уголок бювара. Собственно, сказать-то мне было нечего, кроме того, что наше дело – дрянь, а это было и так ясно. Однажды Вульф приказал мне навсегда выбросить из головы имя Арнольда Зека, но называй я его даже Зек, или Он, или хотя бы Икс, все равно он оставался той личностью, которая месяцев десять тому назад наслала на нас пару головорезов, вооруженных автоматом и пулеметом Томпсона. Эти субъекты, расположившись на крыше дома на противоположной стороне улицы, открыли огонь по нашей оранжерее, перебили стекла и оборудования на добрых десять тысяч долларов и превратили восемь тысяч драгоценных орхидей в сырье для компоста. Это тоже задумывалось как предупреждение.