Текст книги "Гамбит"

Глава 2

Двадцать две тысячи долларов – неплохой куш. Даже за вычетом расходов и налогов это составило бы солидный вклад в содержание нашего доброго старого дома на Тридцать пятой Западной улице, которым владел Вульф, где жили Фриц Бреннер, повар и домоправитель, и я, и в котором работал Теодор Хорстман, не менее десяти часов в день ухаживавший за десятью тысячами орхидей в оранжерее на верхнем этаже дома. Я однажды подсчитал расходы за шесть месяцев, но не сообщу о результате, потому что эти цифры могут попасть на глаза окружному представителю Департамента государственных сборов, который сравнит ее с декларированным доходом. А за двадцать две тысячи, полученные наличными, я не боюсь – они включены в декларацию о доходах.

Но когда я вернулся в четверть второго в контору, проводив Салли Блаунт и убрав пачку денег в сейф, я был явно не в духе. Мы получили пачку денег, не имея никаких зацепок. Вульф дал понять клиентке, что он только попытается, но вполне вероятно, что мы проиграем еще до того, как начнем, а это неприятно не только «волшебнику», но и мне, его «ищейке».

В ходе беседы я заполнил несколько страниц своей записной книжки следующими записями:

1. Насколько Салли знает, повар, официант и четыре «посредника» (а только они, кроме ее отца, имели доступ к шоколаду) никогда раньше не были знакомы с Полом Джерином.

2. «Посредники». Чарльз У. Йеркс изредка встречался с Блаунтом. Блаунт состоял в совете директоров банка Йеркса. Йерксу было приятно находиться в одной комнате с миссис Блаунт, но это же чувство испытывали и многие другие мужчины. Следует учесть, что, возможно, Салли полагает, что было бы неплохо, если бы мужчины, вместо того, чтобы смотреть на ее мать, смотрели на нее. Если в реальности происходит не так – это несколько странно, так как Салли сама весьма привлекательна, но, конечно, следует учесть, что я не видел ее матери.

3. Мертон Фэрроу, тридцать один год, звезд с неба не хватает, но не осознает этого. Получал хорошее содержание от «Блаунт Текстил Корпорейшн» только за то, что он племянник миссис Блаунт, и считал, что ему недоплачивают. Я передаю только мнение Салли о нем.

4. Эрнст Хаусман, отошедший от дел маклер, старый друг Мэтью Блаунта, крестный отец Салли. Он несчастный человек, потому что отдал бы десять миллионов долларов за то, чтобы без форы сыграть с шахматным мастером и поставить мат, но надежды на это нет. Он не играл с Блаунтом несколько лет, потому что подозревал, что Блаунт нарочно поддается ему. Он был против приглашения Пола Джерина в клуб, потом он настаивал, что присутствовать могут только члены клуба.

5. Дэниел Комус, адвокат, в течение многих лет консультировал фирму Блаунта. Салли испытывает к нему какие-то сильные чувства, но мне не совсем ясно какие. Она сказала, что Йерксу около сорока, а Хаусману, ее крестному, – за семьдесят, но возраст Комуса – пятьдесят один год – назвала вполне определенно. Если двадцатидвухлетняя девушка может без запинки назвать возраст мужчины более чем вдвое старше ее, но не состоящего с ней в близком родстве, на это есть причина. На ее особое отношение к Комусу указывало также изменение интонации голоса при разговоре о нем. Я понял это так, что она не доверяет Комусу – она всегда говорила «Дэн Комус», а не «мистер Комус» или просто «Комус». Она не верит, что он может вытащить ее отца из неприятностей, и считает, что даже если бы и мог сделать это, то не стал бы. Если Блаунта пошлют на электрический стул или, по крайней мере, дадут ему пожизненное заключение, миссис Блаунт станет свободна и он сможет попытаться сблизиться с ней. Салли не сказала этого, но третий раз упомянула, что Дэн Комус влюблен в ее мать. Вульф спросил ее: «А ваша мать влюблена в него?» – И она ответила: «Боже милостивый, нет. Она ни в кого не влюблена, конечно, за исключением отца».

6. О «посредниках» у меня много информации. Здесь я сообщу только об одном, но существенном обстоятельстве. Если бы любая емкость, содержащая мышьяк, была найдена, газеты могли не знать об этом, потому что подобные детали полиция и окружная прокуратура часто скрывают. Когда Вульф спросил Салли, знает ли она что-нибудь об этом, я затаил дыхание. Я бы не удивился, если бы она сообщила, что бутылочка, наполовину полная мышьяком, была найдена в кармане ее отца. Почему бы и нет? Но она ответила, что, насколько знает, такая бутылочка найдена не была. Доктор Эвери, которого обычно при необходимости вызывали к ее матери или отцу, рассказал Блаунту через два или три дня после случившегося, до того как тот был арестован, что после осмотра Джерина он предположил возможность отравления и осмотрел все вокруг, даже спустился на кухню, но ничего не нашел. А четыре дня назад, в прошлый четверг, когда Салли после двух бессонных ночей пришла к нему за рецептом снотворного, он передал ей рассказ помощника окружного прокурора о том, что соответствующий сосуд найден не был, а сейчас, когда Блаунт арестован и находится в заключении, он сомневается, что полиция будет продолжать поиски этого сосуда. Полицию не вызывали, пока Джерин не умер; и Блаунт, который пришел в больницу, находившуюся через несколько домов от «Гамбит-клуба», после того, как «скорая помощь» увезла Джерина, имел прекрасную возможность уничтожить маленькую бутылочку, если она у него была. Доктор Эвери убежден, что его друг и пациент Мэтью Блаунт невиновен, он сказал Салли, что бутылочка все еще находится у кого-то, и он советует ей попросить Комуса нанять детектива и попытаться найти ее. Именно его совет навел Салли на мысль обратиться к Ниро Вульфу.

Один момент разговора не нашел отражения в моих записях. В конце беседы Вульф сказал ей, что не может действовать без ведома ее отца и Комуса. Он должен встретиться с разными людьми. Так, прежде всего, он должен увидеться с четырьмя «посредниками», а поскольку он никогда не покидает дом по делу, то они должны прийти к нему и Салли обязана привести их или послать. Комус неизбежно узнает об этом и скажет Блаунту. Салли это требование не понравилось. Несколько минут казалось, что сейчас состоится обратный обмен – мы передадим ей пачку денег, а она нам вернет расписку, но, поколебавшись секунд двадцать, она согласилась. Она спросила Вульфа, кого бы он хотел видеть первым, а он ответил, что сообщит ей позднее, когда все хорошо обдумает.

Когда я вернулся в контору, Вульф сидел прямо, сжав губы так сильно, что казалось, их вовсе нет, ладони лежали на крышке стола, стоящего у двери в гостиную. Это могло означать как прощание с социально вредным словарем, так и приветствие безнадежной работе, и решить точно, в чем дело, не помог бы даже вопрос, обращенный непосредственно к нему. Когда я запер дверцу сейфа, появился Фриц, чтобы пригласить нас на завтрак, увидел позу и выражение лица Вульфа, посмотрел на меня, нашел, что выражение моего лица не лучше, сказал: «Ладно, передай сам» – и вышел.

Конечно, за столом мы не говорили о делах (Вульф избегает всего, что может омрачить процесс принятия пищи, если еда хорошая, а в этом доме она всегда хорошая), он пытался делать вид, что жизнь прекрасна. Но когда мы кончили пить кофе и вернулись в кабинет, он подошел к своему столу, сел в кресло, положил руки на подлокотники и спросил:

– Он сделал это?

Я несколько удивился. Если бы в убийстве подозревалась Салли, логично было бы обратиться с подобным вопросом ко мне, так как он считал, что после часа, проведенного в обществе молодой привлекательной женщины, я способен ответить на любой вопрос о ней. Но предполагать, что моя проницательность распространяется на родственников клиентки, которых я никогда не видел, – это было слишком!

– Ладно, – сказал я. – Я признаю, что если есть нечто в идее о виновности по родственным связям, то должна быть и идея о невиновности по родственным связям, но я вспоминаю, что вы однажды заметили Льюису Хьюитту, что допущение…

– Заткнись!

– Да, сэр.

– Почему ты не вмешался? Почему не остановил меня?

– Я должен побуждать вас взяться за дело, а не останавливать.

– Тьфу! Почему, во имя всего святого, я согласился? Из-за денег? К черту, буду жить в пещере и есть траву и ягоды. Из-за денег!

– Орехи тоже сгодятся и кора некоторых деревьев, а в качестве мяса можете попробовать летучих мышей. Вы взялись за это не только из-за денег. Она сказала, что вы способны сделать то, чего не может никто другой, и когда оказалось, что освободить Блаунта – это задача, с которой никто, кроме вас, не справится, вы были побеждены. Сделал это Блаунт или нет, уже не имело значения. Вы собрались доказать, что он не делал этого, даже если он сделал. Великолепно. Ваше лучшее дело.

– Твое тоже. Наше. Ты не остановил меня. – Он потянулся к кнопке и нажал на нее, два коротких звонка, один длинный – сигнал, чтобы принесли пиво. Это было плохо. Он никогда не просит пива раньше чем через час после завтрака, что даст ему полчаса или около того, пока он не уйдет на свои многочасовые занятия с Теодором в оранжерее. Я подошел к своему столу. Сидя за ним, спиной к холлу, я в зеркале увидел Фрица, вошедшего с пивом и вопросительно поднявшего на меня глаза. Одна из двух миллионов моих обязанностей, как знает Фриц, заключается в том, чтобы удерживать Вульфа от нарушения пивных правил. Поэтому я повернулся и сказал:

– О'кей. Он уходит в пещеру, и я с ним. Это на прощание.

Фриц остановился.

– Виновата женщина? Или словарь?

– Я не хочу пива, – сказал Вульф. – Унеси назад.

Фриц повернулся и вышел. Вульф вдохнул через нос столько воздуха, сколько уместилось в легких, и выпустил его через рот.

– Согласен, – сказал он. – Обсуждать его вину было бы несерьезно. Или мы примем точку зрения, что он невиновен, или мы бросим это. Ты не хотел бы вынуть пачку денег из сейфа и вернуть ей?

– Нет. Мы взяли их и позволили ей уйти. Вы чертовски хорошо знаете, почему я не пытался остановить вас. Это было слишком заманчиво, – увидеть, как вы со всем энтузиазмом беретесь за что-то абсолютно невозможное.

– Ты готов признать, что мистер Блаунт невиновен?

– Черт побери, я должен сделать это.

– Тогда виноват кто-то другой. Рассмотрим сначала повара и официанта.

– Хорошо. Это все упрощает. А почему?

– Подумай. Мышьяк был в шоколаде. В том случае, если вообще…

– Нет. Это не доказано. Единственный мышьяк, который найден, был в Джерине. Кофейник был полон свежего шоколада, но без мышьяка, чашка была чистой и бутылка из-под мышьяка не обнаружена. Во всяком случае, об этом неизвестно.

– Известно. После четырех дней расследования окружной прокурор обвинил мистера Блаунта в убийстве. Блаунт не мог дать мышьяк Джерину другим способом, кроме как в шоколаде. До того, как его арестовали, возможность, что мышьяк содержался в чем-то другом, была тщательно проверена, а в подобных расследованиях компетентность полиции не подвергается сомнению. Конечно, они установили, что Джерин не получал мышьяка до того, как прибыл в «Гамбит-клуб», а в клубе он пил только шоколад.

– Остановитесь, – уступил я. – А повар и официант?

– Их причастность к этому делу вполне возможна. Они были в кухне, готовя шоколад. Один из них, или оба знали Джерина, имели мотив желать его смерти, знали, что он приезжает в клуб, и знали, что шоколад для него. Предположим, что это сделал кто-то из них. Он положил мышьяк в шоколад. В это время он не знал, что за ним придет мистер Блаунт, и полагал, что шоколад отнесет в библиотеку он сам или его коллега. Он не знал, что позже мистер Блаунт принесет кофейник и чашку и сполоснет их. Он не знал, что каждый член клуба предубежден против Джерина, или ты думаешь, что я должен допустить это?

– Нет.

– Он не знал, что у кого-то еще была возможность положить что-то в шоколад. Он не знал, что полиция обязательно установит его связь, какая бы она ни была с Джерином. И, несмотря на это, положил мышьяк в шоколад?

– Нет. По крайней мере, пока мы можем не рассматривать эту возможность. Конечно, полицейские займутся ими. Если исключить Блаунта, повара и официанта, у нас остаются «посредники». А кто-нибудь посторонний не мог сделать это?

Он покачал головой.

– Мистер Блаунт сказал своей дочери, что он так не думает, он не совсем уверен, но его стол был рядом с дверью в библиотеку. Но предпринять подобную попытку кому-нибудь со стороны было бы безрассудно. Заходить к мистеру Джерину должны были только «посредники», и любой посторонний был бы сразу замечен. Я совершенно исключаю эту возможность. Но был еще один человек, который мог сделать это, – сам мистер Джерин. Допустим, что у него был мышьяк в желатиновой капсуле, он положил ее в рот и проглотил, запив шоколадом. Рассматривать ли эту возможность?

– Нет, спасибо. В этом нет надобности. Разберем лучше вариант с «посредниками». Я допускаю, что «посредник» пришел сообщить о следующем ходе и закрыл дверь, чтобы не было шумно из-за зрителей, которые ходили по большой комнате.

– Допустим.

– Он знал, что другой «посредник» может войти в любой момент, но ему нужно было всего пять секунд. Кофейник стоял тут же, на столе. Джерин на кушетке, сидит с закрытыми глазами, сосредоточившись. Мышьяк у него наготове, скажем, завернут в бумажку, и он быстро высыпает его. Назвать его?

– Да, конечно.

– Эрнст Хаусман, шахматный фанатик. Он возражал против приглашения Джерина, но, поскольку он уже был там, появился шанс убрать парня, который давал ладью форы Блаунту, а тот мог обыграть его самого. Он мог бы подсыпать яд всем шахматным мастерам, начиная с чемпиона мира. Я не знаю ни одного случая, когда мотивом убийства служило бы то, что человек слишком хорошо играет в шахматы, но все когда-то случается в первый раз. Я серьезно. Хаусман мог слегка тронуться.

Вульф фыркнул.

– Не мог. Тронулся. Если он способен отдать состояние, чтобы стать выдающимся шахматистом. Можешь переходить к трем другим.

– Хорошо. Наша клиентка говорит, что они никогда не видели Джерина, хотя могли слышать о нем от нее. Конечно, мы должны отбросить мотив, который она приписывает адвокату, Дэну Комусу. В действительности он влюблен не в мать, а в дочь. Будучи женатым человеком, он должен скрывать свою страсть к девушке, поэтому, находясь в гостях у Блаунтов, делает вид, что его интересует мать. У него возникло впечатление, что Салли влюбилась в Пола Джерина, что вполне может быть правдой, учитывая то, что она рассказала вам, а мысль, что она находится в объятиях другого мужчины, была нестерпимой, и он купил мышьяк.

– Это немного неестественно.

– Убийство обычно бывает неестественным. Может быть, мы сойдемся на том, чтобы сделать Блаунта просто соучастником? Мы пришли к соглашению, что он не совершил убийства, но он мог подозревать, что Хаусман или Комус отравили шоколад, и поэтому позаботился о кофейнике и чашке.

– Нет. – Вульф покачал головой. – Мы допустили, что мистер Блаунт не причастен к этому. Он взял кофейник и чашку, вылил их содержимое и вымыл их, так как предположил, что плохое самочувствие Джерина вызвано чем-то в шоколаде, как оно и оказалось. Совершенно естественная реакция. – Он закрыл глаза, но не отклонился назад, следовательно, он не размышлял, а просто испытывал головную боль. Наконец, он открыл глаза и заговорил:

– По крайней мере, у нас есть возможность действовать. Полиция и окружной прокурор арестовали Блаунта и удовлетворены этим; прочие интересуют их только в качестве свидетелей, и, конечно, они уже получили от них письменные показания. Так что суеты не будет. – Он посмотрел на часы на стене. – Мистер Коэн у себя?

– Конечно.

– Навести его. Кроме того, что опубликовано в газетах, у нас пока только один источник информации – мисс Блаунт, а мы не имеем представления ни о ее компетентности, ни о ее правдивости. Скажи мистеру Коэну, что я занялся расследованием некоторых аспектов этого дела и мне нужно…

– Я буду тверд, я имею в виду – с ним. Он поймет, что это означает только одно, что вы наняты Блаунтом и полагаете, что можно выиграть это дело, иначе бы вы не взялись за работу, а считать, что он удовлетворится сказанным, ну, я не знаю.

– Я не считаю, что он удовлетворится сказанным.

– Он может напечатать заметку об этом?

– Конечно. Как я уже сказал мисс Блаунт, мое вмешательство нельзя сохранить в секрете, и чем скорее убийца об этом узнает, тем лучше. Он может решиться на какой-нибудь поступок.

– Да, конечно, если… нет. Я должен завязать узелок на платке, как напоминание о том, что Блаунт не делал этого. – Я встал. – Если я не расскажу Лону, кто вас нанял, он решит, что это Блаунт или Комус.

– Пусть решит. Ты не отвечаешь за его выводы.

– И не буду пытаться. На что-нибудь обратить особенное внимание?

– Нет. Меня интересует все.

Я вышел в прихожую, снял пальто и шляпу с вешалки, открыл дверь, и меня почти сдуло со ступенек порывом ледяного зимнего ветра.

Глава 3

Мы сидели в комнате с надписью на двери «Лон Коэн», без указания должности, на двадцатом этаже здания «Газетт», за две двери до углового кабинета издателя. Лон положил трубку одного из трех телефонов, стоявших на столе, повернулся ко мне и сказал:

– Если что-то срочное, можно дать в вечернем выпуске. На первой странице?

Я опустился на стул, вытянул ноги, показывая, что времени еще много, и покачал головой.

– Даже не на второй. Выдели мне какой-нибудь уголок для информации о Поле Джерине и «Гамбит-клубе».

– О чем разговор!

Хорошо знакомым мне жестом он пригладил ладонью свои черные волосы. Лон был вторым из тех игроков в покер, с которыми я проводил вечер раз в неделю; первым был Сол Пензер, с которым мы еще встретимся. Он спросил:

– Пишешь трактат о правонарушениях взрослых?

– Мне нужно, чтобы это появилось в газете. Ниро Вульф расследует некоторые аспекты этого дела.

– Ну-ну. Просто из любопытства?

– Нет. У него есть клиент.

– А кто?

– Не знаю. Он не захотел мне сказать.

– Да уж, он скажет. – Лон подался вперед. – Теперь слушай, Арчи. Это главное. Сообщение в газетах всегда должны быть конкретными. Нельзя написать: «Мистера Качинского сегодня укусила женщина». В тексте должно быть: «Мисс Мэйбл Флам укусила сегодня мистера Качинского». Начало должно быть такое: «Дэниел Комус, адвокат Мэтью Блаунта, нанял Ниро Вульфа, поручив ему доказать, что Блаунт не убивал Пола Джерина». А затем упомянуть, что Вульф – величайший детектив в этом полушарии и ни разу не потерпел неудачи в своих расследованиях, чему способствовало бесценное содействие несравненного Арчи Гудвина. Вот как это делается.

Я ухмыльнулся.

– Неплохо. А на следующий день вам придется давать опровержение Комуса.

– Так это не Комус?

– Я ничего не утверждаю. Какого черта! Ведь вопрос о нанимателе лучше оставить открытым, намекая, что он вам известен, но вы не сообщаете этого. На следующий день читатели купят еще миллион экземпляров «Газетт», чтоб узнать, кто это.

– А ты не хочешь вписать его имя сейчас?

– Нет. Просто сообщите, что Вульфа наняли и уплатили гонорар.

– Но мы можем сказать, что получили эти сведения от тебя?

– Конечно.

Он повернулся и взялся за телефон, разговор был недолгим, потому что Лон уложился в короткий абзац. Он положил трубку и повернулся ко мне.

– Как раз успели. Пойдет в вечерний номер. Я не жду особой благодарности, но скажи все же, что заставляет Вульфа полагать…

– Стоп. – Я выставил ладонь вперед. – Это уже журналистское нахальство. Сейчас моя очередь. Я хочу узнать все, что ты знаешь или предполагаешь, но не напечатал.

– Это заняло бы всю ночь. Первое – не для протокола. Вульф действительно надеется выпустить Блаунта из тюрьмы?

– Не для протокола – да, именно так. – Я вынул свою записную книжку. – Теперь рассказывай. Нашли бутылочку с мышьяком?

– Будь я проклят! – Он навострил уши. – Вульф знает, что Блаунт пошел на кухню за шоколадом и принес его Джерину?

– Да.

– Он знает, что, когда Джерин выпил большую часть шоколада, Блаунт унес чашку и кофейник и ополоснул их?

– Да.

– А знает ли он, что Блаунт выгнал Джерина из своего дома и велел ему держаться подальше от его дочери?

– Нет? А ты знаешь?

– Я не возьмусь это доказать, но болтают, будто полиция знает. И один из наших – деловой парень, Эл Проктор, – узнал об этом от друга Джерина. Хочешь поговорить с Проктором?

– Нет. Для чего? Это могло бы помочь понять, какой мотив убийства был у Блаунта, а если он невиновен, зачем терять время? Нашли они…

– Черт меня возьми! Господи, Арчи, это здорово! Давай, давай, продолжай в том же духе! Не для публикации – я не напишу об этом, пока ты не разрешишь. Разве я когда-нибудь подводил тебя?

– Нет, и сейчас не подведешь. Ладно, Лон, номер не пройдет. Нашли посуду из-под мышьяка?

Он взялся за трубку, посидел с минуту, держа на ней пальцы, раздумал и снова уселся.

– Нет, – сказал он, – не думаю. Если бы нашли, кто-то из наших знал бы.

– Знал Джерин или подозревал, что его отравили?

– Не знаю.

– Люди из «Газетт» уже говорили, наверное, с теми кто был там?

– Конечно, но последние четыре часа, в больнице, с ним были только врачи и сиделки, а они молчат.

– А в клубе? Не показал ли Джерин на кого-нибудь, сказав: «Это ты сделал, ублюдок!?»

– Нет. Но если бы так случилось, на кого бы он указал?

– Я потом тебе скажу. Не сегодня. Кто посетил его в больнице? Я знаю, что Блаунт был там и что доктор Эвери поехал в машине «скорой помощи». Кто еще?

– Три члена клуба. Один из них – Комус, юрист. Если хочешь, я дам тебе имена остальных двух.

– Если это Хаусман, либо Йеркс, либо Фэрроу.

– Нет, не они.

– Тогда не надо. А что говорят в ваших кругах? Я слышал разное в «Фламинго» и вокруг, но еще не виделся с журналистами. Что они говорят?

– Ничего подходящего для тебя. Первые несколько дней было, конечно, немало домыслов, но после того, как взяли Блаунта, уже нет. Теперь главный вопрос: спал Джерин с Салли или нет? Это вряд ли тебе интересно.

– Нисколько. Значит, все они считают, что это Блаунт? И никто не думает иначе?

– Ничего стоящего не говорят. Поэтому сообщение о том, что Вульф взялся за это, – настоящая сенсация. Теперь-то возникнут и другие точки зрения на это дело.

– Прекрасно. После ареста Блаунта никем другим уже не интересовались, а до этого? Четыре «посредника»: Хаусман, Йеркс, Фэрроу, Комус. У вас должна быть о них целая коллекция фактов, не оглашенных в печати.

Он посмотрел на меня точно так же, как в случаях, когда я осторожно поглядывал на свою карту, способную решить игру, поднял одну бровь и опустил ее.

– Я дал бы блестящий новенький десятицентовик, – сказал он, – чтобы узнать, о ком из них ты хочешь получить сведения. Черт возьми, мы могли бы тебе помочь. Среди наших ребят немало болванов, но есть и пара умелых людей. Они – к твоим услугам.

– Превосходно, – сказал я. – Пришли мне их имена и номера телефонов. Я им позвоню. Теперь расскажи мне о «посредниках». Начни с Комуса.

Он рассказал мне многое. И не только то, что помнил: он послал за досье. Я исписал восемь страниц своей записной книжки кучей фактов, в большинстве своем выглядевших совершенно бесполезными. Конечно, трудно угадать, что может пригодиться; был же случай, когда Вульф смог довести до конца очень трудное дело только благодаря сообщению Фреда Даркина, что некий мальчик покупал жевательную резинку в двух разных местах. Но это еще не делает важным тот факт, что Йеркс, учась в Йельском университете, был полузащитником, или что Фэрроу нередко вышибают из ночных клубов. Я приведу краткое резюме полученной информации.

Эрнст Хаусман, семьдесят два года, отошел от дел, но все еще владеет половиной большой фирмы на Уолл-стрит, вдовец, бездетен, друзей нет (Блаунт не в счет?), нет и собак. Его увлечение шахматами общеизвестно. Обладает лучшей в мире коллекцией шахматных фигур, около двухсот комплектов, один – из великолепного нефрита.

Мортон Фэрроу, тридцать один год, холост, живет в квартире Блаунта на Пятой авеню (Салли не упомянула об этом). Помощник вице-президента «Блаунт Текстил Корпорейшн». Получил приглашение на этот вечер в «Гамбит-клубе».

Чарльз У. Йеркс, сорок четыре года, старший вице-президент «Континентал Блэнк энд Траст Компани», женат, имеет двух детей. В возрасте двадцати шести лет занял одиннадцатое место из четырнадцати на ежегодном чемпионате Соединенных Штатов по шахматам и более в турнирах не участвовал.

Дэниел Комус, пятьдесят один год, юрист корпорации Блаунта, партнер в фирме «Маккини, Бест, Комус и Грин», вдовец с четырьмя детьми, у всех своих семьи. По словам одного из членов клуба, сказанным репортеру «Газетт», его удивило, что Комус был «посредником», а не играл сам, потому что, по его мнению, именно Комус, лучший шахматист клуба, мог бы обыграть Джерина.

И так далее. Пока я просматривал досье, Лон пару раз позвонил по телефону и ответил на два звонка, но не выпускал меня из виду. Вероятно, он предполагал, что, если Вульф особенно заинтересован в ком-нибудь из этого квартета, я выдам это подрагиванием век или губ. Не желая разочаровывать его, я вытащил полоску бумаги и сунул ее за манжету, и потом, когда я вернул ему папку, он спросил:

– Ты не хочешь скопировать, что у тебя за манжетой?

– Хорошо, попробую, – сказал я, вынул ее и развернул. На ней было нацарапано карандашом лишь следующее: «2/8. 11.40 пополудни. Л.К. говорит, что М.Дж.Н. говорит, что слишком много шахмат. А.Р.» Я добавил: – Если Л.К. означает Лон Коэн, тогда кое-что становится понятным.

– Ну, хватит шутить. – Он бросил записку в корзину для бумаг. – Что-нибудь еще?

– Несколько мелких деталей. Что за девушка Салли Блаунт?

– Я полагал, что Блаунт ни при чем.

– Да, это так, но у нее могут быть нужные нам факты, а кроме того, информация о ней поможет мне представить, чего ожидать, когда я с ней встречусь. Она охотится за мужчинами?

– Нет. У большинства девушек ее возраста и ее класса, если копнуть, найдется что-нибудь грязное, иной раз немало, но с ней это явно не так. Кажется, что она чиста, и это заслуживало бы особого репортажа. У нас ничего на нее нет, даже в связи с Полом Джерином, и я сомневаюсь, что есть у полиции.

– Где училась?

– В колледже Беннингтон. Окончила в прошлом году.

– Как насчет матери? Знаешь что-нибудь о ней?

– Конечно, знаю. Я сказал моей жене, чтоб она не удивлялась тому, что я сделаю, если она умрет. Я женюсь на Анне Блаунт. Не знаю как, но женюсь.

– Значит, ты ее знаешь?

– Я не знаком с ней, но видел несколько раз, а достаточно и одного. Не спрашивай меня почему. Дело не во взгляде и не в голосе. Может быть, она колдунья и не подозревает об этом. Если бы она знала, это проявлялось бы в ее поведении и все испортило. Из-за мужа, арестованного за убийство, она в центре внимания, и, кажется, не только моего. Она притягивает и в то же время отталкивает.

– И?

– По-видимому, никакого «и». По всей вероятности, она чиста. Поверить в это трудно, но я склонен верить. Как ты знаешь, я счастлив в браке, моя жена здорова и, надеюсь, будет жить вечно, но приятно сознавать, что на всякий случай в запасе имеется такое существо, как Анна Блаунт. Я не могу понять, отчего она мне не снится. В конце концов, сны человека – его личное дело. Если увидишь ее, скажи мне, как ты ее воспринял.

– С удовольствием. – Я встал. – Я не благодарю тебя на этот раз потому, что дал тебе больше, чем получил.

– Мне нужно еще больше. Черт возьми. Арчи, сообщи хоть что-нибудь для завтрашнего номера!

Я сказал ему, что он получит больше, когда у меня будет больше, и ушел.

Я пошел в деловую часть города. Это вполне подошло бы для приведения мыслей в порядок – ноги работали, легкие вдоволь дышали свежим холодным воздухом, хлопья снега вились вокруг, но мыслей-то у меня в голове не было. Я допускал, что мои мысли не сходились в главном пункте. Я допускал, что Мэтью Блаунт невиновен, но внутренне не был с этим согласен.

Я держал курс к югу, на Шестую авеню, и когда подошел к Тридцать пятой улице, мои часы показывали 4.30. Вместо того чтобы повернуть, я пошел дальше. Вульф не мог спуститься из оранжереи до шести часов, и не было смысла возвращаться домой только для того, чтобы сесть за стол и пытаться выжать их своих мозгов что-нибудь полезное, когда это ни к чему не вело. Поэтому я продолжал свой путь вплоть до Двенадцатой улицы, повернул налево, остановился на полпути к длинному корпусу и уставился на четырехэтажное кирпичное здание через дорогу, выкрашенное в серый цвет. На красивой блестящей медной табличке справа от двери значилось: «Гамбит-клуб». Я перешел дорогу, вошел в вестибюль, попробовал открыть дверь – она была заперта, нажал кнопку, услышал щелчок, открыл дверь и вошел.

Что там говорить, я просто тянул время. Не было и одного шанса на миллион, что я добуду какие-нибудь новые факты, которые направят мою мысль в иную сторону, но, в конце концов, это создавало иллюзию, что я занимаюсь делом. В холле была длинная вешалка, и, когда я повесил туда пальто и шляпу, из открытой двери справа появился человек, спросивший:

– Что вы хотите?

Это был Бернард Нэш, официант, чей портрет я видел в «Газетт». Он был высокий и худой, с длинным грустным лицом. Я ответил:

– Я ищу кое-что. – И пошел к двери, но, не пропуская меня, он спросил:

– Вы из полиции?

– Нет, – сказал я. – Я грабитель. Вам часто доводится встречаться с ними лицом к лицу?

Может быть, он хотел потребовать мое удостоверение, но я быстро прошел мимо. Передо мной была большая комната. Очевидно, шахматные столики расставляли специально для игры, потому что теперь их было около двух дюжин, и три из них были заняты, возле одного двое наблюдали за игрой. Быстро оглядевшись, я направился к открытой двери в заднем конце комнаты. Официант шел за мной. Если шестой стол Блаунта был в проходе у левой стены, он сидел всего в десяти футах от двери в библиотеку.

Библиотека была довольно маленькая и уютная, с четырьмя кожаными стульями, и у каждого светильник для чтения и подставка для пепельницы. Книжные шкафы тянулись воль двух стен и части третьей. В углу стоял шахматный столик с мраморной доской из желтых и коричневых клеток, на которой стояла какая-то шахматная позиция. В «Газетт» было сказано, что фигуры сделаны из слоновой кости и принадлежали, как и стол, Людовику XIV, а на доске сохранено положение фигур после девятого герцога Брауншвейгского и графа Изаура в Париже в 1858 году.

Кушетка была отодвинута к левой стене, но стола рядом не было. Я взглянул на Нэша.

– Вы отодвинули стол.

– Конечно. – Поскольку он считал, что я всего лишь полицейский, слово «сэр» он не употреблял. – Нам сказали, что вещи можно передвигать.

– Да, инспектор дал такое разрешение – ведь члены клуба принадлежат к высшему кругу. Если бы речь шла о свалке, он заставил бы целый месяц сохранить все, как было. На ваших часах есть секундная стрелка?