Текст книги "Сладкий дар"

Рэй Брэдбери
Сладкий дар

Все началось с запаха шоколада.

Однажды в июне, дождливым туманным вечером отец Мэлли дремал в своей исповедальне в ожидании кающихся.

Куда они все запропастились, недоумевал он. Где-то там, скрываясь за теплыми струями дождя, по перепутьям дорог неслись потоки греха. Так почему же сюда не стремятся потоки кающихся?

Отец Мэлли поерзал на стуле и прищурился.

Нынешние грешники так быстро передвигаются на своих автомобилях, что эта старая церковь кажется им чем-то духовно-расплывчатым. А он сам? Сошедший с выцветших старинных акварелей священник, запертый в четырех стенах.

«Подождем еще пять минут, и хватит», – подумал он не то чтобы с тревогой, но с каким-то тихим стыдом и отчаянием, от которого опускаются руки.

Из-за решетки соседней исповедальни послышался какой-то шорох.

Отец Мэлли быстро выпрямился на стуле.

Через решетку просочился запах шоколада.

«О господи, – подумал святой отец, – какой-нибудь парнишка со своей маленькой корзинкой грехов, вывалит и уйдет. Ну, давай…»

Старый священник наклонился к решетке, за которой по-прежнему витал сладкий дух и откуда должны были последовать слова.

Но слов не было. Никакого «Отпусти мне, отец, ибо я согрешил…»

Только странный мышиный шорох, словно кто-то… жует!

Грешник в соседней исповедальне – Господи, зашей его рот – сидел и просто жрал шоколад!

– Нет! – прошептал священник сам себе.

Его желудок, получив информацию, заурчал, напоминая, что с самого утра в нем не было ни крошки. За какой-то грешок гордыни, которому он поддался сам уж не помнит когда, отец Мэлли пригвоздил себя на весь день к праведной диете, и вот на тебе!

Жевание по соседству продолжалось.

В желудке отца Мэлли раздалось грозное урчание. Он приблизился вплотную к решетке, закрыл глаза и крикнул:

– Перестань!

Мышиная грызня прекратилась.

Шоколадный запах улетучился.

И молодой голос произнес:

– Из-за этого я и пришел, святой отец.

Священник приоткрыл один глаз и вгляделся в тень за загородкой.

– Из-за чего именно ты пришел?

– Из-за шоколада, святой отец.

– Из-за чего?

– Не сердитесь, святой отец.

– Сердиться, черт, да кто тут сердится?

– Вы, святой отец. Судя по вашему голосу, я проклят и сожжен еще до того, как начну говорить.

Священник откинулся в скрипящее кожаное кресло, провел ладонью по лицу и встряхнулся.

– Да-да. День жаркий. Я сегодня не в форме. Да я вообще не слишком.

– Позже к вечеру будет прохладнее, святой отец. Вам станет лучше.

Старый священник пристально вгляделся в завесу.

– Кто здесь исповедуется и кто исповедует?

– Ну конечно же вы, святой отец.

– Ну так продолжай!

Голос поспешно выпалил:

– Вы почувствовали запах шоколада, святой отец?

Желудок священника чуть слышно ответил за него.

Оба прислушались к печальному звуку.

– Так вот, святой отец, скажу прямо, я был и остаюсь… шоколадным наркоманом.

В глазах священника вспыхнули забытые искры. Любопытство уступило место юмору и через смех вернулось снова к любопытству.

– И из-за этого ты пришел сегодня на исповедь?

– Да, сэр, то есть святой отец.

– Ты пришел не из-за того, что возжелал сестру свою, или замыслил прелюбодеяние, или ведешь великую внутреннюю войну с онанизмом?

– Нет, святой отец, – сокрушенно ответил голос.

Священник нашел верный тон и сказал:

– Так-так, ничего страшного. Давай наконец к делу. По правде говоря, ты для меня большое облегчение. Я сыт по горло фланирующими самцами и одинокими самками и всей этой дребеденью, которую они вычитывают из книг, а потом покупают водяные кровати, с головой ныряют в них с придушенными криками, когда эти кровати вдруг дают течь, и на этом все заканчивается. Продолжай. Ты меня заинтриговал, я весь внимание. Рассказывай дальше.

– Так вот, святой отец, вот уже десять или двенадцать лет моей жизни я ежедневно съедаю фунт или два шоколада. Я просто не могу бросить, святой отец. Он стал альфой и омегой моего существования.

– Наверное, ты ужасно страдаешь от прыщей, опухолей, карбункулов и угрей?

– Страдал. И страдаю.

– И все это не прибавляет стройности фигуре.

– Если бы я наклонился, святой отец, я опрокинул бы исповедальню.

Стены вокруг них заскрипели и затрещали, когда невидимая фигура зашевелилась в доказательство своих слов.

– Сиди как сидишь! – вскричал священник.

Треск прекратился.

Теперь священник окончательно проснулся и чувствовал себя превосходно. Давно уже он не ощущал в себе такой жизненной силы, так счастливо бьющегося пытливого сердца и молодой крови, добиравшейся до самых отдаленных уголков его тканей и тела.

Жара спала.

Он почувствовал необычайную свежесть. Какое-то радостное возбуждение пульсировало в его запястьях и подступало к горлу. Он склонился, почти как влюбленный, к решетке, в нетерпении ища живительных слов.

– О мальчик, ты не такой, как все.

– И несчастен, святой отец. Мне двадцать два года, я ощущаю себя обманутым, я ненавижу себя за обжорство и чувствую потребность что-то с этим сделать.

– А ты пробовал жевать подольше, а глотать пореже?

– О, каждый вечер я ложусь спать со словами: Господи, избавь меня от всех этих хрустящих плиток, молочно-шоколадных поцелуйчиков и «Херши». И каждое утро я пулей вылетаю из постели, бегу в магазин и покупаю сразу восемь батончиков «Нестле»! К обеду у меня уже диабетический шок.

– Ну, думаю, это скорее относится к медицине, а не к исповеди.

– Мой доктор даже орет на меня, святой отец.

– А то как же.

– Но я не слушаю, святой отец.

– А не мешало бы.

– Мать мне не в помощь, она сама толстая, как свинья, и помешана на сладостях.

– Надеюсь, ты не из тех, кто в таком возрасте живет с родителями?

– А куда деваться, святой отец, слоняюсь без дела.

– Боже, надо принять закон, чтобы запретить мальчикам болтаться в округлой тени своих матушек. А как отец твой терпит вас двоих?

– Кое-как.

– А он сколько весит?

– Он называет себя Ирвинг Толстый. Так он шутит из-за своего размера и веса, но это не настоящее его имя.

– И когда вы идете по дороге, то занимаете собой весь тротуар?

– Даже велосипед не проедет, святой отец.

– А вот Христос в пустыне, – пробормотал священник, – сорок дней голодал.

– Ужасная диета, святой отец.

– Если бы у меня на примете была подходящая пустыня, я бы выпер тебя туда пинком под зад.

– Дайте мне пинок под зад, святой отец. От папы с мамой помощи никакой, доктор и мои худосочные приятели хохочут надо мной, обжорство меня разорит или я сойду с ума. Вот уж никогда не думал, что приду с этим к вам. Простите, святой отец, непросто мне было сюда добраться. Если бы мои друзья, моя мама, мой папа, мой чокнутый доктор узнали, что я сейчас тут, с вами… о черт!

Послышался испуганный топот ног, шум несущегося на всех парах грузного тела.

– Постой!

Но толстяк уже вывалился из соседней исповедальни.

Топоча как слон, молодой человек убежал.

Остался лишь запах шоколада, который говорил обо всем без всяких слов.

Снова сгустился дневной зной, от которого старому священнику стало душно и тоскливо.

Ему пришлось выбраться из исповедальни, потому что он знал: если останется, то начнет потихоньку ругаться и придется бежать в какой-нибудь другой приход, чтобы получить отпущение уже своих грехов.

«О боже, я страдаю грехом раздражительности, – подумал он. – Сколько раз за это надо прочесть “Богородицу”?

Ну-ка прикинь, а сколько их надо прочесть за сотню тонн (плюс-минус тонна) шоколада?»

«Вернись!» – прокричал он мысленно, стоя в пустом приделе церкви.

«Нет, не вернется никогда, – подумал он. – Я перестарался».

И с этим тяжелым чувством он отправился домой принять прохладную ванну и растереться полотенцем до бесчувствия.

День прошел, два, неделя.

Изнуряющая жара вновь загнала старого священника в состояние потного оцепенения и кисловато-мелочной неопределенности. Он дремал в кабинете или перебирал бумаги в еще не отделанной библиотеке, смотрел в окно на нестриженый газон и напоминал самому себе, что на днях неплохо бы поразвлечься там с газонокосилкой. Но в основном он ловил себя на колкой раздражительности. Прелюбодеяние было чеканной монетой в этих краях, а мастурбация – его прислужницей. По крайней мере так явствовало из шепота, проникавшего сквозь решетку исповедальни долгими вечерами.

На пятнадцатый день июля он поймал себя на том, что вглядывается в лица мальчишек, лениво проезжавших мимо на велосипедах, набив рты шоколадками «Херши», которые они жадно жевали и проглатывали.

В ту ночь он проснулся с мыслью о шоколадках «Пауэр-хаус», «Бэби Рут», «Лав-нест» и «Кранч».

Он терпел это, сколько мог, потом встал, попытался читать книгу, отшвырнул ее прочь, прошелся взад-вперед в ночном полумраке церкви и наконец украдкой, что-то быстро бормоча себе под нос, подошел к алтарю и попросил Господа об одной из весьма необычных милостей.

На следующий день, после полудня, молодой любитель шоколада наконец-таки появился.

– Спасибо, Господи, – прошептал святой отец, услышав, как заскрипела под огромной тяжестью, словно просевший под неимоверным грузом корабль, другая половина испове

...

конец ознакомительного фрагмента