Текст книги "Ключи от рая"

Его взгляд стал мрачным.

– Эй, прекрати нести чепуху. Всегда можно что-нибудь придумать.

– Это несправедливо, – пробормотал Майкл.

– На свете нет ничего справедливого. Господь Бог создал мир не для этого.

– На Бога у меня уже давно нет надежды.

– Только не говори об этом Мэри.

– Слушай, я допустил кое-какие ошибки, заплатил за это сполна, никогда не жаловался. – Майкл снова принялся бросать дротики, вкладывая в каждый бросок яростную силу. – Но Мэри – она не обидела ни одной души. Она просто-таки олицетворение добродетели. После всего того, через что ей пришлось пройти из-за меня… Ты знаешь, что она никогда не пропускает службу? Я не могу поверить, что найдется бог, который позволил бы, чтобы с Мэри произошло такое.

– Ты просто пытаешься найти виновных. – Буш ни словом не обмолвился о том, что все брошенные Майклом дротики попали в яблочко. – Слушай, я не пытаюсь утверждать, что сам вел бы себя на твоем месте иначе.

– Поль, я говорю совершенно серьезно. Я не вижу никаких свидетельств существования Бога. Объясни болезнь Мэри. Но только без всего этого бреда насчет испытания веры. Моя вера уже достаточно подвергалась испытаниям, и каждый раз результат оказывался нулевым. Мэри же состоит из одной веры, и смотри, что с ней сталось.

Буш присел на бильярдный стол.

– Всем нам нужно во что-то верить. Неважно, во что именно. В Бога, в Будду, в Элвиса Пресли. Вера нужна всем. Вот что дает нам силы, надежду на то, что впереди есть что-то лучшее, что-то такое, к чему надо стремиться. Человеком движет надежда. Именно она заставляет его утром встать с постели, – надежда на то, что на работе сегодня случится прорыв, что жена вечером будет бесконечно ласковая.

– На одной надежде далеко не уедешь. Надеждой нельзя оплачивать счета, она не спасает жизнь.

– Человеку нужны надежда и простые правила поведения. Кредо в жизни, которое направляет, заставляет идти вперед. Моим кредо является закон.

Буш одним глотком допил кока-колу. Усмехнувшись, Майкл обернулся, поднимая стакан.

– За надежду, истину, справедливость и американский образ жизни. Так держать, супермен!

– Спасибо. – Буш натянуто улыбнулся. Ему так и не удалось ничего добиться. – Ну а ты, что движет тобой?

– Мэри.

* * *

Мемориальная клиника Байрем-Хиллз в предрассветные часы представляла собой совершенно другой мир, где не было посторонних, на которых приходилось отвлекаться, не приходилось расточать фальшивые улыбки и изображать сочувствие, чтобы утешить объятых горем. Посещения разрешались только с девяти утра. Мощная медицинская машина готовилась к наступающему дню, врачи и сестры заполняли бумаги, вели приготовления к операциям.

Майкл, подобно призраку, бесшумно скользил по коридору в той самой одежде, в которой ушел отсюда четыре часа назад. Он знал, что не должен быть здесь, но ничего не мог с собой поделать. К тому же от подобных упражнений, которые напоминали о прошлом, у него всегда живее текла кровь. С папкой под мышкой, с большой сумкой в руке, он продвигался по коридору, то и дело быстро ныряя в ближайшую дверь, чтобы не попасться на глаза медсестре, совершающей обход.

На это утро Мэри были назначены новые анализы, и Майкл хотел еще раз увидеться с ней перед тем, как ее заберут. Одни только счета за анализы и лабораторные исследования быстро истощили скудные сбережения. Если в самое ближайшее время не достать денег, клиника откажется от Мэри, чтобы освободить место для другого больного, и растает последняя надежда на выздоровление.

Майкл молниеносно проскользнул в палату жены, следя за тем, чтобы не произвести шума. Мэри, сидевшая за столиком у изголовья кровати, выглядела слишком уставшей. Она всегда вставала рано, до восхода, когда, говоря ее словами, весь мир еще молод и свеж. Ее волосы были восхитительными, словно она собралась на бал к венценосной особе, но, впрочем, такими они были всегда, в любое время суток. Мэри всегда внимательно следила за собой, не из тщеславия, а ради мужа. Поддерживая спортивную форму, заботясь о волосах или борясь с желанием носить мешковатые свитера, она в первую очередь думала о том, как ублажить взор Майкла.

Наклонившись, Майкл нежно поцеловал жену в щеку.

– Доброе утро, – с теплотой в голосе ответила Мэри, целуя его.

– Как завтрак?

– Мне показалось, это был подогретый мясной рулет в форме вафли.

Майкл не смог удержать улыбку.

– А ты хорошо спал? – спросила она.

– Без тебя кровать слишком просторная.

Майкл стал разгружать сумку: косметика, свежее белье, махровые полотенца, мягкие, а не наждачная бумага, которую выдают в больницах. Он достал любимую книгу Мэри: «О! Те места, куда ты поедешь» Доктора Сьюза.[4]4
  Теодор Сьюз Гейзель (1904–1991) – американский писатель, печатавшийся под псевдонимом Доктор Сьюз. Автор книг для обучения детей чтению. В его книге «Зеленые яйца и ветчина» используются всего 50 слов английского языка. (Прим. перев.)


[Закрыть]

– Ты так добр ко мне. Я как раз читала ее своим ученикам.

– Знаю. – Достав магнитофон, он поставил его на стол. – Малыши будут рады услышать продолжение. Наговори, когда у тебя будет свободное время. Лиз обещала прокрутить кассету.

– Это ведь ты придумал, да? – спросила Мэри, и у нее в глазах блеснули слезы.

Ничего не ответив, Майкл улыбнулся и продолжил разгружать бездонную сумку. В последнюю очередь он достал продукты: печенье, бутылку газированной воды, банку растворимого кофе.

– Ты хочешь, чтобы я растолстела? Я ни за что не стану такое есть.

– На самом деле это я для себя, – хитро усмехнулся Майкл.

Взяв папку с надписью «Школа», он протянул ее жене.

Мэри с тоской посмотрела на папку, страстно желая оказаться в классе, вместе с учениками. Раскрыв ее, она обнаружила десятки фотографий, присланных малышами, и по спине у нее пробежала леденящая дрожь; она испугалась, что больше никогда не увидит этих детей.

– Я тут подумала… ты только успокойся, это всего лишь мера предосторожности… Наверное, мне нужно привести дела в порядок.

Пододвинув к кровати стул, Майкл тяжело опустился.

– Что?

– Извини, но я просто…

– Нет! Я не хочу и слышать об этом. Мы обязательно выкарабкаемся.

– Знаю, знаю. – Мэри взяла его за руку. – Извини. Просто тебе приходится тратить на меня такие деньги…

– Ни слова больше об этом. Сент-Пьеры никогда не сдаются. – Майкл старался изо всех сил сохранять самообладание. – Никогда.

Послышался негромкий стук в дверь, и в палату заглянул отец Шонесси.

– Здравствуйте, Майкл, Мэри. Я не вовремя? Майкл сверкнул глазами. Священник даже нарочно не смог бы выбрать более неподходящий момент.

– Отец Шонесси, вы не могли бы зайти через полчаса? – попросила Мэри.

– Ну конечно, конечно.

Кивнув, священник скрылся, осторожно притворив за собой дверь. Гнев Майкла выплеснулся на поверхность.

– Зачем он здесь?

– Я подумала…

Но Мэри не успела договорить. Майкл порывисто встал.

– Не смей! Даже не думай причащаться и готовиться к смерти!

– Майкл, не торопись. Я пригласила отца Шонесси только для того, чтобы поговорить и помолиться.

Мэри тоже была взволнована, но, в отличие от Майкла, ей удавалось сдерживать себя.

Майкл принялся возбужденно расхаживать по тесной палате.

– Помолиться? Ты действительно веришь, что Господь допустил бы это, будь Он милосерден?

Мэри ответила не сразу. Она никак не могла предположить, что ей придется защищать себя, не говоря уж про свои убеждения, перед человеком, которого она любила больше жизни. Гнев ее испарился; она тихо произнесла:

– Майкл, ты должен кое-что понять. В годину испытаний я всегда полагалась на две вещи: на тебя и на веру в Бога. Так вот, дорогой, сейчас мне нужно и то и другое.

* * *

Когда Майкл вышел из палаты жены, в клинике уже кипела деловитая суета. На банкетке в коридоре в окружении пожилых дам сидел отец Шонесси. Женщины вели разговоры о прощении, а священник перебирал четки, от долгого употребления стертые до крошечных комочков. Даже не посмотрев в его сторону, Майкл направился по коридору.

– Майкл! – окликнул его отец Шонесси. Остановившись, Майкл обернулся; с его уст не слетело ни звука.

– Как вы? – спросил отец Шонесси.

– Моя жена умирает.

– Вы должны проникнуться верой, Майкл, надежда еще есть. Пойдемте со мной, мы поговорим. Вы сможете помолиться с нами.

Священник махнул на дверь палаты Мэри так, словно показывал путь к исцелению. Майкл взорвался.

– Ты что, издеваться надо мной вздумал, твою мать? Да все мои молитвы с раннего детства остались неуслышанными! Я столько воскресений провел в поисках ответов, но наградой мне стало лишь предательство. И вот сейчас моя бедная жена… Ее вера непоколебима, и что это ей дало?

– Ну, определенно, не вас. Пока вы сидели в тюрьме, Мэри вас ждала. Вы разбили ей жизнь, однако она вас не бросила, по-прежнему верила вам. Одному Богу известно, что она в вас нашла. – Маленький священник буквально трясся от ярости. – Быть может, настала пора хоть раз подумать не только о себе, но и о Мэри. Помочь ей, вместо того чтобы жалеть себя и упиваться собственным горем.

Отец Шонесси шагнул вплотную к Майклу. Если бы не сутана, он вспомнил бы свою молодость, проведенную на улице, и заехал бы ему в челюсть.

– Это я жалею себя?! – крикнул в ответ Майкл. – Да мне жалко лишь вас и ваши лживые верования! Вы ведете мою жену по тропе, где нет никакой надежды.

Развернувшись, он двинулся прочь.

Ярость, охватившая отца Патрика Шонесси, превосходила все то, что ему приходилось испытывать до сих пор. И тем не менее он лишь проводил взглядом потерянную душу Майкла, ускользающую по холодному белому больничному коридору.

* * *

Хлопнув дверью, Майкл выскочил из здания клиники. Мысли его были в смятении, надежда таяла. Он всегда хвалил себя за умение решать любые проблемы, и не только технического характера. Как никто другой, Майкл мог видеть их с различных точек зрения, после чего обязательно находил решение. Этот дар не раз спасал его в прошлом, предопределив успех в былом ремесле.

Однако не об этом ремесле мечтал Майкл. На путь воровства его толкнули не отчаяние и не отсутствие способностей к законным видам деятельности. Свой талант он обнаружил, бескорыстно помогая другу.

Когда Майклу было семнадцать лет и он все еще искал цель в жизни, его лучший друг Джо Маккуэрри уже нашел свою. Обладающий от природы отличными физическими данными, Джо без проблем был принят в колледж, а точнее, в студенческую бейсбольную команду. Он еще в ранней юности открыл свои таланты и научился их использовать. Спорт и юмор. Спорт приносил Джо популярность среди девочек, но вот веселый нрав доставлял одни неприятности. По характеру добродушный, Джо никогда не отличался рассудительностью. Его представление о веселье заключалось в шутках и насмешках над учителями. За это в школе у него было свое собственное место, отведенное специально для него в кабинете директора.

И вот так случилось, что однажды в пятницу Джо сидел на этом месте, а директор, отец Дэниелс, читал ему нотацию о крушении общества вследствие отсутствия уважения. Подробно расписав жизненный путь Джо, усыпанный розами спортивных достижений, отец Дэниелс предупредил, что все это может в одночасье исчезнуть. Терпению директора пришел конец. Джо уже было вынесено два предупреждения; еще одна провинность – и его придется исключить из школы. Отец Дэниелс попытался выразить это понятным для Джо языком: еще одна подача, и тот вылетит. А если Джо считает себя таким блестящим, самым умным, стоит подвергнуть его испытанию. Объявив юноше о том, что он неделю будет оставаться в школе после уроков, директор вышел, предупредив, что необходимо дождаться его возвращения.

Джо остался сидеть к кабинете, недоумевая, кем себя мнит отец Дэниелс. Через три недели Джо окончит школу, шагнет к новым вершинам, в то время как священник навсегда застрянет здесь. Джо сидел, разглядывая статуэтку на столе у директора. Эта статуэтка была наградой, которой пятнадцать лет назад отец Дэниелс удостоился за выдающийся вклад в воспитание учащихся. Дожидаясь возвращения директора, Джо все больше поддавался своим эмоциям. Чем дольше он думал об этом «выдающемся вкладе», тем большее негодование испытывал.

Парень просидел почти целый час, разглядывая проклятую статуэтку, прежде чем в кабинет вошел секретарь отца Дэниелса и сообщил о том, что директора срочно вызвали и он вернется только в понедельник. Джо буквально вскипел, услышав это. Однако вместо того, чтобы пулей выскочить из кабинета, не спеша собрал свои вещи и совершил поступок, сказавшийся впоследствии на всей его дальнейшей жизни, о чем в тот момент он не мог и догадываться.

Джо забрал плексигласовую статуэтку на деревянном основании, стоявшую на столе у отца Дэниелса.

Этой же ночью, когда Джо и Майкл с друзьями, прихватив коробку пива, пировали на берегу озера, Джо продемонстрировал украденную статуэтку. Мальчишки разразились громовым хохотом, восторгаясь его дерзостью. Их лица светились в отблесках пламени костра, разведенного для тепла. Все собрались вокруг Джо, а Майкл, достав «Поляроид», заснял похитителя с добычей. Затем Джо открыл новую банку пива и, когда остальные провозгласили тост за него, торжественно бросил статуэтку в огонь.

Но по мере приближения полуночи бравада Джо начала проходить. Он запоздало сообразил, что в понедельник утром отец Дэниелс, обнаружив пропажу статуэтки, без раздумий ткнет пальцем в единственного подозреваемого.

Третья подача.

Майкл видел, как взгляд друга наполняется паникой. За все те десять лет, что он знал Джо, ему еще никогда не приходилось видеть этого человека, всегда излучающего уверенность в себе, в таком отчаянии. Джо продолжал разыгрывать из себя крутого парня, но Майкл понимал, что катастрофа неизбежна. Такое не простят ни школа, ни родители Джо. А исключение из школы поставит крест на колледже. Вечер, начавшийся как праздник, к концу напоминал поминки. Мальчишки разошлись по домам, переживая за своего приятеля. И больше всех страдал Майкл, от которого не укрылось запоздалое раскаяние Джо.

Вернувшись домой, Майкл направился прямиком в гараж, превращенный отцом в мастерскую. Сент-Пьер старший любил все делать своими руками, это была его страсть. Еще когда Майкл был мальчишкой, отец научил его основам мастерства. Но, подобно большинству подростков в переходном возрасте, впоследствии Майкл взбунтовался и пошел против отцовского увлечения.

Окинув взглядом разложенные на верстаке инструменты, Майкл достал из кармана моментальную фотографию. В течение тридцати шести следующих часов он работал без перерыва, поминутно сверяясь с закрепленным на стене снимком.

Ему потребовалось шестнадцать попыток для того, чтобы выточить статуэтку из куска плексигласа, еще за восемь он сделал резное деревянное основание. В воскресенье за десять минут до полуночи Майкл вышел из гаража и направился через лес к зданию школы. По дереву на крышу, затем к двери чердака, которая не запиралась уже тридцать лет. У него стучало в висках, по жилам стремительно разливался адреналин. Майкл ощутил уверенность в себе, ничего подобного ему до сих пор испытывать не приходилось. Хотя он занимался неправым делом, ему почему-то было так хорошо… как будто он совершал благородный поступок.

В понедельник утром Джо сидел в кабинете директора. Его вызвали еще до начала занятий, и он знал, что впереди его ждет крушение всей жизни. Отец Дэниелс сидел молча, казалось, целую вечность. Джо ждал начала катастрофы. Но затем священник просто ошеломил его: он принес извинения. Таким отца Дэниелса Джо видел впервые. Директор извинился за то, что в пятницу вышел из себя и выбежал из кабинета, оставив юношу одного. Он сказал, что этого наказания достаточно. Пожелав Джо успехов в колледже, отец Дэниелс отпустил его.

Уходя, Джо взглянул на статуэтку на столе у директора и пришел к выводу, что все происходящее ему снится. Он был уверен, что кусок плексигласа сгорел у него на глазах.

ГЛАВА 6

Майкл сидел, сгорбившись, в кабинке местной столовой; на столе перед ним стояли две чашки кофе, обе нетронутые. Ему с огромным трудом удавалось держать открытыми глаза, красные и распухшие от постоянного недосыпания. Солнце давно зашло, и Майкл готовился к очередной бессонной ночи. Усталость уже давила на его сознание свинцовой тяжестью. Он нервно теребил в руках визитную карточку, оглядываясь по сторонам. Ему уже пришлось предать доверие Мэри, трижды солгав ей. И вот теперь…

У него не осталось выбора. Клиника требует ответа, каким образом он собирается платить за операцию, за последующую реабилитацию. За три дня у него уже скопилось неоплаченных счетов на двадцать тысяч. Анализы, исследования и снова анализы. И каждый последующий более болезненный и дорогой, чем предыдущие. Доктор Райнхарт попытался нажать кое на какие рычаги, но их оказалось совсем немного. Заведующий администрацией клиники дал ясно понять: если Майкл не сможет оплачивать лечение, его жена, к сожалению, вынуждена будет покинуть больничную палату. Мэри и Майкл застряли как раз посредине: их совокупного дохода не хватало, чтобы оплатить лечение самим, но при этом он превышал прожиточный минимум, и, следовательно, они не могли рассчитывать на дотации. Майкл дошел до того, что упрашивал, умолял всех знакомых. Буш снова предложил тридцать пять тысяч, которые мог дать, закрыв пенсионные сбережения. Майкл никогда еще не испытывал такого стыда, однако вынужден был согласиться – и будь проклята гордость. Однако деньги появятся не раньше чем через три недели, да и тогда их окажется совсем недостаточно.

Финальный и самый унизительный удар нанесли Майклу накануне, в последнем месте, куда он обратился. Все остальные пути, все остальные средства уже были испробованы. Майкл сидел в приходской конторе и пил чай, всеми силами стараясь не грубить, как с ним часто случалось в прошлом. Он объяснил свою проблему: если ему не удастся достать деньги, его жена умрет. Отец Шонесси и члены приходского совета выслушали, сочувственно кивая, не произнося ни слова до тех пор, пока Майкл не закончил.

И тогда церковь, которой Мэри так верила, просто ответила: «Нет».

– Мы не располагаем финансовыми средствами для помощи нашим прихожанам.

Однако Мэри обязательно упомянут во время воскресной мессы.

Майкл сидел в кабинке, рассеянно помешивая холодный кофе, и разглядывал остальных посетителей. Их было всего трое. Они устроились в противоположном конце зала и тихо смеялись неизвестно над чем. Майкл не мог от них оторваться, страстно сожалея о том, что не обращал внимания вот на такие мгновения, когда в жизни нет никаких забот, когда не подозреваешь, что все может быть смыто прочь одним диагнозом. Ну почему он не ценил, не впитывал эти моменты, не наслаждался ими? Больше всего ему хотелось каким-то образом вернуть те времена. Казалось, он уже так давно не чувствовал себя не обремененным заботами, однако на самом деле с тех пор прошло меньше недели. Всего пять дней назад они с Мэри веселились на вечеринке у Буша, не подозревая о грядущей катастрофе. Майкл понимал, что пути назад нет, но больше всего его выводило из себя то, что у него не было возможности идти вперед.

Словно ниоткуда появился Финстер, в безукоризненном костюме от Армани, седые волосы забраны в тугой хвостик. Когда он уселся напротив, Майкл разглядел, что в действительности заказчик гораздо старше, чем показался, когда впервые посетил магазин. В первую очередь это было видно по взгляду Финстера, умудренному и ожесточенному, словно ему пришлось уже не раз перенести жизненные невзгоды.

– Похоже, вам не помешает помощь друга, – заметил Финстер.

– Обстоятельства меняются.

– Я очень сожалею по поводу болезни вашей жены, – с искренним сочувствием сказал немец.

– Да-да, спасибо. – Майкл колебался; слова давались ему с трудом. – Вы хотели поговорить со мной?

– Как вы себя чувствуете?

– Времени у нас мало.

– Мне известно, что вы оставили свое ремесло, и я уважаю ваше решение… – Казалось, внезапно Финстер передумал. Откинувшись назад, он покачал головой. – Нам не обязательно говорить об этом сейчас. Быть может, позже, когда вы будете чувствовать себя лучше…

– Нет, теперь или никогда.

Если он не выслушает этого человека прямо сейчас, у него больше не хватит решимости, и Мэри погибнет.

– Ну, хорошо. Но если мое предложение вас не заинтересует, я пойму, и мы расстанемся друзьями.

Майкл молча смотрел на собеседника, понимая, что человек, имеющий отношение к его бывшему ремеслу, занимается в лучшем случае чем-то сомнительным.

– Я готов финансировать лечение вашей супруги, сколько бы это ни стоило…

– В обмен на что? – остановил его Майкл, сознавая, что работа предстоит нелегкая.

Двести пятьдесят тысяч долларов, предположительную стоимость лечения Мэри, просто так никто не подарит.

– Мне отчаянно хочется заполучить два предмета. Оба они находятся в здании, оснащенном системой безопасности среднего уровня. Вооруженной охраны нет, доступ достаточно простой…

– Я освобожден условно-досрочно.

– Я предлагаю вам дело в Европе. Условий условно-досрочного освобождения в Соединенных Штатах вы не нарушите.

– Вообще-то нарушу. Но что гораздо важнее, я нарушу их вот здесь. – Майкл постучал себя по сердцу. – Я дал слово жене.

Подавшись вперед, Финстер положил руки на стол.

– Ситуации меняются, Майкл. Жизнь вашей жены висит на волоске. Дали бы вы ей то же самое обещание, зная, что от этого будет зависеть ее жизнь и смерть? Разумеется, не дали бы.

Финстер был прав. Майкл это понимал. Он ни за что не дал бы Мэри слово, зная, что ее жизнь в опасности.

– Мне нужны подробности, – сказал он, отпивая холодный кофе.

– Хорошо. По крайней мере, вы согласились подумать над моим предложением. К несчастью, это все, что я могу вам сказать сейчас. Если вы дадите свое согласие, я сообщу вам все детали. Но в этом случае… – Финстер многозначительно умолк.

Майкл понял, что обратного пути нет.

– Я всегда довожу до конца то, что начинаю.

– Одно замечание, быть может, важное, быть может, нет. Возможно, эта работа окажется противоречащей вашим религиозным верованиям.

Это предостережение было сделано мимоходом, но от этого не казалось менее серьезным.

– Продолжайте.

– Работать предстоит в церкви.

Майкл презрительно усмехнулся.

– А, маленькая шутка, из которых состоит жизнь. – Откинувшись назад, он снова взял остывший кофе. – Я не верю в Бога. А вы?

Казалось, Финстер был застигнут врасплох признанием Майкла.

– Всем сердцем. После того, что мне довелось повидать… – Финстер на мгновение задумался. – У меня не возникает никаких сомнений.

Подошедшая официантка принесла горячий кофе. Она одарила Финстера улыбкой. Тот кивнул.

– Благодарю вас.

Застенчиво смахнув с увядшего лица прядь волос, официантка удалилась.

– Подумайте над моим предложением. – Поднявшись, Финстер положил на стол деньги за кофе. – Мне нужно идти. Меня ждут дела.

– В такой час?

– Разве вам не приходилось слышать выражение: «Усталость не знает отдыха»?

– Вы хотели сказать «зло»?

Сверкнув ослепительной улыбкой, Финстер покачал головой.

– Надеюсь, Майкл, вы примете верное решение.

* * *

Ястреб бросился к входной двери в то самое мгновение, как в замочной скважине завозился ключ. Си-Джей не обратила на вошедшего никакого внимания. Фыркнув на здоровенного пса, маленькая кошка снова свернулась клубком на диване. Не успел Майкл войти, как Ястреб налетел на него, радостно прыгая, облизывая и скуля. В другой день Майкл растянулся бы на полу, наслаждаясь этой любовью, не выдвигающей никаких условий, но только не сегодня. Потрепав пса по шее, он отстранил его.

Зайдя в кабинет, Майкл достал из среднего ящика письменного стола большой плотный конверт, открыл его и вытащил бумаги. Разложив их на столе, он в тысячный раз прочитал:

«Отбыв 3 года, 5 месяцев и 22 дня наказания из срока в 10 лет, назначенного за уголовные преступления, заключающиеся в поджоге, грабеже и хранении краденого имущества, Майкл Эдвард Сент-Пьер настоящим получает условно-досрочное освобождение. Это решение вынесено комиссией по условно-досрочным освобождениям штата Нью-Йорк на основании того факта, что мистер Сент-Пьер полностью перевоспитался и тем самым отбыл наказание, наложенное на него штатом Нью-Йорк».

Вверху красовался красный штамп: «Условно-досрочное освобождение разрешено».

Пять с половиной лет назад телефонный звонок раздался среди ночи. Заспанная Мэри, скатившись с кровати, сняла трубку после третьего звонка. Ей сообщили, что Майкл арестован по подозрению в немыслимых преступлениях. Откровение было страшным. Оказывается, ее молодой муж скрывал от нее свою жизнь.

Майкла поймали у стены Центрального парка. Он уже почти перебрался через нее; вероятно, ему удалось бы уйти от погони, если бы не сильная потеря крови из-за раны плеча. Двое полицейских, стащив вниз, с силой швырнули его в гранитную стену. Прежде чем Майкл успел вымолвить хоть слово, его оглушили ударом дубинки и заковали в наручники. Досталось ему здорово, но он не винил полицейских. На улице лежала обнаженная женщина, вся в крови, обезумевшая от пережитого, не в силах связно говорить. Полицейские не знали, что на ней кровь Майкла; они решили, что произошло жестокое изнасилование, а с такими преступниками они обходились очень жестко. Прошло больше двух суток, прежде чем женщина наконец пришла в себя. Она сделала краткое заявление, подтвердив невиновность Майкла и его храбрость. Он был героем. Но только в наши дни о героях забывают через неделю. А в данном случае о Майкле не помнили и часа. Тот факт, что он спас женщину, так и не попал в прессу.

Срочно прилетевший в Нью-Йорк посол Рускот заявил, что никогда в жизни не видел те бриллианты общей стоимостью десять миллионов долларов, которые были найдены в рюкзачке Майкла. Генерал не мог позволить себе неприятные вопросы, угрожающие скандалом. Но, жаждущий мщения, он надавил на прокуратуру, требуя самого сурового наказания для грабителя, дерзнувшего осквернить неприкосновенную землю его родины и похитить украшенный драгоценными камнями крест. По утверждению посла, этот крест имел огромную культурную ценность для его страны, кроме того, Рускот считал преступление посягательством на его глубокие религиозные верования. На самом деле он за сущие гроши купил крест за железным занавесом, и у него просто руки не дошли продать эту вещицу с огромной выгодой.

Государственному департаменту было прекрасно известно о побочной деятельности посла Рускота, однако он был бессилен что-либо предпринять. Вместо этого Госдеп также оказал давление на окружную прокуратуру, добиваясь обвинительного приговора. Отношения с Акбиквестаном были в тот момент шаткими, и правительству Соединенных Штатов требовалось совершить дружеский жест, оберегая интересы своего заморского «друга».

Первый день судебных заседаний Мэри стоически просидела в глубине зала, но так и не встретилась взглядом с Майклом. Тот написал ей записку, переданную через адвоката, которого назначил суд. Даже не взглянув на записку, Мэри скомкала ее и швырнула на дно сумочки. Она заявила адвокату, что в течение всех судебных заседаний станет играть роль преданной жены, но потом все будет кончено. В течение грех дней Майкл входил в зал суда и выходил из него, скованный наручниками, и тщетно пытался поймать взгляд Мэри. За все это время она так ни разу и не посмотрела ему в глаза.

Защититься Майкл не смог; его адвокат без году неделя как окончил юридический колледж, и это было всего третье его дело. Он попытался смягчить обвинение, упомянув о героическом поступке Майкла, спасшего прекрасную Хелен Стейтен, – суд установил, что роскошная блондинка была последним трофеем Джеймса Стейтена, семидесятипятилетнего промышленника, – однако свидетелей этого не оказалось. У миссис Стейтен случился нервный срыв, она лишь бессвязно бормотала, поэтому присяжные сочли, что факт изнасилования благословенно стерся из ее памяти. Ситуацию усугубила смерть Джеймса Стейтена, ее мужа, последовавшая через два дня после кризиса. Таким образом, вступиться за Майкла оказалось некому.

«Виновен». Присяжные вынесли вердикт меньше чем через час.

Штат Нью-Йорк забрал летний домик в Бедфорде, банковские сбережения Майкла, банковские сбережения Мэри, все движимое имущество в покрытие судебных издержек и штрафа размером в триста тысяч долларов. А поскольку не было никаких свидетельств того, что Майкл за всю свою жизнь честно заработал хоть цент, имел законную работу и заполнял налоговые декларации, прокурор попытался повесить на него и другие похожие ограбления. К счастью, тщетно. До той роковой ночи Майкл никогда не оставлял после себя следов.

На ближайшие три с половиной года домом Майкла стала тюрьма Синг-Синг в Оссининге, штат Нью-Йорк.

Мэри получила прошение о разводе через неделю после окончания судебного процесса. Дважды перечитав его, она решила послать к черту свои религиозные убеждения и развестись с Майклом. Поэтому связалась со своим адвокатом, атот предложил ей подписать все необходимые бумаги, чтобы затем отвезти их в тюрьму Майклу. Мэри рылась в сумочке в поисках ручки и вдруг наткнулась на записку, которую Майкл написал в самом начале суда.

«Мэри!»

Пожалуйста, не надо мучить себя и сидеть в зале суда. Позор, который я навлек на тебя, уже сам по себе является тяжелой ношей. Брак – это доверие, брак – это вера друг в друга. А после того, что я сделал, ты больше никогда не сможешь мне верить. Ты должна начать новую жизнь. Не сомневаюсь, ты найдешь человека, который будет любить тебя и заботиться о тебе.

М.».

Она приехала в тюрьму на следующий день в девять утра, с бумагами на развод в сумочке. Майкл рассказал ей все. Признался, что никогда не работал консультантом, что все его средства добыты в результате предыдущих ограблений. Сказал, что, познакомившись с ней, решил завязать. Это дело должно было стать последним, и вырученных денег хватило бы до конца жизни; Мэри получила бы возможность бросить работу и полностью посвятить себя семье. Но все пошло наперекосяк из-за украденного креста и глупого благородства. В заключение Майкл сказал, что не станет возражать против развода.

Но все расставил по своим местам простой ответ Мэри.

– Меня никогда не интересовали деньги, роскошные наряды и машины, Майкл. Все эти вещи стареют, и их приходится выбрасывать. Для меня величайшее богатство в жизни – это жить и состариться рядом с тобой. Я тебя люблю, Майкл, и ты меня любишь. Это все, что мне нужно.

Мэри навещала его каждую субботу, а Майкл звонил ей каждые понедельник и среду. С течением времени их отношения снова окрепли. Хорошо это или плохо, Мэри была предана ему. И Майкл поклялся, что никогда больше не предаст ее.

Через три с половиной года Майкл вышел на свободу олицетворением переродившегося человека. Он основал законное дело, исправно платил налоги, заново построил семейные отношения. И в довершение всего подружился с сотрудником правоохранительных органов. Жена Поля Буша и Мэри были давними подругами, и Буш сам попросил это задание. Для Майкла Поль стал не просто офицером, осуществляющим надзор за условно-досрочно освобожденным, – он сделался его настоящим другом. С того самого дня, как Майкл вышел на свободу, между ним и Бушем возникла незримая связь, которая с тех пор многократно окрепла.