Текст книги "Казнить его дважды"

Глава 7

Аль Джант сидел за своим обычным столом в углу задней комнаты, с одной стороны от него восседал Лупоглазый, а с другой – человек, которого я не узнал. Джант ел с большой тарелки что-то тягучее, похожее на резину и разговаривал со своими людьми. Разумеется, с набитым ртом.

Я остановился у края бара и наблюдал за ним минуту или две. На его столе стоял отводной телефон, и, пока я смотрел на него, ему звонили дважды, и он сердито отвечал. Хозяин ресторана выглядел так, будто кто-то испортил ему день, и вовсе не замечал меня. После того как он положил трубку во второй раз, я двинулся к его столику.

Джант как раз поддел на вилку и собирался отправить в рот большой кусок чего-то вкусного, когда увидел меня. Уставившись на меня, он застыл с открытым ртом. Кусок еды побалансировал немного на его вилке и плюхнулся обратно в тарелку. Но его губы и челюсть двигались. То ли он думал, что засунул еду в рот, то ли беззвучно проклинал меня.

Когда я приблизился к его столику, то понял, что Аль делал и то и другое одновременно. Он и проклинал, и готов был сжевать меня.

– Аль, – сказал я ему, – ты не должен принимать пищу, когда находишься в состоянии эмоционального расстройства. В соответствии с наукой о диете…

– К дьяволу всю эту чушь! – зарычал он. – Как ты набрался наглости прийти сюда?

– Ну, когда я увидел твоих злодеев возле дома Финли, – спокойно сказал я, – то подумал, может, пришло время потолковать еще разок. – Я посмотрел на Лупоглазого: – Ну что, ты с Джи-Би нашел тогда девочек?

Неповоротливый тип промолчал, а Джант переспросил:

– Финли?

– Финли Пайк, – повторил я.

– Кто он такой? – спросил Аль Джант.

– Парень, которого убили ночью. А ты не знал? – пояснил я.

– А откуда мне знать? Я даже не знаю, кто этот сопляк, – пожал плечами хозяин ресторана.

– Ну, может быть, я не прав, – миролюбиво проговорил я.

– День, когда ты будешь прав, будет особенным днем, – пробурчал Аль.

– Странно слышать от тебя такое, Аль, – четко произнес я.

Бандит весь скривился, вспоминая день, когда я одержал над ним верх. Телефон на столе зазвонил, и Аль Джант, все еще с перекошенной физиономией, поднял трубку.

– Да, это Джант, – ответил он.

Пока он слушал, его лицо прояснялось, и наконец на нем отразилась такая радость, на которую он был только способен. Аль даже показал свои крупные квадратные серые зубы в подобии некоторой улыбки.

– Хорошо, – ответил хозяин ресторана, – хорошо, просто прекрасно. А теперь надо позаботиться о…

Он замолчал. Глянув на меня, Джант прекратил разговор, встал из-за стола и отошел, а телефонный шнур потянулся за ним. Остановившись на расстоянии, где его не было слышно, от говорил минуту или другую, а потом вернулся к столу.

Когда Аль садился на место, то вид у него был очень довольный. Его день теперь не рушился, даже от моего прихода. Несмотря на то что у него явно улучшилось настроение, он ничего мне не сказал.

Он не знал Финли Пайка, не знал Гордона Уэверли, у него нет ни малейшего представления о том, где был Джи-Би Кестер. Он не знал, который теперь час, а если бы и знал, то все равно мне ничего бы не сказал. То есть все было именно так, как я ожидал.

Поэтому я собрался уходить и сказал ему, что мы еще повидаемся.

– Вот на это можешь рассчитывать, Скотт.

По тому, как он это сказал, я ему поверил.

Телефон Наташи Антуанетт не был внесен в книгу абонентов, но я его и так знал. Я позвонил, но мне не ответили.

Странная скрытность Гордона Уэверли насчет разговора Наташи по телефону заинтриговала меня. Я надеялся, что слово или два самой девушки помогут мне все узнать. Или, по крайней мере, позволят понять, о чем был этот первый телефонный звонок. Если, конечно, эта женщина у телефона на самом деле была Наташа Антуанетт.

Ну ладно, попробую позвонить ей попозже. А пока мне надо было заняться своей обычной работой. Я общался с мужчинами и женщинами по моему "списку" частично по телефону, но в основном в зловонных барах, многоквартирных домах и третьеразрядных отелях. Это все были дармоеды и мелкая рыбешка, редко когда крупная. Люди, крутящиеся возле рэкета, держащие палец на пульсе криминального мира и хорошо знающие все события в так называемом подземном мире города. Но все они – источники информации, поставлявшие мне все новости и слухи, без которых любой сыщик – просто пустое место.

Я все пытался найти связь между Алем Джантом и издателем "Инсайда" Уэверли или Финли Пайком, его вице-президентом. Или узнать, существовали ли какие-то трения или холодок в отношениях между Уэверли и Пайком. Но большинство людей, с которыми я говорил, даже не слышали об этих людях. Хотя, конечно, знали, кто такой Аль Джант. И не хотели иметь никаких неприятностей с ним.

И все-таки кое-какие новости просочились. Некоторые люди в моем списке считали, что выказывают мне уважение, другие хотели, чтобы я просто был у них в долгу, третьи брали деньги за свою информацию. Двое из них вообще были у меня на жалованье, я давал им время от времени денег, а взамен они поставляли мне сведения, в которых я нуждался или мог нуждаться. Один из них, например грабитель с многолетним стажем по имени Джим Грэй, год назад подслушал пьяный разговор. Бывший мошенник, имени которого я так и не узнал, грозился разорвать меня пополам с помощью дробовика. Предупрежден – значит вооружен, и я не расставался со своим кольтом 38-го калибра специальной модели, когда посещал разные сомнительные места. Когда же информация Джима подтвердилась, я сделал первый выстрел и третий. А второй выстрел произвел тот самый бывший мошенник, имени которого я так и не узнал. Уже умирая, он просто конвульсивно нажал на спусковой крючок своего ружья. Таким образом, благодаря Джиму Грэю я стал на целый год старше. А он сделался моим агентом на всю жизнь и поэтому был заинтересован, чтобы я прожил подольше.

В этот вечер я разыскал его по телефону, и он оказался единственным из моих информантов, который смог сделать полезные комментарии.

– Гордон Уэверли? – спросил он. – А кто это?

– Очень большой человек. Издатель "Инсайда".

– Хм. Да. Я слыхал о нем. Газета для чокнутых голливудцев, да?

– Что-то вроде этого. Журнал, выходит раз в неделю, – пояснил я. – Этот Финли Пайк был один из вице-президентов. Его убили вчера вечером.

– Серьезное дело. А кто это сделал? – поинтересовался бывший мошенник.

– Полиция считает, что Уэверли, – ответил я. – А может быть, и нет. А мне надо знать наверняка.

– Да. Хм. Джант… Что-то я слышал такое про старика Джанта. – Джим немного подождал. – Что-то трепались тут, но это, может быть, еще одна брехня, Скотт. Я поразнюхаю кругом и дам вам знать, Может быть, завтра.

– Чем скорее, тем лучше.

– Ну хорошо, завтра, – пообещал Грэй. – Посмотрим, достану я что-нибудь или нет. Да, я тут видел одну штуку, – добавил он, – радиоприемник и телевизор в одном ящике, шкалы с обеих сторон, его можно носить с собой.

– И где ты видел это, Джим?

Он вспомнил где. Он также вспомнил фирму, цену, цвет и размер налога с продажи. Я сказал ему:

– Звучит так, вроде ты хочешь его заполучить.

– Да, а почему бы нет? Поговорим завтра, Скотт.

Мы повесили трубки, и я сделал себе заметку, чтобы не забыть послать ему такой маленький телевизор и радио, в одном корпусе.

* * *

Придя к себе домой в «Спартан» и сняв ботинки, я сделал слабый коктейль из бурбона[4]4
  Бурбон – виски из кукурузного солода.


[Закрыть] с водой на кофейном столике со следами сигарет и позвонил в управление по расследованию убийств. Лейтенант Роулинс был уже в дежурной комнате и подошел к телефону.

– Привет, – отозвался он. – Надеюсь, ты слышал, какая суматоха поднялась вокруг Пайка?

– Слышал? Я же был там, вспомни!

– Нет, я имею в виду то, что произошло после, – пояснил Билл. – Около часа назад.

– Для меня это новость. Ну-ка, расскажи мне.

– Сержант Кен и его напарник были все еще там. И прихватили парня в гараже, что рядом с домом. Помнишь?

– Да. Ну и что? – нетерпеливо спросил я.

– Он попытался удрать и сделал ошибку: прокладывал себе путь стрельбой.

– Кен в порядке? – с испугом воскликнул я.

– Ранен. Кость не задета, ничего серьезного, – успокоил меня лейтенант. – А вот Кестер убит.

– Кестер? Джи-Би Кестер?

– Угу. Мне казалось, что тебе это будет интересно.

– Чертовски интересно, – подтвердил я. – Это как-то связывает их вместе, как думаешь?

– Связывает, но неизвестно как, – ответил Билл.

– Кестер сидел рядом с Лупоглазым, когда они чуть не протаранили меня, – напомнил я. – А это означает десять к одному, что они ехали к дому Пайка.

– Похоже, – проговорил лейтенант. – Но даже если так, то Кестер больше не сможет сказать нам, зачем он ехал.

– Забавно. Ведь он ехал туда в то время, когда полиция еще была на месте преступления. А что он делал в гараже?

– Не знаю. Кен сказал, что они все там обошли.

Я рассказал Роулинсу о моем коротком разговоре с Алем Джантом и добавил:

– Лупоглазый был с ним. Кестер, естественно, отсутствовал.

Я чуть подумал и спросил:

– А когда же все это случилось? Как давно?

– Что-нибудь около часу, – уточнил лейтенант.

Это примерно было то самое время, когда я разговаривал с Джантом за его столом в "Апаче". Как раз в тот момент, когда ему позвонили и у него так сразу улучшилось настроение. Едва ли это бы произошло, если бы он услышал о гибели одного из его ближайших людей. По крайней мере, на это было не похоже.

Я рассказал Роулинсу о том звонке и реакции Джанта, но это не произвело на него такого впечатления, как на меня. Роулинс сказал, что в управлении полиции ни на Уэверли, ни на Пайка нет никаких материалов и что они ждут из Сакраменто работников ФБР, чтобы они разобрались с отпечатками пальцев. Уэверли, после того как закончились формальности, пошел спокойно спать в свою камеру, без жалоб и шума, без всяких разговоров. Мой клиент начал озадачивать меня.

Мы повесили трубки, я прикончил бурбон и отправился в кровать. Всего три часа назад я готовился поджечь жаровню, выпить мартини и начать вечер, который с высокой степенью вероятности мог быть прекрасным.

А вместо этого я разглядывал выбитые мозги того парня, приобрел клиента, который сидел теперь в доме, где много дверей, и напомнил Алю Джанту, что он должен убить меня.

Я никак не мог отделаться от мысли, что где-то я все-таки сделал небольшую ошибку.

Глава 8

Утром, как обычно, в голове была просто каша, но чашечка черного кофе чуть прочистила мозги и позволила продрать глаза. Я позвонил Наташе, но она не ответила. Еще бы, черт побери, солнце было уже высоко, а ведь она – звезда. Скорее всего, ей пришлось уехать на работу.

Сидя за овсянкой, я просматривал утренний выпуск "Геральд стандарт". Имя Уэверли в крупных заголовках не упоминалось: "ИЗДАТЕЛЬ ЗАДЕРЖАН ПО ОБВИНЕНИЮ В УБИЙСТВЕ". Довольно мягко. А имя значилось в подзаголовке: "Гордон Уэверли, издатель "Инсайда", обвиняется в убийстве Финли Пайка".

Статья излагала факты ясно – и без излишних эмоций. Но все это было очень тщательно продумано. И выглядело не очень-то хорошо для Уэверли. О стрельбе и смерти Джи-Би Кестера было сказано вскользь, потому что в этом деле оставалось много неясного, но было уделено место его криминальной истории. Мое имя упоминалось в связи с тем, что я работаю на подозреваемого. И не было никаких упоминаний об Але Джанте, Лупоглазом и других людях, которые тогда сидели в том самом "империале".

В самом низу первой полосы были приведены данные о Финли Пайке, совсем не в скандальном аспекте. Сказано, что он был газетчиком, работал несколько лет в качестве пресс-агента, издавал рекламный журнал о телевидении, а потом перешел на работу к Уэверли.

А потом шло замечание, которое вызвало у меня небольшой шок:

"Мистер Пайк, помимо других обязанностей и авторства в популярной рубрике "Инсайда" – "Смесь", также лично писал рубрику "Строчки для страждущих" под псевдонимом – пожалуйста, откройте колонку 4 секции А".

Я нахожу колонку 4 секции А и вижу: "Аманда Дюбонне".

Это было что-то новое, и я призадумался. Так вот оно что, ты, маленький урод. Так это, выходит, ты сочинял сентиментальные сопливые советы, как, например, этот, адресованный всеми позабытой сироте: "…так вот, дорогое дитя, не встречайся с ним больше, он тебе не нужен! Вырви его из своего кровоточащего сердца! И если снова захочешь покоя и симпатии, напиши мне. Я буду всегда здесь. Думай обо мне, дорогая, как о своей матери. Твоя Аманда".

Какая нежная мать этот Финли. Но его уже нет здесь, в этом он был не прав.

Надо же, подумал я. Скажу вам правду. Я никогда не мог понять странный образ мышления людей, которые обращаются к Аманде Дюбонне за советами по поводу их физических, умственных, духовных, психологических, патологических, онтологических[5]5
  Онтология – философское учение о бытии.


[Закрыть], астрологических и других самых невероятных проблем. Но конечно, если бы они писали даже в энциклопедию, заслуживали бы чего-то большего, чем писанина Финли Пайка.

Я прочитал статью до конца и не нашел ничего такого, что взволновало бы меня больше, чем этот факт. Да, взволновало. Потому что, может быть, в этой самой Аманде и крылся ключ к разгадке. Может, эта самая обиженная сирота или кто-то из ее братьев или сестер и убили Финли-Аманду. Если так, то это возможно признать убийством со смягчающими обстоятельствами. А я подумал, что это Гордон Уэверли мог устроить убийство Финли, что непростительно.

С такими невеселыми мыслями я и отправился на работу.

Я не пошел прямо к Уэверли. При таких обстоятельствах, прежде чем поговорить с клиентом, мне надо было узнать немного больше о том, что предшествовало известным событиям. Я хотел быть более уверенным в том, что он может оставаться моим клиентом.

Наташа Антуанетт снималась в фильме "Возвращение призрака липкой Мрази", и я обманным путем выведал, где сегодня состоятся съемки. Это должно было происходить в какой-то дыре, за десять миль отсюда. Я сел в "кадиллак" и отправился туда.

От автострады в сторону отходила какая-то грязная дорога. Проехав по ней некоторое расстояние, я заметил большое оживление справа от себя. Утреннее солнце блистало на хроме и никеле припаркованных машин, а за ними виднелись кинокамеры, стрелы для микрофонов, прожектора и рефлекторы. Туда и сюда сновали люди в ярких костюмах, многие из которых были цвета свежего мяса.

Клубы пыли от моего "кадиллака" сигнализировали им о моем прибытии, и мне не удалось бы подкрасться к этому месту незаметно, даже если бы я поставил себе такую задачу. В результате, когда я припарковал машину рядом с другими, меня уже поджидал низенький толстый парень с выражением раздражения на круглом лице.

– Мы здесь снимаем картину, вы же видите, – несколько чопорно заявил он.

– Я вижу, – любезно ответил я. – Вот поэтому-то я здесь. Я бы хотел поговорить с…

– Вы ни с кем не можете поговорить, приятель, – бесцеремонно перебил он меня. – Все люди заняты на площадке как раз…

– Я знаю, – ответил я уже менее любезно. – Но я не с какой-то мелочью. Хочу сказать пару слов самой Наташе Антуанетт, когда она будет бездельничать в перерыве между съемками. – Я вылез из "кадиллака" и посмотрел на него сверху вниз. – Идет?

– Ну, это от меня не зависит, приятель. Но… – замялся толстяк.

– Я обещаю не крутиться перед камерой, – добавил я.

– Послушай, приятель…

– Кончай называть меня "приятель"! Будь добр, – строго сказал я.

Он сделал шаг назад:

– Может быть… мы лучше спросим кого-нибудь. Слэйда или еще кого-то.

– Прекрасная мысль.

Он повернулся и пошел туда, где стояли люди и было сгруппировано оборудование. Я последовал за ним. Как оказалось, не все участники съемок в этот момент были в центре площадки. Я узнал Джереми Слэйда, который, стоя ко мне спиной, разговаривал с сидевшим на парусиновом стуле директором картины. В нескольких шагах справа от них стояла группа артистов в сорок или пятьдесят человек, одни в обличье монстров, другие – почти голые, но, надо признаться, неплохо сложенные. Это были самые симпатичные начинающие звезды, которые всегда фигурировали в фильмах Слэйда. Мне показалось, что цвет костюмов был выбран с учетом цвета тела молоденьких артисток.

Одна из самых заметных – полураздетая красотка амазонка с большим бюстом. Не стесненная никакими условностями, она уже снималась в двух предыдущих сериях "Мрази". У нее было невероятное имя – Вивиан Вирджин. Вивиан была той самой молодой актрисой, по милости которой произошла задержка столь дорогих съемок последней картины Слэйда. Я не уверен, что женщине на самом деле было так плохо. Я слышал, что она была "больна", а в Голливуде это может означать все, что угодно. От простого ларингита до головной боли после неумеренной дозы алкоголя.

Парень, который встретил меня на автостоянке, прошел к Слэйду, и я на некоторое время потерял его из виду. Зато я заметил Наташу Антуанетт, которая сидела недалеко от Вивиан Вирджин. Я махнул рукой и направился прямо к ней. В этот момент съемки не вели, и я не думал, что могу кому-нибудь помешать. Наташа помахала рукой в ответ и улыбнулась.

Они вместе с другой девушкой сидели на полотняных шезлонгах под пляжным зонтиком. Нат была высокой темноволосой красавицей с изумительной фигурой. Одетая в белую греко-венерианскую тунику с глубоким вырезом спереди, открывавшим грудь ровно настолько, чтобы это удовлетворило блюстителей морали, – правда, ей только не следовало нагибаться, – девушка притягивала к себе мужские взоры. Туника была длиной до лодыжек, но она несколько распахнулась и открывала неполные, но прекрасных очертаний ноги.

Я остановился около нее и поздоровался.

– Привет, Шелл, – ответила она глубоким, мягким голосом. – Не ожидала тебя здесь увидеть.

– А я и сам не ожидал, что попаду сюда, – признался я.

– Будь как дома. Не уходи до моего танца, – попросила красотка.

Наташа снова улыбнулась и сверкнула в мою сторону черными глазами. О, этот взгляд – фантастический, вызывающий, словно черные бриллианты в пламени. Просто сатанинский, с затаенным огнем. Этот взгляд был способен пробить лондонский туман, он мог обезоружить любого мужчину и заставить закипеть его кровь.

И моя кровь тоже была готова закипеть, но Наташа перенесла взгляд с меня на девушку, которая сидела вместе с ней под зонтом.

– Этот здоровенный парень – Шелл Скотт, Шерри, – представила она. – Шелл, Шерри Дэйн.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Хэлло, мистер Скотт, – прощебетала подруга Наташи.

– Называйте меня Шелл, пожалуйста, будто мы старые друзья.

– Хорошо, мне это нравится.

А мне понравилось то, что ей это нравится. У этой девушки были примерно все те же достоинства, что и у Наташи, но только в другой пропорции – она была пониже Наташи. И уж конечно, светлее по цвету кожи, потому что в фильме она играла венерианку более низкого класса. У нее тоже была туника, как и у Наташи, но длиною только до колен. Это когда она стояла. А когда сидела, туника намного не достигала колен. Очень даже намного.

И если глаза Наташи, казалось, излучали свет, отраженный от другого мира, то взгляд Шерри излучал то самое электричество, которое и заставляет мир вертеться. Этот взгляд был чистым и ясным, ярко-голубым. Именно такой мог быть у самого дьявола, если бы он был ослепительно красивой и дружески настроенной к вам женщиной.

Но мне нельзя было восхищаться этим взглядом, каким бы возбуждающим он ни был. Я пришел сюда по делу. Но могло случиться так, что Наташа не захотела бы говорить о событиях прошлой ночи в присутствии третьего лица. Поэтому я сказал:

– Нат, раз уж ты не занята в этот момент, то могу ли я сказать тебе пару слов нае…

И это было все, что я успел сказать.

Чья-то рука железной хваткой, словно щупальцами осьминога, схватила меня за левый бицепс и повернула кругом. А мне очень не нравится, когда меня хватают руками, даже когда это делают близкие друзья.

Поэтому я вовсе не улыбался, когда вновь стал крепко на ноги и глянул в лицо человеку, который позволил себе схватить меня. Это был постановщик Джереми Слэйд. Я сказал ему:

– Больше так не делайте.

Но прежде, чем я успел это произнести, он зарычал:

– Какого черта вы тут вытворяете?

Я немного пожевал губами, глубоко вздохнул и чуть поостыл. В конце концов, это была его картина. Если он захочет выставить меня отсюда, то будет прав и мне не на что будет пожаловаться.

Поэтому я сказал:

– Просто хотел поздороваться со старыми друзьями. – Потом перевел взгляд на Шерри и добавил: – И с новыми тоже.

Слэйд снова схватил меня за руку и приказал:

– А теперь идите отсюда.

Я сжал пальцы.

– Угу. Только не надо хватать за руки. – Я попытался улыбнуться. – Сейчас пойду.

Он что-то проворчал, повернулся и вышел на открытое место, где никого не было, а потом повернулся лицом ко мне.

Этот человек был широк в плечах и узок в талии. Он выглядел плотным и здоровым, но на его лице застыло, казалось, навсегда хмурое выражение. Как у астронавта, который поднимается в космическом корабле. Смесь какой-то решимости, воинственности и мученичества. Словно мужчина сорокового размера втиснулся в шорты тридцатого размера. Так или иначе, но казалось, что его черты отражают чувство сдавленности, удушья и тупой боли.

Это, может быть, и объясняло, почему у него был такой тембр голоса, похожий то ли на высокий свист, то ли на птичий щебет, что совсем не сочеталось с его массивной грудью и мощной шеей. Даже для истощенной кошки такой голос показался бы очень слабым, а когда Слэйд открывал рот, то было похоже, что это маленькая птичка хочет побеседовать со своими пернатыми друзьями.

Я сказал режиссеру, кто я такой и что хотел поговорить с Наташей, а он прощебетал в ответ:

– А о чем вы хотите с ней поговорить?

– Ничего важного, мистер Слэйд. Просто хотел подкрепить информацию, данную мне клиентом.

– Каким клиентом? – поинтересовался он.

– Я предпочел бы не называть его…

Он так хмуро посмотрел на меня, как будто за все это ему придется выложить пару тысяч долларов. А когда Слэйд так хмурился, это много значило. У него были такие большие и такие спутанные брови, что блоха могла родиться и умереть там, так и не увидев дневного света. Они выглядели как одна длинная и густая бровь, потому что срослись посередине, и из этих пучков волос торчал длинный и жесткий нос, словно рог носорога.

Наконец режиссер поднял брови и разлепил губы.

– Так вы не назовете его, – сказал он. – Ну, я догадываюсь, ведь это ваш бизнес.

Я утвердительно качнул головой.

Слэйд некоторое время помолчал.

– Ну ладно, о'кей. Вы сможете поговорить с ней, но только после того, как мы снимем сцену танца.

– А когда это будет? – поинтересовался я.

– Скорее всего, этим утром. Зависит от того, помнят ли свои слова эти идиоты, как они будут работать. Может быть, это займет час. Если нам повезет.

Он не показался мне везучим человеком, а скорее таким, которого преследуют неудачи. Я уже говорил о задержке, которая была на съемках его предыдущего фильма, когда артистка, игравшая вторую роль, на несколько дней выбыла из обращения. А теперь, прямо после начала съемок этой серии, задержка могла случиться уже по вине самого Слэйда. На этот раз съемки начались в среду, 1 апреля, – как раз в День дураков. А вечером в следующую субботу, когда прошли по графику всего три дня съемок, Слэйд не смог правильно проехать поворот на горной дороге по пути домой и свалился в глубокий скалистый каньон. По крайней мере, его новенький "кадиллак" рухнул туда – сам Слэйд, согласно газетным отчетам, которые я читал, успел выскочить из машины. Он отделался разбитой головой и многочисленными ушибами и царапинами. Я знаю, что несколько дней он носил руку на повязке, но теперь был счастлив, что снимает третью серию своей "Мрази". Если, конечно, можно быть счастливым по такому поводу.

Я спросил:

– Ничего, если я подожду?

Он пожал плечами:

– Покрутитесь вокруг, если хотите. Но только держитесь подальше от Наташи, пока она не сыграет свою сцену. – Он сделал паузу и добавил: – Эта девушка адски темпераментна, и я не хотел бы, чтобы вы или кто-нибудь другой потревожили ее до съемки. Если это случится, то мне придется самому показать вам свой темперамент.

Режиссер сказал это так, что можно было понять: если Наташе помешают, то произойдет нечто страшное, вроде затмения солнца и луны. Черт возьми, она и в самом деле немного диковата. Но совсем не является фитилем к всеобщему возгоранию.

Тем не менее я сказал:

– Все понятно. Спасибо, мистер Слэйд.

Он что-то проворчал. А я отправился прочь, словно на прогулку без определенной цели. Но прогулка оказалась интересной. Час спустя я смотрел, как одна и та же сцена снималась дважды, потолковал со своим другом, красавцем актером Эдом Хауэллом, и провел еще несколько минут с очаровательной Шерри Дэйн. Она рассказывала мне, что на сегодняшней съемке должна бегать от ужасных устриц и что Эд спасет ее.

Съемочная группа была уже готова, и я очень внимательно смотрел, как Шерри бежит от клацающих позади чудищ в своем прозрачном легком одеянии и изображает ужас и отчаяние.