Текст книги "Город носит железные башмаки"

Город носит железные башмаки
Рина Бармина

© Рина Бармина, 2024

ISBN 978-5-0064-4604-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– А поехали в Кушву? – неожиданно даже для себя предложила я сидящей рядом подруге из Москвы. В наших краях она оказалась случайно и ненадолго, но уже успела увидеть то, что предлагают стандартные интернет-статьи и путеводители. Дом Севастьянова и памятник клавиатуре, Ганина Яма – чтобы иметь мало-мальское представление об этом, достаточно почитать пару постов. И, хотя после прогулок по Екатеринбургу Марина выглядела вполне довольно, было понятно, что ей не хватило чисто уральского колорита.

Ну что ты будешь делать! Чем вообще удивить человека, который полмира объехал? Вот я и выдала небольшой городок, затерянный между гор и лесов, как последний козырь, который шулер достаёт из рукава.

– А поехали, – легко согласилась столичная гостья, закрывая очередной сайт для путешественников, – правда, об этом месте я знаю чуть больше, чем ничего, но надо же как-то расширять горизонты. И кругозор.

Двести с лишним километров. Для российских расстояний – капля в море. Особенно, когда успел быстро проехать участки с ремонтом дорог, а в магнитоле так тепло играет музыка и в термосе остался свежесваренный кофе. Мы мчим мимо бесконечных берёз, голубых знаков со странными названиями и въезжаем в Кушву, ровно в тот момент, когда Марина признаётся, что чувствует себя слегка потерянной.

Кушва – это сонный городок, прямиком из твоего детства. Иди по Первомайской улице с её старинными особнячками, разной степени сохранности и старайся не наступать на трещины в асфальте. Памятник Ленину, небольшая площадь, клумбы с разноцветными петуньями и над всем этим – ленивое жаркое марево летнего дня. Всем нам иногда нужно оказываться в таком месте, хотя бы для того, чтобы снова почувствовать, как время замедляет свой ход и следит за тобой из проемов старинных окон, где каким-то чудом сохранились еще и стекла, и кое-где – ажурные решётки, непоправимо заржавевшие. Неподалёку одиноко стоит Александр III. Он видел и Прокудина-Горского, который досаждал ему фотосессией и смену режимов, в результате которой погибла первая версия бронзового самодержца, а на пьедестал взгромоздили неуклюжий памятник «теоретику коммунизма» Марксу. Вернулся на своё место император лишь в 2020 году – несправедливость решил устранить местный завод прокатных валков (кстати, единственный в России!).

– О, а знаешь что? – говорю я подруге, задумавшейся о чём-то, – завод здесь основали ещё в 1735 году, а статус города дали только 1926. До этого про поселение так и говорили Кушвинский завод… А впрочем…

А впрочем, какой уральский город начинался не с завода? Все мы тут потомки демидовских да шуваловских рабочих. Тех, кто бежал за лучшей долей в суровую тайгу. И тех, кто оказался здесь не по своей воле, а в арестантских кандалах. И тех, кого случайно занесла лихая судьба, да закрутила в колесе будней рабочих.

Мы спускаемся к тому, что осталось от старых заводских цехов и молчим. Обломки кирпичей и части разрушенных стен неуместно печальны на фоне ярко-голубого июльского неба, в которое упираются вездесущие кирпичные трубы. Тут же виднеется изящное здание бывшего электроцеха и уставшая от жизни пятиэтажка с красивыми большими оконными рамами. Ощущение, будто сюда не доносится никаких звуков, хотя вокруг продолжает проживать свои будни город, пусть и небольшой.

– Заглянем в окна? – в каком-то порыве авантюризма предлагает Марина.

– Я думала, мы благоразумные, – замечаю я, – пошли.

Но приблизиться к зданию мы не успеваем – внутри что-то коротко грохает и одно из оставшихся стёкол падает практически у наших ног, обдав стеклянными брызгами, после чего желание заглянуть в здание так же падает и мы не собираемся его поднимать. Идём дальше, но там смотреть оказывается нечего – заброшки резко сменяются каким-то действующим предприятием. Возвращаемся к машине, долго ездим по районам советской застройки, где-то по дороге находим ларёк и магнитиками, почтамт и кафе.

– Куда дальше? – интересуется подруга. Она мало говорила всё время, пока мы шатались по городу, предпочитая слушать мои отрывочные рассказы и разглядывать местный пейзаж.

– Благодать искать, – не задумываясь, отвечаю я.

– Эээ… я думала мы только что её нашли, – кивает Марина в сторону кафе.

– Благодать – это гора! – назидательным тоном говорю я, поворачивая в сторону этой самой горы, – просто понаехавшие в свое время рудознатцы особо не заморачивались с названиями. Есть руда – хорошо. Руда хорошая – отлично, а когда её ещё и много – так вообще Благодать.

Мы уже заехали на то, что осталось от горы – годы разработки сделали своё дело, с вершины Благодати открывается вид на карьер, потрясающий своими размерами. Огромные самосвалы, сновавшие по его дну, с места, где мы стоим, кажутся детскими игрушками.

Марина, тем временем, спустилась по старым бетонным ступеням к небольшому памятнику, представлявшему собой огонек в металлической чаше.

– Сожжён здесь в 1730 году, – эхом повторяет она последнюю строчку надписи с пьедестала, – вогул… Дай-ка угадаю – он открыл месторождение, а кто-то был очень против?

– В точку! – мы стоим у памятника, которому без малого две сотни лет и будто бы смотрим на это место другими глазами. Для кого-то эта земля была настолько священна, что они смогли пойти на такую жестокую расправу, кто-то ковал здесь собственное благосостояние, а кто-то пытался выживать и прокормить семью Кажется – моргнешь и не будет ни современных машин, ни города, шумящего где-то за спиной. Вместо этого, как из-под земли вырастут бородатые лица рабочих да шахтные клети.

– В общем-то, месторождение будто бы отец Степана открыл, но Татищеву о нём поведал сам Чумпин. Татищеву понравилось, а другим вогулам – категорически нет. Гора-то, не забываем, была для них священна, вот соплеменники Степана и приговорили. Официально, по слухам.

Мы многозначительно молчим ещё пару минут и спускаемся туда, где оставили машину и откуда открывается сногсшибательный, во всех смыслах, вид на город – ветер решил отыграться на незадачливых туристках.

– Урал – это красиво, – лаконично изрекает Марина.

– Несмотря на наше мрачное прошлое, – киваю я.

– А где его нет, этого мрачного прошлого? – резонно парирует она, застегивая лёгкую ветровку, – но я не припомню ни одного путешествия, где минусы перевешивали бы плюсы.

Добавить здесь нечего – проще снова в путь. К месту ночёвки, где нас ждёт фантастически красивый берег пруда и заброшенный храм. День катится к вечеру, из колонок Эдмунд Шклярский поёт о том, как сладко-сладко замирает кровь на краю Земли. За окном всё тот же уральский пейзаж, который навсегда останется для кого-то этим самым краем Земли, где ветра летят, касаясь звёзд… Песня меняется и тот же голос поёт про город, который не носит лапти. Уральские города тоже никогда их не носили – они до сих пор носят железные башмаки.

А вечер всё падает и падает на тёплую июльскую траву и, когда мы въезжаем в деревню Верхняя Баранча, закат уже давно и крепко вступил в свои права. Заброшенная церковь в красноватых отблесках кажется ещё строже и торжественнее – словно кадр из кинофильма с этими тёмными сводами, облупленным потолком, до которого добрались вездесущие руки вандалов и высокими стенами. На одной из них, кто-то – видимо, неравнодушные местные, устроил небольшой импровизированный иконостас – скорбные лики святых глядят так, будто знают что-то об этом мире, чего не дано никому из смертных. Я фотографирую всё это на свою древнюю зеркалку, задерживаясь на каждой детали, на каждом сколотом кирпиче, захваченная тягучей и печальной атмосферой места.

На ночь мы остаемся на противоположном берегу пруда – ровное место, удобное для палатки, сосны, горящий закат – лучшего невозможно и пожелать. Ближе к полуночи, когда от садящегося солнца остаются на небе лишь скромные отзвуки, мы на несколько минут превращаемся в восхищённых детей, глядя, как вокруг падают сумерки, превращая все багряное в сиреневое, делая всё тоньше и нежнее… И, наверное, каждый раз, в такие моменты, особо остро понимаешь – ради чего снова и снова меряешь мир километрами и названиями и меняешь силы, время и деньги на ещё незнакомые рассветы и закаты…