Текст книги "Сто одна причина моей ненависти"

Потом прогремело торжественное открытие «Разгуляя» с щедрым фуршетом, проплыли чередой тематические конференции, демонстрации и показы, после было не менее торжественное закрытие экспозиции с вручением кубков, дипломов, благодарностей, с фимиамом из взаимных похвал и обещаний вечного сотрудничества – взаимовыгодного и к тому же приятного.

Потом обрушился визит гиены Панюшкина.

Взвесив все «за» и «против», Людмила поняла, что с «Разгуляем» придется расстаться, а деятельность фирмы свернуть. Девчонкам она пообещала, что свяжется с ними, когда и если разработает тематику нового проекта. Если, конечно, девчонки на тот момент будут нуждаться в трудоустройстве.

Вот так она и сделалась обеспеченной безработной с массой свободного времени, которое пока не знала, куда девать.

И она стала видеть Серегу. Точнее сказать – возможность появилась его видеть. Если более точно выразиться, то неизбежность. И она подумала тогда: «Надо поскорее уехать отсюда куда-нибудь. Отдохнуть, отвлечься, успокоиться, утешить себя чем-то. Может, даже – вознаградить».

Но ей не хотелось. Взаправду никуда уезжать не хотелось. С кем? Зачем? Что там будет веселого? Новых заводить знакомых? Если только это. Потому что прежних приятельниц с их приятелями знать Люда не желает до тошнотиков.

Ну, допустим, заведет она их, знакомства эти. Просто кучей новых персонажей себя окружит – на трудности с коммуникабельностью Людка Миколина никогда не жаловалась. Вопрос только в том, чем она обогатится, заведя свору новых как бы подруг и друзей?

Посему уезжать она медлила. А может, ленилась, а может, апатия пересилила ее обычный здоровый оптимизм. Наверное, все-таки апатия, если учесть полное Людкино нежелание хоть как-то прилично выглядеть, хоть как-то понаряднее одеться и куда-нибудь все-таки сходить, подальше, чем соседний супермаркет. Волосы цвета темного шоколада, длинные, до середины спины, она стягивала резинкой в хвост, наплевав, что могут посечься. С безразличием смотрела на остатки вишневого лака на ногтях. Украшения из драгметаллов с натуральными камнями пылились в вазочках и на полках под равнодушными взглядами хозяйки.

Иногда Людмила из окна своей кухни видела Серегу, когда тот быстрым шагом пересекал двор. Или тренировал мальчишек, заставляя подтягиваться на турнике за неимением иных тренажеров. Здания в округе планировали под снос, какие уж тут спортплощадки для местных бодибилдеров?

Отпускной гардероб Портнова оригинальностью не отличался. Штаны из камуфляжной ткани и такая же куртка. Кажется, у них это именуется «костюм-горка». Так нынче одевается много народу: рыбаки, грибники, охотники-злодеи… Темные копатели, продавцы ржавых снарядов и касок в блошиных рядах и там же продавцы перочинных ножиков и фляжек, бродячие исполнители душещипательных песен под гитару, а также все те, кто желает выглядеть покруче.

Смотрела Людка на Серегу с непонятным чувством безадресной обиды. А может, досады. Или зависти? К Ленке Терентьевой, а ныне Портновой?

На душе было неспокойно и тоскливо. И чего, спрашивается, тосковать? Что изменилось? Она перестала видеть в Сереге потенциального убийцу? Кстати, неизвестно, где он пропадал все это время. Возможно, он стал убийцей реальным. Мочил каких-нибудь боевиков из террористических бандформирований. Или это убийством не считается? А что еще не считается убийством?

Забавно. А она была уверена, что все забыла. Значит, ошибалась. Чтобы признаться себе в этом, хватило всего-то несколько раз увидеть сквозь запылившееся стекло бывшего одноклассника и первую любовь.

Хотя стоит ли упоминать о любви сейчас? Жило ли в Людке это чувство, коли она так спокойно и бестрепетно разделалась с ним, полоснув принципами, которыми радостно заразилась, как и многие другие, кто причислял себя к рядам «думающей интеллигенции»? Шекспировски страдая от разрыва, Людка в той же степени и красовалась перед собой, раздуваясь от собственной яростной бескомпромиссности. Или она тогда придумала страдания для пущей значимости и красивости позы?

Судьба, сделав вираж, предложила ей посмотреть на прожитые годы с расстояния и некой высоты, чем не порадовала вовсе. Ну что ж, полюбуйся, Людочек, это все ты. Хорошо хоть, у Портнова жизнь по-нормальному сложилась. Не надо ему мешать, не лезь. Хватит уже вершить подлости и жестокости, пора остановиться.

А что у Сереги все путем, выяснилось довольно быстро. Звукоизоляция в хрущевках хреновая, а слышимость – напротив, что надо. По межгороду Серый несколько раз говорил с «солнышком». Сюсюкал, вовсю лыбился в микрофон, обещал ничего не перепутать, коляску купить именно прогулочную, одеяльце на верблюжьем пуху, а комбезик – рост 75 см – на гагачьем.

И нет необходимости высматривать при встречах наличие кольца на правом безымянном, и так все понятно. Хотя она и не высматривала. Или опять себе врет?

Он сильно изменился. Заматерел. Набрал с возрастом еще килограммов двадцать, но с его ростом толстяком не казался и грузным не выглядел, а просто – массивным, большим. И он совершенно не суетился, чтобы доказать что-то внешнему миру. Что преуспел, например. И в высшей степени состоялся. Стал крут и значителен. В отличие от многих Людмилиных знакомых, которые суетились, даже когда надменно вздергивали бровь, ведя диалог с такими же преуспевшими и состоявшимися.

Кстати, желание утвердиться и не числиться в нижнем ряду пищевой пирамиды было тотальным и охватывало не только топ-менеджеров и совладельцев крупных фирм, а и мальчиков разносчиков пиццы с айфоном в кармане и кучей невыплаченных кредитов. Имелась только незначительная разница в стиле растопыривания пальцев, и все.

Ну, а что тут такого? Вполне объяснимо и даже оправданно. Стыдно, знаете ли, нынче бедным слыть. Позорно быть без авто, без гаджета последнего года выпуска, стыдно не уезжать из Москвы на отдых за границу, не важно за какую, хотя бы на недельку. Вот каждый и изображает успех, лишь бы не словить презрительный взгляд или комментарий.

Портнову, кажется, было на это начхать.

И Людмиле тоже, оказывается, было начхать, каких высот достиг Серега. Даже если бы выяснилось, что он работает кочегаром в сельской котельной, ничего не изменилось бы в ее к нему отношении. Она уверена. Не изменилось бы ничего.

Пойманная мысль вначале показалась ей нелепой, а очень скоро – напугала. Людмила заторопилась с отъездом. Когда она вернется из вояжа, соседа тут уже не будет.

Но куда? Куда ей отправиться, если при мысли о ликующем, праздничном и ярком ничегонеделании курортов ее воротит? И никакая тамошняя экзотика и уникальные экскурсии, питающие, более чем кругозор, чувство собственной продвинутости, не спасут от отвращения к себе и миру?

И к предкам на дачу не хочется. И к Катерине Поздняковой в особняк. Она гостила у Катюши в прошлом году и в позапрошлом. Со всем ее семейством познакомилась, а со старшей дочкой, Викой, даже дружбу завела. Но в настоящий момент общения с кем бы то ни было Людмиле не хотелось категорически.

Решение появилось внезапно, почти сразу же, как только ранним утром три дня назад она, выйдя на балкон, зачем-то задрала голову к портновскому балкону, который был этажом выше и по диагонали. Они столкнулись взглядами. Серега смотрел на нее внимательно, без улыбки. Поднял руку в приветствии, не проронив ни слова. И одет был в белую рубашку. И щеки выбрил до глянца, и усы подровнял, оставив от них две черные щеточки. Ей даже показалось, что она уловила сладковато-горький запах одеколона, хотя это, конечно, был чистой воды глюк.

Людмилино сердце забилось часто-часто, где-то в районе ключиц заколотилось. Она неуверенно улыбнулась соседу и быстро с балкона ушла. Плюхнувшись с размаху на диван и обхватив голову руками, она постаралась унять истеричные визги в мозгу и наконец приняла твердое решение. Апатия – это, конечно, скверно, но депрессия будет похуже. Нужно срочно уезжать.

Ну его к лешему, это наклевывающееся приключение. Мало ей стрессов, не хватало еще с женатым мужиком закрутить. Тем более что данный женатый ни о чем таком, возможно, не помышляет, а ты, дура, идиотка, насочиняешь себе, что сохнет по тебе Портнов, ночами не спит, ворочается с боку на бок, тебя вспоминая, и начнешь сдуру вешаться ему на шею, и вляпаешься в позорище, от которого потом не отмоешься.

Не нужно туров и визитов в гости к родным и подругам, а поедет Людмила в славный город Коломну. Или в Дмитров, или Муром посетит. Поселится в гостинице, будет днем бродить по тихим улочкам, речных уток хлебом кормить, рано спать ложиться. Нужно только быстренько решить, Дмитров или Коломна, и маршрут обдумать, и заранее о номере в отеле побеспокоиться. И через день, максимум два рвануть из Москвы в провинцию.

Наскоро перекусив, она отогнала «Фольксваген» в знакомый сервис, чтобы ребята-автомеханики его осмотрели и дали добро на маршрут в триста километров и обратно. Парни в спецовках велели ей удалиться и прийти часика через два или три, поэтому Людмила запаслась в магазине, торгующем при автосервисе, пакетом яблочного сока, пирожками с вишневым вареньем и плиткой шоколада и отправилась к ближайшей станции Московского центрального кольца. Устроившись в комфортабельном вагоне у окна, она просто каталась в поезде по кругу, ни о чем не думая, рассматривая пейзажи Москвы – то яркие, парадные небоскребы, то задники заброшенных промзон, то начинающую пестреть первым золотом лохматую зелень лесопарков – и так провела время.

Прибыв в автосервис к назначенному часу, а именно – к пятнадцати тридцати, она с грустью узнала, что к профосмотру ее «букашки» мастера даже не приступали. Наехав легонько на их старшого, решила подождать выполнения заказа в маленьком кафе напротив мастерской, не забывая каждые двадцать минут наведываться к эстакаде, на которую слесари загнали ее авто. «Фольксваген» ей выкатили около шести вечера.

Намаявшись за день, Людмила решила чемоданы укладывать с утра и лечь спать пораньше. Намерение как можно скорее убраться из Москвы окрепло, когда она, припарковавшись возле своего подъезда и поставив машину на сигнализацию, собралась быстрым шагом миновать скамейки с бабулечками, не вступая с ними в длительный контакт. Если по справедливости, бабульки их двора были невредные, но дело не в них, а в Людмиле. Ей не хотелось в этом межскамеечном пространстве столкнуться с Серегой – как раз было его время заниматься с молодняком.

Но три представительницы «жюри» ее все-таки перехватили и затараторили возбужденно, что случилось ЧП, даже хуже – страшное преступление: порешили Михайловну, жиличку из четвертого подъезда, ту самую, которая снабжала Люду информацией, хоть и не вполне достоверной, о соседях, о Сереге Портнове в том числе.

Поахав и покивав головой, изображая, что ужасается вместе с ними, Людмила извиняющимся шепотком призналась, что ей срочно надо пописать, и бабульки с видимым неудовольствием ее отпустили.

А Люда пообещала себе, что завтра же сбежит от всего этого абсурда, в который не желает вникать, а тем более принимать в нем участие.

Поздним вечером ее разбудили голоса, доносившиеся из квартиры этажом выше по диагонали – из жилища Портновых. Спала Люда все же не особенно крепко, вымучивала сон у бессонницы.

Выбравшись из кровати, она прошлепала босыми ногами в крошечную прихожую и замерла на коврике возле двери, прислушиваясь. На верхней площадке ощущалось какое-то движение, хлопали двери, шаркали шаги, переговаривались люди. Кто? Соседи?

Припав к дверному глазку, она увидела, как по лестнице спустились двое в полицейской форме. И услышала, как один произнес: «Ну хоть подписку о невыезде оформили». А второй пробурчал недовольно: «Да что нам эта подписка… Дожимать надо было мордоворота». «Что ж не дожал?» – ехидно поинтересовался первый. Что ему ответил спутник, Людмила уже не расслышала.

Спалось ей плохо, вставалось без энтузиазма. Вяло скушав йогурт и выпив кофе, она принялась бродить по квартире, то и дело наведываясь к окнам, пока не поймала себя на этом. Зачем? Что она там высматривает? Почему не пакует чемоданы для срочного отъезда?

Когда раздался звонок в дверь, длинный и наглый, она вздрогнула. Ожидала ведь чего-то подобного, так что же нервничать?

Не спросив – кто, открыла. Оторопела от удивления, увидев перед собой физиономию тощего и улыбчивого дылды Вити Ступина, компьютерного мастера и недавнего ее знакомого. Витя проживал в одном из близлежащих домов, а свела их судьба по рядовой причине – Людмиле понадобился в родительской квартире интернет, и она обратилась в фирму, выбранную практически наугад. На вызов прибыл Витюша. За окнами стояла июльская жара, и, когда работа была закончена, Люда по какой-то невероятной глупости предложила мастеру испить кваску. Виктор воспринял этот ее жест как-то прямодушно и с тех пор каждый раз, оказываясь в их подъезде, захаживал к Людмиле – поздороваться и вывалить немножко скучных новостей микрорайона, которые ей были совершенно неинтересны.

Визиты общительного компьютерщика были купированы самым вульгарным образом. Кто-то стукнул его жене, а супругу Витя, как выяснилось, побаивался. Люда имела с ней краткую беседу, но что в мадам Ступиной ужасного, понять не смогла.

«От мужа моего отвянь», – вполне дружелюбно сказала ей курчавая брюнетка лет тридцати, перехватив Людмилу по дороге в булочную.

– Кто у нас муж? – невозмутимым тоном поинтересовалась Люда, сдвигая солнечные очки с переносицы на макушку.

– У вас кто – не знаю, а у нас – Ступин Виктор Анатольевич.

– Витя-компьютерщик? – уточнила Люда, припомнив данные с белесой визитки, которую Ступин ей торжественно вручил. – Не переживайте. Между нами связи никакой. Просто, наверное, вашей семье завидуют, вот и рассказывают гадости всякие. Вы девушка видная, да и муж у вас тоже… авторитетный. Дело в этом, я думаю. Меня Людой звать, а тебя как?

– Эсмеральда, – поколебавшись, представилась Витина жена. – Можно просто Альда. Значит, никакой? В смысле – связи?

– Абсолютно! – уверила ее Люда, успев подавить смешок. – Да ты и сама это прекрасно понимаешь. Так ведь?

– Хищниц тьма, – констатировала Альда. – Приходится быть начеку.

– Точно подмечено, – скучным тоном подтвердила Людмила.

С тех пор Эсмеральдин супруг у нее не появлялся, хотя, надо отдать ему должное, при встрече глаз не прятал, весело здороваясь. В этих корпусах у Вити было много клиентов, да и в доме Людмилиных родителей таковые имелись.

Месяц не заходил, а тут – на тебе. Приперся.

– Здорово, Валерьевна, – озабоченным тоном поприветствовал он Люду, сдвинув брови к переносице. – Одолжи отверточку крестовую на полчасика. Мне кожух с системника надо снять. Я сейчас в двадцать третьей комп лечу.

– Отверточки свои иметь надо, – холодно ответствовала Людмила, не сдвинувшись с места.

– Да, блин, забыл положить в органайзер, вообще ни одной не взял, прикинь? Будь другом, не жмотничай.

– Заныкаешь, по глазам вижу.

– Мамой клянусь, верну!

– Конечно, вернешь, еще бы. Давай пассатижи в залог. У тебя немецкие есть, я знаю.

– Ну, Людочек, ну не занудничай! Нет у меня с собой пассатижей, все инструменты у клиента остались. И он ждет, между прочим. А мне еще с одним заказом успеть надо. И что мне теперь – домой возвращаться? Из-за отвертки, которая есть у тебя? Ты мне ее одолжишь на полчасика, а я тебе новость расскажу козырную, так пойдет?

– Тоже мне новость – Михайловну убили. Это не новость уже, – хмыкнула Людмила, направляясь в сторону кухни, где у нее имелся ящик с инструментами.

– Не угадала! – торжествующе проговорил ей в затылок Витюша, двигаясь следом. – Что ее убили, это и вправду не новость, а вот кто именно ее кокнул – это вполне себе сенсация.

Людмила напряглась, по сердцу пробежал холодок. Спросила, стараясь казаться равнодушной, и даже усмехнулась легонько:

– Мужик с топором?

– С топором?! – удивился Витя. – Не, не топором. Бабулю траванули. И не насмерть, прикинь. Она успела в полицию позвонить и все ментам рассказала, а уж после окочурилась.

– Что рассказала?

– Кто к ней в гости заходил, рассказала!

– Мало ли кто заходил… И кто?

– Сосед твой с третьего этажа, вот кто!

Людмила с заминкой спросила:

– Калугин? Николай Никитович? Ну, может, и заходил по-стариковски, что в этом такого?

– Ну ты вообще… Совсем не догоняешь. Не Никитович! А мужик, который с пацанами в баскетбол играет, как его, Серега, что ли. Вояка, короче.

Людмила, присев на корточки, вытащила из тумбового стола ящик с инструментами, поставила наверх. Открыла крышку. Перед глазами все плыло, а руки предательски дрожали.

– Да вот же он! – обрадовался Витюша, цапнув пластмассовый пенал с отвертками. – Я все возьму, мало ли какая мне пригодится, не возражаешь?

– Если бы это был… военный, его уже сегодня бы повязали, – равнодушно проговорила Люда. – Так что не гони пургу, начальник.

Деловито засовывая коробочку с отвертками в карман, Ступин проговорил:

– Хотели. С обыском ночью приходили, чтобы по горячим следам улики найти, что-нибудь отравляющее, к примеру. Но он все заховал, жучара. Подписку взяли о невыезде, потому что предсмертного бреда старухиного мало, чтобы уж сразу под стражу. Это мне Альдочка доложила, а узнала она от твоих же, между прочим, соседей, которых вчера понятыми притянули. А если бы ты не была такой равнодушной к чужим бедам и спала бы утром поменьше, то сама все давно бы выяснила.

– Иди уже, – мертвым голосом выдавила Людмила, – а то Альдочка небось тебя по всем чердакам обыскалась. И по подвалам.

– По каким чердакам? – с растерянным испугом спросил Витюша.

– По всем. А после чердаков по соседям пойдет. И доложат они, что ты у меня целых семь минут пробыл. А про отвертку она не поверит.

Ехать куда-либо ей расхотелось. От кого убегать? От Сереги Портнова? Он сам исчез. Самоликвидировался. Покинул ее вселенную, взорвался, рассыпался на куски-осколки, разлетевшиеся по крутой спирали в бесконечную пустоту бесконечной ночи.

Как провела день, она не помнила. Ела, наверное, что-то. Наверное, новости смотрела в интернете. Рано легла спать.

Свернувшись калачиком в кровати, она подумала: «Как все гадко». А потом еще раз: «Как все гадко». И вдогонку спросила себя, а как она завтра будет просыпаться? С какими мыслями? Как будет с ними выбираться из-под одеяла, идти в ванную, потом завтракать?.. Вот со всей этой тошнотой?.. И одиночеством. И заброшенностью. И покинутостью.

Да что ты мелешь такое… Кем – покинутостью? Разве ты сегодня что-либо потеряла? Утратила? Живи себе спокойно дальше, Миколина, строй планы, разрабатывай стратегию новой выставки – ты этого очень хотела. Или отдохни сначала, развейся, как тоже хотела, а уж потом строй – с новыми силами и привычным азартом. Что ты чудишь? Что блажишь? Зачем себе страдания придумываешь, дебилка?

Заснуть не удавалось, мысли копошились растерянные, путаные. На их фоне внезапно оформилась одна, четкая: «Делать тебе здесь больше нечего. Пора уходить. Совсем».

От полной ее нелепости Людмила могла бы расхохотаться, если бы не вязкая тоска, наполнившая душу и разбившая параличом волю. Поэтому она лишь пробормотала: «Да пошла ты», – однако мысль никуда не делась и продолжила напористо пульсировать где-то над переносицей.

И откуда такая чушь заползает в голову?

Потом Люда услышала другую мысль, которая начала горячо перечить первой, и этот внутренний гвалт обходился, как ни странно, без ее участия, предоставляя хозяйке мозга роль пассивного наблюдателя. Безголосые голоса препирались, а Люда слушала. Или это она сама препиралась то с одним, то с другим поочередно?

Несколько путаных, сумеречных дней она провела под жестким ментальным прессингом, не зная, где спрятаться и куда деваться.

Чужеродные мысли не собирались слушаться ее приказов и отставать не желали. Они были словно две скользкие упругие змеи, напористые, наглые. Кто они – эти прилипшие к сознанию пиявки? Из какого параллельного мира доносятся их вкрадчивые голоса?

Психогенератор в соседнем подъезде? Экстрасенс-суггест, которому бывшая подруга Марго заказала Людмилу? Или атака темных бестелесных сущностей, ненавидящих род человеческий и творящих гадости, дай лишь слабину?

В психогенератор Людмиле как-то не верилось. Хотя с этой версией разобраться проще всего – достаточно отъехать подальше от дома и понаблюдать за собой. И в экстрасенса не верилось тоже. Незачем кому-то заказывать Люду, все в прошлом, откуда ушла, туда не вернется. Хотя Маргоша об этом не знает, что правда, то правда. Коли так, то плохо дело, от экстрасенса не уедешь. Или уедешь все-таки?

Но вот что точно – не уедешь от темных сил демонических.

Кстати, силы эти – миф или реальность? Если реальность, то как теперь быть? Подчиняться нельзя, сопротивляться все труднее. Почти и не осталось сил сопротивляться-то.

А может, шизофрения накрыла? Вот взяла и накрыла? И эти «ходоки» вовсе даже не чужие, а, как ни печально, производное ее собственного заболевшего внезапно сознания?

К голосам присовокупилось головокружение, какое-то противоестественное, как будто сам мозг внутри черепной коробки медленно вращается, создавая вакуум где-то посередине лба. Днем – голоса и головокружение, по ночам – голоса и тяжелый сон.

И она сдалась. В одну из бессонных ночей она поняла, что с нее хватит. Измучилась, натерпелась. Тем более что проблему ухода можно решить легко и безболезненно. Если принять солидную порцию клофелина, можно и алкоголем не запивать. Хорошая идея. Чистая смерть.

Людмила на ватных ногах добрела в потемках до аптечки, висящей в прихожей. У родителей в доме имелась аптечка. Ящичек из карельской березы в завитушках по окаему дверцы и с красным лаковым крестиком на ней. Стильная вещица эпохи Иосифа Виссарионовича. Бывшая бабушкина, по папкиной линии.

За дверцей точно должен быть клофелин, целый пузырик с клофелином, Людмила помнила. Но под руку ей попадалось все не то: блистеры с нурофеном и гевисконом, упаковка с бактерицидным пластырем, термометр, древний, ртутный, капли глазные и от насморка, много чего… Нательный крестик на пожелтевшей от времени ленточке, завязанной тугим узелком.

Крестик был алюминиевый, окрашенный желтой эмалью под золото. Кромки потерлись, и из-под «золота» выглядывало «серебро».

«Мой, что ли?» – рассеянно подумала Люда, извлекая вещицу из вороха лекарственных средств. Приблизила крестик к глазам. На передней стороне – распятие с Христом. На задней – какие-то буквы по перекладине.

Точно, ее, Людмилин крестик. Галка свой забрала и хранит дома в отдельной коробочке, а на шею повесила золотой. А Людмила про крестик забыла. Странно, что мама не прибрала его в шкатулку какую-нибудь. В аптечке держит. Или не странно?

«Спаси и сохрани», – прочитала про себя Людмила надпись затейливой вязью и повторила еле слышно: «Спаси и сохрани», и зачем-то приложила крестик к переносице.

Голоса притихли, а затем тишина в голове взорвалась трескучей болью, такой сокрушительной, что казалось, лопнет череп. Приступ длился недолго, полминуты, минуту, не больше, но Людмиле хватило, чтобы очнуться от гипноза.

Не надо сдаваться, сказала она себе. Бороться надо. Придумать способ, как с этой агрессией справиться. Придумать уловку и обмануть голоса.

Нужно сделать вид, что с ними согласна. Что сломлена, уничтожена, подчинена. И устроить себе шок, качественный такой, ужасненький шок, которым и отрезвиться. Напугаться хорошенько, чтобы впредь мысли о суициде не смогли ее атаковать, какая бы тяжкая по жизни ситуация ни приключилась.

Но недолго радовалась она своей придумке. До той поры радовалась, пока не заподозрила, что хитрый план ей подкинули те же «змеи».

Стало страшно и безнадежно.

Похоже, она угадала. Первый голос замолк, зато второй изменил тональность, сделался обеспокоенно-заботливым: «Не смей, будь осторожна, не ходи…» Но каким-то чутьем Люда понимала, что оба довольны.

Загнана. Обезволена. Измотана. Некуда деваться. Некуда!

Она поедет. Сделает это, чтобы обмануть… Кого? Их? Или на самом деле – себя?

А на самом деле она познакомилась с Анисьей.

Умора.

– Как тебя зовут? – спросила Людмила, уложив на пассажирское сиденье огромный пластиковый пакет, топорщащийся упаковкой подгузников, банками с сухой молочной смесью, бутылочками и прочим добром для малыша, что ей посоветовала купить общительная пожилая продавщица в отделе детских товаров.

До супермаркета они ехали молча. Не ко времени было девицу вопросами донимать. Сейчас пора.

Пассажирка сидела, неподвижно глядя поверх и мимо всего, притихнув после немых слез.

– Анисья.

– Можно просто Аня? Или Ася?

– Можно Анисья.

– А как детеныша зовут?

– Детеныши у зверей.

– Да? Извини. Как дочку зовут?

– Клавдия. Куда вы нас повезете?

– А куда тебя отвезти?

– Можно здесь оставить.

– Понятно. Значит, ко мне. Поедешь ко мне?

– Спасибо. Поеду. У меня с собой денег нет совсем.

– Ну действительно. Как же я не подумала. Зачем тебе было брать с собой деньги. А до эстакады как добралась? За такси платить надо.

– На такси у меня было.

– Вы с Клашей меня в нищету не вгоните. Чайку попьем, поспишь часик-другой, в себя придешь, а потом мы твоим позвоним, и они тебя заберут.

– Высадите меня.

– Что случилось?

– У меня нет «моих».

Ну дом-то у нее какой-нибудь есть, это точно. Не похожа она на бродяжку. Однако нужно ли ее туда везти вот прям сейчас? Еще кинется по горячим следам опять к какому-нибудь мосточку.

– Не дрейфь, Анисья. Никому звонить мы не станем. Ты отлежишься у меня немножко, в себя придешь, а потом расскажешь свою грустную историю. А что дальше мы с тобой будем делать, то потом решим. Хороший план?

– Да. Спасибо. Ваша семья не будет возражать?

– Наша семья на даче, – буркнула Людмила и больше на разговоры не отвлекалась, следя за дорогой. Маршрут был необъезженный, пестрел дорожными знаками и светофорами. Время от времени она бросала взгляд в зеркальце над лобовым стеклом, чтобы удостовериться, что с пассажирками все в порядке. Посмотрев в очередной раз, Анисью не обнаружила.

Оказалось, вышла из фокуса Анисья. Уткнулась лицом в колени, так что была видна только русая макушка, а розовый тючок с дитем покачивался на сиденье рядом.

«Тошнит», – подумала Люда и окликнула ее тихонько. Пассажирка неловко и не сразу распрямилась. Левой рукой она сдавливала шею, будто удерживаясь от крика, правой сжимала мобильник. Губы дрожали, глаза измученные, затравленные.

Людмила поспешно свернула в проулок и остановилась у бордюра, включив аварийки. Вытянула из руки пассажирки телефон, спросила: «Ознакомиться разрешишь?»

Та молча кивнула.

На дисплее высветилось сообщение: «Ну что, убогая, слабо стало? И где твоя месть? Больше не хочешь, чтобы он всю жизнь считал себя виноватым?»

Их было более десятка, эсэмэсок с провокациями. Первая поступила неделю назад. Самая свежая – только что.

«Он тебя ненавидит, инвалидка».

«Они с невестой ржали над тобой, придурочной графиней».

«Такие, как ты, никому не нужны, убирайся, уродина, на тот свет и личинку свою прихвати».

«В гробу тебе самое место».

Судя по смыслу самого свежего послания, автор текстов уже осведомлен об Анисьиных сегодняшних результатах. Следил? Возможно.

Номер, с которого были отправлены месседжи, не определился. Ну, конечно. Как могло быть иначе.

«Подонок», – ругнулась Людмила и, приоткрыв дверцу, швырнула мобильник под колеса проезжающего мимо фургона с рекламой интернет-магазина на борту. Гаджет хрустнул, словно таракан под тапкой, а пассажирка, переведя негодующий взгляд с раздавленных останков на Людмилу, возмущенно пропищала:

– Вы психопатка?

– Можешь считать, что да.

– Зачем смартфон-то было выбрасывать?! Могли бы просто сим-карту…

Тут Людмила не выдержала и рявкнула:

– Сим-карту ты и сама могла выбросить! Еще неделю назад!

– Не могла, – жалобно проскулила Анисья и снова заплакала. – А вдруг он мне захочет позвонить? И как же тогда сможет дозвониться?

– Стоп, стоп, успокойся, – торопливо проговорила Людмила, не желая нового потока слез. – Я не знаю, что между вами произошло, но не проще ли было тебе позвонить ему самой? И не пришлось бы нервы мотать в ожидании и мерзости эти читать…

– Конечно же, я звонила, – хлюпая носом, сказала Анисья. – Я же не психопатка. Он поменял мобильный номер. Написал мне, что знать меня больше не хочет, и поменял.

– И ты продолжала ждать от него звонка?! И после этого заявляешь, что не психопатка?

– А что в этом такого?

– Непонятно тебе? Даже странно. Какого значения мотив заставит, вот, например, тебя поменять номер телефона? С учетом того, что на твоем мобильном куча нужных и важных контактов, и эти люди теперь не смогут до тебя дозвониться, а значит, и отыскать?

– То есть вы хотите сказать…

– Вот только не рыдай снова, лады? Мужика ты себе найдешь влегкую. Главное, у тебя теперь детеныш есть, извини, ребенок. А мужики – они как мусор, повсюду.

– Вы не понимаете! – простонала Анисья.

– Отчего же? – холодно сказала Люда. – Прекрасно тебя понимаю. Меня Людмилой зовут.

– А по отчеству? – деловито спросила, сморкаясь, Анисья.

– Валерьевна. Можно просто Людмила.

– А у вас есть дети, Людмила Валерьевна?

– Успею еще, – поворачивая в замке зажигания ключ, процедила Людка, припомнив со злобной горечью, сколько времени было бездарно потрачено на карьеру, бизнес и поиски «достойного» мужа.

Когда, легонько подпихивая в спину пассажирку, за время пути поменявшую статус на «жиличка», Людмила столкнулась в дверях подъезда с Серегой Портновым, сердце ее не забилось тревожно и часто, и дыхание не перехватило, и мысли не спутались. Удивившись и порадовавшись, что наваждение рассеялось, и теперь Серега интересует ее не больше, чем любой из бывших ее одноклассников, и ценность его присутствия в Людкиной жизни снизилась до нуля, а значит, и ненавистные голоса, засорявшие мозг, больше не страшны, она проговорила, обращаясь к Анисье: «Ты иди покамест, на второй поднимайся, я скоро».

Анисья с Клашей на руках послушно направилась внутрь подъезда, Сергей посторонился, чтобы их пропустить. Потом взглянул вопросительно на Люду, недоумевая, отчего та медлит.

Подождав, когда силуэт Анисьи скроется за поворотом лестницы, Людмила с холодным спокойствием взглянула Портнову в глаза и спросила: «К тебе приходили из полиции?» Он ответил после недолгой паузы: «Полагаю, тебе это известно», – и сделал движение, чтобы уйти, но Людка не позволила. «Это ты убил Зинаиду Михайловну?» – заступив ему дорогу, спросила она, как в ледяную воду бросилась. «Зачем?» – пожал он массивными плечами. «Тебе виднее. И алиби у тебя нет, ведь так?» – не отставала Людмила. Сергей пристально взглянул на нее и спросил: «Алиби? А где ты сама была в это время?» Дикий вопрос.