Текст книги "Премия за риск"

Вымогатель

Детрингера выслали с родной планеты Ферланг за «преступные действия чрезвычайной непристойности». Он нахально цыркнул сквозь зубы во время Резвой Созерцательности и передернул задним голенопятом, когда Великий Региональный Вездесущий удостоил его плевка.

Подобная наглость обычно наказуема всего лишь парой десятков лет «безоговорочного остракизма». Но Детрингер усугубил вину, совершив «преднамеренное ослушание» на Встрече Поминовения, где во всеуслышание и с подробностями предавался воспоминаниям о своих грязных любовных похождениях.

Его последний антиобщественный поступок не имел себе равных в новейшей истории Ферланга: Детрингер проявил «неприкрытое злобное насилие» по отношению к некоему Уканистеру, обнаружив «явную публичную агрессивность», которой планета не знала со времен первобытной Эпохи Смертельных Игр.

Этой отвратительной выходкой, следствием которой для Уканистера явились не только телесные повреждения, но и тяжкий моральный удар, Детрингер и заработал себе высшую меру наказания – «бессрочное изгнание».

Ферланг – четвертая по счету планета в системе на краю галактики. Детрингера вывезли в межгалактическую пучину и бросили в крошечном недоснаряженном спортивном кораблике на произвол судьбы. Вместе с ним в ссылку добровольно отправился и его преданный механический слуга Ичор. Жены Детрингера – задорная шаловливая Марук, высокая задумчивая Гвенкифер и неугомонная лопоухая Уу – официально расторгли брак с ним Торжественным Актом Вечного Презрения. Восемь его детей прошли через Обряд Отречения, хотя поговаривали, что Дерани – младшая – потом прошептала: «Что б ты там ни натворил, папка, я все равно тебя люблю».

Детрингеру, разумеется, не дано было этим утешиться. Очень скоро запасы энергии на утлом суденышке, брошенном в безбрежный океан пространства, истощились, и Детрингер, когда пришлось перейти на строгий рацион, изведал голод, холод, жажду и пульсирующую головную боль кислородного голодания. Со всех сторон его окружала убийственная пустота необъятного космоса, нарушаемая лишь безжалостным блеском звезд. Не видя смысла расходовать скудные запасы горючего в межгалактических пучинах, которые способны до дна исчерпать резервуары самых гигантских звездолетов, он выключил двигатели. Следовало беречь топливо для межпланетного маневрирования, если столь маловероятная возможность представится. Время сковало его густым черным желе. Существо слабое, лишившись привычного окружения, наверняка предалось бы отчаянию и потеряло рассудок. Но не в натуре Детрингера было падать духом. Осужденный занимался гимнастикой, погружался в высокоскоростную медитацию, каждый «вечер» устраивал концерты преданному Ичору, который отнюдь не отличался музыкальным слухом, и сотнями других способов, изложенных в «Пособии по выживанию в одиночку», избегал губительных мыслей о неизбежности смерти.

Так шло время, пока в окружающем пространстве все резко не изменилось. Космический штиль уступил место игре электрических разрядов, что грозило новыми бедствиями. Мощный шторм налетел на кораблик и швырнул его в самую бездну. Суденышко спасла собственная беспомощность. Покорно гонимый штормовым фронтом, кораблик уцелел.

Едва ли стоит описывать испытания, выпавшие на долю его пассажиров. Главное – они выжили. Через некоторое время после того, как титанические волны успокоились, Детрингер очнулся и открыл затуманенные глаза. Потом он поглядел в иллюминаторы и снял показания навигационных приборов.

– Ну вот, межгалактические пучины и позади, – сообщил он Ичору. – Нас вынесло к границе планетной системы.

Ичор приподнялся на алюминиевом локте и произнес:

– Тип солнца?

– Тип О, – ответил Детрингер.

– Слава Создателю! – вознес хвалу Ичор и рухнул, истощив заряд своих батарей.

Последнее дуновение космического ветерка затихло прежде, чем суденышко пересекло орбиту внешней планеты – девятнадцатой от молодого жизнедарящего светила. Несмотря на возражения Ичора, считавшего, что энергию надо беречь на крайний случай, Детрингер зарядил робота от корабельных аккумуляторов.

Собственно, крайний случай был налицо. Приборы показывали, что только на пятой от солнца планете Детрингер мог обойтись без специальных средств жизнеобеспечения. Но оставшегося топлива до далекой цели явно не хватало, а в космосе снова царил штиль.

Можно было сидеть тихо, в надежде на случай – вдруг их подхватит какое-нибудь течение или даже шторм. Но срок, отпущенный пассажирам корабельными запасами, был так невелик, что не приходилось рассчитывать ни на то ни на другое. К тому же течения и штормы, если и возникают, далеко не всегда оказываются попутными.

Детрингер выбрал более активный и, возможно, более опасный путь. Рассчитав оптимальный курс и скорость, он решил двигаться вперед до тех пор, пока позволят запасы горючего.

Ценой неимоверных усилий и благодаря виртуозному пилотированию Детрингер, до капли рассчитав расход топлива, изловчился приблизиться к заветной цели на двести миллионов миль. Потом пришлось отключить двигатели. Горючего осталось в обрез, только для приземления.

Суденышко дрейфовало в космосе, все еще двигаясь к пятой планете, но столь медленно, что и тысячи лет не хватило бы добраться до ее атмосферы. Едва ли требовалось особое воображение, чтобы представить кораблик гробом, а себя – его преждевременным обитателем. Но Детрингер гнал прочь подобные мысли и не отступал от принятого им режима: гимнастика, концерты и высокоскоростная медитация.

Ичор был этим несколько озадачен. Ортодокс по складу ума, он тактично указал на неуместность и, следовательно, безрассудность подобного поведения в создавшейся ситуации.

– Ты, конечно, прав, – бодро ответил Детрингер. – Но позволь напомнить тебе, что Надежда, пусть даже неосуществимая, входит в число Восьми Нерациональных Благ и, стало быть (согласно Второму Патриарху), на порядок выше любого из Здравых Предписаний.

Убежденный ссылкой на Патриарха, Ичор скрепя сердце согласился с Детрингером и даже спел в унисон с ним парочку псалмов (сцена столь же комичная для глаза, сколь и невыносимая для слуха).

Запасы энергии неумолимо таяли. Рацион пришлось урезать вдвое, потом вчетверо: агрегаты едва функционировали. Тщетно умолял Ичор своего хозяина влить заряд его батарей в студеные обогреватели корабля. Дрожа от холода, Детрингер упорно отказывался.

Возможно, темперамент влияет на естество. Если бы не натура Детрингера, вряд ли сильное попутное течение появилось бы именно тогда, когда от запасов энергии остались одни воспоминания.

Собственно, приземление оказалось весьма простым для пилота такого мастерства и везения. Словно пушинку, опустил Детрингер корабль на зеленую поверхность планеты. Когда он окончательно выключил двигатели, топлива оставалось ровно на тридцать восемь секунд.

Ичор пал на колени и восславил память Создателя, не забывшего дать им прибежище. Но Детрингер отрезвил его:

– Прежде чем лить слезы умиления, давай лучше оглядимся.

Пятая планета оказалась вполне гостеприимной: здесь было все необходимое для жизни и почти ничего из излишеств. Но изгнанники скоро поняли, что прикованы к планете навеки: лишь высокоразвитая цивилизация могла создать топливо для корабельных двигателей, а воздушная разведка не обнаружила в этом радушном живописном мире даже следа разумных существ.

Простым переключением проводов Ичор подготовил себя к проживанию отведенного ему срока в сем ниспосланном свыше местечке и рекомендовал Детрингеру тоже смириться с неизбежным.

– В конце концов, – резонно заметил он, – даже раздобудь мы топливо, куда нам лететь? Всякая подобная попытка на этом крошечном суденышке равносильна самоубийству.

Детрингера не убедили его рассуждения.

– Лучше бороться и принять смерть, чем, прозябая, сохранить жизнь, – заявил он.

– Хозяин, – почтительно заметил Ичор, – сие ересь.

– Вероятно, – беззаботно согласился Детрингер. – Но так уж я полагаю. А интуиция подсказывает мне – что-нибудь подвернется.

Ичор содрогнулся и втайне вознес молитву во спасение души хозяина. Он все же надеялся, что Детрингер примет Помазание Вечного Одиночества.

Капитан Эдвард Мэйкнис Макмиллан стоял посреди главной рубки исследовательского судна «Дженни Линд» и изучал ленту, которая струилась из координирующего компьютера серии 1100. Было очевидно, что в пределах ошибки корабельных приборов новая планета не таит никаких опасностей.

К этой минуте Макмиллан шел всю жизнь. Блестяще закончив курс естественных наук в Таоском университете, он продолжал заниматься ядерной физикой. Его докторская работа «Некоторые предварительные заметки относительно науки межзвездного маневрирования» была одобрительно встречена коллегами и с успехом издана для широкой публики под названием «Затерянные и найденные в глубоком космосе». Это да еще большая статья в журнале «Природа», озаглавленная «Использование теории отклонения в приемах и методах посадки», сделали единственной его кандидатуру на пост капитана первого американского звездолета.

Это был высокий, крепкого телосложения, красивый мужчина с преждевременной сединой в свои тридцать шесть лет. Как пилот он не знал себе равных – его реакции поражали непогрешимой точностью и уверенностью.

Значительно хуже ему давались отношения с людьми. Макмиллан был отмечен какой-то робостью и чрезвычайной застенчивостью. Принимая всякое решение, он неизменно мучился сомнениями, что, возможно, достойно уважения в философии, но, безусловно, обнаруживает слабость командира.

В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в комнату вошел полковник Кеттельман.

– На первый взгляд здесь недурно. Как по-вашему? – заметил он.

– Профиль планеты производит благоприятное впечатление, – сухо отозвался Макмиллан.

– Прекрасно, – заключил Кеттельман и тупо уставился на данные, представленные компьютером. – Что-нибудь интересное?

– И немало. Все говорит о наличии уникальной растительности. Кроме того, наши биологические пробы обнаружили некоторые аномалии…

– Я не об этом, – отмахнулся Кеттельман, выказывая презрение, которое порой испытывает прирожденный солдат к бабочкам и цветочкам. – Я имею в виду кое-что поважнее: армию, космический флот…

– Там, внизу, похоже, нет и следа цивилизации, – пожал плечами Макмиллан. – Сомневаюсь, что мы найдем здесь разумную жизнь.

– Кто знает… – с сомнением проговорил Кеттельман.

Это был коренастый, крепкий и непоколебимый в суждениях человек, ветеран многих кампаний. Майором он сражался в джунглях Гондураса в так называемой Фруктовой войне, закончив ее подполковником. Звание полковника ему принес злополучный нью-йоркский мятеж, во время которого он лично повел своих людей на штурм казначейства и удерживал Сорок вторую улицу от прорыва Беспутного батальона.

Бесстрашный, с репутацией отца солдатам и безупречным послужным списком, он был на короткой ноге со многими сенаторами и техасскими миллионерами и сумел добиться заветного назначения на пост командующего военными операциями корабля «Дженни Линд». Теперь он с нетерпением ждал той славной минуты, когда боевой отряд из двадцати морских пехотинцев ступит на поверхность планеты. Это событие волновало его чрезвычайно. Плевать на показания приборов! Кеттельман отлично знал, что внизу могло затаиться что угодно, выжидая, чтобы ударить, изувечить и убить, если он не ударит первым.

– Правда, кое-что там есть, – добавил Макмиллан. – Мы обнаружили космический корабль.

– Ага! – удовлетворенно крякнул Кеттельман. – Я так и думал. Вы засекли только один?

– Да, очень маленький, раз в двадцать меньше нашего, явно безоружный.

– Они хотят, чтобы вы именно так и думали, разумеется, – заявил Кеттельман. – Интересно, где остальные?

– Какие «остальные»?

– Остальные вражеские корабли, войска, ракеты «земля – космос» и все прочее.

– Присутствие одного корабля логически не обусловливает присутствия другого, – заметил капитан Макмиллан.

– Вот как? Послушайте, Эд, меня учили логике джунгли Гондураса, – наставительно сказал Кеттельман. – По тамошним правилам: где нашли одну обезьяну с мачете, там в зарослях притаились еще пятьдесят. И не зевай, а то живо лишишься ушей. Стоит замешкаться в поисках доказательств, и вас прикончат в два счета.

– Здесь несколько иные условия, – не согласился Макмиллан.

– Ну и что?

Макмиллан внутренне вздрогнул и отвернулся. От общения с Кеттельманом он испытывал почти физическую боль. Полковник был сварлив и упрям, легко впадал в ярость и отличался категоричностью суждений, основанных, как правило, на незыблемом фундаменте его поразительного невежества. Капитан знал, что эта антипатия взаимна. Он прекрасно понимал: Кеттельман считает его мягкотелым, годным разве что для научных изысканий.

К счастью, их обязанности были четко определены и разграничены. Но, видно, лишь до сих пор.

Детрингер и Ичор, стоя под сенью деревьев, наблюдали за безупречной посадкой большого космического корабля.

– Что и говорить, пилот – истинный ас, – заметил Детрингер. – Знакомство с ним я почел бы за честь для себя.

– Думаю, вам представится такая возможность, – отозвался Ичор. – То, что они приземлились рядом с нами, имея в распоряжении всю поверхность планеты, вряд ли может оказаться случайностью.

– Они нас, конечно, обнаружили, – согласился Детрингер. – И решили действовать прямо, как поступил бы на их месте и я.

– Ваши рассуждения не лишены здравого смысла, – сказал Ичор. – Но как будете действовать вы на своем месте?

– Прямо, разумеется!

– Исторический момент, – вздохнул Ичор. – Представитель ферлангского народа скоро встретит первых разумных существ. Ирония судьбы – столь великая миссия ниспослана преступнику!

– Эта великая миссия, как ты выражаешься, была навязана мне силой. Уверяю тебя, я ее не домогался. Да, между прочим, думаю, лучше не упоминать о моих маленьких разногласиях с властями Ферланга.

– Вы хотите солгать?

– Зачем так резко! – поморщился Детрингер. – Считай, что это – желание спасти соотечественников от стыда за своего эмиссара.

– Что ж, пожалуй.

Детрингер пристально посмотрел на своего механического слугу:

– Мне кажется, Ичор, ты не совсем одобряешь мои действия?

– Вы правы, сэр. Но, пожалуйста, поймите меня: я предан вам безоглядно и в любую минуту не колеблясь пожертвую своей жизнью ради вашего благополучия. Я буду служить вам до самой смерти – и дальше, если это возможно. Но преданность конкретному лицу не может поколебать моих религиозных, социальных и этических убеждений. Я люблю вас, сэр, но не могу одобрить ваше поведение.

– Считай, что я предупрежден, – сказал Детрингер. – А теперь давай обратим внимание на наших незнакомцев. Люк открывается. Они выходят.

– Выходят солдаты, – уточнил Ичор.

Вновь прибывшие оказались двуногими и, как и сам Детрингер, имели по две верхние конечности, по одной голове, одному рту, одному носу, у них не было ни антенн, ни хвостов. Судя по снаряжению, они определенно являлись солдатами. Каждый был тяжело нагружен множеством предметов, в которых угадывались огнестрельное оружие, газовые и разрывные гранаты, лучеметы, ракеты малого радиуса действия с атомными боеголовками и много чего еще. Тела их защищали бронекостюмы, а головы – прозрачные шлемы. Отряд состоял из двадцати человек и, очевидно, командира, который на первый взгляд казался безоружным. Он держал в руке только гибкую палочку – вероятно, символ власти, – которой постукивал себя по левой нижней конечности, и неторопливо шествовал во главе солдат.

Солдаты цепью продвигались вперед, перебегая от дерева к дереву. Весь их вид свидетельствовал о крайней подозрительности и готовности к самым решительным действиям. Офицер не снисходил до осторожности, шел прямо вперед, демонстрируя либо беспечность, либо напускную храбрость, либо просто глупость.

– Хватит сидеть в кустах, – решил Детрингер. – Пора выйти и встретить их с достоинством, приличествующим эмиссару ферлангского народа.

Детрингер тут же выступил вперед и в сопровождении Ичора двинулся навстречу солдатам. В эту минуту он был великолепен.

На борту «Дженни Линд» каждый знал о существовании чужого космического корабля. Так что присутствие на этом корабле инопланетного обитателя, который сейчас браво шел на гвардейцев Кеттельмана, не должно было вызвать потрясения.

Но вызвало. Оказалось, гвардейцы не готовы встретить настоящего, живехонького инопланетянина. Событие грозило самыми непредсказуемыми последствиями. А отсюда – каковы должны быть самые первые слова? Как бы в этот исторический момент не ударить в грязь лицом. Сколько ни старайся, неминуемо придумаешь что-то вроде: «Доктор Ливингстон, полагаю?» Над вашими словами, банальными они кажутся или выспренними, люди будут смеяться веками. Что и говорить, такая встреча грозила величайшим позором.

И капитан Макмиллан, и полковник Кеттельман лихорадочно искали достойное начало и неизменно отвергали каждый новый вариант, втайне надеясь, что в переводящем компьютере С-31 полетит транзистор. Каждый морской пехотинец молил Бога, чтобы инопланетянин заговорил не с ним. Даже корабельный кок потерял голову: не дай бог, инопланетянин в первую очередь поинтересуется, что они едят.

Но до Кеттельмана им всем было далеко. «Черта с два, уж я-то с ним первым не заговорю!» – однозначно решил он. Полковник замедлил шаг, рассчитывая, что солдаты выдвинутся вперед. Но его люди остановились, не решаясь обогнать командира. Капитан Макмиллан, шедший за морскими пехотинцами, тоже остановился, проклиная себя за то, что выступает в полной парадной форме при всех регалиях. Он не сомневался, что выглядит самым представительным и инопланетянин непременно подойдет прямо к нему.

Земляне застыли на месте. Инопланетянин приближался. Замешательство в рядах землян перешло в панику. Морские пехотинцы явно собрались уносить ноги. Это не укрылось от внимания Кеттельмана. Полковник оцепенел от мысли, что сейчас они обесчестят его и его вооруженные силы.

Тут он вспомнил о газетчиках. Конечно же, газетчики! Пускай кашу расхлебывают газетчики: им за это платят.

– Взвод, стой! – скомандовал полковник.

Инопланетянин тоже остановился, пытаясь понять, что происходит.

– Капитан, – обратился Кеттельман к Макмиллану, – предлагаю для этого исторического момента спустить… я имею в виду – выпустить газетчиков.

– Прекрасная идея, – согласился Макмиллан и распорядился вывести из анабиоза и прислать сюда представителей печати.

Затем все стали ждать.

Представители печати хранились в особом помещении. Табличка на двери гласила: «Анабиоз – посторонним вход воспрещен». Ниже от руки было добавлено: «Поднимать только в случае сенсации».

Внутри помещения в индивидуальных капсулах находились пятеро журналистов и журналистка. Они единодушно решили, что небогатые событиями годы, которые потребуются «Дженни Линд», чтобы куда-нибудь прилететь, явятся пустой тратой субъективного времени, и погрузились в анабиоз, пока не случится что-либо заслуживающее их внимания. Меру сенсационности доверили определить капитану Макмиллану, который в студенческие годы сотрудничал в газете «Солнце Финикса».

Рамон Дельгадо, инженер-шотландец с весьма необычной биографией, получил приказ разбудить корреспондентов. Пятнадцать минут спустя, еще не совсем пришедшие в себя, журналисты уже рвались узнать, что происходит.

– Мы совершили посадку на планете земного типа, – объявил Дельгадо, – но без всяких следов цивилизации и разумной жизни.

– А разбудили нас для чего? – возмутился Квебрада из Северо-восточного агентства новостей.

– Дело в том, – продолжал Дельгадо, – что здесь находится космический корабль и на нем, естественно, разумный инопланетянин.

– Тогда другое дело, – сказала Милисент Лопец, сотрудница издания «Женская одежда». – Вы не обратили внимания, как он одет?

– Установлено ли, насколько он разумен? – спросил Матеас Упман из «Нью-Йорк таймс».

– Каковы были его первые слова? – поинтересовался Анжел Потемкин из Эн-би-си-Си-би-эс-Эй-би-си.

– Он ничего не говорил, – ответил инженер Дельгадо. – Его пока ни о чем не спрашивали.

– Вы хотите сказать, – изумился Е. К. Кветцатла из Западного агентства новостей, – что первый в истории человечества инопланетянин стоит столбом и никто не берет у него интервью?!

И газетчики, прихватив камеры и магнитофоны, ринулись к выходу. Проморгавшись на ярком солнце, трое журналистов схватили переводящий компьютер С-31, а потом снова бросились вперед, растолкали морских пехотинцев и в мгновение ока окружили инопланетянина.

Упман включил С-31 и протянул второй микрофон инопланетянину, который после некоторого колебания взял его.

– Проверка. Раз-два-три. Вы поняли, что я сказал?

– Вы сказали: «Проверка. Раз-два-три», – произнес Детрингер.

Все облегченно вздохнули: первые слова были наконец сказаны, и Упман во всех учебниках истории будет выглядеть настоящим идиотом. Упмана, однако, нисколько не беспокоило, как он будет выглядеть, – лишь бы его имя вообще вошло в учебники. Он продолжал интервью. К нему присоединились остальные.

Детрингеру пришлось рассказать, что он ест, как долго и как часто спит, в чем его частная жизнь отклоняется от ферлангской нормы, каковы его первые впечатления о землянах. Дальше посыпались вопросы о философских воззрениях, количестве жен, как он с ними уживается, и вообще о том, каково быть инопланетянином. Ему пришлось назвать свою профессию, хобби, поговорить о склонности к садоводству, перечислить свои развлечения. Его вынудили рассказать, был ли он когда-нибудь пьян и как именно, признаться о внебрачных связях, описать любимый вид спорта, изложить свои взгляды на межзвездную дружбу, на преимущества и недостатки хвостатости и на многое, многое другое.

Капитан Макмиллан уже раскаивался, что пренебрег своими обязанностями. Он вышел вперед, чем спас инопланетянина от бесконечного потока вопросов.

Полковник Кеттельман тоже двинулся за ним, ведь именно он, в конце концов, отвечает за безопасность экспедиции и его долг – узнать истинные намерения чужеземца.

Произошла небольшая стычка – выяснение отношений. В результате было решено, что Макмиллан, как символический представитель народов Земли, первым проведет беседу с инопланетянином. Однако эта церемониальная встреча явится чистой формальностью. Потом с Детрингером станет разговаривать Кеттельман, и по результатам беседы будут предприняты дальнейшие шаги.

Таким образом, все противоречия были улажены, и Детрингер уединился с Макмилланом. Пехотинцы возвратились на корабль, составили оружие и вновь принялись чистить ботинки.

Ичор остался на месте. В него вцепился представитель Среднезападного агентства новостей. Этот представитель, Мельхиор Каррера, сотрудничал еще и в таких изданиях, как «Общедоступная механика», «Плейбой», «Роллинг стоун» и «Лучшие труды по автоматизации». Интервью получилось весьма занимательным.

Беседа Детрингера с капитаном Макмилланом прошла блестяще. Оба тактичные, терпимые, стремящиеся понять точку зрения собеседника, они во многом сошлись во взглядах и почувствовали друг к другу определенную симпатию. Капитан Макмиллан не без удивления отметил, что инопланетянин Детрингер ближе ему, чем полковник Кеттельман.

Последовавший затем разговор с Кеттельманом прошел совсем в ином ключе. После обмена любезностями полковник приступил прямо к делу.

– Чем вы тут занимаетесь? – без обиняков спросил он.

Детрингер готов был объяснить свое положение:

– Мой корабль – часть передовых разведывательных сил космического флота Ферланга. Шторм сбил меня с курса, и, когда кончилось топливо, мне пришлось совершить вынужденную посадку.

– Итак, вы беспомощны.

– В высшей степени. Хотя, разумеется, временно. Как только будут подготовлены необходимое оборудование и персонал, за мной пошлют спасательный корабль. Но на это потребуется время. Так что буду вам крайне признателен, если вы найдете возможным выделить мне немного топлива.

– Гммм… – Полковник Кеттельман нахмурился.

– Прошу прощения?

– «Гммм», – сказал переводящий компьютер С-31, – это вежливый звук, обозначающий короткий период молчаливого раздумья.

– Чушь собачья! – рявкнул Кеттельман. – «Гммм» вовсе ничего не значит. Так, говорите, вам нужно топливо?

– Да, полковник, – подтвердил Детрингер. – Судя по внешним признакам, наши двигатели, как мне кажется, весьма схожи.

– Система двигателей на «Дженни Линд»… – начал С-31.

– Минутку, это секретные сведения! – возмущенно оборвал Кеттельман.

– Отнюдь нет, – возразил компьютер. – Последние двадцать лет эта система используется на Земле повсеместно, а в прошлом году ее рассекретили официально.

– Гмм… – протянул полковник и с видом страдальца стал слушать подробности об устройстве корабельных двигателей.

– Так я и думал, – кивнул Детрингер. – Мне даже ничего не придется изменять. Ваше топливо можно использовать в том виде, как оно есть. Конечно, если вы сможете поделиться им.

– О, тут как раз нет никаких затруднений, – сказал Кеттельман. – У нас его полно. Но, на мой взгляд, нам сперва следует кое-что обговорить.

– Что именно? – поинтересовался Детрингер.

– Послужит ли это нашей безопасности.

– Не вижу связи.

– Это вполне очевидно. На Ферланге, судя по всему, технически высокоразвитая цивилизация. А, являясь таковой, она представляет для нас потенциальную угрозу.

– Мой дорогой полковник, наши планеты находятся в разных галактиках!

– Ну и что? Мы, американцы, всегда старались воевать как можно дальше от дома. Может быть, и у вас на Ферланге так заведено.

Детрингер не потерял самообладания:

– Мы – мирный народ и глубоко заинтересованы в межпланетной дружбе и сотрудничестве.

– Это слова, – вздохнул Кеттельман. – А где гарантии?

– Полковник, – возмутился Детрингер, – вы, случайно, слегка не… – он запнулся в поисках подходящего слова, – тронулись?

– Он желает знать, – услужливо разъяснил С-31, – не склонны ли вы к паранойе.

Кеттельман рассвирепел. Ничто не могло разозлить его больше, чем намеки на психическую неполноценность. Ему начинало казаться, что его травят.

– Вы меня не дразните! – зловеще предупредил он. – Ну а почему бы мне в интересах земной безопасности не приказать уничтожить вас вместе с вашим кораблем? Когда прилетят ваши соплеменники, нас уже след простынет, и они ни шиша не узнают.

– Подобные действия не лишены были бы смысла, – сказал Детрингер, – не поддерживай я постоянную радиосвязь. Как только я увидел ваш корабль, сразу же связался с базовым командованием. Я сообщил им все, что мог, включая предположение о типе вашего солнца, основанное на вашем физическом строении, и вероятное месторасположение вашей родины по результатам анализа ионного хвоста.

– Ишь умник… – с досадой произнес Кеттельман.

– Я проинформировал командование и о том, что запрошу из ваших явно обильных запасов немного топлива. Полагаю, отказ в моей просьбе будет рассматриваться как крайне недружелюбный акт.

– Я об этом не подумал, – признался Кеттельман. – Гмм… У меня есть приказ не провоцировать межзвездных инцидентов.

– Вот видите! – многозначительно сказал Детрингер.

Наступило долгое напряженное молчание. Кеттельману претила сама мысль о помощи существу, которое вполне могло оказаться врагом. Однако, по-видимому, иного пути не было.

– Ну ладно, – решил он наконец. – Завтра я пришлю топливо.

Детрингер выразил благодарность, а затем пустился рассказывать о неисчислимой боевой технике Космических вооруженных сил Ферланга. Он в немалой мере преувеличивал. Если не сказать, что в его описаниях не было и слова правды.

Ранним утром возле корабля Детрингера появился землянин с канистрой горючего. Детрингер предложил ее где-нибудь поставить, но землянин, ссылаясь на приказ полковника, настоял на том, чтобы войти в крошечную рубку суденышка и лично опорожнить канистру в топливный бак.

– Что ж, начало положено, – сказал Детрингер Ичору. – Надо еще шестьдесят таких канистр.

– Но почему они посылают по одной канистре? – поинтересовался Ичор. – Уж очень нерационально.

– Это смотря с чьей точки зрения.

– Что вы имеете в виду?

– Надеюсь, ничего неприятного. Впрочем, поживем – увидим.

Шли часы. Наступил вечер, но никто больше не приходил. Детрингер отправился к земному кораблю и, отмахнувшись от репортеров, потребовал встречи с Кеттельманом.

Ординарец провел его в каюту полковника. Стены этого скромно обставленного помещения украшали предметы, видимо призванные запечатлеть особо памятные моменты из жизни владельца: два ряда медалей поблескивали на черном бархате в солидном золотом обрамлении, доберман-пинчер скалил клыки с фотографии, особенно поражала сморщенная высохшая человеческая голова, трофей осады Тегусигальпы. Сам полковник в шортах цвета хаки занимался гимнастикой, сжимая пальцами рук и ног резиновые мячики.

– Да, Детрингер, чем могу быть полезен?

– Я пришел узнать, почему вы не присылаете мне топливо.

– Вот как? – Кеттельман выпустил мячики и уселся в кожаное кресло. – Я отвечу вам вопросом на вопрос. Детрингер, как вы ухитряетесь держать радиосвязь без аппаратуры?

– Кто сказал, что у меня нет радиоаппаратуры? – возмутился Детрингер.

– Первую канистру вам принес инженер Дельгадо. Ему было приказано осмотреть ваше оборудование. Он доложил, что на вашем корабле нет никаких признаков радиоаппаратуры. Инженер Дельгадо – специалист в этой области.

– Достижения миниатюризации… – начал Детрингер.

– Да-да. Но у вас вовсе ничего нет. Могу еще добавить, что, приближаясь к планете, мы вели радиоперехват на всех возможных частотах и никаких передач не обнаружили.

– Я все могу объяснить, – сказал Детрингер.

– Сделайте одолжение.

– Это достаточно просто. Я вас обманывал.

– Очевидно. Но это ничего не объясняет.

– Дайте мне закончить. Видите ли, мы, ферлангцы, не менее вас заботимся о собственной безопасности. Пока мы почти ничего не знаем о вас, здравый смысл диктует нам по возможности меньше информации сообщать и о себе. Если вы легковерны и простодушны и примете за чистую монету то, что мы полагаемся на столь примитивную систему связи, как радио, это даст нам преимущество при встрече с вами при неблагоприятных обстоятельствах.

– Так как же вы сообщаетесь?

Детрингер явно колебался с ответом.

– Думаю, большой беды не будет… – наконец сказал он. – Рано или поздно вы все равно узнаете, что мой народ обладает телепатическими способностями.

– Телепатическими? Вы утверждаете, что можете передавать и принимать мысли?

– Совершенно верно, – кивнул Детрингер.

Кеттельман пристально посмотрел на него:

– Хорошо, тогда что я сейчас думаю?

– Вы думаете, что я лжец, – сказал Детрингер.

– Так точно, – подтвердил Кеттельман.