Текст книги "Томка. Начало"

Томка. Начало
Роман Грачев

© Роман Грачев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

От автора

Есть книги, которые можно читать с любого места. Например, сборники рассказов. Я всегда их любил. Что может быть лучше, чем короткая история страниц на сто с началом и концом, способная скрасить тихий вечер с кружкой горячего чая? Да, книги с короткими историями нельзя сравнивать с большими романами, в которых живешь неделями, погружаясь с головой и выныривая на поверхность лишь для того, чтобы глотнуть воздуха, но, как говаривал Стивен Кинг, короткие рассказы напоминают поцелуй незнакомки в темной комнате.

Есть и книги, состоящие из ОЧЕНЬ коротких историй. Незаменимая вещь для тех, кто много времени проводит в залах ожидания, пользуется общественным транспортом или любит посидеть на лавочке в парке. Миниатюры, сценки, реплики, заметки, размышления – все это даже не поцелуи незнакомки, а ее легкое прикосновение пальчиком к щеке или губам. И такие сборники действительно можно читать не оставляя закладок. Это книги многоразовые, к ним возвращаешься снова и снова. К лучшим образцам подобной литературы относятся, например, «Соло на ундервуде» Сергея Довлатова, «Мактуб» Паоло Коэльо, «Изюм из булки» Виктора Шендеровича. Есть и много других.

Не обладая достаточной степенью самоуверенности, чтобы ставить себя в один ряд с упомянутыми авторами, тем не менее, я решил составить свой собственный сборник. Книга, которую вы только что закачали в свой гаджет, собрана из материалов, легших в основу остросюжетного литературного сериала «ТОМКА». Первый сезон «Томки» – это пять относительно больших романов, героями которых стали частный детектив и его шестилетняя дочурка. Он папа-одиночка, а она – его счастье и его любовь. Он трудится в собственном детективном агентстве, распутывает дела различной степени сложности, а дочка просто растет, требуя внимания и заботы.

Идея появилась случайно. Все началось с фотографий, сделанных в торговом комплексе, где мне позировала моя тогда еще шестилетняя дочь Диана. Она примеряла только что купленные солнечные очки и всячески кривлялась на потеху публике. Спустя какое-то время, разглядывая снимки, я подумал, что ей не хватает шляпы и пистолета – получилась бы шпионка или частный сыщик. Впрочем, чуть позже моя фантазия решила немного притормозить: шестилетний ребенок в роли детектива – это явный перебор. Пусть детективом будет ее папа… и пусть он воспитывает девочку один.

Должен отметить, что «Томка» никогда бы не получилась без живейшего участия моей дочери. Многие запоминающиеся фразы Тамары Даниловой – это ее фразы. Привычки, пристрастия, черты характера – все это в большей или меньшей степени списано с Дианы, потому что рассказать правдивую историю взаимоотношений отца и дочери вряд ли возможно без наличия соответствующего опыта. В этом смысле наша «Томка» – продукт совместного творчества.

В этой небольшой книге собраны сцены из реальной жизни и короткие фрагменты романов, диалоги, споры, размышления. Есть и несколько статей, опубликованных в периодике (вы их узнаете по слишком нравоучительным интонациям). Читатели наших блогов в интернете уже знакомы с большей частью материала, но здесь разрозненные элементы впервые собраны под одной обложкой и худо-бедно систематизированы. Если вы еще не прочли ни одного романа серии «Томка» и лишь присматриваетесь к ним, то лучше начать с настоящей книги, а уж потом принимать решение. Считайте, что мы просто с вами знакомимся.

Итак, добро пожаловать в наш мир – мир отцов и детей, мир грязных носов и разрисованных обоев, ночного недосыпа и тяжелых утренних подъемов, разбитых коленок и сломанных игрушек, радостного смеха и огорчений… мир добра и любви.

Фарцовщики

– Это самая настоящая спекуляция, – сказал однажды один мой приятель, открывая дверцу холодильника, где еще – о, чудо! – осталось две банки «Туборга».

– Ты о чем? – спрашиваю я.

– О твоем проекте. Чистая спекуляция на детском обаянии. Дескать, посмотрите, какая чудная девочка, как она умеет смешить и какие глупые вопросы задает. – Он картинно морщится. – Если ты думаешь, что это кому-то интересно, то ты ошибаешься. Все дети обаятельны. Но тем взрослым, кто пока еще не заимел потомство, на них наплевать, а у состоявшихся родителей есть собственные чада, самые лучшие на земле. Так что твои сюсю им… твою мать!

Он не закончил мысль. Ключ у банки сломался. Все-таки есть справедливость на свете.

– Вообще-то у меня никаких «сюсю» нет, – возражаю я, спешно прибирая к рукам свое пиво. – У нас все по-настоящему. Ты хоть знаешь, как воспитывать ребенка в одиночку?

Приятель молчит. Чешет репу и думает, как открыть «Туборг». Я нажимаю дальше:

– Ты сможешь ответить шестилетнему ребенку, если он спросит, что такое разум и нужно ли быть честным?

Молчит, стервец. Я продолжаю наступать:

– Сможешь объяснить, почему мамы и папы иногда расстаются? Почему мальчик тебя сегодня любит, а завтра гуляет с другой девочкой? А куда уходят люди, когда умирают? Считаешь, все это – сюсю?

Он смотрит на меня исподлобья. Я очень хорошо знаю этот взгляд: «Ладно, старик, убедил, но признания не жди».

– Возьми, не мучайся, – протягиваю я ему свою банку.

К слову, мой приятель тоже пишет. Спекулирует грудями четвертого размера. Не сказать, чтобы успешно, но на выпить-закусить хватает. Вот так мы и пробавляемся, фарцовщики от литературы.

Впрочем, вопросы, заданные мной приятелю, на самом деле очень серьезны.

Послеродовая депрессия отцов

Я тогда испытал настоящий ужас. Точнее, впал в транс. Единственная мысль сверлила размякший мозг: «Моя жизнь мне больше не принадлежит».

А ведь все так замечательно складывалось! Мы хотели этого ребенка, планировали его со всей ответственностью, взвесили все «за» и «против», чуть ли не со звездами консультировались. И я прекрасно помню свой неописуемый восторг, когда на УЗИ впервые определили, что у меня будет девчонка! Я же плясал как полоумный! Едва-едва дотерпел, пока не вышли из консультации на свежий воздух.

И вот – пожалуйста! Солнечный летний день, крыльцо роддома, радостные родственники. Кто-то уже выстрелил шампанским (пробка угодила в окно палаты на втором этаже), объективы фото– и видеокамер держат меня на прицеле, а я стою как идиот, держу этот гигантский тугой сверток, из которого торчит розовый пятачок новорожденной, и не знаю, радоваться мне или плакать. В ту минуту – еще не знаю.

А дома, когда содержимое свертка уже лежит на кровати, сучит ножками и очумевшими глазами глядит на скопление народа, мне хочется, чтобы никто не расходился, чтобы гости еще посидели до вечера, вдарили со мной по чуть-чуть… Нет, они расходятся, желают счастья в личной жизни, здоровья всем, распихивают по углам подарки и все до единого сваливают. И мы остаемся втроем, растерянные и потрясенные, в тишине, нарушаемой лишь всхлипываниями дочки.

Просторная двухкомнатная квартира вдруг уменьшается в размерах. Это уже не моя крепость. Вот тут, в углу на кухне, я сидел по вечерам с газетой, потягивая чай; на диване в гостиной я лежал, почесывая пузо и глядя в телевизор; на балконе – курил. Теперь я взираю на места своего беспечного гнездования почти с ненавистью. Отныне распорядок дней и вечеров укладывается в короткие промежутки между кормлениями, бесконечными постирушками и глажками. А еще эти проклятые подъемы посреди ночи! Я теперь с радостью удираю в магазин за хлебом, чтобы иметь хотя бы пятнадцать-двадцать минут личной жизни, и не могу дождаться окончания отпуска, чтобы выйти на работу и с чистой совестью проводить вне дома дни напролет.

Нет, я не могу сказать, что не рад. Я очень рад. Я люблю этого ребенка. Но я еще ничего не понимаю. Что характерно – отказываюсь понимать. Верните мне мое предсказуемое прошлое!

А потом начинаются вечера, когда у нее прихватывает животик. Мне приходится успокаивать ее на руках. Хожу по квартире, пока она не заснет. Когда она, наконец, успокаивается, уткнувшись носиком в мою грудь, со мной что-то происходит. В эти минуты я чувствую, что у меня два сердца.

Потом начинаются регулярные прогулки с коляской. Я беру с собой книжку потолще (Улицкая, «Казус Кукоцкого») и наматываю километры по двору. Дочка спит, я читаю. Мне нравятся эти прогулки. Ко мне возвращаются покой и уверенность.

Через две-три недели я, наконец, врубаюсь, что стал папой. Потом будут ее первые улыбки, первые шаги по дивану и закольцованные «Крылатые качели» на музыкальном центре, под которые ей очень нравится дрыгать ногами. Потом она будет охотно дарить мне немножко свободы и личного пространства, но я уже в них не нуждаюсь. И даже заявляясь домой на бровях с какого-нибудь корпоратива, я еще целый час ползаю с ней по полу, забывая обо всем.

Все пройдет, мужики. И все вернется. Это самое лучшее время вашей жизни.

Впрочем, вернемся к нашим звездным будням.

Назначил

– Отныне тебя зовут Тамара!

Дочка выпучивает глазюки. Оно и понятно: вот уже седьмой год ее зовут Диана, и с какого, простите, томатного сока она должна менять свое красивое имя?

– Потому что ты будешь звездой, – терпеливо поясняю я.

– Как это?

– Автографы будешь давать. Ты же мечтала давать автографы?

Мне казалось, сильнее выпучить глазюки уже невозможно, но для человека с интеллектом, как говорится, плевое дело.

– Я буду расписываться на своих фотографиях?!

– Когда писать научишься. Так, а теперь соберись! Ты – Томка, тебе шесть лет, ты живешь с папой. Ты хулиганка, у тебя рогатка и водяной пистолет. Готова?

– А можно сначала поесть?

Наш терпеливый фотограф Ольга Гельская вручает ей добытую где-то тарелку с кексом и начинает снимать…

С этого началась наша первая фотосессия, в результате которой мы получили около трехсот снимков: Томка с рогаткой в кармане стоит рядом с папочкой, вооруженным пистолетом (типа мистера и миссис Смит); Томка с морской свинкой; Томка на матрасе среди виниловых грампластинок «AC/DC» и Майкла Джексона… Из этого гигантского массива были отобраны штук двадцать-тридцать и использованы в качестве обложек к романам и в рекламной продукции.

Ребенок стал предвкушать вселенскую славу и приготовился давать автографы.

Дневник Томки

Папа думает, что он умный. Гы! Хотя, может, он и в самом деле умный. Все время сидит у компьютера – читает, читает, читает. Я ему иногда кричу: «Пап, дай чаю!» Или: «Пап, я писить хочу, а там кошка сидит на унитазе». А папа все читает, читает, читает. Скукота какая. Я бы еще поняла, если бы он картинки смотрел – кошечек там, собачек смешных. Нет, у него одни буквы, маленькие такие, ничего не поймешь.

А еще он иногда и пишет что-то. Стучит пальцами по буквам. Тынц-тынц-тынц. Я когда научусь быстро читать, встану у него за спиной и узнаю, что он там себе придумывает. А то он тут напридумывает про меня всякого, а мне потом придется отдуваться и говорить, что он все перепутал.

Ладно, зато он говорит, что я стану звездой. Что про меня все узнают. Вот пойду по улице, вся такая обалденная, а люди станут на меня пальцем показывать и говорить: «Во, это же Томка идет! Смотрите, какая она обалденная!». И побегут ко мне автографы брать. А я обязательно улыбнусь так хитренько, спрошу: «Ручка есть у вас? А то моя в кабинете осталась». У них ручки с собой, конечно, не будет, и я вздохну: «Ну, чего ж вы так совсем, вышли гулять, а ручки с собой не взяли, чтобы у меня автограф взять. В следующий раз не забудьте, а пока давайте я вам лучше мороженого куплю. Пап, дай пятьдесят рублей».

Так что папа у меня все-таки умный.

Ладно, полежу, а то что-то конфеты в животе бурчат.

Симптомы звездной болезни…

…проявлялись часто. Да и сейчас, спустя годы, время от времени дают о себе знать. Детям ведь еще невдомек, что слава сама по себе штука пустая, что прославиться можно элементарно – спустив, например, штаны на главной площади города и выложив видеозапись этого «перфоманса» в интернет. Посему не уставал я объяснять ей, что правильная слава – это не узнаваемость на улице, а признание твоего труда большим количеством людей. Только тогда можно гордиться известностью, когда ты сделал что-то такое, что интересно многим, что наполнило их жизнь чем-то новым. Зернышки, конечно, падают в почву и прорастают потихоньку, но ребенок есть ребенок.

Едем как-то в машине. Слушаем «Earth Song» Майкла Джексона. Необычная тишина.

Оборачиваюсь:

– Чего такая грустная?

– Джексон умер…

– Эк вспомнила! Уж почти три года как!

– Да. – В глазах дочки появляется азарт. – Пап, а меня все будут знать, как Майкла?

– Ну, дорогая, для этого надо много и много трудиться.

Энтузиазм угасает.

– Но ты же говорил, что я буду звездой.

– Говорил.

– И еще ты обещал, что мои фотографии будут в журнале!

– Все так и было. Тебя же недавно печатали.

Снова загорается «лампочка»:

– Точно! А сколько людей прочитали тот журнал?

– Ну, думаю, тысяч пять, не меньше.

– Пять тысяч?! Обалдеть! А сколько еще осталось в мире человек, которые должны про меня прочитать?

– Дай сосчитаю, – корчусь я от смеха. – Примерно шесть-семь миллиардов.

Дочь умолкает. Я осторожно оборачиваюсь. Она что-то вычисляет на пальцах, потом качает головой и резюмирует:

– Работы еще дофига.

Мы всё знаем

Принято считать, что всякий уважающий себя мужчина мечтает о сыне. По крайней мере, делает вид. Хотя на самом деле ему очень хочется иметь дочку. Дочь – это единственная Леди, рядом с которой ВСЕГДА можно чувствовать себя Настоящим Мужчиной и Безусловным Авторитетом, вне зависимости от физического здоровья, объемов бумажника, марки автомобиля и наличия порочащих связей. С младых ногтей нужно приучать эту Леди к мысли, что лучшей обезьяны, чем ты, в каменных джунглях нет и не будет. И самое сложное при этом – отвечать на простые вопросы.

Однажды мы с дочкой ходили в кино на последнюю часть «Шрека». Девочка вышла из зала озадаченной, долго потирала утомленную 3D-очками переносицу, молчала, глядя на витрины с попкорном. Где-то внутри у ребенка, как отрыжка после плотного обеда, назревал вопрос. Мне казалось, что я слышу его клокотание.

Наконец, вопрос созрел:

– Пап, а почему Шрек разорался и раздавил кулаком именинный торт?

– Нуу, – привычно начинаю отлынивать от ответственности, – сложно сказать.

Я думал, это поможет избежать длинного объяснения. Но не вышло.

– Пап, ты же мужчина, ты должен знать!

И глаза – честные-честные.

Что тут ответишь? Услышанная где-то и вырванная из контекста фраза стала рефреном. Мужчина все знает: и про Шрека, и про торт, и про жизнь вообще.

Знает, но почему-то молчит, паршивец.

Зоопарк

…А потом ей купили роликовые коньки. Пообещали сводить в зоопарк, где есть отличная беговая дорожка.

Она примерила эти массивные розовые башмаки, покаталась по квартире, осталась довольна. Присела на диван.

Я решил развлечь ее вопросом:

– Замуж хочешь?

Задумалась. Посмотрела внимательно на коньки. После небольшой паузы задала встречный вопрос:

– А что я там буду делать?

На вопрос ответила жена (очевидно, основываясь на сугубо личном опыте):

– Стирать, гладить, готовить… ну, еще кое-что по мелочи.

Дочь снова задумалась. Пошлепала губами, еще раз взглянула на коньки, оценила перспективы и, наконец, выдала решение:

– Нет, не хочу замуж. Лучше в зоопарк.

Она уже тогда понимала, что к чему.

Конечно, в зоопарке интереснее, чем замужем. К бабке не ходи.

Девичий век недолог

Бывали вопросы и посложнее.

Пришли однажды на занятия по английскому языку. Сидим в вестибюле, ждем преподавателя. Дочь молча сидит на стуле, затем громко, чтобы быть услышанной всеми, спрашивает:

– Пап, а я долго буду девочкой?

Теперь уже молчу я. На нас внимательно смотрят мамочки, пришедшие с детьми на занятия. Мамочки молодые, симпатичные, обмахиваются журналами, спасаясь от духоты. Они ждут моего ответа с гораздо большим нетерпением, чем автор вопроса.

– Как тебе сказать, – отвечаю, – лишь бы не осталась навсегда.

Пир духа

Иногда простые, но «неотвечаемые», вопросы прилетают из другого окопа.

Пересматриваем мультфильм «Делай ноги». В популяции поющих императорских пингвинов родился один дефективный – не умеющий петь, но способный виртуозно танцевать степ. Поначалу парень становится изгоем, но в финале не только отстаивает свое право на индивидуальность, но и спасает популяцию от голода, научив соплеменников бить чечетку.

Отличная драматургия, потрясающая хореография, премия «Оскар» в номинации «лучший анимационный фильм». Словом, торжество беспокойного духа. Мы с дочерью в полном эстетическом восторге.

На каком-то этапе к просмотру присоединяется супруга, готовившая на кухне блины. Решила передохнуть, присела на краешек кресла. Минут пять наблюдает это великолепие, затем задает риторический вопрос:

– Интересно, у пингвина вкусное мясо?

Фермер

Ну и раз уж о животных и гастрономии заговорили, то вот вам диалог с продавцом маленького отдела, торгующего товарами для животных:

– Мне, пожалуйста, корм для хомяков.

– Хорошо. Что-то еще?

– И для морской свинки.

– Да, конечно, пожалуйста.

– И для кошек сухого граммов триста.

– Угу. Это всё?

– Нет, еще для крысы давайте посмотрим.

– Хм, обязательно.

Оплачиваю товар. Продавщица смотрит поверх очков.

– А собаки у вас нет?

– Пока нет, но уже присматривается.

– Сочувствую.

Иду к машине и вспоминаю диалог из «Простоквашино»: «Надо чтобы дома были и кошки, и собаки, и лошади, и друзей полный мешок. Тогда дети пропадать не будут». – «Да, тогда родители пропадать начнут».

Уже целый год по утрам ощущаю себя фермером, обходящим свои владения и «задающим корм поросятам». Что любопытно, весь этот пушистый гвалт покупался для дочки и исключительно по ее слезным просьбам, однако ее нынешнее участие в уходе за животными ограничивается лишь короткими «сю-сю» по вечерам.

– Я хозяин фермы, – говорит она, – а ты мой рабочий.

Про Тома и Джерри

Впрочем, животных она действительно искренне любит, даже нарисованных.

Смотрим иногда за обедом самый жестокий мультсериал всех времен и народов. Для дочки это относительно свежее творение, для меня – видеосалонная классика школьной юности. Но хохочем одинаково.

Со временем выяснилось, что дочь болеет за Джерри, а я однозначно за Тома. Ее это очень удивляет:

– Пап, ну как же можно! Том его обижает, а он же маленький!

Пытаюсь обосновать:

– Маленький скот твой Джерри! Посмотри: он вечно мешает Тому спать, задирает нарочно, высасывает молоко из миски, тырит еду, подсовывает кнопки! Вот, например, Том получил миллион долларов в наследство и честно выполнил условия – никого не обижать, даже мышь. Казалось бы, кто мешает жить спокойно обоим на Парк-Авеню? Купайтесь в сливках, кушайте ананасы. Так нет же, все равно надо его доставать! И что в результате? Никакого миллиона, вернулись обратно в свою деревню, болваны.

– Ну да, но он же все равно маленький! Маленьких обижать нельзя!

– Это что получается, маленьким все можно?

Дочь задумывается. Эта мысль ей в голову не приходила. Обычно «всё» могут позволить себе «большие», которые должны получать по башке бумерангом. Привычная с малолетства гипотеза переворачивается с ног на голову. Мне интересно, как она будет препарирована в маленькой блондинистой головке.

Вывод не ахти какой глубокий, но многое объясняет:

– Зато весело…

Продолжая тему наших взаимоотношений с кинематографом и трактовки увиденных образов и смыслов, могу рассказать еще несколько историй. Тут стоит отметить, что мы оба страшные киноманы, и ваш покорный слуга горд тем обстоятельством, что любовь к кино у нее именно от папы. Нашим разговорам о просмотренных фильмах, спорам о персонажах и их исполнителях можно посвятить отдельную книжку, но отберу для примера несколько эпизодов.

Томка и Хауз

Обычно посмотреть что-то без участия дочери, если она дома, практически невозможно. Зайдет в кабинет за карандашами, глянет на экран… и плюнет на карандаши. Сядет рядом и начнет мутузить вопросами, как мультяшная Маша на рыбалке: «Клюет? А кто клюет? А как клюет? А зачем клюет? А больно клюет?»…

Однажды решил я поужинать в компании «Доктора Хауза». Кажется, шел третий сезон. Хауз и его начальница Кадди возвращаются самолетом из Австралии с какого-то семинара. В салоне – эпидемия. Всех тошнит и пучит от съеденного обеда. Половина пассажиров, включая Кадди, покрылась ужасной сыпью. У меня пропадает аппетит. Дочь не сводит взгляда с экрана. Тащит бутерброд с моей тарелки и ест.

Между тем, на экране кого-то безудержно рвет. Хауз над ним издевается. Ему эта эпидемия на высоте двенадцать тысяч метров только в радость.

– Пап, – наконец говорит дочь, – как зовут этого небритого дядю?

– Доктор Хауз.

– Надо запомнить.

И уходит.

Сдается мне, она уже тогда выбрала тип мужчины своей мечты.