Текст книги "Умри, а держись! Штрафбат на Курской дуге"

XXVII

– Эй!.. Гвоздев?!.. Живой?!

Голос доносился будто совсем издали. Демьян пошевелился. Руки, ноги, голова… Вроде все на месте. Только в ушах будто ваты кто-то натолкал. Повернувшись на бок, Демьян ощутил, как земля ссыпается с него – со спины, с шеи, с ушей и щек.

Он, спешно отряхнувшись, вынул из правого уха кусок мягкой податливой глины, а из левого целую пригоршню сухих грунтовых крошек. Вся какофония боя разом вернулась. Вот и Зябликов, отгребая с себя и из своей ячейки щедро насыпанную немецкими минами землю, радостно кричит ему, что он в порядке. И Гвоздев кричит ему то же самое в ответ, и почему-то ему действительно очень радостно видеть и знать, что Зябликов цел и не ранен. И страх, затаившийся холодным и скользким змеенышем еще на марше, и шевелившийся всякий раз, когда слышна была стрельба, и впившийся в самое сердце, когда они вышли на поле, под немецкие пули и мины, вдруг отступил. Будто уполз вместе с тем минометным чудо-юдой. И осталась только та сила, которую Демьян вдруг ощутил, когда полз к глинистому бугру. Теперь он почти осязательно ощущал ее присутствие, пестовал и привыкал к ней. Именно она заставила его отложить в сторону штык, все это время зажатый в правой его руке, подтащить к себе винтовку и смахнуть с затвора и приклада налипшую грязь.

«Гады… ну, будет вам… минами плевать… пулеметами стучать…» – твердил внутренний голос в голове Демьяна, пока он доставал из вещмешка пачку патронов и заряжал винтовку. Демьян уложил ствол там, где скат бугорка смыкался с насыпанной землей, для чего ему пришлось почти на четверть корпуса выползти из ячейки вперед.

Близкий окоем заштрихованного деревьями горизонта четко проступал впереди на фоне молочно-серого, затянутого тучами неба. От подножия посадки, по левую сторону, с секундными промежутками бил факелочек огня, как будто кто-то часто-часто зажигал и снова гасил фитиль. На правом фланге, метрах в ста от первого, мигая, грохотал второй пулемет. Все расстояние между ними было заполнено вспыхивающими одиночными и мигающими огоньками меньшего размера. Не было видно огневой точки, которая поначалу встретила штрафников лобовым пулеметным огнем. Может, вражеский расчет сменил позицию. А вдруг «максимовцам» удалось их подавить? Эта мысль придала сил.

Демьян выставил прицельную планку на примерно оцененные им до врага пятьсот метров и взял на мушку пламя, бившее в его сторону слева. Оно не сбавляло своего остервенелого темпа, упиваясь им, продолжая грохотать напористо и нагло.

«Будет вам… будет вам…» – приговаривая, Демьян провел сухим языком по шершавым, потрескавшимся губам и нажал на курок.

XXVIII

Ветер задул со стороны врага. Немцы боеприпасов не жалели, и на фоне черной полосы деревьев хорошо просматривалась мутная пелена порохового дыма, поднимавшаяся над вражескими позициями. Воздух над полем наполнился прогорклым запахом пороха.

К этой горечи добавился еще один запах, странная смесь, как будто от горящей керосиновой лампы и жареного мяса. Гвоздев не сразу сообразил, что ветер погнал с середины поля чад от того несчастного бойца, у которого в вещевом мешке взорвалась бутылка с зажигательной смесью. Он лежал метрах в тридцати от переднего края занятых штрафниками позиций, и из ячейки Гвоздева виделся грудой черных, дотлевающих головешек.

Клубы дымной копоти, выделявшиеся лоснящимся черным жиром на фоне поля и неба, одинаково серых и неприглядных, поднимались от мертвого кверху. Их тут же подхватывал ветер, рвал на тяжелые клочья и тянул в сторону штрафников.

– Эй ты, умник, чего штык отцепил? – раздался вдруг суровый голос позади Демьяна.

Испуганно обернувшись, он увидел черное, измазанное грязью лицо с надвинутой на самые глаза каской. Не сразу, по голосу он признал Потапова. И как он сумел подползти так неслышно?

– А ну, мигом прицепил на место, дурило… – добавил Потапыч, ткнув своим кулачищем Гвоздева в правую икру. – Винтовка пристреляна со штыком. Понимать надо!.. Сколько патронов израсходовал?..

– Т… три… – заикаясь, выкрикнул Гвоздев.

– Три… Все коту под хвост… – зло буркнул командир отделения. – Готовься к атаке. Весь взвод наступает.

– Так ведь, Потапыч… товарищ коман… дир… – судорожно пытаясь прикрепить штык обратно ко стволу, заспотыкался в словах Гвоздев. – Там же мины…

Как назло заело пружинную защелку, и Демьян неловкими движениями пальцев никак не мог с нею справиться.

– Дай сюда… – подползя ближе на локтях, Потапов нетерпеливым движением одной правой руки поставил защелку на место. – Винтовку смазать!..

– Знаю, что мины… не слепой… – буркнул Потапыч. – Приказ лейтенанта Коптюка… Понял?

Гвоздев часто закивал головой в ответ, что, мол, понял, с такой силой, что каска с ходу наехала ему на глаза.

– Ничего, проскочим!.. – с отчаянием в голосе вдруг крикнул Потапов, отползая. – По красной ракете! Понял?..

XXIX

Пулемет в глубине позиций взвода успел опять сменить позицию, опять передвинувшись на правый фланг. Но разрывы вражеских мин позади Гвоздева не утихали. Немцы устроили настоящую охоту за русским «максимом». Разозленные тем, что никак не могут его достать, они засыпали опушку, где укрывались бойцы Дударева, целым градом мин, стремительно расширяя площадь обстрела и одновременно усиливая интенсивностью огня.

Справа в низкий потолок мутно-серого неба взвилась воспаленно-красная клякса ракеты. Сигнал к атаке. Вязко, словно выдирая себя из цепкого дегтя, от земли стали отрываться грязные шинели. Дальний крик, истошный и дикий, забился в ушах, как маятник.

Демьян мешкал, ощущая, как выступила по всему телу испарина липкого, холодного пота. Этот выпот, омерзительный самому Демьяну, был тяжелее железобетонного раствора, сковав бойца и придавив его неподъемным грузом к земле. Подняться… Нет, он не способен этого сделать… В танке, со своим экипажем, среди вони выхлопных газов отработанного дизельного топлива и пороховой гари, среди лязгающего, ревущего, стреляющего металла даже пугаться некогда… А здесь – другое… Беззащитному, одному на всей земле, словно на гладком плацу, надо подняться, став мишенью, по которой ни один немец не промахнется. А если и промахнется, там, впереди, все равно верная смерть. Минное поле, на котором подорвался тот нечастный горелый… Вот почему они, гады, не ринулись в атаку, не встретили штрафников с ходу. Только и ждут, когда русские сами, собственным ходом, полезут в гибельную ловушку.

Все это в какие-то доли секунды промелькнуло в голове «переменника». Впереди – смерть. А позади – не слаще. Минометный обстрел усиливался. Волна вздыбленного грунта, вперемешку с осколками, сплошным валом накатывала со спины.

– Впере-о-од!!! – голос Коптюка вынырнул из накатывавшего грохота разрывов. Командир взвода бежал вдоль ломаной линии занятой его бойцами обороны, прижимая левой рукой планшет к шинели. В правой он сжимал короткоствольный «наган», чертя им круги в воздухе, будто то самое «О-оо!», которое только и слышалось из его «впере-оод!».

XXX

Будто какая-то пружина распрямилась, вытолкнув Гвоздева из ячейки за бугор. То ли вид жутко перекошенного криком лица лейтенанта, то ли накатывавшие разрывы мин подействовали на Демьяна. Ему показалось, что взводный бежит прямиком к нему, чтобы произвести из своего «нагана» единственное, непоправимое действие.

Он опомнился спустя несколько метров, точно догнал свое убежавшее вперед тело, на несколько мгновений оставленное на произвол, против пуль и осколков, посреди смертельной атаки.

Приземистая грязно-серая фигура взметнулась вверх справа впереди. Черно-коричневый султан дыма криво изогнулся под бойцом, нелепо подбросив того кверху. Его на лету развернуло в воздухе, по ходу сорвав в сторону шинель, которая беспомощно, совсем по-человечески, развела в сторону пустые рукава. «Мина!..» – ошпарило, точно пуля навылет, мозг Гвоздева.

Впереди бежит боец, с винтовкой наперевес. Демьян на бегу узнает Зябликова по выцветшей полосе шинельного сукна на одутловатой, сгорбленной спине. Зябликов пригибается как можно ниже и от этого спотыкается через шаг. Вот он падает, но не оттого, что споткнулся. В лицо Демьяну ударяет грохот вражеского пулемета. Здесь, посреди поля, его звук еще сильнее и нестерпимее.

Это сама смерть часто-часто стучит зубьями от нетерпения. Демьян снова не успевает за своим телом. На этот раз оно быстрее оказывается на земле, за миг до того, как ему кажется, что уже поздно и крупнокалиберные пули проходят сквозь него.

Земля – спасение и, в то же время, возможная смерть. Здесь повсюду прячется она, стоит только ступить шаг влево, вправо или вперед. На этот раз она выбирает свои жертвы по правую руку. Еще один за другим подрываются двое штрафников, похоже, что в первом взводе, который должен был наступать по правому флангу. Хотя разобрать толком ничего нельзя, могли быть и «переменники» из отделения Пилипчука. Дым от взрывов прибивается ветром по низу и не дает видеть, что творится на поле. Нечем дышать тем, кто вжимается в холодный грунт, пытаясь укрыться от пулеметных очередей.

Из-за спины раздалось «та-та-та» ответной очереди. Стук хорошо слышен, кажется, что его мощь физически ощущается лопатками сквозь сукно шинели. Он разом оживляет, изгоняя отчаяние и страх.

Расчет «максима» попытался организовать огневую поддержку атаки первого и второго взводов. Вражеская пулеметная точка, которая находилась по фронту и прижала к земле весь левый край атакующих, на несколько секунд стихла. Бойцы тут же воспользовались этим мгновением. Поднялись в атаку Потапов, а за ним и другие. На ходу командир отделения что-то кричит и машет рукой влево. Гвоздев, который тоже уже на ногах, не может разобрать, чего добивается Потапыч. Тут его в правую лопатку толкает чья-то рука. Это Ложкин. Лицо у него серо-землистое, сквозь растертую по щекам грязь. Демьян с трудом признает в нем штатного мальчика для битья Ложкина.

– Влево!.. – перекошенным ртом выплевывает «переменник» в ухо Гвоздеву. – Приказ командира – смещаться влево!..

Влево – это значит – прямо под прицел вражеского пулемета, который сцепился в смертельной дуэли с прикрывающим наступление взвода «максимом».

XXXI

Демьян, споткнувшись, едва удержался на ногах. Приклад винтовки вовремя выставил перед собой. Мельком оглянувшись, он заметил, что вся атака направляется на левый край. Бойцы, кто по команде начальников, а кто инстинктивно, стремятся обойти минное поле. Теперь уже всем понятно, что оно практически полностью перекрывает правый фланг. Вот почему здесь у немцев, метрах в двадцати одна от другой, установлены сразу две пулеметные точки. Поэтому сюда они направляют огонь своей минометной батареи. Они ведут обстрел практически без остановки, откуда-то из глубины, с закрытых позиций. Значит, Потапыч оказался и тут прав.

Мины по-прежнему сыплются, и почти все время на опушку леса, туда, где перемещалась огневая точка неуловимых и неутомимых «максимовцев». Как будто у фашистов где-то там, за полоской леса, установлен мини-завод по производству этих чертовых мин.

Демьян успел преодолеть шагов двадцать, пока веер вражеской очереди снова не вжал его в землю. Ложкин плюхается в нескольких метрах правее. Он с ходу начинает стрелять из своей винтовки. Слышно, как клацает затвор его винтовки перед каждым выстрелом. Как ни странно, этот звук придает Гвоздеву сил. Он ощущает, что свой рядом, и сразу становится легче.

Разрывы выпущенных минометами мин рвались позади, не причиняя вреда залегшим посреди простреливаемого поля. Скорее всего ближе немецкие минометчики пододвигать огонь боятся, чтоб своих не задеть. Неужели отделению Потапова повезло и они наступают в незаминированном коридоре?

Пока Демьян прислушивался к «фьють-фьють» над каской и жмурил глаза от едкого соленого пота, разъедающего зажмуренные веки, мозги буравила мысль про этот самый коридор. Не для русских же старались немцы, оставляя на поле незаминированный проход.

Словно в ответ на лихорадочно скачущие мысли, по фронту, прямо в лицо лежащим на поле бойцам, ухнул выстрел. Он прозвучал так неожиданно, с таким оглушительным треском, что на миг у Гвоздева высадило дыхание. Ему показалось, что ушные перепонки лопнули.

Новый, повелительно-мощный шум возник из грохота вздыбившегося и разлившегося по полю, топя лежащих. Не сразу вернувшийся слух едва различил глухой рокот двигателя и лязг гусениц. Танки!.. Вот для кого оставлено место!

XXXII

Демьян разлепил глаза и с трудом повернул голову, протащив подбородок по земле. Сквозь стелющиеся клубы дыма он увидел впереди, в черте немецких позиций, приземистую темную коробку. Будто танк с напрочь срезанной башней. Но это был не танк. Каракатица нырнула в овражек и тут же вскинула кверху длинный хобот ствола, с мощной стальной шейкой в основании. «Штука!» – осенило Гвоздева.

Контуры и характерное крепление ствола тут же всколыхнуло в памяти лекции капитана Терпилова, который тыкал указкой в анатомированные внутренности вражеских самоходок, и то и дело был вынужден останавливаться, чтобы протереть платком постоянно слезящийся глаз. Вернее, пустую глазницу. Вся левая сторона у капитана пучилась освежеванной розовой мясной массой – результат ожога.

Капитан горел в танке и, кроме левого глаза, потерял в своем последнем бою механика и левую руку. Терпилов именовал «штугами» немецкие штурмовые орудия, а курсанты тут же переиначили приземистые короткоствольные «самоходки» в штуки. По словам преподавателя, при грамотной организации боя «штуги» вполне можно было разделать под орехи, причем и с помощью 76-миллиметрового орудия Т-34, и силами пехоты. «Тридцатьчетверкам» вражеские самоходки уступали маневренностью, калибром пушки и мощью брони, а для пехоты были уязвимы опять же из-за неповоротливости и отсутствия на них пулеметов.

Когда черная коробка, подминая под себя густую поросль кустарника, подкатила со стороны опушки к самому полю, ее уродливая трапециевидная морда вдруг ощерилась вспыхнувшим факелочком пулеметного огня. Сомнения, замешенные на страхе, всколыхнулись в Гвоздеве. Откуда у «штуки» пулемет? Не должно быть на ней пулемета. И орудие, задранное кверху, калибром было значительно больше, чем нарисованное на схемах однорукого преподавателя. Значит, другая модификация, черт бы ее побрал…

XXXIII

Хаотичный ход мыслей прервал второй оглушительный раскат выстрела, который заставил Демьяна инстинктивно уткнуться в грунт. Самоходка била прямой наводкой по цели, находившейся на противоположном краю поля. Когда вражеское штурмовое орудие выплевывало пламя из черного ствола, содрогались и воздух, и земля, наполняясь громом, от которого закипали мозги и нутро.

Перед выстрелом самоходка остановилась. Изрыгнув в сторону русских очередную порцию беснующейся огненной смерти, стальное чудовище тут же тронулось вперед, с дьявольской, методичной неотвратимостью лязгая гусеницами. Оно двигалось в виду отделения Потапова, прямо на них, прицельно поливая пулеметным огнем лежавших на поле штрафников.

– …апываться!.. – донеслось до Демьяна сквозь завывающую толщу третьего выстрела «самоходки».

Только теперь Гвоздев сообразил, что с того времени, как немцы выпустили на опушку «штуку», перестал раздаваться несгибаемо-стальной стук «максима». Окапываться! Вот что надо, пока стальная каракатица не достала его своим пулеметом.

Судорожным движением Демьян содрал с головы каску и всадил ее краем в холодный грунт. Штыком теперь не получится, никак не получится, поэтому надо, как вот Зябликов, каской его, каской… Он вычерпывал перед собой, стараясь с ходу насыпать перед ничем не защищенной головой хотя бы немного земли. Каска шкрябала по поверхности твердой земли, с трудом проникая внутрь. Здесь, на поле, на ветру почва задубела и никак не хотела давать штрафнику шанса укрыться.

Демьян черпал и черпал, а гул мотора и лязг гусениц где-то там впереди нарастал. Он, скованный нарастающим страхом, боялся поднять голову, все больше вжимал ее в плечи и вонзал каску все быстрее, с остервенелой поспешностью. Пули стелились прямо над ним, у правого и левого локтей.

Метрах в двухстах от места, где залег Гвоздев и другие штрафники из отделения Потапова, самоходка начала забирать вправо, все больше выставляя свой правый борт.

– Вперед, вперед… – услышал Демьян крик за спиной.

Ложкин, часто-часто переставляя локти, отталкиваясь подошвами ботинок от земли, прополз мимо него, по ходу выкрикивая свое «вперед». В правой руке он сжимал ремень винтовки, волоча ее по земле. Тонкие и вытянутые, как у пианиста, пальцы левой руки обхватили бутылку с торчащим из горлышка фитилем.

– Куда прешь, дурак!.. – окриком попытался остановить его Демьян, но Ложкин его не слышал. Или не хотел слышать.

XXXIV

По инерции Гвоздев нахлобучил на взмокший лоб свою каску и собрался ползти за Ложкиным. Тот находился уже метрах в десяти впереди него. Но сразу несколько автоматных очередей и ухающая очередь пулеметной огневой точки, выпущенные с левого края вражеских позиций, заставили обоих остаться на месте. Немцы, от которых не укрылись перемещения Ложкина, открыли просто оголтелую пальбу в его сторону, пытаясь отсечь от штурмового орудия.

Вражеская «самоходка» двигалась наискосок, все больше разворачиваясь правым бортом к штрафникам левого фланга. Теперь Демьян догадался, что задумал Ложкин. «Штука» постепенно смещалась к центру, и, значит, самый край левого фланга, где находились они, оказывался вне поля зрения пулемета «самоходки», располагавшегося справа от массивной литой маски штурмового орудия. Он без умолку бил с самой макушки сплющенной башни самоходки.

Ложкин надумал воспользоваться этим и подобраться вплотную к штурмовому орудию со стороны правого борта. Но медленный ход «штуки» по полю сопровождался плотным огнем автоматов и винтовок со стороны немецких позиций.

Когда «переменник» приблизился метров на сто пятьдесят к вражеской «штуке», она вдруг стала как вкопанная. Теперь, почти сбоку, хорошо просматривалась ее распластанная по броне, носорожья морда, из-за похожей на основание рога литой маски, из которой торчала длинная пушка, и самый низ катков, укрытых высоким бортовым экраном.

До этого момента «штука», медленно, но верно, двигаясь в противоход Ложкину, сближалась с ним, облегчая задуманное к исполнению. Но теперь носорожье чудовище, будто почуяв неладное, замерло.

XXXV

Гвоздев уже вжал голову в плечи, внутренне приготовившись к очередной порции оглушающего громового раската из 75-миллиметрового длинноствольного орудия «штуки». Но орудие молчало, передав все полномочия ведения боя пулеметчику. Тот был рад стараться, широким веером нашпиговывая очередями все пространство, начиная с самой оконечности правого фланга, где в минное поле, как в кровавую стену, уперлись бойцы из взвода лейтенанта Смижевского, до разбросанных позиций отделения Потапова, которое голов не могло поднять под проливным дождем раскаленной стали.

Вдруг воздух разорвало очередным раскатом выстрела. Демьян, ни на секунду не выпускавший из виду выкатившуюся на поле «штуку», не заметил, что на опушке леса, в виду вражеских позиций появилось второе штурмовое орудие. Оно и произвело выстрел. Снаряд ушел значительно в перелет, разорвавшись где-то в глубине леса, за спинами бойцов Дударева.

После выстрела вторая самоходка сразу двинулась вперед. Она шла медленно, точно по следам первой. Значит, предположения Демьяна по поводу оставленного немцами в минном поле коридора оказались верными. Клюнув орудием вниз при преодолении овражка, вторая самоходка пошла по полю быстрее. Она двигалась прямо в лоб на Гвоздева.

Одновременно получалось, что она оказывалась левее относительно первой, которая по-прежнему оставалась на месте, и, не жалея патронов, обстреливала из своего пулемета позиции штрафников.

Вторая выкатившаяся на поле «штука» не имела бортовых экранов по бокам и пулеметным огнем она свое движение не сопровождала. Да и пушка у нее была короче, чем у первой. Эта больше походила на ту, что была нарисована на чертежах капитана Терпилова.

В какой-то момент, приблизившись, она перекрыла сектор обстрела своей пулеметной точки. Ложкин оказался один на один с первой «штукой», тут же воспользовавшись этим. После выстрела, произведенного второй самоходкой, он успел проползти еще шагов двадцать. Когда медленно двигавшееся по прямой штурмовое орудие заслонило бойца от немецких автоматчиков и пулемета, он вдруг вскочил на ноги и, пробежав шагов двадцать, метнул бутылку с зажигательной смесью в стоящую справа машину.