Текст книги "Пушки и колокола"

– Гонец прибыл от Ягайло! – ворвался в горницу молоденький дружинник.

Глава 4

– Пусть войдет. Негоже, чтобы на дворе. Послушаем, что глаголить будет, раз все здесь, – усмехнулся Дмитрий Иванович. – А пока – баню стопите. Глядишь, – усмехнулся правитель, – и не с дурными вестями явились.

Дружинник, коротко склонившись, исчез, и уже через минуту в горницу вошел невысокого роста худощавый человек в добротных кованых доспехах такого качества, что даже Булыцкий, далекий от дел ратных, невольно залюбовался.

Оглядев присутствующих, гость, воздав необходимые почести, обратился к мужам.

– Брат Великого князя Литовского – Сигизмунд Кейстутович, – чуть гортанно, но при этом так, что и Булыцкий мог понять его, представился гонец. – Весть для Великого князя Московского от Великого князя Литовского – Ягайло!

– Мое почтение великому Ягайло, – кивнул в ответ Дмитрий Иванович. – Если Великий князь Литовский гонцом присылает своего брата, знать, и с делом великим? – Вместо ответа Сигизмунд обвел взглядом всех присутствующих, словно бы решая: а стоит ли говорить или нет. Поняв причину беспокойства гостя, Дмитрий Донской негромко распорядился, отпуская воевод. – А ты, Никола, здесь будь, – правитель жестом остановил также поднявшегося Булыцкого. Дождавшись, когда помещение опустеет, правитель вновь обратился к гонцу. – Нет здесь чужих, – видя колебания Сигизмунда, твердо проговорил Дмитрий Иванович. – Те лишь, кому князь как себе доверяет: Владимир Андреевич да Никола Сергеевич. Родственники да советчики мудрые.

Еще раз осмотрев присутствующих, Сигизмунд извлек из сумы свиток и, торжественно развернув, принялся зачитывать сообщение, суть которого сводилась к тому, что сердце Великого князя Литовского Ягайло обливается кровью, видя, как наделы родственников, подобно братьям, оба грязнут в распрях и усобицах. Великий князь Литовский обливается слезами, понимая, что, раздираемые внутренними противоречиями, великие земли слабнут перед внешними ворогами, вместо того чтобы, подобно Дмитрию Ивановичу и Владимиру Андреевичу, ладить новый мир. Еще Великий князь Ягайло, видя, как сосед сумел рукою твердою недругов усмирить да вокруг сердца княжества великого – Москвы объединить, в знак уважения преподнести желает семьсот рублей серебром. Ведь родственникам[48]48
  Владимир Андреевич был женат на дочери рода Гедеминовичей, к которым относятся и Витовт с Ягайло.


[Закрыть] не годится оставлять друг друга в беде, и святой долг – всячески помогать и поддерживать. Потому и просит Великий князь Литовский соизволения прибыть вместе с братьями своими Свидригайло да Корибутом в Москву за советом мудрым, наставлением старшего брата.

– Это то, что брат велел передать правителям. Еще Великий князь Литовский говорил, что Русь хоть и делится на Литовскую и Московскую, да митрополит у нас один. А раз так, то и подавно вместе идти.

– Благодарю великого князя за добрые речи, – кивнул Дмитрий Иванович, – ибо слово ладное иной раз меча сильнее. И я высоко ценю поддержку моего родственника.

– Мой брат гордится тем, что в его роду есть столь великие правители, и верит, что ему плечом к плечу доведется нести в мир свет православия[49]49
  На описываемый момент времени – язычник, и перед ним стоит проблема выбора концессии: православная и так и остаться Великим князем Литовским (Литовское княжество на тот момент – православное) или католическая и корона Польши. Его брат Витовт примет православие в 1384 году, но Ягайло станет католиком и настоит на принятии католичества Витовтом.


[Закрыть].

– Дело великое и богоугодное, – погладив бороду, кивнул Великий князь Московский. – Да не всякому и по стати. Православие – сила, да и неприятель грозен. С одной стороны – Орда, с другой – Османы, с третьей – латиняне. Уж и сам не ведаю: доведется ли хоть и внукам до часа того дожить, когда мир православным станет.

– Великий князь Литовский верит в успех, – спокойно отвечал Сигизмунд. – Как крепость великая из камней складывается, так и вере праведной свет свой разливать, хоть и не разом, но во всем мире. Святая обязанность отроков – дела, отцами задуманные, вершить. А отцам обет – сынов достойных воспитать да роды великие укреплять. Семя ладное, в землю в удобренную попав, плод родит добрый. Дети – семя, а за земли отцам радеть!

– Благодарю Великого князя Литовского, – кивнул гонцу Донской. – Передай ему ответ мой: дары великие во времена непростые для него самого великий князь Ягайло преподносит. Да так и спаситель наш поучал: отдавайте, да и получите. Верьте, и по вере Вашей воздастся вам.

Наши дети – наше семя; даст Бог, так и будут мир новый ладить усилиями совместными на радость отцам. А паче… Великий князь Литовский Ягайло брата своего гонцом ко мне прислал, так и мне должно в ответ уважить столь мудрого правителя да навстречу брата своего отправить. А ты не сочти за труд да за стол сядь вместе с нами. А после, как баню растопят, так и согреешься. Путь неблизкий прошел, да, поди, уморился.

– Великий князь Московский столь же добр, сколь и мудр в вопросах княжения. Я с благодарностью принимаю великодушное предложение, тем более что слава о русской бане известна далеко за пределами Московского княжества.

– Так и быть тому, разве что поперву в баню ходят, а потом – за трапезу, – едва заметно улыбнувшись, отвечал князь. – Да и к столу пока подадут – время потребно. Не обессудь, Сигизмунд, но пока сготовят все, с дороги – роздых возьми.

– У меня баня натоплена, – едва слышно прошептал Николай Сергеевич, однако и этого хватило, чтобы князь, заметив, просветлел лицом.

– Бог благоволит нам, – объявил Дмитрий Иванович. – Вон, и у родственника моего баня готова. Не откажи, прими приглашение.

– Благодарю Великого князя Московского и возношу хвалы Богу, столь благосклонному к мольбам уставших путников, – смиренно улыбнувшись, отвечал Сигизмунд.

На том и решили. К дому Булыцкого тут же отправили гонца, о гостях великих предупредить, а за ними вслед все, погрузившись в сани, направились к дому Николиному.

Булыцкий рассчитывал как следует пропариться во второй половине дня. Как раз так, чтобы и после обедни времени прошло, и до ужина чуть оставалось. А тут и на тебе – гости. И так оно все удачно сложилось, что и пауз не возникло, и баня прокалилась, и гости, не колеблясь, приняли приглашение, на какое-то время оставив князей и Булыцкого одних. Сюда же и Киприан пришел, кликнутый Дмитрием Донским.

– Лис он знатный, – задумчиво пробасил правитель, глядя прямо перед собой. – И титул князя Великого Литовского получил, и про православие поет, и в гонцах – брата, пусть и двоюродного.

– А чего мудреного? – пожал плечами Владимир Андреевич. – С тевтонами вон как сцепились! Ему бы Бога благодарить за брата своего – Витовта, что хоть и предан уже Ягайлой не единожды, а тот все одно: рядом.

– Им по одному нынче никак нельзя, – помотал головой учитель. – И на того, и на другого у тевтонов – обида большая. По одному – сожрут. Парой им всяко сподручней; разумеют оба то, хоть и собачатся.

– Ну, что говорил-то, – выслушав обоих, усмехнулся Дмитрий Иванович. – Не с лихом идет. Видать, братец ему уже – поперек горла, вот и ищет союзничка, чтобы руками его Витовта удушить. А паче – самим тевтонам из-за спины широкой вызов бросить. Аспид! – решительно подытожил Донской. – Аспид, хоть и над землями православными властен.

– Хоть и родственник, а православным с латинянами, а тем паче – с язычниками дороги разные, – твердо добавил Киприан.

– Ягайло – тот грех, а не родственник. Мошна – владыка его, но не совесть. Такого приблизить, что змея на груди пригреть. Хоть и Великий князь Литовский, а все одно, – Дмитрий Иванович отрицательно помотал головой. – Витовт ему под стать, да понадежней будет уже в том, что хитрости в нем нет ягайловской. С ним бы союз вершить.

– С латинянами, а паче язычниками союз вершить – грех великий, – упрямо повторил Киприан. – И с Иудой дела творить – грех! – От упоминания про последнего Николай Сергеевич невольно вздрогнул, да так, что это не укрылось от взглядов спорящих, впрочем, растолковано это было совсем иначе. – Вон, и Николу в дрожь бросило, едва только про грех такой услыхал!

– А ты, владыка, за труд не сочти, да крести тех, кто придет, – усмехнулся Дмитрий Иванович. – В Белокаменную родственничков пригласим, а там и таинство. А мож, за тем и идут?

– Грех то! Предательство! Сначала с латинянами заигрывать, а потом – к православным в ноги падать! Вон, и змеи те же самые едут, что с тевтонцами спелись, да потом и предали их!

– Предупрежден заранее, так и все одно, что с дружиной верной за спиною, – спокойно отвечал правитель. – С помощью божьей яд гада против него же и направим. Да и где ты грех увидал, владыка? – продолжал Донской. – Вон и Русь поперву языческой была, и Рим.

– А то, что по доброй воле крест меняя, сгинешь в дороге, искусам поддавшись! Сего дня так желаю – латинянин, завтра что случись – православный! А дальше как?! Снова чего не так вывернись, и опять крест менять?!

– А ты, Никола, что скажешь? – Все трое в упор поглядели на молчавшего до этого пенсионера.

– Прав ты, Дмитрий Иванович, – аккуратно подбирая слова, начал преподаватель. – Лисы они все. И так и сяк крутить будут друг другом, особенно Витовт с Ягайлой, своего добиваясь. И ты прав, – переведя взгляд на Киприана, продолжал пожилой человек. – Сменит Витовт веру. Сначала латинянин, потом – православный, после снова латинянин, хоть и по воле брата, – следя за реакцией мужчин, продолжал он. – И Ягайло в латиняне так же уйдет, на корону польскую покусившись, да обещание в жены взять дочь Великого князя Московского. А и не правы в то же время самое… – обдумывая каждое свое слово, продолжал учитель. – Князьями они крепкими будут, да уделы свои поднимут, да память о себе добрую оставят. Витовт, Ягайло… – задумчиво проговорил учитель, словно бы на самом деле выбирая между двумя огнями. – Витовт – груб, Ягайло – изворотлив. Оба змеи, да кто нынче без греха-то? Витовт союзник вернее, как оно мне сдается…

– Так, говоришь, – пристально, словно испытывающе, в упор глядя на пенсионера, с нажимом отвечал Киприан, – Витовт покровителей менять будет.

– А то, что из одного в другой метаться лагерь будет, – выдержав этот взгляд, спокойно отвечал Николай Сергеевич, – так от того все, что и за земли свои, и за власть радеть будет; так, чтобы и от соседа не зависеть, и крепко стоять, и княжества новые присоединять. В той истории, что мне ведомо, Софью должен выдать за Василия Дмитриевича. Так то – через семь лет. Так то – если бы историю не переиначили. А теперь – и не ведаю, как оно там вывернется.

– Силен, говоришь, да крепок князь, – усмехнулся Дмитрий Иванович. – Да о своей суме беспокоен, да без хитрости лисьей? Коли все речь о нем такую ведут, знать, и вправду хорош, – Булыцкий утвердительно кивнул. – А Ягайлу одолеет?

– О своем каждый наделе печься будет, – подумав, отвечал пришелец. – Ягайло – король польский, Витовт – Великий князь Литовский.

– А после Витовта кто?

– После него, – задумавшись, замолчал учитель, – Свидригайло.

– А тот как?

– Тот за православие будет горой.

– Так, стало быть, православным Великому княжеству Литовскому суждено?

– В латинянство свернет, – снова помотал головой Николай Сергеевич. – Сигизмунд после придет.

– Гонец, что ли?!!

– Он самый…

– И что Сигизмунд?! – продолжал допрос Дмитрий Донской.

– Тот… – Николай Сергеевич задумался, вспоминая, что там ему известно. – Послушен, верен… За католичество будет стоять. Ягайлы холоп. Вот и все, – еще чуть подумав, закончил Николай Сергеевич.

– А чего раньше про все то не сказал-то, а? – угрожающе насупился Дмитрий Иванович. – Чего таил-то?

– Да ничего я не таил, – учитель устало пожал плечами. – Ты вон все больше о Тохтамыше пекся, вот я про него, да Орду тебе… Да и с диковинами маета; вот и не до того было. Ты, князь, прости, – чуть подумав, вздохнул пришелец, – мож, и надо было нам с тобою сесть, да все, что творилось, упомнить. А мож, и нет. Шибко оно все теперь попеременилось. Мож, что правда там, у меня, так нынче – и ложь.

Дмитрий Иванович удовлетворенно кивнул, переводя взгляд на священнослужителя.

– Вот чего, владыка, – негромко, но твердо начал князь. – Крестить надо их всех. И крестить в Москве. За Ягайлу – старшую мою выдать, дабы землями общими уже не князья буйные, – сам себе хозяин, – правили, но потомок общий владел. Крестить да поддерживать родственников православных так, чтобы и мысли не было о латинянстве!

– Погоди, князь, – попытался остановить его брат. – А берешь не много на себя, а? А с боярами потолковать, а? А как гвалт подымут?

– Кому поднимать-то? – оскалился Дмитрий Иванович. – Самые лихие головы в сечах сложили! Тех, кто верность свою уже не единожды доказывали, к себе приблизил. А остальным мы языки поукоротили! Кто теперь хоть и слово поперек князю Московскому и всея Руси?![50]50
  В реальной истории это лишь отчасти так. С одной стороны, Дмитрий Иванович Донской лишь заложил основы для дальнейшего развития самодержавия на Руси, упразднив практику тысяцких. Также титул Великого князя Московского перешел к его старшему сыну, а не к Андрею Храброму. При этом, по завещанию Донского, после смерти Василия Дмитриевича власть должна была перейти не к сыну последнего, а к его брату, что явилось причиной Смутного времени. С другой – годы правления Дмитрия Ивановича Донского называют Золотым веком боярства на Руси. Именно бояре Дмитрия Донского стали основоположниками многих великих русских родов. Первым князем, себя назвавшим Великий князь всея Руси, был Иван Грозный.


[Закрыть] Я теперь – указ! Нынче – сила, а как с Ягайло на пару выйдем, так и вдвойне. Он-то не просто пожаловал! Ему от меня лавры надобны князя, Тохтамыша разбившего, да в усобице помощь! Брата удавить да правителем сделаться. Только – кукиш! По моим правилам сыграем! Коли предать решит, так и Витовта оберну супротив него, да все равно по-своему все сотворю! Коли нет – то и слава Богу, и внук мой да Ягайлы правителем Руси Великой будет!

Все, ежели как Никола сказал, то и дать власть ему княжество великое творить! А пока – своими землями беспокоиться, да Свидригайло поддерживать, да Сигизмунда на княжение готовить! Сам же гонец наш речь держал, – усмехнувшись, продолжал тот, – отрокам дела отцов и далее вести. А ежели отцы одно дело творят? И отроки если с малолетства вместе?! – распаляясь все больше и больше, вещал московский князь, и, глядя на него, даже и сам Булыцкий перепугался, в очередной раз поняв, какую историю, сам того не ведая, учудить ухитрился. А поняв, еще тверже решил для себя: университет нужен вон, правителей чтобы будущих готовить людьми мудрыми, толковыми да образованными. А раз так, то еще надобно с Киприаном говорить. Ему-то от университета такого – своя радость, очки зарабатывать перед Богом, пастырей готовя. Вот только с момента последнего разговора времени утекло – будь здоров, а воз и ныне там. Хотя вроде и собираются посольство великое в Царьград отправлять.

– Университет нужен! – словно бы прочитав мысли пришельца, решительно грохнув по столу, грозно закончил Дмитрий Иванович. – И Гедиминовичей туда, хоть бы и кровь из носу! И Ваську, и отрока его! Чтобы уму-разуму поучали их пастыри православные. Чтобы Русь Великая не только дружинами, да и людом ученым славна была! Чтобы дела, Николой начатые, и дале вершились!

– Самодержец, – негромко, но четко проронил Владимир Андреевич.

– Самодержец! – вызывающе отвечал Дмитрий Иванович. – Самодержец, под крылом своим княжества собравший да защиту от врага давший! Худо, что ли, когда ежели в землях Рязанских – беда, то сердца во всей Руси кровью обливаются?! Чем худо всей Русью врага встречать?! Чем худо без замятен между братьями?! Чем худо, ежели Русь едина, князь един, да митрополит един на земли все-то, а?!!

– А с князьями как? Теми, что на княжество Московское метят? – не поднимая глаз, отвечал Владимир Андреевич.

– А кто еще? Всех уже поотвадили!

– Так ведь грех, – уходя от прямого ответа, буркнул Владимир Серпуховской.

– А не хочешь в грехе замараться, так и в схимники иди! Им перед Богом ловчее отвечать! Думаешь, мне не боязно на Суде Страшном пред Господом предстать?! Боязно! Хоть и дело святое творю, да хоругвь православия в мир несу! Хоть о силе могучей для княжества своего грежу! О животах хоть и пекусь, а все одно – сколько душ сгубил! А сколько еще сгублю, так то Богу одному и ведомо! Кому желанна судьба такая, а?! Тебе, может?! – Великий князь Московский в упор посмотрел на набычившегося Владимира Серпуховского.

– Да, хотя бы и мне, – подняв глаза, решительно отвечал тот.

– Ну, так меч бери! Вот он я! Перед тобой! Мужу храброму долго ли?! – князь двинулся на брата, однако тот даже не пошевелился.

– Грех то, – глухо отвечал Владимир Андреевич, – худо ближнему желать. Вдвойне грех – брату, – в упор глядя на Донского, негромко продолжал муж. – Втройне – втихомолку творить грехи эти, – решительно поднявшись на ноги, Владимир Храбрый без колебаний вытянул ладонь, словно бы для приветствия. – Моя тебе рука, Дмитрий Иванович. Во всех печалях и радостях рядом буду. Во всех невзгодах и победах не отступлю! Вместе Русь Великую строить, до вздоха до последнего! Так, чтобы ни одной шельме… – сжав кулак, он погрозил, казалось, прямо небесам. – Принимаешь, аль нет, Великий князь всея Руси?! – не отводя глаз, твердо спросил он Донского.

– Грех то, – слово в слово повторяя речь Владимира, отвечал правитель, – худа ближнему желать. Вдвойне грех – брату. Неверие – то же худо. Ты – брат мой, и с тобой идти до конца! – Великий князь Московский ответил на рукопожатие.

– Ну, и слава Богу, – владыка облегченно перекрестил замерших в крепких братских объятиях Дмитрия и Владимира.

– Пойдешь навстречу Ягайле?

– Пойду, – решительно глядя в лицо брату, отвечал Владимир.

– Все, как я удумал, сделаешь?

– Вот тебе крест! – осенив себя знамением, отвечал брат.

– Благослови, владыка, – оба, повернувшись к Киприану, смиренно склонили головы.

– Благословляю дела великие вместе вершить!

– Ну и дела, – выдохнул Николай Сергеевич, уже не знавший, к чему готовиться в случае, если перепалка перерастет в настоящую ссору.

Примирившись, князья отправились по своим делам. Владимир Серпуховской с отрядом небольшим навстречу Ягайле двинулся, а Дмитрий Иванович – Сигизмунда чествовать, и теперь, сидя у Николы, наблюдал за тем, как привезенные из княжеских хором столы заполняются яствами. Тут и Алена с девками подсуетилась, и княжеские стряпчие что-то там собрали. А чтобы стол еще более торжественным был, повелел Дмитрий Иванович срочно меду хмельного из погребов княжеских достать, категорически отказавшись от припасов Булыцкого.

– Кислятина, – понюхав, поморщился тот.

– Так со свадьбы же! Ты же и хвалил, что, мол, хорош! – поразился учитель. – Спортился, что ли…

– Знать, пропал, да на стол такой – грешно.

– Так ведь не великий князь? – поразился столь щедрому приему Николай Сергеевич.

– Сегодня – просто брат двоюродный, а завтра – Бог один только и ведает, – веско отвечал муж. – Оно хоть и велел Господь днем сегодняшним жить, да все одно: иной раз наперед заглядывать не худо бы. Да и не ты ли говаривал про то, назначено что гонцу сегодняшнему, а?

Ничего не ответил преподаватель, лишь плечами пожал: мол, тебе виднее. И впрямь, вызвавшийся принять гостей, теперь пожилой человек лишь с досадой ругался на собственную торопливость: оно ведь не подумал о том, что баня – баней, а раз в парную допускаешь, то и стол изволь накрыть. И хоть в помощь – воля да припасы княжьи, так все равно – суета. Особенно, когда дом – полная чаша. Впрочем, здесь-то как раз и не возникло проблем. Все домашние, места свои зная, попрятались по углам, а дворовые с челядью, выполняя то, должно что им по дому, присоединились ко всеобщей суете.

Через час из бани вернулись довольные и посвежевшие гонцы. Отогревшиеся, да отмытые, да отварами Аленкиными надышавшиеся, они, как один, все помолодели, раздобрели. Статно рассевшись за столы и наполнив плошки медом хмельным, они, помолившись и получив благословение тут же покинувшего трапезную Киприана, приступили к обильному застолью, завершившемуся, уже когда ночь землю укрыла.

Не пивший меду Булыцкий внимательно наблюдал за происходившим, как истинный хозяин следя, чтобы гости ни в чем не нуждались, а заодно и поглядывая за тем, что и как творится. А происходило что-то ох какое непростое! Едва мед разгорячил кровь, как разбились все пировавшие на несколько групп по статусам и интересам да принялись что-то там обсуждать, отвлекаясь лишь на то, чтобы, наполнив чаши, здравицы произнести в честь великих князей, их отроков, да дела их бывшие, текущие да грядущие. Вот уже и нескладный Сигизмунд, оказавшийся между князем и воеводами, о чем-то, задорно жестикулируя, рассказывал новым своим знакомым. Уже и напившись, лез обниматься. В общем, на радость ничуть не хмельных московитов, отрываться, съехав с тормозов, начал. Вон, аж и Матвейке утку с медом подсунул, и паренек теперь, к негодованию воспитанного еще на советских идеалах мужчины, глуповато улыбаясь и хихикая, слонялся по комнате. За то, впрочем, улучив момент да на крыльцо вытащив, ох как за ухи крепко выдрал его Николай Сергеевич!

Разбредаться начали поздней ночью. Сигизмунда пригласили в княжьи палаты, а сопровождавших гонца, за хмельным своим состоянием, решили оставить у радушного хозяина, благо места в доме хватало. А тут как раз и повод второй этаж опробовать. Зря, что ли, трубу выводил да крышу утеплял. Не курорт, конечно, но все равно…

Впрочем, и сами литовцы оказались не избалованными, а потому, укутавшись принесенными рогожами и шкурами, живо поотрубались, наполнив помещение смачными переливами молодецкого храпа.

– Владимир Андреевич навстречу литовцам отправился. Сполохи пока недалече протянулись, так что завтра уж и ждем Ягайло, – уже оставшись наедине с Булыцким, поведал Дмитрий Иванович. – Завтра тебе – Сигизмунд. Я с братом да владыкой с гостями дорогими в хоромах замкнемся. Тебе меду сегодня доставят еще. Ты уж для Сигизмунда его не жалей. Хорош медок, да гостю нашему зело как люб оказался.

На том и распрощались. Минут через двадцать к крыльцу подкатили сани с бочонком пузатым, в коем еще меду привезли заместо уже выпитого. Проследив, чтобы его отгрузили в подклет, и распрощавшись с посланцами княжьими, Булыцкий отправился спать. Впрочем, долго еще заснуть не удавалось ему, все мысли беспокойные мучили. И сон этот, и слова про Иуду; по всей видимости, первого из четырех, упомянутых Сергием в том самом сне. Ягайло. Изворотливый лис, которому еще только предстояло сделать свой выбор. При этом, чью бы сторону он ни принял, все равно кого-то он да предавал: либо польскую шляхту, либо Великого князя Московского. А раз так, то при нем – еще двое должны быть: Корибут и Свидригайло. Тоже ведь предатели. А четвертым по такому раскладу должен был быть Витовт. Выходило так, что и развязка, о которой теперь и думать боялся пенсионер, близка. До утра промаялся мыслями темными, лишь ненадолго проваливаясь в короткое неспокойное полузабытье-полудрему. Уже когда Аленка поднялась, да челядь зашумела, смог ненадолго задремать. Хотя и то – ненадолго.

Утром уже самым возле ворот появился большой хорошо вооруженный отряд московитов и литовцев, во главе которого были два бледных всадника, судя по виду, проведшие в седлах всю ночь: Ягайло и Владимир Андреевич. Тут уже Булыцкого, наблюдавшего за встречей с крепостной стены, как током прошибло, едва только сообразил, что Ягайло – один из тех змеев, что во сне вещем привиделся. А второй – теперь уже готов был чем угодно поклясться пожилой человек – его двоюродный брат Витовт. А раз так, то и сомнений больше не было в цели визита Великого князя Литовского. А еще в том, что скоро ждать в гости и потомка Кейстута, одержимого идеей сведения счетов с обидчиком да жаждой власти.

– Иуды, – зло сплюнул Николай Сергеевич, снова вспоминая тот вещий сон.

Навстречу визитерам вышли князь с Киприаном. Коротко приветствовав друг друга, все направились к хоромам, где путников уже поджидала жарко натопленная княжья баня, после которой – застолье, на которое никто, кроме князей, Киприана, да братьев Ягайло, допущен не был.

После затянувшегося пира гости, по приглашению князя, отправились на демонстрацию литых орудий. Запланированные стрельбы, которые едва не отменились из-за беспокойных новостей, теперь удачно приурочили к визиту высоких гостей.

На огневых рубежах уже стояли четыре грозных орудия, возле которых, поглядывая на установленную неподалеку цель, – фрагмент деревянной стены, – выхаживали бомбардиры. Перекидываясь отрывистыми фразочками, они, сплевывая себе под ноги, красовались друг перед другом, пытаясь таким образом скрыть собственную неуверенность. Ведь всего опыта за плечами – выстрелов по пять; уж порох больно дорог! Вот и запретил князь много жечь. А бомбардиры, поперву готовившиеся меж собой в удали стрелецкой соперничать, теперь, предупрежденные о важных иноземных гостях, заметно мандражировали.

Князь, цели уже озвученные преследуя, перед визитерами во что бы то ни стало решил показать удаль молодого, но уже грозного княжества. И пушки для этой цели подходили как нельзя лучше. Отлитые колокольных дел мастерами из бронзы разбившегося колокола, они были щедро расписаны рельефными изображениями на тему Страшного Суда и наказаниями грешников в Аду, на чем не преминул заострить внимание князь Владимир Храбрый.

– Орудия, что трубы архангельские, мертвых поднимающие. Хоть и порох[51]51
  Огнестрельное оружие к тому времени в Европе уже знакомо. Другое дело, что оно – редкость и достаточно примитивного исполнения (бомбарды). Длинноствольные литые пушки появятся только в следующем веке.


[Закрыть] да бомбарды, а паче – тюфяки – не диво уже, а поди ты такие, – кивком указал он на покоящиеся на примитивных лафетах орудия, – сыщи. И мощны, и грозны, и бьют – не устоять!!!

Гости, уважительно поглядывая на грозные пушки, о чем-то там перешептывались.

– Великий князь Московский втрое более грозен, чем о нем говорят, – пытаясь сохранить каменное выражение лица, обратился к Дмитрию Донскому Ягайло. – Волю твою принял не только недруг, но и металл. Я восхищен мастерством московских кузнецов, сумевших заставить его принимать нужные формы.

– Я готов принять твоих мастеров, – с непроницаемым лицом отвечал Дмитрий Донской. – Целовавшему на верность крест – вера, как родственнику близкому. Православие принявшему – как себе самому.

– Православие принять – не только честь, но и великая ноша. А ношу на себя взять ту можно, лишь от грехов очистившись, – уходя от прямого ответа, негромко отвечал Ягайло. – Мне мои грехи отмолить прежде надо, с тем чтобы и перед владыкой, и перед Господом с чистой душой предстать.

– Епитимьи невыполнение – грех тяжкий, – загадочно добавил Киприан, не сводя глаз с напрягшихся гостей. – И хоть смертным не признан, а все одно Бог на Суде Страшном за такое втрое спросит.

– Я пришлю тебе мастеров, великий князь, – склонился в ответ Ягайло.

– Отныне, присно и во веки веков наши судьбы – рядом быть, – подытожил Донской. – Заряжай, – коротко кивнул он Владимиру Храброму.

– Заряжай! – передал команду Владимир Андреевич, и все пришло в движение. Вокруг ствола забегали подручные, подтаскивая мешки с порохом и четыре специально для демонстрации подобранных ядра; все, что удалось получить после бесчисленных попыток литья. Суетливо забив по заряду, мужики встали поодаль. Теперь уже бомбардиры, прильнув к стволам, принялись еще раз выверять прицелы, убеждаясь, что ядра достигнут целей.

– Хороши орудия, – впервые за все время подал голос Свидригайло. – Бомбарды таким – не ровня, – подойдя поближе, тот принялся тщательно изучать ствол. – И в княжестве Литовском литье – не новинка. Но лишь твои люди достигли таких высот. Научи меня, – неожиданно попросил муж.

– Виданное ли дело, чтобы великий полководец ремеслами занимался? – ничуть не растерялся от такого поворота Дмитрий Донской. – Мне самому неведома наука та, хоть и князь земель этих.

– Мы дадим тебе наших воинов, – не сдавался визитер.

– Твои воины знают, как поставить плавильную печь? – так же спокойно отвечал Великий князь Московский. – Твои воины отличат годный металл от никчемного? – Свидригайло лишь покачал головой. – Так и лад, может, ежели мастеровых мастеровые обучают? – Дмитрий Иванович перешел в наступление. – Или чего не так глаголю?

– Все верно, – склонился в ответ его оппонент.

– Так, стало быть, жду мастеров твоих? – настойчиво повторил правитель Великого княжества Московского.

– Я пришлю тебе людей, – чуть поколебавшись, отвечал Ягайло.

– Так и добро, – довольно кивнул Донской. – А теперь позволь мощь орудий показать своих, – продолжал Великий князь Московский и, не дожидаясь ответа, кивнул бомбардирам: – Ну, православные, покажите удаль вашу!

– С Богом, – перекрестившись, огненно-рыжий детина-бомбардир, в котором, к собственному удивлению, Булыцкий узнал того самого дружинника, который наказал торговца Никитку по пути из Троицкого монастыря в Москву, взяв факел, поднес к запалу.

– Гроум! – Выплюнув порцию дыма с огнем, орудие со скрипом подалось назад. Чугунный шар, набрав скорость, с треском врезался в небольшую цель, проломив несколько бревен.

– Гроум! – схаркнула заряд следующая пушка; в этот раз ядро вбурилось в снег, буквально в десяти сантиметрах от цели.

– Гроум! – третий ствол, выпустив заряд, лишь зацепил конструкцию, даже не повредив ее.

– А ну, дай, тетеха! – подавшись вперед, бомбардир первого орудия оттолкнул тщедушного старичка, уже приготовившегося поднести к запалу факел. – Посрамите, шельмы, перед князьями! – корректируя наводку, чертыхался тот. – Сюда дай! – бесцеремонно вырвав у покорно отошедшего в сторону старика факел, рыжий, перекрестившись, приложился к запалу.

– Гроум! – Ядро из четвертой пушки, попав точно в центр мишени – сколоченного из теса фрагмента стены примерно полтора на полтора метра, разнесло его в щепки.

– Хороши орудия, – задумчиво потирая подбородок, негромко произнес Свидригайло. – И точны, и мощны.

– Ни одна стена не укроет! – зычно расхохотался Дмитрий Донской. – Всех на колени поставлю! Ух я вас! – погрозив кулаком в сторону земель Золотой Орды, выкрикнул муж, поставив ногу на лафет. Развевающийся на ветру плащ, растрепанные волосы с бородой, да огонь в глазах: ни дать ни взять, сам Люцифер, восставший из Преисподней! От одного только этого вида мурашки по спине Булыцкого побежали. От вида и от мысли, какое лихо он ненароком ухитрился разбудить. И тут же, словно бы в подтверждение догадки этой, разгоряченный князь, резко обернувшись, прикрикнул в сторону почтительно притихшей делегации: – С дочерью – решенное дело, быть вам вместе! А чтобы союз тот укрепить да сомнений не оставалось, на Смоленск[52]52
  Великое княжество Смоленское на тот момент – причина конфликта между Литовским и Московским княжествами. Обе стороны вели активную политику по включению его в состав своих земель. В совместном походе речь идет о политической игре, где Смоленское княжество временно передается литовскому князю в расчете на то, что в итоге и Литовское и Московские княжества объединятся в одно. Кроме того, политический размен. Тверское (до определенного момента – основной конкурент Великого княжества Московского) княжество на Смоленское. Пикантность ситуации в том, что между Тверью и Москвой в 1375 году подписан Московско-Тверской договор, гласящий о следующем: «А жить нам, брат, по этому договору. А если у нас с татарами будет мир, то и у всех мир. А если нужно будет платить выход, всем платить, а не будем платить – никому не платить. А пойдут татары на нас или на тебя, биться нам и тебе в союзе против них. И если мы пойдем на них, и тебе с нами в союзе идти на них.
  А Ольгерду и его братьям, и его детям, и его племянникам целование тебе сложить. А пойдут литовцы на нас или на Великого князя Смоленского или на кого из наших братьев князей, нам их защищать и тебе со всеми нами в союзе. А пойдут на тебя, и нам также тебе помогать и обороняться всем в союзе…» Т. е. подчеркивается важность жертвы со своей стороны.


[Закрыть] идем! Я – с орудиями, Ягайло – с дружиной. Смоленск – Великому князю Литовскому, Тверь – мне![53]53
  По сути, идет размен. В оригинальной истории Тверь была подчинена Москве намного позже: в конце XV века. А пока на данное княжество претендовали и литовские правители. Захватив Тверь (см. книгу вторую «Тайны митрополита»), Дмитрий Донской вступил в конфликт с Литвой и, чтобы замять его, а также чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он отдает Ягайле Смоленск, рассчитывая, что тот вскоре все равно станет частью объединенного государства: Великой Руси.


[Закрыть] Времени – как снег сойдет, так и выступаем.

– Лети, извести дружины, – в упор поглядев на Сигизмунда, с неподвижным лицом скомандовал Ягайло. – Быть так, как сказано родственником моим будущим.

– Ветром домчусь, – поклонившись, отвечал сын Кейстута.

– Так поторопись, – холодно улыбнулся язычник, глядя, как детины-бомбардиры, кряхтя, поволокли пушки прочь. – Быстрее ветра лети. Быть Великой Руси, – негромко и почти равнодушно закончил гость.

– А раз так, то и во всех церквях земель наших волею митрополита молебны должно служить за долгие лета роду новому великому. Пусть в колокола бьют да народу весть благую разносят о том, что Великий князь Литовский Ягайло клятву на верность Великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу дал, – добавил митрополит, не обращая внимания на каменно-непроницаемое лицо гостя. – Быть празднику великому на землях Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского! – закончил Киприан.