Текст книги "Следы на мосту. Тело в силосной башне (сборник)"

Глава 6
Методом Архимеда

«Пескарь» из тех гостиниц, которые существуют только для людей, которые понимают, что такое жизнь. Снаружи она похожа на тысячи прочих: вам ничего не скажут ни поскрипывающая вывеска, ни скромное уведомление о наличии лицензии на перемычке двери, ни начинающийся у входа и уходящий в перспективу ряд дверей и коридоров, обещающих вам лишь давно привычное. Но пройдя вглубь, вы замечаете разницу. В столовой нет муслиновых штор, перед камином – защитного бамбукового экрана, на столах – пепельниц и солонок с нашлепнутой рекламой пива и минеральной воды, нет и громоздкого серванта с кучей ненужных кофейников. Столы здесь – из мореного дуба, вазы на них – современная керамика вызывающе оранжевого цвета, сервант – в самом деле Елизаветинской эпохи и не имеет никакого практического назначения, равно как и красующиеся на нем три большие оловянные тарелки, очевидно, угодившие сюда прямиком из какой-нибудь лавки древностей. Никаких тебе чучел животных за стеклом, слащавых картин с обстоятельными подписями в духе позднего девятнадцатого века, диковинных морских раковин на камине, набитых конским волосом диванов, допотопных музыкальных шкатулок. Красиво оштукатуренные стены ничем не увешаны; несколько нагревательных панелей и пара меццо-тинто – вот весь их декор; а еще открытые камины с начищенными до блеска подставками для дров, выстеленные плиткой полы, деревянные ведерки для угля, украшенные старинными резными изречениями. Словом, заведение в самом деле было в порядке.

– Это не гостиница, – ворчал Бридон за вечерней трапезой, – это какая-то ресторация старого мира, ужасно раздражает. От нас будто ждут, что мы вырядимся, как на званый ужин. Ни одного отдельного кабинета, где можно поговорить с глазу на глаз, только их так называемое «У камелька». Ни дротиков, ни салфеток на подголовниках кресел. Они думают, что пивная кружка – это такой предмет, который ставят на полку, чтобы им любоваться.

– Какая жалость, что у тебя совсем нет вкуса, – заметила Анджела.

– Вкуса? Кто же отправляется в сельскую гостиницу за вкусом? Это добро прибереги для собственной гостиной. А тут все должно, так сказать, вызреть: дедовы часы, которые действительно принадлежали деду, пианино – в пятнах и расстроенное до невозможности, искусственные цветы и всякое такое прочее. Неужели ты не понимаешь, что вот это все неестественно?

– Ладно, отключай искусствоведение и включай потихоньку мозги. Объясни, почему бедный старик Берджес не прав.

– Ах, вот ты о чем! Ну, во-первых, как я сказал уже утром, какой смысл в пробоине на дне лодки? Если он не утонул взаправду, но хочет, чтобы мы решили, что он утонул, почему не подстроил так, что лодка якобы перевернулась и ее залило? Обычно делают именно так.

– Удивляет только, что так редко. Но давай дальше.

– Еще одна несообразность: у Бертела было больное сердце. Его смотрел Тримейн, его смотрел Симондс, оба в этом разбираются. А Берджес решил нас уверить, что этот человек из лодки подтянулся на руках, взобрался на мост и затем, возможно, еще переплыл канал. И первое, и второе, и третье – все по отдельности – для человека с сердцем, как у Бертела, неплохое средство покончить с собой. Это подводит нас к следующему пункту – зачем вылезать из лодки именно здесь, так близко от шлюза? Пройди он еще полмили, до того места, где соединяются оба русла, мог бы просто пристать к берегу и отправиться на вокзал, ему бы вообще не нужно было перебираться на другой берег. Еще Берджес обнаружил следы босых ног. Ради всего святого, зачем Бертелу снимать ботинки и носки? Они пригодились бы ему на берегу. В-девятых и в-последних, если он затопил лодку именно там, прямо у шлюза, как ей, нахлебавшись воды, удалось проплыть еще три мили, прежде чем ее нашли в половине первого?

– И все-таки, судя по твоей реакции, эти следы имеют какое-то значение.

– О, не отрицаю, на мосту дело нечисто. Если, конечно, Берджес говорит правду, но мне не кажется, что у него богатое воображение. Я здесь исключительно для того, чтобы установить факт смерти или, если представится такая возможность, его исключить. Поэтому меня интересуют только затеи мистера Дерека Бертела. Но если бы я оказался на месте полиции и не был столь одержим, как она, желанием перво-наперво найти тело, а все остальное уже потом, я бы начал подумывать о затеях мистера Найджела Бертела.

– Но ведь у него безупречное алиби.

– Слишком безупречное, в том-то и беда. Чертовски похоже на алиби, если ты понимаешь, что я имею в виду. Он сходит на берег ровно за двадцать минут до поезда. Вовлекает смотрителя шлюза в разговор и узнает точное время, так что смотритель может под присягой показать не только, что видел его, но и когда именно. Через пару часов возвращается и заговаривает о времени с официанткой у барной стойки – она сама мне сказала. Затем проявляет некоторое беспокойство относительно своего кузена – а почему он, собственно, так беспокоится? Почему отправился на поиски, чуть не уверенный, что тот утонул? Идет, заметь, не один, а с незаинтересованным свидетелем, который сможет дать соответствующие показания. Ну хорошо, допустим. Только складывается ощущение, что поведение Найджела Бертела слишком похоже на алиби, чтобы быть правдой.

– Ты всегда подозреваешь человека, если у него крепкое алиби?

– Нет, но, черт побери, здесь мотив как на ладони. Похоже, он был не слишком привязан к своему кузену. И стоял вторым в очереди на наследство. Если будет доказана смерть Дерека Бертела, он получит пятьдесят тысяч. Однако действовать нужно было не медля, поскольку в сентябре Дереку исполняется двадцать пять и все деньги отходят евреям. Вообще-то говоря, за этот мотив нужно хвататься в первую очередь. Найджел Бертел – первый подозреваемый. И его алиби и впрямь должно оказаться из очень прочного материала. Хотя, повторяю, это не мое дело.

– Ты хочешь сказать, Найджел Бертел прокрался в лесистую часть острова, подкараулил кузена, убил его прямо на мосту, а затем затопил лодку – зачем? Думал, что она утонет и концы в воду? Ладно, затем он бежит на станцию и оказывается там тютелька в тютельку, чтобы успеть на поезд.

– Если так, то юный джентльмен должен страдать от жестокой простуды. Полчаса в поезде в насквозь мокрой одежде – тяжелое испытание даже для крепкого организма. Ты, кажется, забыла, ему нужно было переплыть основное русло.

– На это время он мог снять одежду.

– И прокатиться на поезде, как фавн, путешествующий третьим классом? Нет, и, пожалуйста, не рассказывай мне, что мужчины обычно плавают, поместив одежду на голову. Не спорю, мир знал таких умельцев, но я абсолютно убежден, что Найджел Бертел в их число не входит. Это вопрос практики. Давай лучше усовершенствуем твою версию, предположив, что он перешел по мосту у запруды, побежал по восточному берегу основного русла, разделся, переплыл на остров, прошел через лес и, перехватив своего кузена, когда тот проплывал мимо, убил его. Тогда понятно, почему на мосту остались следы босых ног.

– Но твои предположения почти не оставляют ему времени, чтобы проделать все это.

– В том-то и дело. И основное время требуется не на беготню, а на убийство. Приличное убийство не состряпать в долю секунды. Кроме того, зачем он поскакал на мост? Ограждения там не сплошные, он не мог за ними спрятаться. Конечно, если всплывет тело, мы узнаем причину смерти и тогда, может быть, что-нибудь прояснится с этим мостом. Сейчас тут ничего нельзя сказать. Но время! Ведь этот Бертел должен был действовать точно, как в аптеке. Допустим, он убил жертву. Допустим, потопил лодку. Но как ему могло хватить времени и на то и на другое?

– Майлз, ты, наверно, сочтешь меня полной идиоткой, но у меня идея.

– И я даже знаю какая.

– Спорю, не знаешь.

– Ну, говори.

– А потом ты скажешь, что так и знал. Сначала ты.

– А потом ты скажешь, что это и была твоя идея.

– Тогда напиши.

– Оба напишем.

Майлз нацарапал что-то на обороте конверта, Анджела на листочке из блокнота, и они обменялись документами.

– М-да, – сказал Бридон, – скорее всего, тебе не стоит связываться с преступным миром. Я читаю тебя как открытую книгу. Знаешь, эта твоя идея довольно остроумна. Должен признаться, мне самому она пришла в голову всего полчаса назад. Но не получается, сама ведь видишь, правда?

Анджела даже слегка обиделась:

– Кто толкнул лодку? Ты об этом?

– Нет, это-то как раз можно устроить. Но расстояние! Как ветер, если он случайно не оказался ураганом, может отогнать каноэ на сотню ярдов за десять минут? Никак не получается.

– Да, пожалуй. Проклятие, какая была светлая мысль. Ведь тебя она тоже посетила. Но ты же не собираешься выдвигать другие версии? Я знаю это твое ослиное выражение лица, когда ты хочешь казаться сфинксом.

– Я думал, у меня вообще не бывает на лице выражения.

– Еще как бывает, дорогой, без очков видно. Взять хоть сегодня, когда ты расплачивался за чай, мистер Берджес спросил у меня: «А что это он стоит у вас там в гвоздиках, как сфинкс?» Но, похоже, ты не намерен делиться своими мыслями, верно?

– По крайней мере до тех пор, пока они у меня не появятся. Знаешь, завтра, если тебе вдруг захочется оказать мне любезность, поезжай в Оксфорд, отдай в проявку вот эту пленку. Если тебе удастся уговорить их сделать это поскорее, да еще если ты постоишь там у них над душой, то, полагаю, сможешь предъявить снимки без фиксажа уже пополудни, правда ведь? А я тем временем проведу парочку экспериментов.

– Каких?

– Ну, что-то вроде самоутопления.

– Смотри не преуспей. А если преуспеешь, позаботься о том, чтобы тебя толково нашли. Крайне неприятно пребывать в неизвестности относительно своей вдовьей участи.

– Сложно рассчитать все до мелочей. Меня может отнести к бумажной мельнице, и тогда я вылезу оттуда в формате ин-фолио. Противно, наверно, когда объявление о твоей смерти печатают на тебе же самом, правда? Ну ладно, как насчет партийки в безик на сон грядущий? И почему ты не дала мне взять с собой настоящие карты? Эх, разложить бы сейчас пасьянс.

Само собой разумеется, Анджела на следующий день вернулась до обеда. У нее был крайне таинственный вид. Согласно давным-давно заключенному договору, они кинули монетку, кому докладывать первому. Жребий выпал Бридону.

– Ладно, – сказал он, – я провел утро весьма необычным для английских джентльменов образом. По большей части в купальном, с позволения сказать, костюме.

– Лучше, чем ничего, – прокомментировала Анджела. – Давай-ка сначала.

– Ну что, я доплыл на нашей лодке до шлюза, потому что именно туда они отволокли лодку Бертела, она лежит там пузом кверху. Я, естественно, попросил лодочника предоставить ее в мое распоряжение, чтобы как следует с ней позабавиться, но оказалось, что рабочее место ему дороже. Однако мы заключили с ним пари, и мне удалось выяснить то, что нужно, а именно: за сколько времени через отверстие в днище такого размера лодку заполнит вода.

– Ты хочешь сказать, он позволил тебе утопить лодку?

– Нет, мы спустили ее на воду и затопили, обвязав веревкой, чтобы потом вытащить. Я, конечно, постарался проиграть. Зато точно узнал, сколько времени нужно, чтобы наполнить лодку водой. Кроме того, за сколько времени в лодку набирается воды на дюйм и так далее. Разделавшись с этим, я испробовал метод Архимеда.

– Это как это?

– Ну, ты же помнишь Архимеда из латинской грамматики, который так сосредоточенно наблюдал за водой, переливающейся из ванны, что не заметил, как захватили его страну. Я занял позиции, где можно было раздеться, не нарушая приличий, надел свой роскошный купальный костюм, забрался в лодку и двинул по течению, изо всех сил черпая воду. Только не из лодки, а, наоборот, в лодку, если ты меня понимаешь.

– А откуда тебе было известно, сколько набрать воды?

– Все приблизительно, конечно. Но я довольно легко рассчитал время, зная, с какой скоростью набирается первый дюйм. Не помню, я тебе говорил, что в школе меня считали докой в математике?

– Дорогой, ты прошептал мне об этом на ушко, когда мы целовались на пирсе в Саутенде. И что тебе все это дает?

– Ну, например, какое расстояние лодка могла проплыть по течению при попутном ветре, если тонула с определенной скоростью. Далеко я не ушел. Кстати, довольно скоро я упал в воду, как и ожидал. Где теперь встретишь человека с совершенным вестибулярным аппаратом? Однако я благополучно доплыл до берега и, представь себе, оделся. Затем вернулся сюда, взял другое каноэ и повторил эксперимент – пустил нашу лодку пустой по течению, зачерпывая в нее воду. Так стало понятно, как далеко может проплыть лодка, прежде чем заполнится водой, если в ней нет тяжелого тела.

– Я все еще не до конца понимаю, к чему это все. Ты ведь не хочешь сказать, что точно знаешь, какое расстояние лодка Бертелов прошла на веслах от шлюза и сколько проплыла по течению? Или сколько точно она проплыла по течению до образования пробоины?

– Нет, но негативные результаты тоже результаты. Я, конечно же, еще проверил, с какой скоростью заполненная водой лодка движется по течению, если ей не помогает ветер. И потому рискну утверждать, что несчастный случай, или что оно там было, никак не мог произойти дальше определенной точки, хоть и несколько грубо рассчитанной. В противном случае у лодки не было бы времени доплыть до того места, где ее нашли. Иными словами, она не могла в указанное время проделать указанный путь от моста с этой своей пробоиной. Что с телом, что без оного.

– Значит, что бы ни произошло на чугунном мосту, лодка начала заполняться водой не там? Посмотреть, так ты пытаешься снять вину с Найджела Бертела.

– Ничего я не пытаюсь. Но мои эксперименты подводят к мысли, что он тут ни при чем.

– Какая досада. Видишь ли, мои эксперименты подводят к мысли, что Найджел Бертел тут очень даже при чем.

Глава 7
Фотоаппарат не лжет

Анджела достала шесть фотоснимков. Она выкладывала их поочередно и подвергла любопытство своего мужа жестокому испытанию, настаивая, что он должен хорошенько рассмотреть их все в определенной последовательности.

На первом снимке была запечатлена вывеска, на которой читалось название «Приходские новости», а под ней яркая киноафиша, предвещающая максимум остросюжетности с минимумом одежды. Очевидно, что к фотографии приложил руку человек с чувством юмора: два изображения были наложены друг на друга.

Второй снимок представлял собой увеличенное изображение особенно мерзкой горгульи, вероятно, с портала того же храма.

На третьем можно было увидеть небольшое стадо коров по колено в реке. Они смотрели в объектив с тем терпеливым любопытством, которое коровы демонстрируют при виде любой человеческой деятельности.

Четвертый снимок, также сделанный с реки, запечатлел узкий выступ суши, изобилующий садовыми цветами; над ними возвышалась фигура дюжего садовника – ниже пояса.

Пятый был снят криво, в полностью искаженной перспективе, но можно было различить уходящие вниз ступени, скорее всего каменные, на которых виднелись следы. Более или менее в фокусе оказались лишь следы посередине лестницы. Фотоаппарат, очевидно, накренился, как будто находился в руках крайне неопытного мастера. На этот снимок Бридон присвистнул.

Шестой снимок был выполнен с моста – вид на реку, на что довольно ясно указывало расплывчатое изображение в нижней части фотографии, очень похожее на железное ограждение. По центру, четко в фокусе, виднелась лодка, практически параллельно мосту, поперек течения. Вода, похоже, была слегка подернута рябью, посредине лодки перпендикулярно бортам лежало весло, однако его было не очень хорошо видно. На дне лодки вытянулся человек, колени его доходили почти до переднего планшира; склоненная набок голова покоилась на сиденье, из-под головы торчала подушка. Положение тела говорило о полном расслаблении, но поворот шеи и то, как туловищем прижало левую руку, наводили на мысль, что это не самая естественная поза для сна. Тень от шляпы почти полностью покрывала лицо, был виден только чисто выбритый подбородок. Заднее сиденье лодки пустовало; к нему было аккуратно прислонено второе весло.

– Он м-мертв? – положив руку мужу на плечо, спросила Анджела.

– Может, мертв, может, мертвецки пьян, может, наркотики. В любом случае тот, кто сделал этот снимок, хотел, чтобы мы решили, что он мертв. Не самое приятное зрелище. Надо признать, на первый взгляд похоже, как будто его кто-то… ну, укокошил, а потом снял.

– Какой кошмар. Отвратительное хладнокровие.

– Это необязательно убийца. Может быть, кто-то нашел его мертвым – вроде бы мертвым – и решил, что необходимо сделать такой вот снимок. Так или иначе, нужно отыскать его автора. Он может рассказать нам кое-что про Дерека Бертела, после того как его видел смотритель.

– А ты уверен, что снимок был сделан с моста? Хотя, конечно, вот же следы.

– Даже если бы не было никаких следов, на этот счет сомневаться не приходится. Ты не самым внимательным образом рассмотрела снимок номер четыре, в противном случае узнала бы нашего друга.

– О, так это мистер Берджес?

– Со шлюзом и островом все абсолютно ясно. Второго такого шлюза с таким же точно островом быть не может. Так ты утверждаешь, что все это бросает тень подозрения на Найджела Бертела? Интересно, какую ты выстроила версию.

– Да бог с ней, с этой версией, в таком случае он получается кромешный злодей. Впрочем, ты говорил, он такой и есть. Предположим, его алиби сплошное вранье, он вообще не садился на поезд, а добрался в Оксфорд на автомобиле… Если вообще был в Оксфорде. Нет, не получается… Где бы он взял автомобиль? Предположим – ради стройности версии, – он вообще не ездил ни в какой Оксфорд. Тогда у него здесь было полно времени. Он ждет, когда Берджес отвернется – а это не так уж сложно, – крадется по острову, заходит в лес, прячется в укрытии и подстерегает каноэ. Предположим, его кузен полуживой после наркотиков; насколько я понимаю, это вполне вероятно. Он оставляет фотоаппарат на мосту, проходит по берегу, снимает одежду и кладет ее так, чтобы потом можно было быстро одеться. Возвращается к мосту, подплывает к приближающейся лодке и… думаю, делает что-то такое страшное, прокалывает кузена шляпной булавкой… что-нибудь в этом роде. Потом плывет к мосту впереди лодки, забирается по опорам на мост и делает снимок. Затем, весь мокрый, спускается по ступеням, опять плывет к лодке, подтаскивает ее к берегу и одевается. Садится на корму и налегает на весло, как будто ничего не случилось. Потом привязывает груз к телу, проделывает дыру в днище, вылезает и дует к дороге, а может, к вокзалу в Уитгемптоне… Как-то не очень убедительно.

– М-да, фантазия разыгралась на славу. Но в одном пункте ты здорово ошиблась. Он снял следы до тела в лодке. Поэтому следы были оставлены до того, как он взобрался на мост, а не после того, как спустился.

– Черт, совсем забыла. Но тогда как объяснить, что следы указывают на то, что человек спускался, а не поднимался?

– Он шел по лестнице задом наперед. Вот, посмотри внимательно. Это следы пяток. Когда человек спускается по лестнице, вес приходится не на пятки, а на пальцы и подушечки. Эти же следы говорят о том, что он шел задом наперед.

– Но зачем?

– Возможно, чтобы запутать следствие. Более вероятно, потому что следы пальцев ног могли бы его выдать, но тут один шанс на миллион. Если у него, допустим, искривленные большие пальцы, это было бы сразу видно. Полагаю, мистер Уикстед может предоставить нам чудесный набросок стопы мистера Найджела Бертела. А пятки все, так сказать, на одно лицо, к ним метод Бертильона[13]13
  Альфонс Бертильон (1853–1914) – французский юрист, изобретатель системы идентификации преступников по их антропометрическим данным.


[Закрыть] не применим.

– Похоже на правду.

– Но вот еще что. Найджел, если это был Найджел, забирался на мост не из воды.

– Не понимаю, как ты до этого додумался?

– Видишь ли, когда человек вылезает из воды, с него капает. Какие-то капли непременно должны были попасть на ступени, а тогда они были бы видны и на фотографии. Но поскольку ничего, кроме следов ног, нет, ясно: их оставил человек без одежды, по меньшей мере без обуви, но он вовсе не вылезал из воды.

– А почему же тогда у него были мокрые ноги?

– Шел по высокой траве, которая не успела просохнуть после ночного дождя. Я предполагаю, ночью шел дождь.

– Почему?

– Потому что если ты внимательно посмотришь на снимок номер четыре, то увидишь вот эту лужицу.

– Боже, и что ты за человек!

– Так вот, Найджел – если это был Найджел, – скорее всего, припрятал одежду недалеко от моста, прошелся по мокрой траве и, сообразив, что мокрые ноги оставят следы, на которые, возможно, кто-нибудь обратит внимание, поднялся по лестнице задом наперед.

– Но я никак не возьму в толк, зачем надо было фотографировать следы.

– У меня нет оснований полагать, что он сделал этот снимок намеренно. Нам известно только, что он его сделал. Не знаю, как часто ты поднимаешься по лестнице задом наперед, но если заведешь такую привычку, то поймешь, что это не очень удобно. А если у тебя еще в руках фотоаппарат, то, потеряв на секунду равновесие, ты вполне можешь случайно нажать на кнопку спуска. Поняв, что ты это сделала, или решив, что ты это сделала, ты перемотаешь пленку на один кадр – с пятого на шестой. Мне не кажется, что пятый снимок сделан сознательно. Криво все, видишь?

– Вижу. Значит, сначала он сфотографировал свою жертву, а уж потом убил?

– Я вообще не уверен, что он убил так, как ты предполагаешь. Я думаю, что, сделав фотографию, он спустился по опорам с моста, положил фотоаппарат на борт и легонько подтолкнул лодку к берегу, туда, где оставил одежду. Потом оделся, сел на корму и принялся грести. Вряд ли он дырявил дно и оставлял кузена в лодке, чтобы тот утоп. Скорее, сначала он, привязав груз, его утопил, а может, спрятал тело где-нибудь у берега и лишь потом затопил лодку. Видишь ли, отверстие проделано с наружной стороны, не изнутри. Снаружи оно больше, а внутри довольно маленькое, меньше трехпенсовой монеты. Для этого ему пришлось втаскивать лодку носом на берег, а проще это сделать, когда она пустая. Кроме того, я уверен, что он не собирался рисковать – вдруг кто-то придет на помощь? Ему было нужно, чтобы кузен утонул как следует.

– Ты правда думаешь, что это Найджел Бертел?

– И да, и нет. Насколько нам известно, у него безупречное алиби. Но все-таки он в выигрыше, деньги отходят ему. Найджел мне нравится из-за буквы «Н» – ему это было Нужно. Найджел мне не нравится из-за буквы «Н», потому что его там Не было. Не знаю, как тут выпутаться. Старушка с фермы сказала, что джентльмен, который проходил тем утром, страшно спешил на поезд. Полагаю, тот самый поезд девять четырнадцать. Видимо, это был Найджел. Но что ему делать на ферме, если он шел от моста запруды? С другой стороны, как, ради всего святого, он мог успеть проделать все то, что мы хотим, чтобы он проделал? Все очень запутанно. По-моему, мне надо побеседовать с Найджелом.

– Я ослышалась или ты говорил, что это невозможно?

– Уже нет, у меня появился предлог. Я отнесу ему пленку, которую нашел в поле у реки.

– И попросишь его объяснить, что там вышло со снимками пять и шесть? Майлз, дорогой, обычно ты работаешь несколько тоньше.

– Ну зачем же? На пленке, которую я ему дам, номера пять и шесть выйдут мутными такими, понимаешь? Это случается сплошь и рядом.

– Но они не мутные.

– Не обостряй. То, что намудрил один фотограф-любитель, может повторить другой. Или другая. Ведь твой фотоаппарат делает снимки такого же формата? Прекрасно, мы едем в Лечдейл. Или в Криклейд.

Портал лечдейлского храма и оказался тем самым, который они искали. Больше времени ушло на то, чтобы найти нужную афишу. По счастью, ее не успели сменить.

– Необязательно повторять снимок в точности, – заметил Бридон. – Его легко будет убедить в том, что он допустил ошибку.

Поездка заняла около сорока минут; и часа не прошло, как Бридоны вернулись на реку и принялись разыскивать коров, которых в такой жаркий день, конечно же, потянет в воду. Для виду они проплыли чуть дальше Шипкотского шлюза, а на обратном пути завернули туда выпить чаю. Трудно было предположить, что Берджес будет повторно позировать, а Бридону было необходимо продублировать снимок. Для пятого и шестого кадров новой пленки фотоаппарат наклонили, и подделка была готова. В Лечдейле же Анджела предусмотрительно купила необходимые фотопринадлежности, и вечером пленка была достаточно успешно проявлена.

– Все снимки вышли великолепно, – заявила она, выходя из сымпровизированной темной комнаты и вытирая руки. – Только одно. Если это снимал не Найджел, он не удивится твоему предположению, что это он? А если все-таки Найджел, ты не спугнешь его, сообщив, где их нашел?

– По-моему, проблема не стоит выеденного яйца. Я скажу ему, что случайно нашел пленку и мне пришлось проявить ее, чтобы понять, чья она. Найджел может, конечно, ответить, что слыхом не слыхивал ни про какие снимки, но ему придется признать, что с моей стороны было по меньшей мере логично предположить, что снимки его, поскольку известно, что он плавал до Лечдейла. И конечно, рассказывая, где я нашел пленку, мне придется дозировать правду. Придется объяснить, что я заметил ее под живой изгородью недалеко от Шипкотского вокзала. Так он не поймет, о какой именно тропе идет речь. А если мне удастся принять особенно идиотский вид, он не заподозрит, будто что-то заподозрил я. Но, надеюсь, моих способностей хватит на то, чтобы что-нибудь из него выудить. Сегодня Архимед, завтра Макиавелли.